ХИПСЫ

Ес­тес­твен­ная ре­ак­ция ис­пу­ган­но­го че­лове­ка на неч­то не­пос­ти­жимое спод­вигла его при­бег­нуть к са­мому ис­пы­тан­но­му средс­тву - спа­лить все дот­ла и тем са­мым дать вы­ход на­копив­шей­ся зло­бе. Те­перь здесь ни­чего нет. Пос­ледние хип­сы сго­рели в ог­не мно­го лет на­зад.

Сей­час, гля­дя на по­чер­невшие ство­лы де­ревь­ев, тор­ча­щие из зем­ли, слов­но воз­де­тые в моль­бе ру­ки за­живо пог­ре­бен­ных ве­лика­нов, на раз­ва­лины до­мов на фо­не тем­не­юще­го, как гни­ющая плоть, не­ба, я осоз­нал всю бес­смыс­ленность со­де­ян­но­го ими. Но что-ли­бо ис­пра­вить уже не мог. Мне ос­та­валось толь­ко по­сето­вать на про­изо­шед­шее и ти­хонь­ко от­пра­вить­ся вос­во­яси. Од­на­ко в нас­ту­па­ющих су­мер­ках мне ка­залось, что я ви­жу, как на хол­мы и выж­женные ули­цы ло­жат­ся ши­рокие, длин­ные те­ни по­гиб­ших де­ревь­ев. Ни­како­го ло­гичес­ко­го объ­яс­не­ния это­му чувс­тву я по­доб­рать не мог - оно бы­ло тай­ной, а тай­ны не вхо­дили в мою ком­пе­тен­цию. Они бы­ли пред­ме­том ве­чер­ней бе­седы, ког­да, ра­зом­лев от ви­на, лю­ди от­кры­вали друг дру­гу то, в чем ни под ка­ким пред­ло­гом не приз­на­лись бы ча­сом рань­ше. Так же они воз­ни­кали в тот крат­кий миг, об­ра­зован­ный пе­рехо­дом дня в ночь, ког­да в че­лове­ке уми­рала свет­лая сто­рона, а тем­ная на­чина­ла жить собс­твен­ной жизнью.

Нес­мотря на то, что на ули­це сто­яла осень, воз­дух пах тра­вами и пре­лыми листь­ями, как в ту вес­ну трид­ца­тилет­ней дав­ности. Тог­да то­же бы­ло прох­ладно. На­вер­ное, са­мо сто­летие бы­ло хо­лод­ным. В осо­бен­ности для ме­ня, пред­по­чита­юще­го се­зон та­янья, ког­да жиз­ненные си­лы, про­буж­да­ющи­еся от зим­не­го сна, клю­чом бь­ют в ор­га­низ­ме.  Вес­ной же про­сыпа­лись и хип­сы. Я ви­дел, как пос­те­пен­но на­буха­ли поч­ки на их вет­вях, и мне ка­залось, что они пуль­си­рова­ли, точ­но сот­ни ма­лень­ких сер­де­чек, бь­ющих­ся в од­ном ор­га­низ­ме. Слы­шал, как ло­палась дре­вес­ная ко­ра, и по ство­лу стру­ил­ся свет­ло-ро­зовый сок, по­хожий на сле­зы счастья. А бли­же к ле­ту на хип­сах рас­пуска­лись цве­ты - ты­сячи бе­лос­нежных бу­тонов с тон­чай­ши­ми по­луп­розрач­ны­ми ле­пес­тка­ми. При вни­матель­ном рас­смот­ре­нии на них мож­но бы­ло уви­деть си­ние про­жил­ки, по­хожие на ве­ны, и жел­тый же­ле­об­разный нек­тар, рас­плес­кавший­ся на дне бу­тона. Листья хип­сов буд­то сос­то­яли из пя­ти паль­цев, чем на­поми­нали че­лове­чес­кую ла­донь.

Здесь, на вер­ши­не, ца­рила ти­шина. Она бы­ла тут всег­да, сколь­ко я пом­ню эту ро­щицу. Ве­сомая и про­за­ичес­кая, слов­но при­над­ле­жащая дру­гому вре­мени - эпо­хе, ког­да лишь языч­ни­ки сту­пали по хол­мам, пре­ис­полнен­ные люб­ви к древ­ним свя­тыням. В этом мес­те буд­то оби­тал дру­гой мир - за­гадоч­ный, ди­ковин­ный, соз­данный не Бо­гом, а кем-то дру­гим. Мир, хра­нящий древ­нюю тай­ну.

