ЗНАТОКУ ГЛУПОСТИ - ОТ ГЛУПЦА

(Несвоевременный корреспондент - другу своему Дезидериусу Эразмусу)

Шалом!

В недавние дни, возвращаясь из Брабанта в Землю Израиля и не желая, чтобы время, проводимое в дороге, расточалось в пустых разговорах, чуждых музам и литературе, я размышлял о давно покинувших этот мир друзьях, столь же ученых, сколь любезных моему сердцу. Между ними являлся мне и ты, милый Эразмус: вдали от тебя я не менее наслаждался твоими сочинениями, нежели прямым общением, которое, как известно, часто разочаровывает друзей, знакомых лишь по переписке. К счастью, сама возможность такого общения исключена ввиду разделяющей нас пропасти времен.

Зато я могу развлечь тебя ра ссказами о теперешней жизни; несомненно, ты будешь рад услышать о Лёвене и о тамошнем университете, который, конечно же, не чужд твоей душе, невзирая на все обиды, нанесенные тебе брабантскими невежами. Насколько мне известно, ты ведь намеревался вернуться туда из почтенной Швейцарии? Если так, то жаль, что твоя преждевременная смерть нарушила эти планы.

Что ж, университет все еще там, в том же здании, хотя и многократно перестроенном с тех пор, как туда, сменив чахоточных ткачей и суконщиков, вселились веселые студентусы и надменные схоласты. Ты, помнится, настоял на том, чтобы в программу включили греческий и иврит; не стану утомлять твой слух длинным перечнем новых наук, добавленных уже не тобой, а самой жизнью. Скажу лишь, что это славное учебное заведение по-прежнему зовется Католическим и по-прежнему твердо отстаивает свою академическую независимость от папского престола. Нет сомнения, что ты одобрил бы неуклонное следование обоим этим принципам.

Думаю, тебя позабавит и известие о памятнике Эразмусу Роттердамскому - да-да, тебе самому! Отлитый в бронзе, ты стоишь на крошечном пятачке, образованном пересечением трех улиц: Мехеленской, Храмостроительной и Еврейской. Не правда ли, символично, если отнести к первой бюргерский здравый смысл, ко второй - устремленность к духовному идеалу, а к третьей - упрямое следование культурной традиции? Ведь твоя несравненная мудрость заключалась в умелом сочетании именно этих трех составляющих.

В полном соответствии с твоим характером этот памятник не торчит на высоченном постаменте перед ратушей, подобно смехотворным конным статуям великих владык, которые лишь подчеркивают человеческое ничтожество своих тщеславных оригиналов. Нет-нет, пожалуйста, успокойся: росточком твой истукан едва дотягивает до плеча среднему прохожему, а к окружающей его невысокой оградке люди привязывают популярных ныне железных коней. Кони эти, кстати, называются велосипедами; они совсем не гадят на мостовую, так что в этом смысле твоему памятнику приходится опасаться лишь голубей.

Перечитал начало письма и поразился: оно почти слово в слово повторяет первые фразы твоего послания сэру Томасу Мору, которому ты посвятил "Похвалу глупости"! Не сочти это за желание подразнить; мое невольное подражательство вызвано исключительно мыслями о тебе и о твоем пугающем даре предвидения. Не ты ли написал в 24-ой главе "Похвалы" буквально следующее:

"…муж этот был до такой степени мудр, что даже отвергал звание мудреца, считая его приличным только самому богу, и учил, что умному человеку не подобает вмешиваться в государственные дела; лучше бы уж он посоветовал держаться подальше от мудрости всякому, кто хочет оставаться в числе людей. Что, в самом деле, как не мудрость, привело его к осуждению и к чаше с цикутой?"

Это обращено к сэру Томасу, хотя и сказано о Сократе. Сказано тобою в 24-ой главе "Похвалы глупости", опубликованной в 1511 году, ровно за 24 года до того, как глава сэра Томаса Мора скатилась с лондонской плахи! Так и хочется воскликнуть вслед за тобой: "Что, как не мудрость, привело его туда?!" А его царственный палач Генрих Восьмой, увлекавшийся богословием и ученостью? Не о нем ли ты написал в той же провидческой 24-ой главе: "Ничего не бывало для государства пагубнее, нежели правители, которые баловались философией или науками"?

