ТРУДНЫЙ ДЕНЬ

Из письма в "Кругозор"

"...С разрешения автора посылаю вам рассказ Валерия Руденко "Трудный день". Впервые я увидела Валерия 19 мая 2007 года в г. Пекине, куда прилетела повидаться с нашей замечательной соотечественницей Елизаветой Павловной Кишкиной - русской легендой Китая. Валерий - муж младшей дочери супругов Елизаветы Павловны и Ли Лисаня - Аллы. С 1988 года он живет в Пекине. В далеких 30-х годах его мама Надя Руденко и Лиза Кишкина работали в издательстве Иностранной литературы, куда разными путями попали два китайца. Ли Лисань, бывший тогда Генеральным секретарем компартии Китая, вынужден был после неудачной попытки восстания рабочих в Шанхае бежать в СССР. И Жао Бао, увлеченный идеями коммунизма, попросивший политическое убежище в СССР. О судьбе своих родителей и соответственно своей, Валерий написал в повести "Приключения китайца в СССР". Я предложила ему отправить эту повесть вам. Но Валерий почему-то остановился на "Трудном дне" и попросил это сделать меня.
 С уважением, Наталья Дубинец (Россия, Москва)"
 
ТРУДНЫЙ ДЕНЬ
Рассказ

Валерий РУДЕНКО (Китай, Пекин)

Проснулся Цуй от утреннего холода. Вставать не хотелось. Он стянул с табуретки ватную куртку и накинул её поверх одеяла. Ещё несколько минут полежать, чтобы немного согреться. Вчера он не закрыл окно, за ночь погода испортилась, шёл снег. Сейчас в этот предрассветный сумрак, наполнивший комнату сырым и холодным воздухом, с особенной резкостью врывалось шарканье метёлки дворника, убиравшего битое стекло. Это шарканье, повторявшееся изо дня в день и ставшее уже привычным, сегодня раздражало. Не зажигая фонаря, Цуй потянулся к часам и с трудом разглядел, что ещё очень рано; достал сигареты, закурил. Первая затяжка вошла в лёгкие и по телу разлилась приятная слабость. Он забыл о холоде, окно закрывать не стал, продолжая кутаться в куртку. Сегодня ему предстоял трудный день. Самое неприятное в его работе это снег, который тонким слоем покрывает асфальт и, немного подтаивая, превращается в скользкую наледь. Последнее время ему не везло. Он перебивался случайной работой. Зарабатывал гроши, еле хватало на пропитание. Последняя затяжка ему показалась горькой и он бросил незагашенный окурок на цементный пол.

Цуй обвёл взглядом свою небольшую комнату. Кроме топчана, на котором он спал, по углам стояли две рассохшиеся табуретки, у стены некрашеный дощатый стол, над которым висел прошлогодний календарь с какими-то пометками, на полу стоял термос, как всегда пустой. Цуй ленился наполнять его кипятком и каждый раз клял себя за это, потому что ночью ему часто хотелось пить и приходилось терпеть. Одежда была свалена на сундуке. Маленькая чугунная печурка в центре комнаты давно не знала угля. Цуй рассчитывал на тёплую погоду и решил её не топить.

Наконец, сделав усилие, Цуй сел, свесив ноги на пол, и несколько секунд сидел в тупом оцепенении, разглядывая замысловатую трещину в полу. За тонкой дверью уже слышались чьи-то шаги и громкие голоса соседей, среди которых выделялся голос Сяо Пи, она о чём-то спорила у водопроводного крана. "Неплохая девушка" подумал Цуй. Но в последнее время он старался избегать её и не выходить из комнаты, чтобы не встречаться с ней.

