Записки театрального критика

Для того, чтобы стать театральным критиком - то есть независимой личностью, высказывающей в печати художественную оценку и анализ спектаклей, нужен и особый тип сознания, и энтузиазм, обрекающий на неизбежно трудную во всех аспектах жизнь. Выбранная с любовью в юности, эта профессия не давала мне никаких надежд на возможность ее реализовать в Америке.  Я же готова была отказаться от всего на свете, лишь бы не потерять свой странный для русского общества в Америке вид деятельности. Природа моего занятия вошла в кровь и    плоть, точнее, это уже случай, когда заболевание не подлежит лечению хирургическим путем.

КАК Я ПОСМЕЛА ДЕРЗАТЬ

К профессии театроведа, театрального критика я шла долгие годы, потребовавшие во многом самоотречения. После окончания школы мне сначала   пришлось закончить музыкальный факультет ленинградского института  культуры имени Крупской. Только получив диплом дирижера хора и педагога фортепиано, я   решилась подавать документы в государственный институт театра, музыки и кинематографии (в сокращении  ЛГИТМИК, а шутливо называемом ИНТИМ ). Имея   скромные тылы, я посмела дерзать. Но в эти трудные пять лет совмещения работы и учебы я   уже  безо всяких оправданий перед   окружающими  могла проводить все личное время в театрах. И уже никто не мог посметь мне сказать, что я развлекаюсь, когда я шла в театр.
    
Смотреть спектакли было задачей театрального критика. Тогда еще - будущего. Говорят, в московском   ГИТИСе не было такой свободной атмосферы для формирования мнений и оценок. Там давление оказывал официоз. В Ленинграде  у  меня были великолепные педагоги, и я хочу почтить их память: А.В. Тамарченко преподавала драматургический анализ и учила   строгости мышления и  пониманию исторических процессов( позднее судьба привела ее также в Бостон), Л.И. Гительман   читал  лекции и  проводил  семинары по истории зарубежного театра( он был руководителем моего диплома), Н.А.Рабинянц и    Г.А. Лапкина вели курс театральной критики.

Мне посчастливилось застать живым и один год прозаниматься в семинаре у  выдающегося театрального критика М.О.Янковского - его монография об оперетте 1937-го года издания остается и поныне непревзойденным исследованием этого вида искусства. У  него было замечательное  чувство юмора. Именно оно его и спасло, когда  воздав  хвалу И.Штраусу, Ф.Легару,  Ж.Оффенаху, Ф.Эрве, И.Кальману - создателям бессмертной  театральной музыки, он  вынужден был завершить свою книгу  обоснованием "высших" достижений   советской оперетты. Такова была зависимость от идеологических требований в те   не  "вегетарианские" времена.

В мои студенческие 70-е годы лицо театроведческого факультета  Театрального института определяли такие высоко просвещенные  люди как М.А. Португалова- историк   русского театра  и   Л.А.Левборг - специалист  по  зарубежному театру. Их отличала   высочайшая культура речи,   утраченная ныне. Восприятию современного театрального искусства    учили    талантливые историки и критики  А.З. Юфит и В.А. Сахновский, защищавшие институт от идеологического пресса властей. Они и экзаменовали   меня при   поступлении в институт.  Оба ушли из жизни трагически рано. Я с благодарностью храню память о них. Будучи   профессорами  ЛГИТМИКА, они являлись научными сотрудниками Российского института  истории искусств, основанного в 1912-ом году   графом  В.П.Зубовым,  владельцем особняка  на Исаакиевской площади, подаренным им позднее советскому государству, который в настоящее время подвергается   беспощадной деконструкции, фактически прерывая длительную культурную традицию.
 Разрушается эпоха.
 
В моем профессиональном становлении   участвовали еще два больших  мастера: Елена Львовна Финкельштейн- специалист в области зарубежного театра, уже тогда по болезни не преподавала, но  писала  книги, и охотно беседовала  со мной на досуге. Эти   беседы    формировали мои вкус и  взгляды не меньше, чем обязательные курсовые.  И Раиса Моисеевна Беньяш- эстет, интеллектуал,     театральный мыслитель. Годы общения с ней после смерти Елены Львовны также повлияли на  мои   художественные  предпочтения.   