Но довольно о грустном, мой друг. Я ведь обещал развлечь тебя, а не ввергать в пучину мрачных воспоминаний. Давай вернемся к твоей великолепной неподражаемой "Похвале"! Со времени ее выхода в свет прошло ни много ни мало полтысячелетия, но она и сегодня читается с тем же удовольствием, что и пять веков назад! Может ли другой автор похвастать такой неувядающей популярностью? Мало того: часто посмертная оценка писателя существенно отличается от прижизненной - тебя же обожали всегда. Где-то я вычитал, что одно время твои писания составляли пятую часть всех продаваемых в Европе манускриптов! Пятую часть - из всех пишущих, включая авторов евангелий, Гомера, Августина, Аристотеля, Платона, Данте, Апулея и Боккаччо вместе взятых! Это ли не свидетельство всеобщего признания? Но ты, как истинный мудрец, всегда знал цену мирской славе, ни на секунду не обольщаясь ее обманчивыми плодами:

"Что может быть глупее, чем пресмыкаться перед народом, гоняться за рукоплесканиями глупцов, радоваться приветственным кликам, позволять носить себя во время триумфа, словно знамя, на потеху черни, стоять на площади в образе медной статуи?"

И хотя сейчас ты стоишь-таки "в образе медной статуи", причем не на одной, а на нескольких площадях, Бог свидетель: сам ты палец о палец не ударил ради этих пустых почестей - напротив, осмеивал их при каждом удобном случае. Напыщенная торжественность и склонность к высоким словам, столь часто сопутствующие псевдоучености, были чужды тебе изначально и до конца дней твоих. Но, не удовлетворяясь этим, ты шел еще дальше в своем нежелании следовать скучным канонам: "Ежели ничего нет нелепее, чем трактовать важные предметы на вздорный лад, то ничего нет забавнее, чем трактовать чушь таким манером, чтобы она отнюдь не казалась чушью".

"Похвала глупости" написана именно так. Под покровом остроумной, шутливой, временами очень смешной формы лежит то, что "отнюдь не кажется чушью": горький упрек человечеству, которое ухитрилось организовать свой мир так, что лишь глупец в нем может быть счастлив. Ведь еще Софокл замечал: "Блаженна жизнь, пока живешь без дум".

"Попробуйте отвергнуть меня, - говорит Глупость уже твоими устами, - и не только все прочие люди станут вам несносны, но и каждый из вас себе самому сделается мерзок и ненавистен. Природа во многих смыслах скорей мачеха, нежели мать: ведь наградила же она смертных, особливо тех, кто чуть-чуть поумней, печальной склонностью гнушаться своего и ценить чужое".

Во всем ты видишь заслугу Глупости, "…ее одну надо благодарить, если жена по-прежнему любезна мужу, муж любезен жене, если в доме царит мир и семейные связи не разрываются".

Без нее "…никакое сообщество, никакая житейская связь не были бы приятными и прочными: народ не мог бы долго сносить своего государя, господин - раба, служанка - госпожу, учитель - ученика, друг - друга, жена - мужа, квартирант - домохозяина, сожитель - сожителя, товарищ товарища, ежели бы они взаимно не заблуждались, не прибегали к лести, не щадили чужих слабостей, не потчевали друг друга медом глупости". "Глупость создает государства, поддерживает власть, религию, управление и суд. Да и что такое вся жизнь человеческая, как не забава Глупости?"

Согласись, Эразмус, это очень горькая правда, тем более что ты заранее отметаешь возможные возражения: "Однако я уже предвижу, что со мной заспорят философы. "Подчиняться Глупости, - скажут они, - заблуждаться, обманываться, коснеть в невежестве - всё это и значит быть несчастным". Нет, это значит быть человеком".