Смерть хип­сов ни­чего не из­ме­нила… по край­ней ме­ре для ме­ня - я все рав­но счи­тал это мес­то свя­тым. Мои пред­ки ве­рили, что свя­щен­ные де­ревья сох­ра­ня­ют свою си­лу и пос­ле то­го, как их сру­бят. Я то­же в это ве­рил, пос­коль­ку до сих пор чувс­тво­вал энер­гию, ис­хо­дящую от ство­лов по­гиб­ших де­ревь­ев. Хип­сы всег­да бы­ли за­гад­кой для че­лове­ка. Эниг­мой, изу­чение ко­торой сос­тавля­ет це­лый мир, жи­вущий од­ним бес­ко­неч­ным ча­сом. Ле­ген­дой, пред­шес­тву­ющей пер­во­му мгно­вению, с ко­торо­го на­чина­ет­ся ис­то­рия, от­кры­ти­ем, прев­ра­ща­ющим­ся в зна­ние, и тай­ной, раз­га­дать ко­торую лю­ди пы­тались на про­тяже­нии мно­гих сто­летий. Они пос­то­ян­но по­сеща­ли на­шу де­рев­ню в на­деж­де по­нять при­роду ве­лича­вых де­ревь­ев, ов­ла­деть тай­ны­ми зна­ни­ями, дос­тупны­ми лишь ве­ковым хип­сам. При­каса­лись к мощ­ным ство­лам древ­них ис­по­линов, ощу­пыва­ли ко­ру, слов­но ис­ка­ли дверь, ве­дущую в ска­зоч­ный мир, про­бова­ли на вкус цве­ты … и ухо­дили ни с чем, ра­зоча­рован­ные, сби­тые с тол­ку.

Я счи­тал хип­сы чем-то не­дос­тупным для мо­его вос­при­ятия, и от это­го мое сер­дце тре­пета­ло еще боль­ше пе­ред их ве­личи­ем. Ма­ма ве­рила, что хип­сы яв­ля­ют­ся ос­то­вом, со­еди­ня­ющим вер­хний и под­земный ми­ры, по­это­му лишь они мог­ли дать от­ве­ты на слож­ные воп­ро­сы бы­тия. Де­душ­ка го­ворил, что в их ство­лах оби­та­ют ду­хи. Но од­но бы­ло не­сом­ненным - их ве­сен­ний сок ис­це­лял страж­ду­щих, мо­лодые вет­ки об­ла­дали ле­карс­твен­ны­ми свой­ства­ми и по­мога­ли спра­вить­ся с хан­дрой, а из дров мер­твых хип­сов го­тови­ли кос­тры для сож­же­ния тел умер­ших. Жи­тели де­рев­ни про­сили у хип­сов креп­ко­го здо­ровья и хо­роше­го уро­жая. В пер­вый менс­тру­аль­ный цикл де­вуш­ки пле­ли вен­ки из цве­тов де­ревь­ев и омы­вали ли­цо их со­ком, раз­бавлен­ным свя­той во­дой - су­щес­тво­вало по­верье, что цве­ты мо­гут по­мочь удач­но вый­ти за­муж, а сок - ос­та­вить ли­цо мо­лодым и цве­тущим. Пер­вую брач­ную ночь, обыч­но, про­води­ли в ро­щице хип­сов - аф­ро­дизи­ак, вы­деля­емый листь­ями, вы­зывал же­лание, ко­торое мог­ло зас­та­вить лу­ну меч­тать об оп­ло­дот­во­рении. 

Од­на­ко все это те­перь не име­ло ни­како­го зна­чения. Фак­ты и фан­та­зии, по­верья и до­мыс­лы, су­еве­рия и пред­рассуд­ки пе­реп­ле­лись, как вет­ви, сло­жились в узо­ры, а глав­ным ста­ло дру­гое - что та­илось внут­ри хип­сов. В ка­ком слу­чае они мог­ли поз­во­лить че­лове­ку пе­рес­ту­пить фи­лиг­рань и уви­деть иной, до­селе не­из­вес­тный мир?

Од­нажды я уви­дел тон­кую чер­ту, всег­да от­де­ляв­шую нас от них, и мне ста­ло по-нас­то­яще­му страш­но. И сей­час, тро­гая сгнив­шие ство­лы де­ревь­ев, кро­ша в ру­ках ко­ру, ста­новя­щу­юся пылью, я вспо­минаю, как дер­жал зе­леные листья и вды­хал ду­шис­тый, буд­то бан­ное мы­ло, аро­мат их цве­тов.

