ИЗ ИСТОРИИ СССР

ИНТЕРНАЦИОНАЛ

Кто-то встал, а кто-то спать хотел.
Разбудили. Стало всем неловко.
Разум возмущенный закипел.
Посолили, кинули морковку…

Хватит ли, прикинули, гробов,
От "проклятья" только "прок" оставив,
Спутали голодных и рабов,
Очень этим прочих позабавив.

И воспрять позвали род людской.
Не хотел… И очень сторонился!
В сотый раз пошли в последний бой…
(Первый, к тому времени, забылся).

Всех смущая блеском портупей,
Словно звери, одевались в кожу.
Избавляли граждан от цепей.
(Кольца и монеты брали тоже).

ВО ДВОРЕ

Воробьи на цыпочках, а голуби враскачку
Подошли, чтоб яблоки конские клевать.
Дядя Витя с фабрики с тетей Полей прачкой
Выпили портвейна. Желают танцевать.

Музыку играет им сапожник Ицык:
Граммофон старинный давит табурет.
Окна открываются, выглядывают лица,
Многие выходят. Говорят: - Балет!

Женька из подъезда  чечетку бьет Тамаре,
Жаль не жених, ведь  Женьку должны вот-вот призвать.
Женщины ругают цены на базаре
И мужей, которые "не хочуть" танцевать.

А чего не сбацать  что-нибудь такое…
Сразу после танца, как после вина!
Хорошо на свете. Вся страна в покое,
Месяц, как закончилась финская война.

КИНО

На экране наши танки
Победили всех давно.
Ненавижу эту Таньку:
Воет! Как смотреть кино?

Просит, хоть на час, заткнуться
Весь детдомовский народ.
Пока конники несутся
С красным знаменем вперед.

Предки были виноваты,
Но подались на войну...
Батя, побывав в штрафбате,
Искупил свою вину!

Так что скоро он вернется,
Хоть безногий, но живой!
Нам неплохо тут живется,
И директор мировой.

Таньке говорит: - Не надо
Плакать. На платок! Утрись!
Ведь отца убили гады,
А не наши! Ты гордись!

***
Не то смешон, не то без водки пьян,
А настроение сегодня боевое.
Поэтому приму на грудь… баян
И заиграю что-нибудь такое…

И запою про темный-темный лес,
Про посвист пуль, про то, что жить охота,
Особенно, когда проходит путь
Мой под огнем, по краешку болота.

Подтянутся соседи и родня,
Оставив повседневные вопросы
И словно разведвзвод вокруг меня
Сомкнутся и закурят папиросы.

Притащит кто-то хлебное вино,
И это кстати, больно пить охота.
А что война? Она была давно!
Вон младшему уже почти два года.

ЛЕТО 1953

Северное сияние над головой.
Но этому нынче радуется лишь идиот.
С воли в неволю отвел конвой.
С неволи на волю он же ведет.

На мне новый бушлат - от кума обнова.
Он, кстати, речь толкает. У-у, красная рожа!
Про ошибку не говорит ни слова,
Про чистую совесть, слава Богу, тоже.

Добраться до станции, выпить стакан вина,
Короче, исполнить не долг, а роль…
Северная ночь белым темна.
Это короли голые, а я попросту голь.

Доехать туда, куда дали билет.
Ни кола, ни двора. Я один в толпе.
И, конечно, на кладбище, а слез то и нет,
И завыть впервые, как волк в тайге.

КОММУНА

В ванной сарай. Вечно занят сортир.
В комнатах-клетках звери.
Насильный уют коммунальных квартир.
В звонках, как в прыщах, двери.

Про жизнь всем известно на век наперед -
Там потери и громкие фразы.
И гадит упорно непойманный кот
Под  дверью директора базы.

- Тут люди живут, а вы - мелкота! -
Директор психует, зверея.
Да вот, не поймать негодяя-кота,
Наверное, все же, еврея.

Но мы-то не знали, что нужен кураж,
Чтоб жить тут без боли и гнева.
Парадная. Грязно. Четвертый этаж.
Двери справа и слева…

ДВОР…

Во дворе ни травинки не пробивается сквозь асфальт.
На окнах марля, но все равно в комнатах мухи.
Умирать тут не хочется. Хочется сдохнуть! И этот печальный факт
Сообщают друг другу, собравшись в стайку, старухи.

Виноводочный рядом. Практически за углом.
Очередь? Это не страшно. Тут все свои.
Васька умер от перепоя? Жалко… Но поделом!
Сколько можно было на шару этого Ваську поить?

Вчера судили парней. Из дома напротив и из нашего подъезда.
Дали три года каждому. Кто-то считает, что мало.
Ограбили зубного техника. Взята была одежда,
Пять золотых десяток и, не поверите, одеяло!

По праздникам над воротами красная простыня.
Такую носили наутро после замужества толстой Светки.
Старушка молится: - Боже, прости меня!
И крадет керосин из примуса у соседки.