Я начала печататься в ленинградских газетах еще студенткой 3-го курса театроведческого факультета. Первые опубликованные рецензии были   посвящены  спектаклям   музыкального театра. Думаю, годы занятий и глубокое приобщение к музыке определили выбор   поначалу   специализации: критик оперного театра.
     

С САМОГО РАННЕГО ДЕТСТВА 

Я родилась в Ленинграде, в семье, где театр любили, и куда меня водили с самого раннего детства. Мое первое потрясение: "Спящая красавица" в Кировском театре, ныне вновь Мариинском… Ощущение очарованности от встречи с этим великим  творением П.Чайковского - Мариуса Петипа осталось во мне навсегда. Да и сам театр с его неповторимым головинским занавесом, голубыми бархатом лож и   шелковым штофом обивки стен, изысканностью партера, красотой плафонной живописи поразил и полюбился навек. 

В моей памяти живут чудесные спектакли  ТЮЗа, основанного  А.А.Брянцевым,  скромного театра на Моховой  с деревянными скамьями, и с такими щемящими   постановками, как , например: "Белеет парус одинокий" и "Волынщик из Стракониц"… А потом замечательные   обращенные к подростковому  поколению, постановки З.Я. Корогодского   в  новом ТЮЗЕ на Загородном проспекте.. В  "Коллегах" играла молоденькая  Н.Дробышева, которая удостоилась славы за  роль   в фильме "Чистое небо" .В  "Сотворившей чудо" зрители увидели дуэт двух никому еще не известных, необыкновенно талантливых актрис-  Ольги Волковой и Антонины Шурановой.
     
Но более всего моя ранняя любовь к театру была вызвана спектаклями БДТ, возглавляемого великим режиссером Г.А. Товстоноговым. Первый спектакль, увиденный в этом театре, назывался "Безымянная звезда" по пьесе М. Себастьяна-румынского еврея, трагически погибшего в конце второй мировой войны. Многие могут  помнить  более  поздний телефильм по этой  же пьесе  с М.Козаковым, И.Костолевским  и  А.Вертинской. В спектакле незабываемо тонко  драматизм воплотили Н. Ольхина, В.Стржельчик  и  П.Крымов.Кроме того в роли засушенной старой девы- школьной учительницы  мадмуазель Куку явил поразительное гротесковое мастерство неповторимый  Е.Лебедев, которого театральная вселенная узнала  впоследствии благодаря гениально сыгранному Холстомеру  в постановке М. Розовского.  В этом театре я не пропустила ничего.

Я помню И.Смоктуновского - Мышкина,  В.Полицеймако - Эзопа, а впоследствии С.Юрского - Эзопа, его Чацкого и его Дживолу в "Карьере Артуро Уи" Брехта,  молодую неистово темпераментную Т.В.Доронину в ролях Надежды из "Варваров", Лушки из "Поднятой целины", Нади из "Старшей сестры"  А.Володина, Настасьи Филипповны из "Идиота", Олега Басилашвили - Князя из "Холстомера", Кирилла Лаврова - Молчалина; острохарактерную щемящую в "Пяти вечерах" Зинаиду Шарко, пленительную Людмилу Макарову, незабываемого Ефима Копеляна, молоденькую и ни на кого не похожую с модуляциями в голосе Наталью Тенякову, восхитительного Владислава Стржельчика, достигшего трагедийной высоты в роли старого еврея Соломона в пьесе А .Миллера "Цена"  и многих других…       

 Попадала я   и на  спектакли драматического академического театра драмы имени А.С. Пушкина- бывшего  Александринского. В нем играли  великие Н. Симонов,  Ю.Толубеев,  Н. Черкасов, Б.Фрейндлих. Слава последнего была не менее нынешней славы его дочери - Алисы Фрейндлих.   