Где-то вда­ли за­пела сой­ка, и ее слад­кий го­лос пе­ренес ме­ня в прош­лое на трид­цать лет на­зад. Мне да­же по­каза­лось, что я чувс­твую за­пах чер­нично­го пи­рога, толь­ко что ис­пе­чен­но­го ма­мой, и слы­шу ее го­лос, та­кой род­ной и близ­кий. Еще я слы­шу звук мо­торов и чувс­твую, как зем­ля дро­жит под но­гами. А к на­шему до­му, взби­вая клу­бы пы­ли, приб­ли­жа­ют­ся гру­зови­ки…

Сон­ную ти­шину прох­ладно­го ве­сен­не­го ве­чера ра­зор­вал рев мо­торов - в де­рев­ню за­еха­ло око­ло вось­ми гру­зови­ков. Это те, что по­пали в по­ле мо­его зре­ния. Сколь­ко их бы­ло в дей­стви­тель­нос­ти, мне не­из­вес­тно. Ма­ма зас­ты­ла пос­ре­ди кух­ни в не­реши­тель­нос­ти, с та­рел­кой в од­ной ру­ке и кув­ши­ном мо­лока - в дру­гой, чем на­пом­ни­ла мне ста­тую Ме­деи в хра­ме на краю ули­цы, дер­жа­щую в рас­став­ленных ру­ках сол­нце и ме­сяц. Мы с сес­трой за­лез­ли на ста­рую мой­ку и приль­ну­ли к ре­шет­ча­тому ок­ну.

- Бра­конь­еры, - чуть слыш­но про­шеп­тал дед.

Ма­шины бы­ли по­хожи на ог­ромных жу­ков, их кры­ши блес­те­ли в лу­чах за­ходя­щего сол­нца, как чер­ные пан­ци­ри, и мне ка­залось, что они при­были к нам из дру­гого ми­ра - слиш­ком уж они кон­трас­ти­рова­ли с без­мя­теж­ностью на­шего края. Че­рез до­рогу хип­сы мол­ча вни­мали бе­зоб­лачно­му ве­чер­не­му не­бу и чуть слыш­но пе­решеп­ты­вались, как ду­ши, вер­нувши­еся с клад­би­ща. Вку­пе с ав­то­моби­лями они выг­ля­дели аб­сур­дно - слов­но груп­па древ­них се­дов­ла­сых мо­нахов, за­теряв­шихся в дру­гой ци­вили­зации.

Из ма­шины вы­шел че­ловек - муж­чи­на в зе­леной май­ке, ли­нялых джин­сах с от­то­пырен­ны­ми ко­лен­ка­ми и вы­соких бо­тин­ках. Его лы­сая го­лова блес­те­ла на сол­нце, как кры­ши ав­то­моби­лей, и мне он то­же на­поми­нал жу­ка. Ядо­вито­го жу­ка.

Па­па встал и по­дошел к гли­няной пе­чи, вде­лан­ной в тол­щу сте­ны, где ма­ма пек­ла хлеб. Взял же­лез­ную ко­чер­гу и, взве­сив ее в ру­ках, вы­шел на ули­цу. О чем они го­вори­ли, я не слы­шал, но лы­сый яв­но что-то тре­бовал. Он мно­го жес­ти­кули­ровал и час­то ука­зывал ру­ками в сто­рону хип­сов, ко­торые сми­рен­но про­вожа­ли уми­ра­ющий день. Я ви­дел, что па­пина ру­ка, дер­жа­щая ко­чер­гу, иног­да сжи­малась, от­че­го кос­тяшки его паль­цев бе­лели.

Се­кун­ды че­рез две к лы­сому при­со­еди­нилось еще двое муж­чин, один из них пе­редал ему ружье. Я ни­как не мог по­нять, что про­ис­хо­дило, а мо­ей че­тырех­летней сес­тре это уже бы­ло не­ин­те­рес­но - она шум­но вы­дыха­ла воз­дух и на за­потев­шем стек­ле ри­сова­ла ка­кие-то ка­раку­ли. По­ка я раз­гля­дывал ее оче­ред­ной ше­девр, кра­ем гла­за уло­вил дви­жение - лы­сый рез­ко вы­кинул ру­ку впе­ред, и в то же мгно­вение мой отец упал на зем­лю, взмет­нув пыль, ко­торая гряз­ной ву­алью уле­тела прочь. Ко­чер­га от­ле­тела в сто­рону, буд­то кос­тыль, вых­ва­чен­ный вет­ром из рук ка­леки.

Я ус­лы­шал, как ма­ма втя­нула в се­бя воз­дух, и от это­го свис­тя­щего вдо­ха мое сер­дце буд­то ос­та­нови­лось. На ее шее выс­ту­пили крас­ные пят­на, а гла­за заб­лесте­ли. Она все так­же сто­яла пос­ре­ди кух­ни с та­рел­кой, на ко­торой ле­жал ку­сок чер­нично­го пи­рога, и кув­ши­ном мо­лока в ру­ках, не в си­лах сдви­нуть­ся с мес­та. Нас­то­ящая Ме­дея - бо­гиня, оп­ре­деля­ющая гра­ницы дня и но­чи. Лы­сый сно­ва за­мах­нулся и прик­ла­дом ружья уда­рил от­ца по го­лове. Кровь брыз­ну­ла в раз­ные сто­роны, буд­то в та­рел­ку с виш­не­вым ва­рень­ем упал ка­мень. Я ви­дел, как дер­ну­лись па­пины ру­ки, как его гла­за, всег­да быв­шие са­мой вы­рази­тель­ной чер­той внеш­ности (од­но из нем­но­гих су­щес­твен­ных сходств меж­ду на­ми), рас­ши­рились, слов­но пе­ред смертью он хо­тел до­сыта нас­мотреть­ся на этот мир, а за­тем зак­ры­лись.