Ты доказываешь это утверждение на множестве примеров; печаль твоего якобы смешного сочинения столь велика, оно порождает такое отчаяние, что вышеупомянутые философы попросту отказались спорить с тобой. Прочитав "Похвалу", они решили обратить дело в шутку, предпочли расхохотаться, чтобы не расплакаться. Еще бы, ведь по твоим словам нет ничего хуже, чем быть мудрецом:

"…сравним жребий какого угодно мудреца с участью глупого шута. Представьте себе человека, который все детство и юность свои провел в усвоении наук, который убил лучшую часть жизни на непрестанные бдения, заботы, труды, а в прочие годы не вкушал никаких наслаждений; неизменно бережливый, бедный, печальный, хмурый, к самому себе взыскательный и суровый, для других тягостный и ненавистный, бледнолицый, тощий, хилый, подслеповатый, преждевременно состарившийся и поседевший, он до срока расстается с жизнью. Впрочем, не все ли равно, когда он умрет - ведь он и не жил вовсе! Вот вам образ совершенного мудреца!"

"Однако пусть они даже будут неспособны к общественным занятиям, как ослы к музыке, - это еще куда ни шло; но ведь от них и в повседневных житейских делах нет никакого проку. Допусти мудреца на пир - и он тотчас всех смутит угрюмым молчанием или неуместными расспросами. Позови его на танцы - он запляшет, словно верблюд. Возьми его с собой на какое-нибудь зрелище - он одним своим видом испортит публике всякое удовольствие".

А дети! Даже в детях нет утешения мудрецам:

"Почему-то нет удачи людям, приверженным мудрости, ни в одном из дел их, особливо же - в детях, как будто сама предусмотрительная природа заботится о том, чтобы болезнь мудрования не распространилась слишком широко. Известно, что сын Цицерона был настоящим выродком, а мудрый Сократ имел детей, более похожих на мать, чем на отца, иными словами, как правильно заметил некто, настоящих дураков".

Получается, что жизнь человеческая - довольно мерзкая штука, наслаждаться которой может лишь круглый дурак:

"Ежели поглядеть на наш мир с высоты небес, как смотрит, по рассказам поэтов, Юпитер, скольких бед исполнена жизнь человеческая: жалкое и грязное рождение, мучительное воспитание, детство, сопряженное с бесчисленными обидами, юность, обремененная бесчисленными трудами, тяжкая старость, суровая неизбежность смерти, целая рать болезней, множество несчастных случайностей и житейских невзгод - повсюду мед отравлен желчью! Не стану уж вспоминать, сколько зла причиняет человек человеку!"

Поразительней всего, мой дорогой друг, что такой взгляд на жизнь ассоциируется именно с классическим гуманизмом, главными представителями которого принято нынче считать тебя и сэра Томаса Мора! Хотя в ваше время в это слово вкладывалось совсем иное значение, нежели сейчас. Studia humanitatis была для вас обоих в определенной степени нововведением, дополнением к основному корпусу божественных наук - studia divina. Как ни крути, а основой знания, средоточием мудрости оставались для вас богословие и философия - то есть онтология, а не этика. Что прекрасно видно из твоей "Похвалы глупости": что может быть глупее, чем помещать в центр мироздания глупца (ведь быть человеком означает быть глупцом)?

Тем интересней тебе будет узнать, какое уродливое дерево выросло из крохотного семени, посеянного пять столетий назад тобою и сэром Томасом. Глупцы не удовольствовались подчиненным положением - да и можно ли было на это рассчитывать? Тебе ведь прекрасно известна природа глупца. Пустота, звенящая в его дурной голове, непрерывно требует наполнения, а единственно известный ему способ решить эту проблему заключается в том, чтобы хапать. Да-да, хапать. Хапать все, что попадается под руку.

