ЧУДОВИЩЕ ПО ИМЕНИ БАСЯ

В до­ме мо­их зна­комых жи­ла кош­ка. Зна­комых зва­ли Оле­гом и Юли­ей, а кош­ку Ба­сей. Кро­ме них квар­ти­ре, сос­то­яв­шей из трех не­боль­ших ком­на­ток, оби­тала по­жилая юли­на мать с арис­токра­тичес­ким име­нем Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на, ко­торая прак­ти­чес­ки не по­кида­ла свою ком­на­ту, где спе­ци­аль­но для нее бы­ли ус­та­нов­ле­ны крес­ло-ка­чал­ка, тор­шер с ма­тер­ча­тым бах­ро­мис­тым аба­журом и чер­но-бе­лый те­леви­зор, ко­торый Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на не вык­лю­чала ни днем, ни, ка­жет­ся, да­же ночью. Под его бес­смыс­ленное жуж­жа­ние она умуд­ря­лась чи­тать, дре­мать в крес­ле и де­лать хи­мичес­ким ка­ран­да­шом в тол­стой сафь­яно­вой тет­ра­ди не­кие за­писи, ко­торые она на­зыва­ла "мэ­му­ара­ми". За­писи эти она не по­казы­вала ни­кому.

- При­дет врэ­мя, и вы их проч­те­те, - важ­но ро­няла она, по­махи­вая в такт сло­вам длин­ным ян­тарным мунд­шту­ком со встав­ленной си­гаре­той. - Но не рань­ше, чэм я ум­ру.

Ба­ся бы­ла обыч­ной с ви­ду чер­но-бе­лой кош­кой с чуть прип­люсну­тою мор­дой и жел­ты­ми гла­зами. Но нрав у нее был как у фу­рии. В дом ее при­нес­ли кро­хот­ным ко­тен­ком, и Олег с Юли­ей, у ко­торых, увы, не мог­ло быть де­тей, об­ру­шили на нее всю ла­вину не­вос­тре­бован­ной неж­ности. Они вы­кор­ми­ли ее бук­валь­но с пи­пет­ки, хо­дили за ней, как за ис­пан­ской ин­фантой, и раз­ве что не вы­вози­ли ее на про­гул­ку в дет­ской ко­ляс­ке.

Ба­ся не вы­рос­ла лю­бящей, бла­годар­ной пи­томи­цей. Она ста­ла за­кон­ченной ми­зан­троп­кой. Впро­чем, не­нависть ее не ог­ра­ничи­лась ро­дом че­лове­чес­ким, но дос­та­лась ми­ру це­ликом. Ба­ся не­нави­дела во­робь­ев и го­лубей, са­див­шихся на кар­низ за ок­ном, и с ши­пени­ем на них бро­салась. Она не­нави­дела ме­бель в ком­на­те и ца­рапа­ла на ней по­лиров­ку, а плю­шевую обив­ку на ди­ване и крес­лах рва­ла в клочья. Она га­дила в туф­ли и до­маш­ние та­поч­ки. Ни­каки­ми уго­вора­ми нель­зя бы­ло зас­та­вить ее вый­ти про­гулять­ся во двор. Она пред­по­чита­ла си­деть на пе­рилах лод­жии и злоб­но пог­ля­дывать от­ту­да на воз­ню ко­шек, со­бак, птиц и де­тей.

Да­же в мар­те, ког­да са­ма при­рода зав­ле­ка­ет ко­шачье пле­мя на кры­ши, му­сор­ные свал­ки и про­чие объ­ек­ты сов­мес­тных ор­гий, Ба­ся не по­кида­ла не­навис­тной квар­ти­ры, а ког­да Олег с Юли­ей, про­воци­руя в ней по­дав­ленный зов пред­ков, на­роч­но рас­па­хива­ли вход­ную дверь и ка­рамель­ны­ми го­лоса­ми уве­щева­ли: "Ну, иди же, иди, Ба­сень­ка", она за­бива­лась под изод­ра­ный ди­ван, сви­репо ши­пела и ярос­тно свер­ка­ла ян­тарны­ми гла­зами.