Из до­мов вы­сыпа­ли лю­ди, и выс­тре­лы взор­ва­ли без­мя­теж­ность ве­сен­не­го ве­чера. На­ши со­седи па­дали в пыль, как меш­ки с тряпь­ем, а мы сто­яли у ок­на и смот­ре­ли на то, что тво­рилось, не ве­ря сво­им гла­зам. Чувс­тво неп­равдо­подоб­ности про­ис­хо­дяще­го бы­ло столь яв­ным, что ощу­щалось поч­ти фи­зичес­ки - как буд­то не­види­мые ког­тистые ла­пы да­вили мне на грудь. Я ни­как не мог по­верить, что это про­ис­хо­дило в мо­ей де­рев­не. С мо­ими зна­комы­ми. С мо­ими род­ны­ми!

Из ма­шин по­яв­ля­лись все но­вые и но­вые лю­ди, и мне ка­залось, что им не бу­дет кон­ца. Все они бы­ли во­ору­жены ружь­ями и то­пора­ми. Я взгля­нул на де­душ­ку, ища в его ли­це от­ве­ты на свои не­мые воп­ро­сы, но его взор был за­тума­нен и ус­трем­лен в ни­куда. Стран­но, но в его гла­зах цве­та гряз­ной во­ды не бы­ло пе­чали, в них я уви­дел ус­та­лость, нас­толь­ко глу­бокую, что мес­та для дру­гих чувств уже не ос­та­лось. Раз­ве что, за ис­клю­чени­ем со­жале­ния о не­рас­кры­тых тай­нах. Од­на­ко на ли­це ма­мы чи­талось мрач­ное по­нима­ние, тус­кло свер­ка­ющее жес­то­ким блес­ком, как ста­рое се­реб­ро.

С ули­цы до­носи­лись плач и кри­ки, но ког­да бан­ди­ты нап­ра­вились к хип­сам, все стих­ло. Нас­ту­пила да­вящая ти­шина, ко­торая сде­лала воз­дух ощу­тимым. Мне по­чуди­лось, что ес­ли я возь­му нож, то смо­гу раз­ре­зать его, как ма­мин пи­рог.

У од­но­го из хип­сов лы­сый ос­та­новил­ся и пос­ту­чал по ко­ре, слов­но про­веряя ее на проч­ность, для то­го что­бы…

В то са­мое мгно­вение, ког­да мысль офор­ми­лась в мо­ем соз­на­нии, я по­нял, ка­кая имен­но цель при­вела сю­да этих лю­дей. Лы­сый не прек­ло­нил ко­лени пе­ред де­ревом, не от­крыл рот, что­бы про­петь осан­ну, а взял то­пор и с раз­ма­ху уда­рил по ство­лу. Ко­ра по­лете­ла в сто­роны, как ош­метки ста­рой мер­твой ко­жи, и вне­зап­но я ус­лы­шал звон бь­юще­гося стек­ла - по­суда, ко­торую ма­ма дер­жа­ла в ру­ках, раз­ле­телась по вы­ложен­но­му ка­мен­ны­ми пли­тами по­лу на мел­кие кус­ки. Пи­рог рас­плю­щил­ся и на­пом­нил мне выр­ванное из гру­ди сер­дце, а кап­ли мо­лока, по­пав­шие ма­ме на но­ги, в сгу­ща­ющих­ся су­мер­ках прев­ра­тились в яз­вы чер­ной ос­пы.   

Лы­сый уда­рил еще раз. И еще. И еще.

Из об­ра­зовав­шей­ся ра­ны по ство­лу по­тек дре­вес­ный сок. Толь­ко те­перь он был не свет­ло-ро­зовым, а тем­но-бор­до­вым, как ве­ноз­ная кровь. Мне по­каза­лось, что хипс зак­ри­чал, но ког­да я опом­нился, то по­нял, что это над мо­им ухом ре­вела сес­тра.

Кто-то под­ста­вил к ство­лу ка­нис­тру, же­лая соб­рать сок, а лы­сый про­дол­жал ру­бить, в ис­ступ­ле­нии раз­ма­хивая то­пором. Его ру­ки уже по ло­коть бы­ли ис­пачка­ны крас­ным со­ком. Я уви­дел, как де­рево нак­ло­нилось впе­ред, в пред­смертной аго­нии трях­нув кро­ной, и че­рез нес­коль­ко уда­ров рух­ну­ло вниз. Вет­ви зат­ре­щали и рас­пол­злись по зем­ле, слов­но зас­тигну­тые врас­плох змеи. Кто-то из­дал по­бед­ный клич и ри­нул­ся ру­бить дру­гие де­ревья, а кто-то стал сди­рать ко­ру с упав­ше­го.