Поэтому современные гуманисты вовсе отставили studia divina. "Как же они обходятся без Бога?" - спросишь ты. Ах, милый Эразмус, пожалуйста, не притворяйся, что тебе неизвестен ответ. Глупец - вот Бог нынешних гуманистов. Да-да, тот самый глупец, которого ты столь ярко описал в своей "Похвале". Его самодовольство, чревоугодие, эгоизм, сладострастие, короткая память, лживость, склонность к самообману. Его глупость. О, эти мошенники многое взяли из твоей замечательной книги! Ты научил их главному: реальное состояние вещей не значит ничего, ведь глупцам можно скормить все что угодно (как выражаются сейчас на современной латыни: "пипл схавает"):

"Весьма неразумны те, которые полагают, будто в самих вещах заключается людское счастье. Счастье зависит от нашего мнения о вещах, ибо в жизни человеческой все так неясно и так сложно, что здесь ничего нельзя знать наверное… К вещам доступ труден, даже к самым легким, вроде грамматики, а мнения усваиваются легко и просто, и их одних- с избытком хватает для достижения счастья. Поглядите-ка на этого обжору, уписывающего гнилую солонину; иной запаха ее не стерпел бы, а ему она представляется амброзией - так чего же недостает ему для полного блаженства?"

Предполагал ли ты, что эти твои строки станут реальной программой действия для правящих глупцов? "К вещам доступ труден…" В самом деле, зачем заботиться о производстве амброзии, если можно скормить подвластным глупцам гнилую солонину? Зачем лечить больных, если можно убедить их в том, что они здоровы? Зачем учить людей мудрости и красоте, если можно представить в качестве образца отвратительных фигляров? Для всего этого достаточно лишь сформировать "правильное мнение", что не составляет труда, учитывая всеобщую глупость!

А видел бы ты, что представляют собой нынешние общественные науки - одна из мощных ветвей все того же дерева гуманизма! Сколько в них лжи, фальши, мошенничества! Сколько человеческой крови пролито во имя безумных сказок о счастливом будущем в несуществующей Утопии! Да-да, ты не ослышался, современные гуманисты, не стесняясь, указывают на знаменитую книгу сэра Томаса, как на один из важнейших источников своего вдохновения. Ах, если бы он мог это предвидеть… Думаю, этот достопочтенный и совестливый ученый предпочел бы лечь на плаху на двадцать лет раньше, лишь бы не быть ответственным за чудовищные последствия своего труда.

Только, ради Бога, не пойми меня так, будто эта ответственность действительно имеет место. Да, нынешние гуманисты клянутся именами Эразмуса Роттердамского и Томаса Мора, Френсиса Бэкона и Пико делла Мирандола, но уверяю тебя, они далеки от вас, как преисподняя от рая. Правду говоря, многие твои утверждения могли бы сегодня стоить тебе университетской должности. Взять хоть это:

"…достойный совет: сочетаться браком с женщиной, скотинкой непонятливой и глупой, но зато забавной и милой, дабы она своей бестолковостью приправила и подсластила тоскливую важность мужского ума. Недаром Платон колебался, к какому разряду живых существ подобает отнести женщину, - разумных или неразумных, сомнением своим желая указать, что глупость есть неотъемлемое свойство ее пола. Если женщина даже захочет прослыть умной, как она ни бейся, окажется вдвойне дурой, словно бык, которого, рассудку вопреки, ведут на ристалище, - ибо всякий врожденный порок лишь усугубляется от попыток скрыть его под личиною добродетели. Правильно говорит греческая пословица: обезьяна всегда остается обезьяной, если даже облечется в пурпур; так и женщина вечно будет женщиной, иначе говоря, дурой, какую бы маску она на себя ни нацепила".

Ты наверно удивишься, но по нынешним временам за публично выраженное сомнение в женском уме даже человека с твоим авторитетом вполне могут ошельмовать, изгнать, а то и отправить в сумасшедший дом. Современные женщины давно научились исполнять работу мужчин - особенно, глупых. Например, заниматься цензурой или управлять страной: честно говоря, для этого ремесла они прекрасно подходят именно благодаря своей глупости (ведь, как ты и предупреждал, нет ничего опаснее, чем мудрец на ответственном государственном посту).

