ЗВУКИ

  "Нейросенсорная глухота", - такой диагноз поставили врачи Анастасии Знаминой четыре года назад. Произошедшая авария, безусловно, сильно сказалась на ее жизни. Как бы ей ни хотелось ее забыть, травма, полученная при аварии и ставшая причиной потери слуха, постоянно напоминала об этом. Настя отлично помнила, что авария произошла в воскресенье. Именно по воскресеньям она исполняла в Архангельском "Театре духовной музыки" сольные партии на скрипке. В ее репертуар входили сюита N 3 И.С. Баха, Крейцерова соната Бетховена, "Larghetto" Г.Ф. Генделя и "Airs hongrois" Г.В. Эрнста, под которую ей иногда аккомпанировал на пианино Андрей Вольский - пианист местного театра. Иногда она добавляла в свой небольшой концерт "Сюиту в старинном стиле" Е.А. Цимбалиста. А в то воскресенье наряду с привычными композициями решила исполнить "Les trilles du Diablo" Джузеппе Тартини.

По мнению Насти, это была одна из тех жизненных ошибок, шанс на исправление которых выпадает редко. Дело в том, что настина мать истинно верила в Отца-создателя и боялась Божьей кары, которая при отступлении от духовного закона могла стать неизбежной. Настя с детства усвоила, что Бог милостив и справедлив. - Он простит любые грехи", - говорила ей мама. - Однако пренебрегать Его любовью нельзя, ибо наступит тот страшный день, когда придется ответить за свои грешные деяния.

 Слова матери всплыли в ее голове сразу же после аварии, и ей стало по-настоящему страшно.

  Дьявольская мелодия, несомненно, была красива, и Настя никак не могла совладать с желанием исполнить ее. В результате желание одержало верх. Но, играя "Les trilles du Diablo" на воскресном концерте в театре, Настя, тем не менее, почувствовала себя искушенной Евой, сорвавшей запретный плод.

  Она много думала об аварии и в итоге убедила себя, что именно преступление Божьего закона стало причиной случившегося.

  А случилось вот что. В то октябрьское воскресенье к вечеру разошелся дождь. Небеса рыдали, прощаясь с летом (до этого стояла довольно жаркая погода для октября), ветер с остервенением рвал листья на деревьях и выкидывал их прочь. Андрей предложил подвезти Настю до дома на своем минивэне. Она согласилась. "Вторая ошибка", - думала Настя, вспоминая тот вечер. После концерта Андрей выпил немного коньяка. Однако несмотря на алкоголь, он оставался в здравом уме, в связи с чем Настя решила поехать вместе с ним. Перспектива ждать автобус под проливным дождем не очень-то устраивала. Дороги были пустынны - в такой дождь никто не решался выйти на улицу.

Путь к настиному дому проходил через городской вокзал и трассу, прилегающую к промышленному заводу. По пути домой они слушали ноктюрны Шопена. Андрей как раз предлагал включить в настин концертный сет-лист одну из его композиций, как на повороте за заводом им на встречу выехал "КамАЗ". Андрей тут же нажал на тормоз, "КамАЗ", видимо, сделал то же самое, поскольку его качнуло на скользкой дороге сперва в одну сторону, потом в другую. Он змейкой ехал прямо на них - исполинское чудище во мраке ночи. Минивэн Андрея затормозил, тут же послышался кричащий звук стирающихся об асфальт шин, однако не остановился. Мокрая дорога в свете фар была похожа на лед. Их машина развернулась правым боком к "КАМАЗУ", словно подставляя щеку для удара. "КАМАЗ" попытался уйти в сторону, и накануне столкновения перед настиными глазами возникли ноты "Les trilles du Diablo" Тартини, а в голове заиграла приятная мелодия. Удар был не сильным. Водитель сумел отвести свой "КамАЗ" в сторону. Грузовик ударил по переднему бамперу минивэна и тут же улетел в кювет.

От удара минивэн закружился на скользкой дороге в каком-то жутком танце, после чего его отнесло на обочину, где он свалился в овраг. Перед тем, как потерять сознание, Настя увидела, как мир завертелся перед ее глазами в страшном хороводе, и услышала свой хриплый крик.

  После этого ее бросило вперед на приборную панель, и следом за этим наступила темнота, будто они упали не в овраг, а в черную зловещую бездну. И Настя не слышала больше ничего.