Во мне за­роди­лась ярость - хо­телось взять нож и за­колоть этих лю­дей од­но­го за дру­гим, бес­по­щад­но раз­ре­зать им глот­ки и ос­та­вить их ис­те­кать кровью. Сле­зы бес­силья по­тек­ли по мо­им ще­кам, и ок­ру­жа­ющий ме­ня мир рас­плыл­ся, слов­но пог­ру­зив­шись под во­ду. Я хо­тел их убить! За то, что они унич­то­жили на­шу свя­тыню. За то, что ли­шили жиз­ни мо­его от­ца!

Мне хо­телось кри­чать. Не прос­то кри­чать, а ис­тошно во­пить и сы­пать прок­ля­ти­ями.  Ведь хип­сы не бы­ли прос­ты­ми де­ревь­ями, в них бы­ла за­гад­ка, ко­торую те­перь раз­ру­шали эти тва­ри! Я вдруг вспом­нил, как од­нажды хип­со­вый сок по­мог жен­щи­не, про­мол­чавшей со­рок лет, вновь за­гово­рить. Как де­воч­ка, ко­торая с рож­де­ния не мог­ла хо­дить, про­ведя ночь в хип­со­вой ро­ще, са­ма приш­ла до­мой. Как со­сед­ка, с ко­торой дру­жила ма­ма, от­ча­яв­шись за­вес­ти ре­бен­ка, спле­ла се­бе ве­нок из пыш­ных цве­тов, и бук­валь­но че­рез год ро­дила двой­ня­шек. Те­перь она ле­жала у сво­его до­ма с пу­левым ра­нени­ем, а хип­сы бы­ли не в си­лах ей по­мочь.

Огонь в оча­ге уга­сал, и тем­ные те­ни про­тяну­ли по сте­не свои длин­ные паль­цы. На ро­щу опус­ка­лась ть­ма. Ть­ма от­ча­яния и скор­би. Я по­чувс­тво­вал, что в воз­ду­хе по­вис­ло нап­ря­жение. Пос­те­пен­но наг­не­та­юще­еся нап­ря­жение, вы­носить ко­торое бы­ло очень тя­жело. Сам воз­дух буд­то на­элек­три­зовал­ся и стал лип­ким, как слю­на. Де­ревья за­шеве­лили вет­вя­ми, ко­торые пе­реп­ле­лись в слож­ных ге­омет­ри­чес­ких узо­рах, их листья уг­ро­жа­юще за­шелес­те­ли. Слов­но хо­тели пре­дуп­ре­дить о чем-то. И вне­зап­но я осоз­нал, что на ули­це нет вет­ра…

Ви­димо, де­душ­ка то­же за­метил это, по­тому что прок­ри­чал ма­ме:

- Уво­ди де­тей в под­вал!

Он что-то знал. Эта мысль по­лос­ну­ла ме­ня, слов­но нож по шее. Он оп­ре­делен­но что-то знал.

Ма­ма тут же схва­тила нас с сес­трой за ру­ки и по­тащи­ла в ко­ридор. Дед от­пра­вил­ся сле­дом за на­ми. Я ни­ког­да не за­мечал в нем та­кой по­ворот­ли­вос­ти. Он уже пе­решаг­нул де­вянос­то­лет­ний ру­беж и очень тя­жело пе­ред­ви­гал­ся без пос­то­рон­ней по­мощи. Но сей­час его дви­жения бы­ли про­вор­ны­ми, слов­но те­ло вы­жима­ло из се­бя пос­ледние со­ки. Ма­ма от­ки­нула ко­вер в ко­ридо­ре и рас­пахну­ла скры­ва­ющий­ся под ним люк, ве­дущий в пог­реб, где хра­нились бан­ки с со­лень­ями на зи­му.

Све­та не бы­ло и мне ка­залось, что мы спус­ка­ем­ся в чер­ную без­дну, от­кры­ва­ющу­юся в дру­гой мир, до­рогу из ко­торо­го в этой жгу­чей тем­но­те мы най­ти не смо­жем. Ма­ма и сес­тра бы­ли уже вни­зу (ма­ма ша­рила по сте­не в по­ис­ках вык­лю­чате­ля), ког­да я по­нял, что не хо­чу ос­та­вать­ся в пог­ре­бе. Я хо­тел ви­деть. Я знал, что сей­час что-то про­изой­дет, и хо­тел стать сви­дете­лем это­го бе­зумия.

Выс­ко­чив из под­ва­ла и обог­нув де­душ­ку, я пом­чался к ок­ну.