Высокая культура старинного театра сохранялась на протяжении времени.В фойе и уютных ложах, в партере и на балконе возникало ощущение трепета… Особенно из тех лет  запомнились    романтический спектакль по пьесе Шиллера "Заговор Фиеско",  "Годы странствий " с Н. Черкасовым  и "Смерть коммивояжера" с великим Ю.Толубеевым… В ту пору главными режиссерами театра были Л. Вивьен,  а впоследствии И. Горбачев…

А Театр комедии, возглавляемый Н.П. Акимовым! Острые пластические каламбуры в оформлении и мизансценах! "Тень" Е. Шварца с Г. Воропаевым, Л.Милиндером и В.Карповой! Или поэма Байрона " Дон-Жуан"!  Или "Опаснее врага" Д.Аля и Н. Ракова  в постановке Н. Лившица! Или "Пестрые рассказы" по А. П. Чехову, где  в роли госпожи NN  выступала уникальная  актриса -  Е.Юнгер!  Там была своя неповторимая труппа, которая после смерти Акимова доставалась уже другим режиссерам…Кстати, популярный киноартист Игорь Дмитриев пришел в этот театр уже в пост акимовское время. А  известный ныне  московский  драматург С. Коковкин, каждое лето ставящий в Вермонте студенческие спектакли, в ту пору был молодым изящным актером этого театра еще при жизни Мастера.   

Кроме того "весь Ленинград" смотрел спектакли с Алисой Фрейндлих в театре имени Ленсовета в постановках И. Владимирова. Видеть и слышать эту неповторимую актрису было счастьем! Веселая и лукавая, она сыграла Гелену в "Варшавской мелодии" Л. Зорина, поразив внезапно силой трагически  обреченного чувства… И это она же, приучив зрителей к своему очарованию, совершила крутой вираж, сыграв  страшную,  жесткую, костлявую миссис  Пичем из "Трехгрошовой оперы"… 

И если мне скажут из  сегодняшнего  дня,  что советский театр работал в условиях полной согласованности и подчинении власти, то я отвечу: в том- то и чудо,  что таланты проявляли себя и дарили радость в те времена… При чудовищном прессе идеологии театральное искусство умудрялось подчас эзоповым языком говорить об общественных язвах и о наболевшем. И стилевого однообразия не было. Скажем, в театре имени В.Ф.Комиссаржевской, возглавляемом Р.Е.Агамирзяном,   шла целиком   трилогия К.А. Толстого: "Смерть Иоанна Грозного", "Борис Годунов" и "Смерть Федора  Иоанновича". Эту акцию в театральных кругах шутливо называли: "подвиг Агамирзяна". А в скромном областном театре драмы на Литейном главный режиссер Я.С. Хамармер первый в стране поставил  инсценировку по Дневнику Анны Франк… Какую он он одержал   
тогда победу над обкомом партии, добившись разрешения на этот спектакль, чего это ему стоило,   я могу понять только теперь, спустя многие годы…   

На мое восприятие красоты балетного искусства повлияла   плеяда  талантливейших балерин и танцовщиков Кировского театра.Какие это были индивидуальности! Ирина Колпакова, Алла Осипенко,  Инна Зубковская, Наталья Макарова, Нинель Кургапкина, Ирина Генслер, Татьяна Легат, Юрий Соловьев, Борис Брегвадзе, Вячеслав Кузнецов, Александр Грибов, Михаил Барышников… Это они были первыми исполнителями  в балетах Ю.Григоровича, совершившего грандиозное обновление хореографии в постановках "Каменный цветок", "Легенда о любви", "Берег надежды" и "Сотворение мира"- два последних балета были поставлены на музыку знаменитого ленинградского композитора  Андрея Петрова. Его же авторство обеспечило грандиозный   успех  оперы "Петр 1" с незабвенным Владимиром Морозовым - Петром Великим и с  выдающейся певицей и актрисой Ириной Богачевой - Екатериной… А постановщиками оперы стали хореографы    В.Василев и  Н.Касаткина, внесшие небывалую  сценическую динамику  в  жанр, традиционно воспринимаемый как статичный.