  Никогда.

  Андрей отделался сотрясением мозга, ушибами и переломом левой руки. Основной удар пришелся на Настю. Как впоследствии оказалось, машина Андрея, скатившись в овраг, два раза перевернулась и тяжело приземлилась на сторону пассажирского места. Врачи диагностировали Насте закрытую черепно-мозговую травму с ушибом головного мозга, повлекшую поражение преддверно-улиткового (VIII черепного) нерва и повреждение мозговых слуховых центров, соединенных между собой и с Кортиевым органом проводящими слуховыми путями. Кроме того, у нее имелись переломы двух ребер, перелом челюсти и множественные ушибы (большая гематома на правой ноге сходила несколько месяцев, а когда практически зажила - сделалась желтой, как шкурка недоспелой сливы).

На полное восстановление организма у Насти ушло чуть больше полугода, однако слух к ней не вернулся. Несмотря на то, что лечение было комплексным, дорогим и долгим, врачи дали понять, что нейросенсорная глухота плохо поддается лечению. Настя, конечно, посещала процедуры, связанные с удалением жидкости из среднего уха, а также с хирургическим восстановлением ушных структурных аномалий, однако результата они не принесли. Проблема была не в ушах. Она была в мозгу.

  Жизнь в полной тишине поначалу пугала Настю. Каждый раз задаваясь вопросом: как жить дальше? - она начинала плакать. Иногда впадала в истерику и истошно кричала до тех пор, пока не срывала голосовые связки. Но что-либо услышать ей не удавалось. Даже собственный крик. Самым страшным было осознание, что она никогда больше не услышит музыку. Музыку, которой посвятила всю свою жизнь. Музыку, которая спасала в трудные минуты и помогала жить. Более того, она осознавала, что теперь никогда не сможет взять в руки скрипку, и от этого ей хотелось умереть. Все, к чему она стремилась с тех самых пор, когда мама отдала ее, шестилетнюю, на уроки скрипки, теперь не имело смысла. В ней словно образовалась дыра, а сердце разорвалось на части.

С момента произошедшей аварии настина жизнь разделилась на "до" и "после", а посередине была та страшная ночь, в которой не прекращался чудовищный ливень, и безумный ветер безжалостно рвал листья на деревьях и уносил их в небытие. В течение нескольких месяцев после выписки из больницы во снах она возвращалась в ту ночь. Снова и снова она видела свет фар "КамАЗА", освещающий гладкую поверхность асфальта, жуткое черное небо, рыдающее и кричащее раскатами грома, дождевые капли, падающие ей на лицо через разбитое окно машины, и где-то вдалеке слышала непрекращающуюся мелодию "Дьявольской трели", такую приятную, но одновременно и пугающую.

  Спустя какое-то время она стала посещать уроки глухонемых и сумела освоить их язык. Язык тела. Это тоже было искусством, и именно в нем Настя нашла отдушину. Она научилась читать по губам. И хотя по-прежнему могла говорить, она старалась делать это как можно реже, поскольку не слышала собственный голос и случайно могла обронить мысли, высказывать которые не желала.

  Естественно, играть в "Театре духовной музыки" по воскресеньям теперь она не могла. Она не стала ждать, когда ее отстранят от работы, поэтому сама сообщила о своем уходе руководителю их музыкальной труппы Аркадию Романовичу. Он не нашел, что ей ответить. Она видела по его внешнему виду, что он был расстроен. На его глаза даже навернулись слезы, однако он сам прекрасно понимал, что глухая скрипачка играть на сцене не может. Несомненно, он знал, как она привязана к этому театру и музыкантам, поэтому предложил ей на полставки помогать с декорациями и ширмами, а также заниматься уборкой сцены.

  Это предложение ее тронуло... но и больно кольнуло сердце. У Насти не укладывалось в голове, как ведущая солистка будет заниматься уборкой сцены. Но с другой стороны она понимала, что эта работа была не так плоха... для инвалида. Конечно, она согласилась, поскольку только так могла остаться в любимом театре.