- Ты ку­да?! - крик­нул он мне вслед, и его го­лос, от па­ники под­нявший­ся до вы­соких нот, был по­хож на кар­канье. 

- Мне нуж­но! - сло­ва сте­кали с мо­их губ, как гус­тые кап­ли рас­тапли­ва­юще­гося вос­ка и, ка­залось, зас­ты­вали в воз­ду­хе.

Я приль­нул к стек­лу. На ули­це уже поч­ти стем­не­ло. Но, тем не ме­нее, я ви­дел упав­шее де­рево, из ство­ла ко­торо­го все еще со­чил­ся и рас­те­кал­ся по зем­ле сок, по­хожий на кровь, ви­дел  бан­ди­тов, ору­ду­ющих то­пора­ми. Ви­дел те­ло сво­его от­ца, ле­жащее поч­ти у по­рога на­шего до­ма. Ка­ким-то об­ра­зом я знал, что он бу­дет отом­щен.

На не­бе по­яви­лись ту­чи, ко­торые скры­ли звез­ды, по­хожие на тус­кло си­яющие, уми­ра­ющие уг­ли. Они нес­лись к на­шей де­рев­не, как чу­довищ­ные вол­ны в штор­мя­щем оке­ане. Гла­зами я на­шел лы­сого - он ру­бил са­мое ста­рое и ог­ромное де­рево, из ство­ла ко­торо­го так­же тек­ла бор­до­вая, поч­ти чер­ная жид­кость.

Хип­сы про­дол­жа­ли ше­велить вет­ка­ми, хо­тя вет­ра на ули­це не бы­ло, и мне по­каза­лось, что я ус­лы­шал ка­кой-то ритм. Ритм ли­хора­доч­но ра­бота­юще­го на­соса. Это не бы­ло фан­та­зи­ей. У ме­ня сло­жилось та­кое ощу­щение, что де­ревья сту­чали сво­ими вет­ка­ми в оп­ре­делен­ном тем­пе. Я об­ра­тил вни­мание, что би­ение мо­его сер­дца сов­па­дало с этим рит­мом. Вот оно бь­ет­ся все быс­трее. И быс­трее. И быс­трее. А вет­ки в ис­ступ­ле­нии хле­щут друг дру­га. В то же мгно­вение не­бо рас­секла мол­ния, ко­торая бы­ла по­хожа на про­резь рта, сжа­того в по­рыве гне­ва. Ту­чи прев­ра­тились в по­синев­шие те­ла утоп­ленни­ков.

И я уви­дел, как на ство­ле де­рева, ко­торое кром­сал лы­сый, прос­ту­пило ли­цо.

Нет, мне не по­чуди­лось, по­тому что лы­сый то­же уви­дел это. То­пор вы­пал из его ру­ки, как ок­ро­вав­ленная се­кира, бро­шен­ная па­лачом, ис­пу­гав­шимся за свою греш­ную ду­шу. Он стал пя­тить­ся на­зад, не от­ры­вая взгля­да от хип­са. Это не бы­ло люд­ское ли­цо, но ли­цо древ­не­го ис­по­лина, быв­ше­го го­раз­до стар­ше и муд­рее че­лове­ка. Что-то пер­во­быт­ное та­илось в его чер­тах, и я по­думал, что в этих де­ревь­ях жи­ли не ду­хи, как го­ворил де­душ­ка, а де­моны.

Ког­да на не­бе прог­ре­мел гром, по­хожий на выс­трел ги­гант­ско­го ружья, в ко­ре де­рева по­явил­ся про­вал рта. Ли­цо рез­ко вы­дох­ну­ло, взмет­нув столб пы­ли, и с чу­довищ­ным свис­том ста­ло вса­сывать в се­бя воз­дух. Лы­сый не смог ус­то­ять на мес­те. Его но­ги отор­ва­лись от зем­ли, слов­но он вне­зап­но стал не­весо­мым, и те­ло, под­хва­чен­ное мо­гучим по­током воз­ду­ха, рва­нуло впе­ред. В ог­ромную дре­вес­ную пасть. 

В тот же миг за мо­ей спи­ной раз­дался кар­ка­ющий го­лос де­да. Он про­сил ме­ня вер­нуть­ся в пог­реб, но я не мог отор­вать взгляд от зах­ва­тив­ше­го ме­ня зре­лища. Де­рево с от­вра­титель­ным чав­ка­ющим зву­ком пог­ло­щало те­ло лы­сого, ко­торое дер­га­лось и кор­чи­лось, слов­но по не­му про­пус­ти­ли ток. Че­рез се­кун­ду рот де­рева зак­рылся, как ги­гант­ский ста­вень, и ниж­няя часть ту­лови­ща бан­ди­та по­вали­лась на зем­лю. Тол­стые дре­вес­ные гу­бы ок­ро­пились алой кровью, ко­торая во мра­ке нас­ту­пав­шей но­чи бы­ла по­хожа на чер­ную бо­лот­ную гниль.