Бу­дучи, ви­димо, в ду­ше де­мок­раткой, Ба­ся ку­сала и ца­рапа­ла всех под­ряд, не де­лая раз­ли­чия меж­ду хо­зя­ева­ми и гос­тя­ми. Гос­ти, как следс­твие, ста­ли в до­ме ред­костью. Ис­клю­чение сос­тавлял груз­ный Во­лодя, лю­бимец семьи, ве­сель­чак и ба­лагур, ко­торый в от­вет на все ба­сины вы­ход­ки лишь рас­ка­тис­то хо­хотал и со­вето­вал друзь­ям усы­пить злоб­ную тварь. Олег с Юли­ей в ужа­се ма­хали на не­го ру­ками, а Ба­ся ще­рилась в не­доб­ром ос­ка­ле, но на пря­мую аг­рессию не ре­шалась - Вoло­дю она не­нави­дела и бо­ялась. Тот же, при­ходя и шум­но пох­лю­пывая ча­ем, пред­ла­гал всё но­вые ре­цеп­ты рас­пра­вы над Ба­сей, по­ка Олег и Юлия, скре­пя сер­дце... не от­ка­зали Во­лоде от до­ма.

Не­мыс­ли­мо, нас­коль­ко эти два нег­лу­пых, воб­щем-то, че­лове­ка при­вяза­лись к сво­ей ма­лень­кой му­читель­ни­це. Они уми­лялись каж­до­му ее дви­жению и лас­ко­во зва­ли "Ба­сень­кой". Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на, нап­ро­тив, вос­торгов их не раз­де­ляла и на­зыва­ла кош­ку не ина­че как "чу­дови­щем". В те ред­кие ми­нуты, ког­да ей на­до­едал "тэ­леви­зор" и она вы­ходи­ла на кух­ню, что­бы пос­мотреть, как ва­рит­ся на пли­те суп и не при­горе­ло ли жар­кое, мсти­тель­ная Ба­ся ки­далась ей под но­ги, но­ровя про­кусить бар­хатный но­сок тап­ка или пор­вать по­лу ат­ласно­го ха­лата. Бед­ная Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на, уже ка­яв­ша­яся в пред­при­нятом пу­тешес­твии, блед­не­ла, от­сту­пала на шаг и ог­ла­шала квар­ти­ру про­курен­ным кон­траль­то:

- Юлия! Олег Вя­чес­ла­вович! - зя­тя она ве­лича­ла ис­клю­читель­но по име­ни-от­чес­тву. - Нэ­мед­ленно уда­лите от ме­ня это кош­марное чу­дови­ще!

Олег и Юлия очень пе­режи­вали ма­мину не­любовь к их пи­томи­це. Ког­да из ком­на­ты Изоль­ды Ге­ор­ги­ев­ны на­чина­ло вре­мена­ми бла­го­ухать ва­лидо­лом и ва­лерь­яно­выми кап­ля­ми (Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на обо­жала ле­карс­тва), они под­талки­вали ма­лень­кую га­дину к свя­тая свя­тых квар­ти­ры и уго­вари­вали:

- Ба­сень­ка, иди по­лечи ба­буш­ку... - со­вер­шенно не­понят­но от­ку­да взя­лось это сло­во в без­детной семье. - Ба­буш­ке, ка­жет­ся, пло­хо.

- Нет! - ро­кота­ло в от­вет про­курен­ное кон­траль­то. - Не смэй­те пус­кать ко мне это чу­дови­ще! Вам не тер­пится, чтоб я умэр­ла?

Во вре­мя ав­густов­ско­го пут­ча де­вянос­то пер­во­го го­да Ба­ся, к вос­хи­щению Оле­га, счи­тав­ше­го се­бя де­мок­ра­том и ра­ботав­шим кор­ректо­ром в ка­кой-то вто­рос­те­пен­ной уме­рен­но-ли­бераль­ной га­зете, со­вер­ши­ла ма­лень­кий под­виг: же­лая цап­нуть с пе­рил лод­жии про­летав­ше­го ми­мо во­робья, она не удер­жа­лась и сва­лилась с треть­его эта­жа на фу­раж­ку од­но­го из про­ходив­ших ми­лици­оне­ров, ко­торые в те дни си­зыми па­роч­ка­ми пат­ру­лиро­вали ули­цы. С пе­репу­гу Ба­ся да­же об­мо­чила фу­раж­ку блюс­ти­теля, неп­ро­из­воль­но, но чес­тно вы­разив от­но­шение сво­его се­мей­ства к тво­ряще­муся про­из­во­лу.