ОКНО САТИРЫ

Часов, наверное, пять. Выходной. Воскресение.
Жить все еще тяжело. Но, слава Богу, не голод.
Стена. На стене щит. На щите - плакат-объявление
Типа: "Они позорят наш город!".

Фотографии… Не знаю даже, на какие уловки
Пустился фотограф, но лица принадлежат уродам.
Ребята! Глядите! Это папа нашего Вовки!
Его повязали после драки за консервным заводом.

Вовка тут же, рядом. Что его папа однорукий пьянчуга
Известно, конечно, но тут такая реклама.
Все смеются, толкая локтями друг друга,
А потом пришла сюда и Вовкина мама.

Она глядит и глядит на фотографию. Ей стыдно и больно.
Вокруг много народа. Ребята плюют из трубочек на портреты.
Вовкина мама говорит: - Довольно! -
И Вовку уводит. Несколько дней его нету.

Потом приходит. Как ни в чем ни бывало!
Отца судили. Все выпытывают подробности жадно.
За драку отцу впаяли два года. Некоторые считают, что мало.
А Вовка? Не знаю… Но видел, как он плакал в парадной.

ПРИЕМ В ПИОНЕРЫ

С утра, прямо от школы детей повели в парк.
Естественно к памятнику неизвестному матросу.
Начало ноября. Уже холодно. Изо рта валил пар,
Словно всем роздали, ради праздника, папиросы.

Для приема в пионеры сказано снять пальто,
Привели ветерана в шубе и шапке. Ему было жарко.
Он начал речь минут на пятнадцать, а потом
Повязали галстуки и выдали книжки - подарки.

Потом разрешили одеться. Некоторых бил озноб.
К "Вечному огню", чтоб немного согреться, даже не подпустили.
Зато отпустили домой. Разбежались… Тогда бутылку достал комсорг,
А завуч плавленый сыр и стакан. Выпили. Закусили.

После уроков пионеры галстуки тут же стали снимать,
А надевать только перед самой дверью в школу.
Комсорг и завуч очень стремились узнать,
Кто их научил? Обещали со временем не подпустить к комсомолу.

Каждый день пионерам напоминали про их долги:
Родине, пионерии, партии и школе родной к тому же.
Пионерская дружина имени Павлика Морозова стала не хуже других!
Собственно, а почему она должна была быть хуже?

***
Еле дотерпели до вечера, а вечером в гастроном,
Но там толпа - не приведи Господь!
Все-таки взяли, поговорили, сошлись на одном:
Лучше принимать с утра. Но поступили наоборот.

Добыть удалось немного - шесть по ноль восемь крепляка.
На троих минимальная, вроде, нагрузка.
Заедали луком и килькой в томате, пока
Она не закончилась. А потом и без надобности стала закуска.

Подрались, когда осталась бутылка и во второй чуть-чуть.
Наш третий, в итоге, упал и навсегда затих.
Сперва огорчились. Потом, сказав покойному: - В добрый путь! -
Обрадовались: ведь остаток уже на двоих!

УХОДЯ ИЗ ЕГИПТА…

Уходя из Египта, возьми
Все, что можешь!
А можешь так мало…
Но уход - это только начало.
Это! Только! Начало!
Пойми!

Ты пахал на Египет века
И терпел унижения с болью.
Раз они обошлись так с тобою,
То:
Да будет дорога легка!

Покидая Египет, не плачь!
Что бы ни было, хуже не будет!
Да, глупцы, безусловно, осудят
На позор и толпу неудач.

Покидая Египет, учти:
Пусть зовется он даже Россия,
Ты пройдешь через взгляды косые,
А добро твое в узкой горсти.
Остальное взойдет тишиной
Над погостами и над Столицей…
…………………………………
Но еще предстоит тут родиться
И проникнуться чьей-то виной.

… А ВОТ ОТЦА НЕ ПОМНЮ МОЛОДЫМ…

На детство, юность жаловаться грех.
Родных любил…
И сам любим был. Очень!
Моя страна казалась лучше всех.
И так оно и было, между прочим,
хотя недолго. Лет до десяти…
До первых танков, попиравших Листа…
Отец вдруг папиросой угостил
И накатил, наверно, граммов триста.
Потом пошло…
Сначала, Пастернак…
Просил отец:
- Достань мне книгу  эту!
Но, что я мог? Мальчишка… И дурак!
А в магазинах говорили: - Нету!
Ах, да! И повторяли, что дурак.
Потом подрос. Не то, чтоб поумнел,
людей стал опасаться много больше…
Язык был враг. И доставалось мне
За Галича, за чехов и за Польшу…
Но только не от папы. Он всегда,
катая желваки, ворчал:
- Вот снова…
И утешал:
- Да ладно… Не беда…
Еще не навидался ты плохого…
От астматола анашинный дым,
Хрипит "Рекорд" и лица морщат вести…
И…
Я отца не помню молодым,
А старым стать он не успел…
Ровесник!