  В первые дни после реабилитации Насте тяжело было видеть свою скрипку. Скрипку, которая на протяжении долгих лет была ей верным товарищем. А касаться ее было вообще целым испытанием. В такие моменты Настя чувствовала себя нечистью, избегающей святыни. Поэтому отдала любимый инструмент маленькой Ане - соседской девочке двенадцати лет, думая, что теперь он пригодится ей больше. Настя давно водила дружбу со своей маленькой соседкой. Девочка всегда с восхищением слушала, как Настя репетирует на скрипке сонаты Г.Ф. Генделя и П.И. Чайковского. Однако Аня, не начав заниматься, забросила скрипку в угол. Настя нисколько не винила ее. Она понимала, что освоение скрипки - работа тяжелая и забирающая много внимания и времени. Для того чтобы добиться успеха, требовались терпение и выдержка.

  Теперь каждое воскресенье Настя готовила сцену для выступлений. В этом ей помогали и другие сотрудники из обеспечивающего персонала. Она расставляла по местам музыкальные инструменты, вешала декорации и подметала полы. За свет отвечал Роман Фролов - невысокий коренастый парень двадцати девяти лет. По опыту Настя знала, что Роман любил световые эффекты и в нужный момент направлял на сцену или на солиста лучи различных цветов, что придавало играющей композиции некий таинственный оттенок.

  В воскресенье, которое будет темой нашего повествования, Настя, как и прежде, подготовила сцену для концерта. По желанию руководителя сцена была превращена в лес. Настя и другие работники установили по бокам сцены картонные деревья, а посередине положили коричневый ворсистый ковер, похожий на тропинку. Кто-то даже принес настоящие еловые ветви, которые были развешаны на декорации. Фоновой ширме, выполненной из ярко-голубого цвета, предстояло сыграть роль неба. Солнцем заведовал Рома - регулировал поступление солнечных лучей в лесную чащу.

  Наступало семь часов вечера - обычно в это время начинался воскресный концерт в "Театре духовной музыки". Скоро станут собираться зрители, которых Настя знала поименно (в этом городке зрители никогда не менялись). За кулисами, как обычно, царила суета: проверялся свет, микрофоны, розетки. По сцене змеились провода, которые к началу концерта следовало убрать. Музыканты наряжались в концертные костюмы. Виктория Суханова, которая вместо Насти вот уже четыре года открывала воскресные концерты со своей программой, предстала в образе лесной нимфы - надела длинное белое платье с прозрачным шлейфом и вплела в волосы искусственные цветы. Обратив внимание на ее наряд, Настя невольно посмотрела на себя. Мешковатые штаны на размер больше, чем следует, высокие сапоги без каблуков и клетчатая рубашка, завязанная узлом на пупке. Темно-русые волосы беспорядочно собраны под синюю кепку. Она определенно не вписывалась в лесную атмосферу представления. Ну, разве что отдаленно напоминала охотника.

  Да в принципе и какая разница? - подумала Настя. Кому какое дело, как выглядит простая уборщица?

  Минут за 20 до начала концерта музыканты разошлись по гримеркам, чтобы окончательно привести себя в порядок. Сцена была полностью подготовлена, музыкальные инструменты расставлены по своим местам. Первой предстояло выступать Виктории, которая в последние недели срывала не меньше аплодисментов, чем Настя в свое время. С самого начала девочка подавала большие надежды, однако Аркадий Романович определял ей роль только в оркестре. Но после ухода Насти со сцены других скрипачей в театре не осталось, поэтому Аркадий Романович позволил Вике выступать сольно и не прогадал. Она отлично справлялась со своей работой. В некоторой степени Настя завидовала ей, в том числе и потому, что Вика умела играть "Perpetuum mobile". Данная композиция была одним из самых труднейших произведений в техническом плане. Конечно, Настя не слышала, как Вика играла эту композицию - об этом ей рассказал Андрей - но она не сомневалась, что Вика могла с ней справиться. Достойная замена достойной скрипачки.

  Обычно, Вика играла "24 каприса" Роде, некоторые "Арии" Баха, "Испанскую симфонию" Лало, а заканчивала сольное шоу "Perpetuum mobile", после этого на сцену выходил Андрей, и они вместе исполняли "Сюиту в старинном стиле" Цимбалиста. Затем Андрей оставался на сцене и играл произведения Шопена и Моцарта. Настя любила наблюдать из-за кулис, как он стучит руками по клавишам фортепиано, а также заглядывать в его напряженное, сосредоточенное лицо. И хотя после аварии они немного охладели друг к другу, она не держала на него зла, так как не считала его виновным в случившемся. Это просто было стечение обстоятельств, которые обернулись для нее не самым лучшим образом. Именно так думала одинокая женщина, смирившаяся с глухотой. Но Андрей, тем не менее, чувствовал за собой вину, поэтому старался Настю избегать.