Дождавшись, когда шум стих, он натянул ватные штаны, надел свитер и ватную куртку и отправился в общественную уборную. Она была недалеко, через дорогу. Глядя в землю, ёжась от утреннего холода, засунув руки в карманы, он пересек хутун и вошёл в приземистое строение из серого кирпича. Встал над жёлобом. Острые запахи окончательно сбросили с него остатки утреннего сна. Во дворе у крана, умываясь ледяной водой, он долго и старательно сморкался. Вытер лицо, поднял голову, осмотрелся. Двери фанз, выходивших во двор, были закрыты. В воздухе стоял терпкий смолистый запах горелого угля и жареного риса.

Утром Цуй ел мало и вовсе не потому, что страдал отсутствием аппетита, которого хватило бы на двоих, просто он ленился заходить в соседнюю лавчонку, чтобы купить себе что-нибудь к завтраку. Вот и сегодня он купил лепёшку у уличного торговца и тут же на улице сунул её в рот. С трудом проглатывая на ходу куски непрожёванной лепёшки, он подумал, надо было взять клеёнчатую накидку, однако возвращаться домой не стал. Резкий холодный порыв ветра растрепал его волосы, которые чёрными непослушными прядями упали ему на лоб. Его тележка стояла у столба. Он подошёл к ней, проверил шины и подумал: "Надо цепь смазать", в последнее время её заедало и она неприятно скрипела. Цуй присел на корточки и долго возился с замком, ключ никак не вставлялся. Наконец замок открылся. Цуй снял его и аккуратно положил в сумочку, висевшую над седлом. Верёвки, которые он никогда не убирал на ночь, он прикрутил к платформочке и неторопливо сел в седло. Вот уже который год он сливается с этой трёхколёсной тележкой, ставшей неотъемлимой частью его существования.

Коляска досталась Цую после смерти отца. Нельзя сказать, чтобы отец был старым, ведь до последнего своего дня он крутил педали в любую погоду. Просто однажды, вернувшись домой, он, как обычно, сел ужинать, поставив перед собой небольшую бутылочку водки, настоянной на жэньшэне, которую он употреблял перед едой, свято веруя в продление жизни. Сделав глоток, он неожиданно обмяк и сполз с табуретки. Цуй сразу даже не понял, что произошло. Когда отец стал холодеть, страшная мысль промелькнула в его сознании. Он погрузил отца на тележку, чтобы отвезти его в больницу, надеясь на чудо. И вот тогда он впервые сел в седло велорикши.

У ворот больницы сидели, лежали, стояли люди в ожидании очереди. Безразличие и покорность судьбе были написаны на их лицах. Цуй подкатил тележку поближе к воротам, присел на лежавшие рядом трубы и не спуская глаз, смотрел на то, что лежало на тележке покрытое ватным одеялом. Наконец заскрипела заржавленная калитка, вышел фельдшер в синем халате с марлевой повязкой на лице. Он окинул собравшихся быстрым взглядом и пальцем указал на нескольких человек, которых он собирается принять. Цуй, хотя его не звали, подбежал к фельдшеру и, схватив его за рукав, потянул к своей тележке. Тот нехотя подошёл, приподнял одеяло и сказал:

- Не туда приехал, парень, на кладбище надо было ехать.

- Ну, что-нибудь сделайте, доктор.

- Нет, - ответил он, - повернулся и пошёл к воротам, куда потянулись люди из очереди. Калитка скрипнула, закрываясь, оставив Цуя наедине с мёртвым отцом и своими невесёлыми мысли.

Похороны отца были как страшный сон. Он остался совсем один: мать свою он не помнил, она умерла от оспы, когда ему было три года, и в доме не было ни одной её фотографии. Цуй учился в седьмом классе, и ему не хотелось бросать школу, но средств к существованию не было, отец не сделал сбережений. И Цуй начал зарабатывать извозом. Трудно приходилось ему на первых порах. Тележка сама по себе была тяжёлой, и крутить педали даже пустой тележки требовало много сил от худого, хотя и жилистого парня. Но уже несколько месяцев спустя, он уверенно восседал в седле и бодро возил на своей тележке: и мешки с рисом, и холодильники, и не один раз покойников на кладбище.