Пер­вые па­ру ми­нут я пы­тал­ся убе­дить се­бя, что все это прос­то об­ман зре­ния и то, что я ви­жу - неп­равда, неп­равда, неп­равда! И де­рево вов­се не име­ет рта, по­жира­юще­го че­лове­ка, у ме­ня прос­то ра­зыг­ра­лось во­об­ра­жение.

Но ког­да на ство­лах ос­таль­ных де­ревь­ев то­же выс­ту­пили ли­ца, я по­нял, что это не сон. Они от­кры­вали свои рты и де­лали шум­ные, мо­гучие вдо­хи, как но­ворож­денные, вды­ха­ющие в се­бя пер­во­род­ный грех. Лю­ди в па­нике за­мета­лись по ро­ще, но ук­рыть­ся им бы­ло нег­де - по обе сто­роны от хип­сов ле­жала об­на­жен­ная и без­за­щит­ная пус­тошь. Ту­чи мча­лись по не­бу и раз­ры­вались на час­ти, прев­ра­ща­ясь в раз­бухшие от удушья ли­ца урод­ли­вых гоб­ли­нов.

На­конец-то приш­ла ночь. Лишь она мог­ла скрыть бу­шевав­шее зверс­тво. Она стер­ла днев­ные крас­ки, как чер­ничный си­роп, ка­па­ющий на та­рел­ку, сти­ра­ет ее бе­лиз­ну.

Я же во всем ви­дел про­тивос­то­яние. Про­тивос­то­яние дня и но­чи, лю­дей и древ­них чу­довищ, ко­торые ког­да-то бы­ли де­ревь­ями. Про­тивос­то­яние двух про­тиво­полож­ностей - све­та и ть­мы, ко­торое ни­ког­да не за­вер­шится.

Де­ревья под­ни­мали свои мощ­ные кор­ни, раз­бра­сывая в раз­ные сто­роны кус­ки зем­ли. Они хва­тали бра­конь­еров и, как змеи сво­рачи­ва­ясь в коль­ца, сдав­ли­вали их те­ла, ко­торые за­тем от­ки­дыва­ли прочь.

Кри­ки, хруст ло­ма­ющих­ся кос­тей, от­вра­титель­ное чав­канье, рас­ка­ты гро­ма сли­лись в об­щем жут­ком хо­ре, прев­ра­тив­шемся в пог­ре­баль­ную песнь, в ко­торой слы­шалось не­под­дель­ное от­ча­яние. Ли­вень зас­ту­чал по стек­лу, слов­но кто-то ки­нул в ок­но при­гор­шню галь­ки. Гро­мад­ные кап­ли сте­кали вниз, ли­шая ме­ня ужас­но­го, но бе­зум­но при­тяга­тель­но­го зре­лища.

Я по­чувс­тво­вал, как на мое пле­чо опус­ти­лась ру­ка, и в мо­ей го­лове вне­зап­но прос­ко­чила мысль, что это па­па - он под­нялся с зем­ли и при­шел раз­де­лить со мною три­умф. Хоть и был  мер­твым. Но, обер­нувшись, я уви­дел ря­дом с со­бой ма­му. Ее би­ла дрожь, ли­цо ста­ло чер­ным от го­ря. По­синев­шие гу­бы чи­тали мо­лит­ву.

Сквозь во­ду, сте­ка­ющую по стек­лу, мне уда­лось раз­гля­деть груп­пу лю­дей, раз­ли­ва­ющих бес­цвет­ную жид­кость из ка­нистр. Да­же в свои один­надцать лет я по­нял, что это был бен­зин. Спус­тя па­ру се­кунд огонь вспых­нул у нас под ок­ном, слов­но сам ад вы­лез из-под зем­ли. Так сно­ва на­чалось стол­кно­вение двух древ­них сти­хий - про­тивос­то­яние ог­ня и во­ды.

Огонь тут же пе­реки­нул­ся на хип­сы, и да­же дождь не мог его ос­та­новить. Я слы­шал, как де­ревья кри­чали (ведь у них те­перь бы­ли рты), и эти зву­ки по­каза­лись мне бо­лее бо­лез­ненны­ми, чем хруст ло­ма­ющих­ся кос­тей. Их крик пос­те­пен­но сры­вал­ся на свист. Так ве­тер свис­тит в ды­ре, про­битой в че­репе мер­тве­ца. Ед­кий дым стал про­бирать­ся в ком­на­ту, од­на­ко я смог ски­нуть с се­бя оце­пене­ние лишь тог­да, ког­да дед уда­рил ме­ня сво­им кос­ты­лем по но­ге. В его гла­зах пля­сали язы­ки пла­мени, и в этот мо­мент он сам на­поми­нал мне де­мона, по­кинув­ше­го под­земный мир. Он что-то го­ворил мне, но я не слы­шал его за гро­хотом ру­шащих­ся до­мов, кри­ками лю­дей и пла­чем хип­сов. Мы по­бежа­ли к вы­ходу, но по­жар уже бу­шевал в ко­ридо­ре. Кар­ти­на, на ко­торой огонь по­еда­ет мок­рые двер­ные ко­сяки, нав­сегда вре­залась в мою па­мять, и ког­да я вспо­минаю ту страш­ную ночь, она пер­вая вста­ет пе­ред мо­ими гла­зами.