  После Андреевой партии Мария Абрамова - крупная женщина 54 лет - играла на флейте сюиту N 2 Баха, а завершал концерт Игорь Гадаев, исполняя под гитару баллады о восхвалении Бога.

  Настя решила подняться на сцену и перед концертом смахнуть пыль с инструментов. Влажная тряпка висела у нее на правом боку, заправленная за ремень. На сцене никого не было, бардовый занавес скрывал ее от посторонних глаз. Интересно, подумала Настя, начали ли уже собираться зрители в зале? Наверное, да - до концерта оставалось чуть больше 15 минут.

  Слабый свет единственного работающего прожектора освещал центр сцены, остальная ее часть утопала во мраке. У дальнего края располагалось широкое черное фортепиано. Через несколько минут оно оживет и порадует людей своими приятными звуками. Как же Насте хотелось снова услышать эти звуки! Они наполняли душу теплом и заставляли сердце биться быстрее. В картонном лесу располагались виолончели, контрабасы и саксофоны. Они всегда стояли на сцене, хотя во время концертов были редко задействованы. Здесь же, у небесной ширмы, стояла акустическая гитара Игоря.

  Но ее взгляд невольно упал на другой инструмент. Посередине сцены был стул, обвитый искусственным плющом. А на нем расположилась одинокая скрипка, рядом с ней - смычок. Скрипка была старой - Виктория всегда хвасталась, что она досталась ей от бабушки. Смычок напоминал древнюю старческую трость. Скрипка словно манила Настю, звала, просила подойти.

  Но Настя, стараясь не обращать на нее внимания, решительно направилась к фортепиано. Она достала тряпку и протерла гладкую черную поверхность, затем прошлась по клавишам и смахнула пыль с высокой плоской крышки.

  Снова посмотрела на скрипку.

  Слабый электрический свет четко очерчивал изящные контуры инструмента. Лакированная поверхность темного дерева слегка блестела. Шейка скрипки оканчивалась овальной головкой, которая была чуть запрокинута назад, словно скрипка наблюдала за Настей. Эфы темнели на фоне отражающей свет деки и напоминали ноздри сказочного существа. Насте даже показалось, что скрипка дышала.

  "Почему я не могу просто подойти к ней?", - спросила она себя, и следом за этим возник другой вопрос: а зачем?

  Какой в этом смысл?

  Но ей так хотелось провести рукой по лакированной деке, пощупать скрипку за гриф, погладить тугие струны...

  "Нет", - сказала она себе и отвернулась. Прикосновение к любимому инструменту могло вернуть воспоминания, от которых она бы снова расплакалась.

  Однако сейчас был самый подходящий момент. После концерта Вика положит скрипку в чехол и унесет ее домой. А сейчас на сцене никого нет, никто и не увидит, как Настя возьмет скрипку и положит ее к себе на колени. Возможно, обнимет.

  Она снова повернулась к скрипке. Та словно затаила дыхание в ожидании.

  Подходя к ней, Настя почувствовала, что ее сердце забилось в груди сильнее обычного. А когда провела рукой по гладкой поверхности - затрепыхало еще сильнее. Скрипка была холодной. Внезапно ей захотелось взять ее в руки и прижать к груди... к сердцу, как младенца. Она осторожно взялась за шейку скрипки и подняла инструмент. Легкая, отметила Настя. Ее скрипка была чуть тяжелее. Это она помнила. Свободной рукой она провела по струнам, бережно погладила нижнюю деку...

  К глазам подступили слезы. Одна слезинка предательски скатилась по щеке и повисла на подбородке.

  "Видишь, что ты наделала, - сказала она себе. - Этого и следовало ожидать. Если сейчас кто-нибудь войдет на сцену и увидит, как ты рыдаешь, сжимая скрипку в руках, тебя сочтут сумасшедшей".

  Но никто не вошел. Все были заняты своими делами. А до концерта еще было время.