Усевшись, Цуй потихонечку поехал, попробовал тормоз - сегодня надо поосторожней ехать, подумал он. Скользкая дорога монотонно маячила перед глазами. Он привык быть внимательным на дороге, а сейчас ветер дул ему прямо в лицо, и стараясь уменьшить сопротивление ветра, он низко наклонялся к рулю и теперь видел только переднее колесо, которое, вращаясь, разбрасывало мелкие брызги растаявшего снега и уныло хлюпало. Вода тонкой струйкой стекала с переднего крыла, оставляя на асфальте белесоватый след.

"Хорошо бы сегодня пораньше приехать в лавку старьёвщика Чжао, может быть, что-нибудь перепадёт", - с надеждой думал Цуй. Лавка, куда он направлялся, находилась не очень далеко от его дома. Сначала надо было проехать по большой улице, потом свернуть и проехать мимо чудом сохранившегося куска городской стены, которая всегда вызывала в нём грустные мысли, а затем выехать на узкую, но оживлённую улицу, где в одном из одноэтажных домиков с серым кирпичным фасадом и тусклыми запылёнными окнами находилась лавка.

Чжао держал лавку уже несколько лет. Он брал на комиссию старую мебель. Иногда это были большие шкафы, выкрашенные коричневой краской, столы с отвалившимися ножками, диваны, с торчащими наружу пружинами, пахнувшие плесенью столы из красного дерева и различные другие предметы. Но торговля всё равно шла бойко, всё продавалось и от покупателей не было отбоя.

Цуй заглянул внутрь. В полумраке, в углу, за низкой конторкой сидел Чжао со своей неизменной длинной деревянной трубкой. Его заросшее редкой щетиной лицо выражало удовольствие от очередной затяжки крепким дешёвым табаком. Правой рукой, не глядя, он перебирал костяшки счётов, издававшие при этом звонкие ритмичные звуки. Цуй тихонько кашлянул. Чжао поднял голову и взглянул на Цуя. Весь его вид говорил, что он надоел ему хуже осенней мухи, но всё же пригласил его войти. Цуй боком протиснулся между громоздкими шкафами и сел на край скамейки неподалёку от раскалённого камелька, испускавшего благостное тепло.

Погреться после того, как его продули все ветры, было блаженством. Цуй вытянул ноги поближе к огню, и его сразу потянуло в сон. Покупателей ещё не было. Чжао из своего угла что-то бормотал, и сквозь полудрёму до Цуя долетали лишь отдельные слова, видимо относившиеся к нему: "...кая отвратительная погода, .. ня плохо с покупателями, но ты подожди, может удастся заработать". Потом всё куда-то уплыло и он больше ничего не слышал.

Когда Цуй очнулся, в лавке было уже несколько рикш, которые, как и он, ждали клиентов. Здесь не принято было устанавливать очерёдность, каждый сам искал себе клиента, стараясь отбить его у товарища. Нередко возникали споры, доходившие до стычек. Цуй не любил вступать в потасовки, но сегодня он был настроен решительно. Про себя он решил своего не уступать и не брать мелкого груза. В лавке было очень шумно. Все громко говорила, воздух был спертый от табачного дыма. Цуй достал пачку сигарет и тоже закурил. Он предпочитал сигареты без фильтра, они были покрепче.

Двое рикш устроились играть в мадзян и азартно о чем-то спорили. Хозяин лавки, безразличный ко всему происходящему, задремал в своём углу. Но вот дверь в лавку приоткрылась, впустив струю холодного воздуха, на пороге появился покупатель, вызвавший сумятицу среди присутствующих. Но когда рикши разглядели, что это была старушка, они вернулись к своим занятиям.
Старушка, закутанная в чёрный платок, из-под которого виднелась зелёная куртка военного образца, мелкими шажками маленьких ножек, уверенно засеменила к Чжао, который нехотя взглянул на нее. Старушка, судя по всему, была здесь не первый раз и приглядела для себя старый рассохшийся сундучок из сандалового дерева, потому что именно к нему она и повела хозяина. Ещё раз внимательно проверив сундучок, она открыла крышку, заглянула внутрь, оторвала присохший к крышке кусочек старой газеты с портретом в чёрной рамке и, смяв его, бросила на пол.