Но дело даже не в этом курьезе; твое отличие от тех, кто сегодня прикрывается твоим именем, намного глубже и серьезней. Выше я уже говорил, что, при всем интересе к studia humanitatis, ты и помыслить не мог о том, чтобы поместить человека в центр мироздания. Главным, основополагающим для тебя всегда оставалась studia divina, онтология, устройство мира, его общие закономерности и взаимосвязи, лишь на базе коих и можно было, с твоей точки зрения, рассуждать об этике. Ты помещал узловую точку, пуп бытия в Мир; нынешние гуманисты помещают ее на человеческое пузо, пузо глупца - в этом и заключается кардинальная разница между вами!

Но Бог, с ними, с глупцами (хотя сами они полагают иначе). Ты наверняка ждешь, когда я перейду к главному вопросу, который занимал тебя всю жизнь, но так и остался без ответа. Это, конечно, вопрос о свободе воли. Если мир ведом твердой Божественной рукой, если все в нем предопределено, то зачем человеку дана свобода выбора? Тем более - такому человеку: глупцу, невеже, тупому существу, исполненному гнусных и мелочных помыслов. Зачем?

Легче всего было бы ответить на этот вопрос подобно Мартину Лютеру: свобода выбора всего лишь иллюзия. Человеческие решения так же предопределены, как и ежегодная миграция птиц. Но ты отверг эту точку зрения, а с нею - и всю Реформацию, которой поначалу открыто симпатизировал. Вы с сэром Томасом твердо верили: человек рожден для большего, нежели барахтанье в грязи бок о бок со свиньями, и свобода воли - тот инструмент, который позволит людям прорваться к своему истинному предназначению.

В вашем восприятии человеческая свобода воли не подменяла Бога (как решили позднейшие гуманисты), а дополняла Его, отводила человеку роль со-Творца, именно таким образом и подобного Создателю ("по образу и подобию"). К несчастью, вы могли подкрепить это убеждение только верой: доказательств ему не было найдено ни тобой, ни твоими соратниками. Проклятый вопрос "ЗАЧЕМ?" так и остался висеть в воздухе, не найдя опоры ни в одном мало-мальски приемлемом объяснении. Зачем Творцу со-Творец? Неужели есть что-то, на что не способен даже Он, в совершенной полноте Своей?

В принципе - да. Ведь если Его полнота совершенна, то Он пребывает повсюду, а, следовательно, не в состоянии взглянуть на Себя со стороны (ведь такой "стороны" попросту не существует). Возможно, в этом и заключается наша роль: создать для Творца зеркало, в котором он сможет наконец узреть Себя Самого. Мы строим это зеркало посредством единственного материала, который сотворен нами самостоятельно, без Его помощи и без Его сырья: посредством слов. Пока что это зеркало мутно, криво и прорезано трещинами, но мы продолжаем работу.

Впрочем, это тоже всего лишь догадка - единственное объяснение, которое приходит в мою глупую голову. Вижу, ты разочарованно вздыхаешь. Еще бы: за полтысячелетия мы могли бы продвинуться намного дальше. Но кому как не тебе знать, как небогато умом наше людское племя, как привольно и мощно правит в нем Глупость! И все же прав был ты, а не Лютер. Я тоже не могу этого доказать - просто верю, и все тут. Пять веков не прошли впустую: теперь у нас намного больше слов, идей, знаний - строительных кирпичей будущего зеркала. В его непроницаемой мути появляется все больше проблесков ясности, света, связей, пронизывающих этот мир вдоль и поперек во всех направлениях.

Мы на правильном пути, брат. Возможно, пройдет еще несколько веков (или тысячелетий: похоже, Властелин времен готов ждать свое зеркало сколь угодно долго), и ты получишь от кого-нибудь еще одно такое письмо - на сей раз содержащее точный ответ на вышеупомянутый извечный вопрос. Если тебе не составит труда, черкни тогда пару строк и мне, твоему верному другу и корреспонденту. Жуть как любопытно.

С глубочайшим почтением, уважением и любовью,
искренне твой, Несвоевременный Корреспондент.

Бейт Арье, сентябрь 2013.