  Поддавшись внезапному порыву и не отдавая отчет своим действиям, Настя положила скрипку на левую ключицу и прижалась к ней подбородком. Поверхность была холодной, но это Настю не пугало. Скрипка сразу же легла правильно и уперлась в подбородок, как старая подруга, вернувшаяся из долгого путешествия. У Насти замерло дыхание.

  - Как же я скучала... - прошептала она, но, к сожалению, не услышала своего голоса.

  Правильно держать скрипку Настю научил ее первый учитель по музыке с помощью специального приема. Его звали Александр Николаевич. Однажды он заявил, что "посвятил этой красотке всю свою жизнь", и именно в тот момент Насте захотелось быть такой же, как он. Перед тем, как начать обучение, он вложил в Настину левую руку маленькое зеркальце и попросил поднять его настолько - при этом согнув руку в локте и слегка повернув голову влево - чтобы в зеркальце она увидела свое лицо. Таким образом, глаза должны быть устремлены на гриф, а левая рука - находиться в таком положении под нижней декой, чтобы пальцы перпендикулярно падали на струны.

  Ее левая рука чуть касалась шейки скрипки, не сжимая ее, поскольку главной точкой опоры была ключица. Настя помнила, что начала осваивать скрипку с "40 этюдов" Рудольфа Крейцера, затем были концерты ля и ми минор Виотти, "24 каприса" Донте, "Испанские танцы" Сарасате, концерты Мендельсона, "Романсы" Бетховена, "Еврейская колыбельная" Ахрона. Как бы ей снова хотелось сыграть эти мелодии. О Господи, она все бы отдала за "Тарантеллу" ля минор Вьетана! А "Мазурка"? Как же без этой согревающей мелодии? "Полонез", "Легенда" Венявского... Как же ей снова хотелось проиграть сольные партии Одиннадцатого концерта Шпора в соль мажоре. Ну, или хотя бы услышать.

  У нее сжалось все внутри, к горлу подкатил ком, точно ее схватила за шею чья-то стальная рука, и Насте пришлось прикусить губу, чтобы не расплакаться.

  Она увидела, что ее правая рука невольно тянется к смычку. Это происходило будто во сне. Она уже не могла контролировать свое тело, руки действовали самостоятельно. Скрипка овладела ей, и Настя подумала, что не отпустит ее, пока хотя бы раз не проведет смычком по струнам.

  Перед тем, как взять смычок, она сложила пальцы полукругом. Точнее они сами встали в это положение, так как Настя уже не могла ими управлять. Александр Николаевич учил ее правильно брать смычок на карандаше. Он говорил, что все пальцы должны словно обнимать карандаш. При этом необходимо, чтобы большой и средний пальцы замыкались, образуя колечко. Второй прием - необходимо кисти руки дать возможность упасть, чтобы пальцы приняли естественное положение, и таким образом взять смычок.

  Ее ладони вспотели, и сперва она не смогла удержать смычок правой рукой. Она вытерла ладонь о штаны и снова взяла смычок. Подняла мизинец. Александр Николаевич всегда ругал ее за то, что она поднимает мизинец.

  "Ты же не Изаи , - говорил он при этом. - Только он мог держать смычок первыми тремя пальцами, так как его техника игры на скрипке была совершенна, а твоя - нет!".

Но, тем не менее, она выработала в себе эту технику и научилась держать смычок без мизинца.

  Настя поднесла смычок к первой струне, и провела по ней, намереваясь взять долгую открытую "ми".

  Сперва она не поняла, что произошло. Мир закружился перед ее глазами, как в той страшной аварии, и Насте даже показалось, что сейчас она лишится чувств. Она увидела, как при прикосновении смычка со струной от скрипки пошел свет. Ярко-желтый, он тоненькой струйкой взвился ввысь и растаял в воздухе. Пальцы ее правой руки разжались, и смычок упал на пол. В голове даже пронеслась пугающая мысль: ты сломала скрипку, а следом за ней - как же теперь Вика выступит перед зрителями? Сердце бешено заколотилось, на лбу выступили крупные капли пота. Страх цепкими лапами подбирался к горлу.

  - Что это? - обратилась она к пустой сцене.

  Ее руки задрожали, в связи с чем она чуть не выронила музыкальный инструмент. Скрипка уже готова была сорваться с ключицы, но Настя вовремя ее удержала. Плотнее прижала к подбородку, как сокровище. Она снова взяла смычок и вновь провела им по струне, взяв штрих detache. Теперь от струны пошел нежно-розовый свет. Похожий на дым от сигареты, он спиралью заструился вверх. Настя извлекла на открытой струне "ля" натуральный флажолет, и снова чуть заметная полоска небесного цвета улетела ввысь.