Никто не проявил желания везти этот груз. То ли потому, что на улице было очень холодно и сыро, то ли вид старушки не вызывала у рикш доверия. Цуй решил попытать счастья. Старушка сказала, что сундук надо отвезти в восточный район, что недалеко от Рабочего стадиона. Не рассчитывая на клиента с грузом в обратном направлении, Цуй запросил двойную плату. Поторговавшись, они сошлись на полуторной. Это была солидная сумма. Совсем неплохо выручить пятнадцать юаней за день.

Взвалив сундучок на спину, Цуй вышел на улицу. Старушка неотступно семенила за ним. Пошел мелкий моросящий дождь. Цуй пожалел, что не взял клеенчатую накидку и, тихо поругивая себя, стал привязывать сундук верёвками. Его злило, что верёвки оказались спутанными. Он не стал их распутывать, накинул на сундучок и прикрепил к крюку на тележке. Старушку он посадил сзади за сундуком. Осторожно съехав с тротуара, он выехал на дорогу и, не торопясь, стал набирать скорость и потом старался не менять её, это сберегало силы.
Цуй выехал на центральную широкую улицу, влился в поток велосипедистов, держась поближе к тротуару.

Ветер дул ему в спину, сундук частично защищал его от ветра и дождя. От движения ног стал постепенно согреваться. Его мысли теперь были как бы независимыми от тела. Немного расслабившись, он изредко поднимал голову и посмотривал по сторонам. Его обгоняли велосипедисты, которые, видимо, опаздывали на работу. А вот едет пенсионер. Кажется, ему некуда спешить, но все же и он обгоняет Цуя.

Слева медленно проплывает невысокая красная стена. У её центральных ворот, всегда приоткрытых, как оловянные солдатики, стоят часовые. Сквозь ворота виднеется ещё одна ярко-красная стена с золотыми иероглифами. Цуй думал, что за этими воротами есть аллея, обсаженная деревьями, ведущая к красивому и большому дому. Он долго не мог поверить, что за ними была не аллея, а озеро, и не было там никакого красивого дома. "Да,- думал Цуй,- представляешь одно, а в жизни совсем по-другому".

Погода немного улучшилась, и он прибавил скорость. Хотелось освободиться чуть-чуть пораньше, до обеда. Сегодня ему хотелось покушать получше, в каком-нибудь ресторанчике. Вообще, он любил эти маленькие харчевни с тех пор, как он однажды обедал в одной из них с Сяо Пи, куда после долгих колебаний отважился её пригласить.

Сяо Пи поселилась в их дворике три года назад, заняв маленькую комнатку в углу двора, где раньше жил железнодорожный рабочий, который иногда таинственно исчезал, объявляя эти исчезновения заграничными командировками. Кажется, и в самом деле он ездил на приграничную с Россией станцию.

Иногда в теплую летнюю погоду, у водопроводного крана, находившегося посреди двора, Цуй встречал Сяо Пи. Во время этих коротких случайных встреч он пытался заговорить с ней, но разговор не получался из-за волнения, которое охватывало его при виде Сяо Пи. Сяо Пи было худощава, невысокого роста. Она была миловидна. А широкие скулы, выступавшие на её лице, выдавали её северное происхождение. Её походка была настолько грациозна, что Цуй не мог оторвать от неё глаз.