К опере я пристрастилась особо. Однажды я брала интервью у главного режиссера театра Романа Иринарховича Тихомирова, и он сказал: " Вот вы опубликовали в журнале "Звезда" актерский портрет Ирины Богачевой. Я вижу, что вы понимаете природу сценического действия в опере. О ком бы еще вы захотели написать?".  И следом сделал грандиозное предложение, которое на всю жизнь повернуло   мое притяжение к опере. Мне предоставляют постоянный пропуск в ложу Б (это ложа для "своих"), я знакомлюсь со всем репертуаром и пишу очерки о тех солистах, чье творчество мне представится особо интересным. Тихомиров точно угадал, что я тяготею к жанру актерского очерка-портрета, и для меня началась новая жизнь. В результате я знала все составы не только, скажем, для "Пиковой дамы", но даже для пятичасовой "Хованщины".

После опубликованной в "Звезде" статьи об Ирине Богачевой вышли еще две статьи о крайне не схожих меццо-сопрано : о Людмиле Филатовой в журнале "Советская музыка" и о Евгении Гороховской в сборнике "Музыка России". Затем в журнале "Театр" появилась моя статья о Владимире Морозове - певце и артисте, обладавшем сценическим даром трагика. В журнале "Театральная жизнь" напечатали статью о теноре К. Плужникове. В той же "Советской музыке" была опубликована моя статья о молодом Сергее Лейферкусе, только начинавшем в Кировском театре с партии Андрея Волконского в "Войне и мире" С. Прокофьева. Позже я очень гордилась тем, что в роскошно изданном альманахе, выпущенном к 250-ти летию Мариинского театра, были опубликованы фрагменты моих статей о солистах оперы…

МОЯ ПРОФЕССИЯ "ОПАСНА"

Мои рецензии на оперные премьеры стали выходить в ленинградских газетах. Но тут и возникло драматическое обстоятельство, открывшее мне неожиданную "опасную" сторону моей профессии. Однажды меня пригласила зайти редактор  музыкального отдела газеты "Ленинградская правда" Елена Владиславовна Холшевникова. Выяснилось, что по согласованию с начальством мне поручают рецензировать премьеру Кировского "Дон Карлос" Верди. Не подозревая никакого подвоха, я обрадовалась: ведь обещан был "подвал"! И опера прекрасная, и солисты в ней заняты замечательные, и мне дают простор для высказываний! Между тем, в антракте генеральной репетиции я получила от редактора  настораживающее и непонятное предупреждение: редакция хочет видеть материал, ставящий под сомнение нужность этой постановки. Ведь в Малом Оперном театре эта опера идет давно. Зачем главный режиссер Тихомиров включает ее в репертуар своего театра?" Кстати, ставил не он, а приглашенный из Москвы режиссер М. Туманишвили, но политика театра определялась главным.

Поясню: испокон веку в двух оперных театрах Ленинграда-Петербурга:  Кировском-Мариинском и Малом оперном и в двух оперных театрах Москвы : Большом и музыкальном театре имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко идет одинаковый репертуар, осуществляемый в принципиально разных концепциях. Так что материал обвинения зижделся на странной основе… Что-то менялось, о чем меня не информировали.

Мне указывали направление оценок. Я стала нервничать по поводу того, что происходит, и во что меня вовлекают. Ведь ругать академический театр было не принято! Выяснилось, что вся эта возня затеяна в связи с тем, что обком готовит снятие художественных руководителей Кировского, а статьей под моим именем собираются воспользоваться для  объяснения общественности недостатков руководства театром. Я пришла в отчаяние, да и было от чего! Выпустить статью для расправы над Тихомировым! Мне это претило бы и без того, что этот человек мне лично помог в профессиональном становлении! Я уважала и ценила в том, что он был  талантлив и  стал первым оперным режиссером в стране, кто начал экранизировать оперы - "Евгений Онегин"  и "Пиковая дама". И я отправилась в редакцию для борьбы за сохранение первоначального текста. 