  Она не верила своим глазам. Скрипка извлекала не только звуки, она источала свет! И он был прекрасен! Поднимаясь в воздух свет менял цвета - из розового превращался в бледно-голубой, из желтого - в зеленый. Изящные полоски света, извиваясь, как ленты на ветру, поднимались от струн при прикосновении смычка и, словно духи, уплывали вверх.

  Она снова провела смычком по струне "ля", а затем ее пальцы зажали "соль" и смычок переместился на нее. А после - "ми". Ее пальцы были быстрыми и ловко перескакивали с одной струны на другую. Даже спустя столько лет. Настя поймала себя на том, что не просто играет какую-то известную мелодию.

  Она импровизировала.

  Импровизировала, используя мордент и гурпетто, которые обычно украшали арии и романсы. Звуки, которых, к несчастью, она не слышала, лились из скрипки, как из чаши, полной воды. А вместе с ними - струящийся божественный свет, тоненькие нити которого взмывали вверх и таяли в воздухе, как воспоминания.

  У Насти защипало глаза, из горла вырвались всхлипы. Крупные слезы покатились по щекам, оставляя блестящие полоски на коже. Но она продолжала играть.

  Настя никак не могла оторвать глаз он яркого света, исходящего от скрипки. Она не слышала звуки, но теперь с уверенностью могла сказать, что видела их! Да, она видела звуки, и они... о Боже, они были великолепны. Выразительные светящиеся полосы различных цветов и оттенков возникали перед глазами и волнами расплывались в разные стороны. Скрипка была идеальным проводником к гармонии и скрытому от глаз миру грез.

  Внезапно Настя услышала музыку...

  Господи, она готова была руку отдать на отсечение в подтверждение того, что услышала ее! Нет, слух к ней не вернулся. Скрипка, безусловно, была лекарством, но вылечить глухоту, к сожалению, не могла.

  Музыка была внутри нее.

  Она закрыла глаза и вдруг отчетливо увидела, как смычок Бетховена скачет по струнам. Сперва открытая струна "соль", затем "ре" у основания грифа, потом "ми" ближе к подбороднику. Настя поняла, что делает то же самое. Скрипка играла "Крейцерову сонату". 

  "Любое музыкальное произведение должно отталкиваться от внутреннего образа", - так ей говорил Александр Николаевич на занятиях.

  - Как же ты был прав, - сказала она.

  Она чувствовала свои суставы. Пальцы с твердостью давили на струны и были сильными. Пластичными. Она ощутила, что летит ввысь. В бесконечную Вселенную, к звездам, которые светились точно так же, как и струйки, взмывающие над скрипкой. Она словно парила в невесомости. Ритм ее души слился с пульсацией инструмента. Это чувство было забытое, но вместе с тем такое родное!

  Подушечки пальцев болели с непривычки от давления на тугие струны, но она не обращала на это внимание. Ее взгляд был сосредоточен на световых лучах, которые словно от солнца, потоком лились из скрипки. Сиреневые, красные, синие, темно-желтые, насыщенно-голубые, зеленые, бледно-розовые, золотистые, блестящие и сверкающие, как новогодние конфетти, они фейерверком вырывались из-под струн и, извиваясь, как змеи, разлетались по сторонам. Все, на что попадали световые ленты, начинало подрагивать в такт музыке, словно пело на языке света собственную песню.

  Краем глаза Настя заметила, что у основания сцены собрались люди: Виктория, Игорь Гадаев, Андрей Вольский, рабочие сцены. Мария Абрамова плакала, зажав рот рукой. Спустя несколько секунд к ним присоединился и Аркадий Романович. Но ее это не волновало. Главное, что скрипка снова была в ее руках. Скрипка снова была с ней.

Проиграв "Крейцерову сонату", она перешла к Третьей сюите Риса. А преодолев ее - к третьей сюите Баха.

  Скрипка была продолжением ее души, частью ее тела. Такой же конечностью, как руки и ноги, и теперь Настя не собиралась с ней расставаться. Музыка, как и любовь, безусловно, требовала жертв, но свои жертвы она уже принесла.