Одно время она работала на оптико-механическом заводе, заболела и ей пришлось уйти с завода. Устроилась она на работу в контору секретарём. Вечерами она подрабатывала, печатая на машинке. В последнее время к ней заходил сгорбленный старичок, кажется, поэт. Он давал ей перепечатывать свои стихи, что она с удовольствием делала, а при случайных встречах во дворе с Цуем рассказывала ему о жизни поэта и даже однажды прочла его стихотворение наизусть. Стихи были слабые, но Сяо Пи гордилась тем, что общается с известными людьми. Её личная жизнь не сложилась, и как-то мельком она заметила, что была замужем, потом разошлась. И вот теперь живёт одна. В дворике все на виду, каждый знает друг о друге почти всё, поэтому скрывать отношения здесь бессмысленно, так или иначе это станет предметом пересудов тётушек.

В прошлом году на Праздник Луны Сяо Пи пригласила Цуя к себе. Она приготовила чай, накрыла низкий столик чистой скатертью. Было тепло, кое-где ещё слышалось стрекотание цикад, напоминая об ушедшем лете. Они много говорили о кино, почти весь вечер. Потом вышли во двор полюбоваться луной. Она висела над погруженным в темноту городом, как огромный фантастический фонарь. На её боках особенно отчётливо проглядывались лунные моря и материки.

И вот, вдруг, Цую так захотелось оказаться на Луне вместе с Сяо Пи, что он не сдержался и обнял её за плечо. Но она резким движением сбросила его руку, холодно попрощалась и ушла в свою комнату.

С тех пор Цуй встречал Сяо Пи только во дворе. Вечерами до него доносился звук пишущей машинки. Таинственно светилось её окно. Цуй вспомнил летние жаркие дни, когда весь их небольшой дворик завешивался стиранным бельём. Иногда стоя, прислонившись к двери, он долго наблюдал, как Сяо Пи развешивает своё бельё. Когда она поднимала руки, чтобы повесить постиранное, она становилась ещё стройнее. Из-за развешенного белья он видел только её крепкие стройные ноги. В такие минуты ему было до невозможного обидно, и он злился на себя на свою нерешительность: ведь совсем рядом живёт такое очаровательное создание, а он не только не знает, что такое женщина, но даже не может пообщаться с Сяо Пи.

...Начался подъём, который Цуй прозвал "маленьким драконом". Подъём был пологим, но очень длинным, поэтому Цуй обычно слезал с тележки и, идя рядом с ней, толкал её за руль. Так он сделал и сейчас. Он оглянулся, посмотрел на старушку. Она мирно дремала в не очень удобной позе. До места оставалось совсем немного и он, остановив тележку, разбудил старушку и попросил её рассчитаться с ним не доезжая до её дома. Цуй поступал так всегда, чтобы не возникало никаких недоразумений. Сейчас он хозяин положения. Если же расплачиваться на месте, начинается торговля, а этого он страшно не любил. Старушка долго искала деньги, наконец достала небольшой узелок, развязала его и, отсчитав нужную сумму, протянула Цую, который небрежно сунул деньги в карман. Через несколько минут он уже был у дома старушки. Цуй помог ей слезть с тележки, снял сундук и понёс его в комнатку, куда она ему указала, с трудом протиснувшись сквозь узкий проход, заставленный велосипедами.

Выйдя на улицу, он с облегчением вздохнул, выпрямил уставшие плечи и отправился в ближайшую харчевню. Маленькая харчевня "Белая Роза" находилась через дорогу. Он не стал раздумывать и выбирать, сейчас надо было перекусить и немного расслабиться. В помещении, куда он вошёл, стояли три стола, а в углу у прохода на кухню - небольшая стеклянная стойка, в которой был выставлен нехитрый набор кушаний. Из-за занавески появилась молодая хозяйка и услужливо спросила, что он будет заказывать. Цую хотелось выпить пива. К пиву он попросил чашку лапши.

Сев в углу у окна, он закурил, налил пиво, которое покрыло верх стакана пышной и душистой пеной, сделал первый глоток и ощутил приятную, освежающую горьковатость. Вскоре принесли лапшу. Достав куайцзы (палочки), он с аппетитом ел, тщательно разжёвывая кусочки мяса. "А что, если сегодня вечером пригласить к себе Сяо Пи",- подумал он. И вот уже эта мысль не даёт ему покоя.