В гранках каждая фраза была переделана и вывернута так, что художественная  критика превращалась в злобные нападки. И тут редактору, с которой прежде была в добрых отношениях, я  сказала:

- Вы восстанавливаете мой текст - или я снимаю статью.

- Вы в своем праве?! - произнесла ледяным тоном очаровательная  "филологиня" Леночка.

Не подписав гранку, я сняла статью из номера. Отказ от публикации значил, что я иду на конфликт и разрыв с газетой. Своим бунтом я ставила на карту личную творческую перспективу. В это самое время я готовила документы для вступления во Всероссийское театральное общество, и "Ленинградская правда"  должна была предоставить характеристику.  Естественно, никакой характеристики мне дать не захотели. Переживала я ужасно. Вступление в ВТО отодвинулось на несколько лет. Печататься пришлось в других изданиях. Но на моей совести нет поступка, которого могла бы стыдиться. Тихомирова все-таки сняли, но к этой акции я отношения не имела. Зато получила возможность испытать в полной мере, что такое работать в идеологической сфере, и какую цену платишь за независимость и порядочность.

На дворе стоял 1977-ой год. А для художественного мира пора запретов и гонений  в 1978-ом году ознаменовалась публикацией разгромной статьи А. Жюрайтиса - дирижера Большого театра - по поводу готовящейся в Париже постановки Ю. Любимовым оперы "Пиковая дама" П. Чайковского в транскрипции А. Шнитке с дирижером Г. Рождественским. Не видя репетиции, автор статьи провозгласил спектакль посягательством на русскую святыню. И спектакль по воле  руки  Москвы  был выброшен из репертуара до его премьеры. Искусству было сказано грозное: "Цыц!".

В том же  году советского гражданства были лишены и изгнаны из страны М. Ростропович и Г. Вишневская. Эти общественные события воспринимались как личное переживание.

При потерях мне тогда  помогло, что к этому времени я уже получила лекторскую тарификацию, и стала выступать со вступительным словом в концертах ленинградской филармонии, проводимых в залах Капеллы, дворца Юсуповых, зеркальном зале дворца Белосельских-Белозерских. Таким образом, в тот период я стала больше выступать, чем писать.

История конфликта с "Ленинградской правдой" завершилась примирением спустя два года. Вот как это произошло. В 1979-ом году-самом страшном в моей жизни по личным обстоятельствам- моя подруга актриса Инночка Варшавская, увы,  безвременно умершая, уговорила меня  поехать отдыхать в Коктебель, обещая ограждать от  чуждых вторжений, что имеют место на курортах, и  выполнила взятое обязательство. Когда мы приехали, выяснилось, что нам негде жить, и хозяйка поселила нас в палатке в саду. Первая ночь была без сна. Сначала стрекотали цикады, потом шелестели листья, и, наконец, рассвело, о чем возвестили петухи. Утром разбитые, мы выползали из палатки, во весь рост распрямиться было нельзя. К моему изумлению из другой палатки таким же образом выбиралась Леночка Холшевникова. Одинаковая ситуация в советских условиях отдыха "дикарем" нас уравнивала. Забыв про амбиции, побуждавшие ее отстаивать честь мундира то есть,  позицию  газеты, она  дружески меня приветствовала. Так человек может освобождаться от служебных интересов. Мы улыбнулись.

Вместе с тем я никогда не забывала, в какую западню попала по ее воле, продиктованной общими обстоятельствами, которым подчинялась она, и не подчинилась я. Конфликт был забыт, по возвращении в город меня вновь пригласили рецензировать спектакли Кировского. Между тем, у меня уже появился другой опыт, и редактирование обкомовской газеты, где живого слова в статьях не допускалось, а доминировал тон официоза показался мне неприемлемым. Тем не менее, меня угнетало, что на жизнь я должна по-прежнему зарабатывать уроками музыки, в то время, как я мечтала о постоянной работе в какой-нибудь редакции.