  Она чувствовала, как струны вибрируют под ее пальцами, и ощущала невероятную пульсацию инструмента. Подушечки пальцев сбились в кровь, но даже это не могло ее остановить.

  Кто-то приглушил на сцене свет.

  "Не кто-то, а Рома, - мелькнуло в голове. Ведь он же отвечает за свет. - Ох, Рома, что же ты делаешь?".

  Следом пришла мысль: "А что делаю я?".

  Ее руки не знали покоя, пальцы не желали отдыхать. Они уверенно перепрыгивали с одной струны на другую. Настины волосы вылезли из-под кепки и разметались по плечам. Играя, она даже прикусила нижнюю губу, но заметила это, лишь почувствовав вкус крови во рту.

Во мраке свечение, исходящее от скрипки, сделалось еще сильнее. Полоски света теперь складывались в неясные образы. Они, как широкие банты, кружили над головой, а некоторые изящно спускались с деки скрипки и стелились по полу, разбегаясь в разные стороны, как ручейки. Другие обвивали ее руки и проникали внутрь, пропуская в организм потоки энергии.

Интересно, видит ли их кто-то еще?

  "Наверное, нет", - решила она. Потому что тогда бы на нее со всех сторон посыпались вопросы. Этот свет

  (звуки)

  видела только она одна.

  Сквозь мощные потоки света она заметила, как тяжелый занавес раздвинулся, открыв перед ее взором зрительный зал, полный людей. Аркадий Романович не возражал. Она видела, как он из-за кулис смотрит на нее, раскрыв рот.

  Никто не захлопал в ладоши, лишь несколько людей ахнули в зале - все были удивлены, снова увидев Настю на сцене. Она не только с пристальной ясностью видела их изумленные лица, но и получала удовольствие от их созерцания.

  Роман направил на Настю яркий прожектор, заточивший ее в световой круг. Со стороны она напоминала священника, огородившего себя защитным кругом от нечистой силы.

  Закончив композицию Баха, она, не раздумывая, перешла к "Les trilles du Diablo" Тартини. Той самой композиции, которую играла на скрипке последний раз, казалось, вечность назад. Скрипка задрожала у нее под подбородком, но Настя совладала с собой и вновь отдала власть рукам. Настя чувствовала воздушную легкость. Она будто приобрела божественную бестелесность, стала духом. Ей даже почудилось, что, закончив играть, она растворится в воздухе, как этот мистический свет. Тело казалось неосязаемым, словно у него не было ни костей, ни мышц, ни сухожилий. И хотя она не слышала музыку - мелодия была в ее душе - она сумела закончить номер идеально. Выдав последний долгий штрих, она опустила смычок и скрипку. Не удержавшись, инструменты выпали из вспотевших рук. Свет мгновенно рассеялся, словно впитался в пол или утонул в нем. Из ее глаз все еще капали слезы и, смешиваясь с потом, текли по щекам и как сосульки висли на подбородке. Окровавленная рука упала и повисла у бедра, как плеть. Волосы растрепались и безжизненными нитями обрамили лицо. Она тяжело дышала, словно пробежала длинную дистанцию. Такой она и предстала перед зрителями.

  Мгновением позже раздались аплодисменты. Но Настя их не услышала - она лишь видела, как люди хлопают в ладоши. Затем передние ряды стали подниматься, к ним присоединились те, что были посередине, а потом встали и задние, как сотни молящихся после обращения к Богу.

  От этого у нее захватило дыхание, в горле пересохло. Она тяжело сглотнула и, уронив лицо в руки, заплакала. Рыдания тут же переросли в смех. Она смеялась, как безумная, глядя на ликующий зал, и потеряла бы сознание, если бы рядом не оказался Андрей, который поддержал ее за талию.

  Это, несомненно, был ее триумф.

  Люди все еще аплодировали, пока Андрей уводил Настю со сцены. Он что-то с нежностью говорил ей, но она его не слышала - просто не могла. Ее распирали чувства, ей хотелось кричать до тех пор, пока голос не сядет... но больше она желала снова созерцать этот божественный свет. И внезапно она решила, что скоро увидит его. Теперь она не собиралась расставаться со скрипкой. Пусть звуки не будут доноситься до ее ушей, но она будет их видеть.

  Тем временем воскресное представление в Архангельском "Театре духовной музыки" началось.