Возвращаясь домой, он немного размечтался и не заметил, как какой-то человек делал ему знак остановиться. Он притормозил, когда тот просто преградил ему дорогу. Средних лет человек стал настойчиво упрашивать Цуя подвезти его доски, и хотя у Цуя не было никакого желания нагружаться к концу дня, он согласился, поскольку это было ему по пути, да и лишних три юаня заработать неплохо. Не часто случались у Цуя дни, когда он зарабатывал такие деньги. Сегодня, пожалуй, можно будет встретиться с Сяо Пи, подумал он. В магазине он купил несколько баночек сока, пару бутылок Циндаоского пива и печенье в красивой обёртке.

Дома, выложив все покупки на стол, он решил привести в порядок комнату. Окурок, с утра валявшийся на полу, он ногой запихнул под топчан, расправил сбившееся одеяло, достал на ящика стола маленькое зеркальце в кожаном футляре и посмотрелся в него. Он остался доволен своим видом.

Время приближалось к шести, начинало смеркаться. Цуй надел чистые синие штаны, а поверх двух свитеров, которые он последнее время вообще не снимал, натянул матерчатую куртку. В углу, где стоял тазик с уже остывшей водой, взял влажное полотенце и протёр им лицо, потом немного постоял, разглядывая свое отражение в мутном зеркале, подошёл к столу, смахнул ладонью крошки на пол, поставил две чашки и два стакана, а печенье выложил на тарелку. "Теперь можно", - подул он.

Цуй пересёк дворик, обходя стоявшие повсюду велосипеды и развешенное на верёвках бельё, подошёл к двери Сяо Пи. Окно её комнаты было слабо освещено настольной лампой, которая таинственно подсвечивала жёлтоватую занавеску с изображением на ней летящих драконов. Из-за двери слышались тихие звуки музыки. Цуй тихонечко постучал и стал ждать.

Послышался какой-то шорох, музыка смолкла, но дверь не открыли. Он продолжал стоять, выдерживая паузу, потом постучал ещё раз громче и настойчивей. Никто не ответил и на этот раз. Постояв немного, он попытался заглянуть за занавеску, но ничего не разглядев, снова стучать не решился. Ссутулившись, он повернулся и пошёл к себе. Уже совсем стемнело. Холодный ветер, поднимая тучи пыли и сухие прошлогодние листья, уныло завывал в проводах. Путаясь в темноте и натыкаясь на едва различимые велосипеды, Цуй с трудом пробрался к своей комнате.

"Да, - думал Цуй, - мне ещё долго придется быть одному. С моим характером я, наверное, никогда не найду себе подругу. Да и дело, собственно, не в подруге. Вся жизнь какая-то несуразная: бросил школу, занялся извозом, вошёл в эту компанию велорикш, которые только и думают, как сорвать побольше с клиента. А учиться тоже не хочется".

И в самом деле в последние месяцы Цуй как бы прирос к своей тележке душой и телом. Он, как и все, думал только о заработке и эти мысли отбивали у него охоту заниматься чем-либо другим, да и сам он стал замечать, что круг его интересов сросся с интересами таких же, как и он велорикш, работа стала привычным и монотонным ежедневным занятием. Изредка у него возникал вопрос: "Сколько мне отпущено в жизни крутить педали? Когда будет конец? " На это у него ответа не было. Не раздеваясь, Цуй повалился на топчан, вытянулся и уставился в потолок. Он закрыл глаза, но долго не мог уснуть. В полумраке ему казалось, что перед ним мелькает дорога, уходящая в бесконечность, всё куда-то проваливается, странный и непонятный звенящий звук наполняет пространство. В чёрной мрачной высоте ему видится тележка с телом отца, закутанным в ватное одеяло и слышится неприятный скрипучий, как у несмазанных ворот, чужой голос:

"Не туда приехал, не туда-аа-а..! "
 

© Валерий Джанович Руденко, 1998