И однажды меня пригласили в "Ленинградскую правду" для серьезного разговора. Он состоялся по инициативе редактора  отдела искусств Марии Александровны Ильиной - женщины умной, образованной. Итак,  речь шла о том, что отдел, оказывается, меня  "вырастил" в качестве молодого кадра, и допускает, что будет иметь возможность предложить мне работу уже штатного редактора. Как я отнесусь?

Отнеслась бы я по вышеупомянутой причине прекрасно. Но я знала, что при  рассмотрении документов в отделе кадров к моей кандидатуре отнесутся негативно. Пришлось мне трем интеллигентным женщинам=сотрудницам объяснить, почему из этой затеи ничего не выйдет. Я ведь и беспартийная, и еврейка…

- Как, и по паспорту? - вскричали мои милые дамы, случайно встав друг за другом, и вытянув руки как в оперетте…

-  И по паспорту, - отвечала я, грустно посмеиваясь…

- Тогда действительно, ничего не получится, - сказали они с легким вздохом.   

Нет худа без добра. Как независимый представитель профессии, никогда ничего, противоречащего моему образу мысли и совести я не должна была подписывать. 

МОСКВА, ИСПЫТАНИЕ СИЛ  

В 1980-ом году я переехала в Москву и вопреки мрачным прогнозам знакомых о том, что не найду работу не только по специальности, но и вообще, никакую, получила должность, о которой даже и мечтать не смела. Но не сразу. В течение трех лет пришлось проходить испытания худсоветами и работой, называемой разовой, прежде, чем меня приняли в московскую государственную филармонию как лектора-театроведа. Это изматывало, но это и была хорошая школа. Зачислили меня после показа худсовету лекции на тему "МХАТ как театр в его великой исторической миссии и как один из театров Москвы сегодня".  Когда я закончила выступление, решившее мою судьбу, заведующая  концертным отделом  Светлана Сергеевна Горбачева сказала мне:

- Вы, наверное, сами не понимаете, что сегодня произошло. Поднимайтесь на седьмой этаж.

На седьмом этаже располагался отдел кадров. Наконец, впервые мои документы были приняты в учреждение, работу в котором я заслужила не по анкетным данным. Проработала на этом "посту" я до января 1995-года, то есть до выезда в Америку.

Именно эти годы я считаю самыми счастливыми и полноценными в моей жизни.

У меня была любимая работа, встречи с талантливыми людьми искусства, я готовила разнообразные программы, вела монографические вечера всех театров Москвы и успевала писать и публиковать статьи о постановках Большого театра Союза СССР, Камерного театра, возглавляемого  Б.А. Покровским и "Новой Оперы" под руководством Е. Колобова. Мои статьи выходили в журналах "Советская музыка", "Музыкальная жизнь", "Театральная жизнь", "Театр",  "Телевидение и радиовещание" и в газетах "Советская культура" и "Вечерняя Москва".    

Москва - это театральная Мекка, поэтому я видела все, что представляли театры столицы, и все, что привозили гастролеры с Запада. Собственно, знакомство с зарубежными труппами началось еще в Ленинграде, в детстве, когда я смотрела спектакли Шекспировского мемориального театра, королевского Лондонского театра, "Короля Лира" в постановке Питера Брука, спектакли Парижского театра "Ателье"," Комеди  Франсез" и т. д.

А в Москве  -   спектакли  немецкой труппы Питера Штайна, его  "Вишневый сад" на сцене МХАТа, спектакли Королевской Лондонской Оперы, австралийские балеты Джона Крэнко, незабываемый балет "Пер Гюнт" в постановке Дж. Ноймайера на музыку Альфреда Шнитке и многое другое... 