Дед сво­им кос­ты­лем вы­садил ре­шет­ку на ок­не и вы­бил стек­ло. Я быс­трее всех вы­караб­кался на­ружу и по­мог вы­лез­ти из ок­на ма­ме и сес­тре. Дед выб­рать­ся не ус­пел. Огонь уже проб­рался на кух­ню, он по­хот­ли­во ли­зал де­ревян­ные сте­ны и по­толоч­ные бал­ки, ко­торые в ско­ром вре­мени в по­роч­ном эк­ста­зе рух­ну­ли вниз. Ма­ма ри­нулась на­зад, к до­му, но мне уда­лось ее ос­та­новить.

По­жар по­жирал де­рев­ню, и мне по­дума­лось, что ма­лень­кие до­мики на ули­це при­нялись ра­зом со­чить­ся кровью. По­ка мы про­бега­ли ми­мо хип­сов, я кра­ем гла­за уви­дел, как взды­малась и пу­зыри­лась в ог­не их ко­ра, как сво­рачи­вались листья и опа­дали ле­пес­тки с цве­тов…

Мне по­каза­лось, что я до сих пор чувс­твую за­пах га­ри и слы­шу от­ча­ян­ные кри­ки го­рящих де­ревь­ев. Но это бы­ло все­го лишь мо­им во­об­ра­жени­ем - на сер­дце ста­ло тя­жело от встре­чи с прош­лым.

Те­перь хип­сы (точ­нее то, что от них ос­та­лось) пред­став­ля­ли со­бой жал­кое зре­лище. Их ве­личие, не­дос­тупность и тай­на сго­рели в ог­не. Ро­щица, ко­торую я так лю­бил трид­цать лет на­зад, сей­час на­поми­нала клад­би­ще ска­зоч­ных ве­лика­нов, ко­торые умер­ли, пы­та­ясь выб­рать­ся из-под зем­ли. По­чер­невшие ство­лы де­ревь­ев - это их ли­шен­ные пло­ти ру­ки, меч­та­ющие за­цепить­ся за не­бо. Вне­зап­но в мо­ей го­лове всплы­ли сло­ва из Вет­хо­го За­вета: "… он все­ми внут­реннос­тя­ми тос­ко­вал по бра­ту". Имен­но та­кие чувс­тва я ис­пы­тывал, гля­дя на мер­твых хип­сов. 

День плав­но пе­рехо­дил в ве­чер. На не­бе по­яви­лись пер­вые звез­ды, по­хожие на гла­за, смот­ря­щие на ме­ня из дру­гих Все­лен­ных. Мне нуж­но бы­ло ухо­дить, но я не хо­тел. На подъ­ез­де к хол­му ме­ня жда­ла ма­шина (бе­лого цве­та, чер­ные ав­то­моби­ли я тер­петь не мог), но я уг­лублял­ся в ро­щу.

Вдруг мой взор что-то прив­лекло. Ка­кое-то стран­ное рас­те­ние, пря­тав­ше­еся за ши­роким ство­лом од­но­го из хип­сов. По­дой­дя бли­же, я об­на­ружил мо­лодое де­рев­це. Ко­ра его блес­те­ла в лу­чах уга­сав­ше­го сол­нца. Ма­лень­кие лис­точки, пок­раснев­шие, точ­но от сму­щения, бы­ли по­хожи на ла­дош­ки мла­ден­ца. Де­рев­це уже от­цве­ло, бе­лые по­луп­розрач­ные ле­пес­тки, опав­шие с цве­тов, поз­во­лили вет­ру унес­ти се­бя прочь. 

Ме­ня ра­зом обу­яла ку­ча про­тиво­речи­вых чувств, в чис­ле ко­торых бы­ла на­деж­да на свет­лое бу­дущее. Сер­дце вновь зат­ре­пета­ло, а в гру­ди бе­лым го­лубем за­билось ра­дос­тное вол­не­ние. Де­рев­це ка­залось девс­твен­ным и нет­ро­нутым оре­олом вол­шебс­тва на фо­не раз­ру­шения, пок­ры­того пылью трид­ца­тилет­ней дав­ности. Оно не до­ходи­ло мне до по­яса, но в нем уже чувс­тво­валась свя­тость. Ощу­щалась мо­гучая си­ла.