Ти­хая ули­ца ог­ла­силась от­борней­шим ми­лицей­ским ма­том, обе­щав­шим че­рез каж­дое третье "бля" рас­пра­вить­ся с "пы­ся­ющей тварью", ее хо­зя­ева­ми и всем до­мом. Ин­ци­дент, впро­чем, не по­лучил раз­ви­тия, а Ба­ся с тех пор ста­ла не прос­то лю­бими­цей сво­их и без то­го ос­леплен­ных неж­ностью "ро­дите­лей", но и нас­то­ящей ге­ро­иней. Из убо­гих до­ходов семьи ей по­купа­ли поч­ти не­мыс­ли­мые на ту по­ру со­сис­ки и ры­ноч­ную те­ляти­ну. Ос­таль­ное се­мей­ство пи­талось ба­сины­ми объ­ед­ка­ми, вер­ми­шелью и кар­тошкой. Од­на Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на бы­ла очень не­доволь­на и за­яв­ля­ла, что пред­почла бы пут­чистов "это­му чу­дови­щу".

Ко­вар­ная Ба­ся по­нима­ла, ви­димо, ес­ли не че­лове­чес­кую речь, то че­лове­чес­кое от­но­шение. Од­нажды, ког­да Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на от­пра­вилась в оче­ред­ное пу­тешес­твие на кух­ню - приг­ля­деть, не вы­кипе­ла ли "вэр­ми­шель" - и не­ос­мотри­тель­но ос­та­вила при­от­кры­той дверь в свою келью, Ба­ся, шмыг­нув в щель, ус­тро­ила внут­ри не­боль­шое а­уто­дафе. Она не ста­ла ме­лочить­ся - га­дить Изоль­де Ге­ор­ги­ев­не в пос­тель или мо­чить­ся на плед, пок­ры­вав­ший крес­ло-ка­чал­ку. Она прос­то и це­ленап­равлен­но изор­ва­ла лис­ты с за­пися­ми в сок­ро­вен­ной сафь­яно­вой тет­радке.

В тот день квар­ти­ра от стен до стен, от по­ла до по­тол­ка про­пах­ла ва­лидо­лом и ва­лерь­ян­кой. Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на по­луле­жала в крес­ле с бес­по­мощ­но от­ки­нутой ру­кой, а Юлия сме­тала об­рывки стра­ниц в со­вок.

- Ма­ма, про­шу те­бя, не на­до, ма­ма... Мо­жет, еще мож­но как-ни­будь скле­ить, - бес­по­мощ­но бор­мо­тала она.

- Ос­тавь, Юлия, - сла­бым го­лосом от­ве­чала Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на. - Всё кон­чэ­но. Всё. Об од­ном про­шу те­бя: ког­да это чу­дови­ще око­ле­ет, при­неси его труп на клад­би­ще и по­кажи пор­трэ­ту на мо­ем над­гробьи. Я знаю, что оно ме­ня пэ­рэжи­вет. А мои мэ­му­ары... Выб­рось их на свал­ку ис­то­рии.

Вся в сле­зах, вы­нося об­рывки тет­ра­ди на свал­ку ис­то­рии, точ­нее, на кух­ню, где сто­яло по­мой­ное вед­ро, Юлия не удер­жа­лась и проч­ла кое-что из уце­лев­ше­го, на­чер­танное хи­мичес­ким ка­ран­да­шом. На­до же бы­ло ус­та­новить раз­ме­ры пос­тигшей че­лове­чес­тво ка­тас­тро­фы. Ос­танки "мэ­му­аров" со­об­ща­ли: "Се­год­ня Юлия опять пе­ресо­лила суп. В мои го­ды не­поз­во­ли..." "Ес­ли бы Олег Вя­чес­ла­вович дей­стви­тель­но лю­бил свою семью, он бы за­раба­тывал по­бо..." "Я не сом­не­ва­юсь, что од­нажды это чу­дови­ще, по­ка я сплю, пе­рег­ры­зет мне ше..."

Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на ошиб­лась дваж­ды - "чу­дови­ще" не пе­рег­рызло ей шею и не пе­режи­ло ее. Ба­ся, в оче­ред­ной раз пы­та­ясь пой­мать про­летав­ше­го ми­мо во­робья, сва­лилась с пе­рил лод­жии. Но на сей раз ули­цы дав­но по­забыв­ше­го о пут­че го­рода не пат­ру­лиро­вали ми­лицей­ские на­ряды, и спа­ситель­ной се­рой фу­раж­ки с пру­жиня­щим вер­хом под лод­жи­ей не ока­залось. Ба­ся уда­рилась о зем­лю и сло­мала се­бе поз­во­ноч­ник. Му­чалась она не­дол­го - все­го сут­ки, а ког­да Олег с Юли­ей, за­лива­ясь сле­зами от жа­лос­ти и собс­твен­ной бес­по­мощ­ности, хо­тели пог­ла­дить ее, ка­ким-то чу­дом при­под­ня­ла ла­пу с вы­пущен­ны­ми ког­тя­ми.

Ба­сю за­рыли под кле­ном во дво­ре. Це­лый ме­сяц ник­то в семье, вклю­чая Изоль­ду Ге­ор­ги­ев­ну, не мог при­кос­нуть­ся к мяс­но­му, хо­тя то мя­со, ко­торое они до той по­ры из­редка се­бе поз­во­ляли, ни­чего об­ще­го с кош­ка­ми не име­ло. Го­рева­ли так, слов­но из семьи ушел лю­бимый че­ловек. Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на, вык­лю­чив свой те­леви­зор, по­дол­гу си­дела те­перь с доч­кой и зя­тем, неп­ри­выч­но ощу­щая се­бя в но­вой об­ста­нов­ке гос­тинной. Она тер­пе­ливо выс­лу­шива­ла их раз­го­воры о "по­кой­ной Ба­сень­ке", ни ра­зу не поз­во­лив се­бе упот­ре­бить сло­во "чу­дови­ще". Она об­ло­качи­валась о спин­ку ди­вана с изод­ра­ным плю­шем, вре­мя от вре­мени под­ку­ривая си­гаре­ту, встав­ленную в длин­ный ян­тарный мунд­штук.

Не­куря­щие Олег и Юлия не за­меча­ли дым. Они го­вори­ли о Ба­се. О чем-то еще. Ели пе­рева­рен­ную и пе­ресо­лен­ную вер­ми­шель. Пи­ли без­вкус­ный чай. Вклю­чали вто­рой те­леви­зор, цвет­ной, сто­яв­ший в гос­тинной, ту­по гля­дя в эк­ран и ма­ло по­нимая, что на нем про­ис­хо­дит. Иног­да, осо­бен­но ес­ли шла ка­кая-ни­будь ста­рая ко­медия, Юлия или Олег не­ожи­дан­но по­хоха­тыва­ли. Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на, встре­пенув­шись, пы­талась под­держать этот выс­коль­знув­ший на во­лю лом­тик ве­селья не­ес­тес­твен­но гром­ким про­курен­ным сме­хом, но Юлия и Олег тут же по­туха­ли и ви­нова­то гля­дели друг на дру­га. На­конец, дос­мотрев фильм, они раз­бре­дались по сво­им ком­на­там: Юлия и Олег шли к се­бе, Изоль­да Ге­ор­ги­ев­на к се­бе. Не­выно­симее все­го бы­ло то, что каж­дый хо­тел по­мочь дру­гому и ник­то, сты­дясь, не ре­шал­ся это­го сде­лать...

Гос­по­ди, по­жалей не­нависть. И сми­луй­ся над лю­бовью.

Ри­сун­ки ав­то­ра