Из московских театров больше других я любила" Таганку". Ради просмотра спектаклей этого театра я специально студенткой приезжала из Ленинграда в Москву. Я видела все спектакли с В. Высоцким, З. Славиной,  А. Демидовой, В.Смеховым… Нигде на свете нельзя было чувствовать дружеский локоть, как на галерке этого театра. Когда приходилось в немыслимой тесноте стоять до изнеможения, то рука незнакомца упасть бы не дала… Там оказывались искренние почитатели талантов и свободного духа…     

В Москве для меня открылся еще один аспект профессиональной деятельности  театрального критика: выезды в города Российской Федерации, где были театры оперы и балета и обсуждение постановок в присутствии художественного руководства и труппы. Такие поездки организовывались Союзом театральных деятелей, Министерством культуры РСФСР и Министерством культуры СССР. Из столицы в глубинку направляли квалифицированных специалистов и  каждое приглашение я воспринимала за честь. Именно в таких командировках, на спектаклях провинциальных театров я узнала, что вечера, проведенные прежде  на протяжении ряда лет в столичных театрах, дали мне знания постановок опер, понимание сценической культуры, стали точкой отсчета, определяющей эстетику и театральный  уровень. До этого опыта я и не предполагала, что глядя  спектакли, обретаю знание, которым можно пользоваться в театральной практике, и что столичные театры держат высокую планку даже и в своих слабейших постановках.

О том, как я попала в привилегированную группу критиков, выезжающих для обсуждения спектаклей за пределы Москвы, я вспоминаю с удовольствием, как об одном из  поворотных фактов моей биографии. Незадолго до моего переезда из Ленинграда в Москву мне позвонили из ВТО (Всероссийского театрального общества) и пригласили участвовать в работе секции музыкальных театров, посвященной обсуждению постановок Владимира Воробьева - главного режиссера театра Музыкальной Комедии( так называется в Ленинграде-Петербурге театр Оперетты). Я предполагала, что обсуждение будет острым, но до какой степени - знать не могла. Дело в том, что Володя Воробьев - ученик Г. А. Товстоногова, отличавшийся особой музыкальностью - возглавив этот театр, не пошел по проторенному пути. Рутинные устаревшие постановки "Сильвы", "Поцелуя Чаниты", а также  "Севастопольского вальса" его не интересовали. Он и не мешал им идти в их замшело-заштампованном виде. Но состояние этих спектаклей было таково, как будто К. С. Станиславский  и В. И. Немирович-Данченко еще не родились.

Сам же В. Воробьев внес свежую репертуарную струю, обратившись к высокой литературе, для которой музыку писали современные композиторы. Как режиссер он тяготел к сильной драматургии, произведениям, отличающимся подлинной художественностью и страстным чувством. Он стал сотрудничать с композиторами, создававшими музыку для его постановок. Так появилась "Свадьба Кречинского" по Сухово-Кобылину на превосходную музыку А.Колкера. Затем "Свадьба с генералом" по А.Чехову на музыку А.Птичкина, затем последовало "Мерси или похождения Шипова" по прозе Б. Окуджавы. Спектакли В. Воробьева были чрезвычайно выразительны и насыщены сценическим переживанием. В театр стала ходить другая, более интеллигентная публика. И в нем определились два направления: старой оперетты и нового мюзикла.  Властям города это стало не нравиться. Владимира Воробьева задумали снять.

Обсуждение проходило в тяжелой, давящей обстановке. Вел заседание в заданном направлении член Союза композиторов маститый музыкальный критик Михаил Григорьевич Бялик. И хотя многие критики творчество Воробьева поддерживали,   Бялик клонил к тому, чтобы была высказана негативная оценка действиям режиссера. Мне почему-то он - внешне благожелательный - не давал слова, хотя мое имя было включено в объявление с перечнем выступавших.

Внезапно я увидела, что у талантливого и загнанного в угол режиссера дрожат губы. Видимо, горячее желание вступиться за него придало мне - еще неопытной в публичных выступлениях - смелость потребовать слова, в котором умышленно мне отказали. Обсуждение было долгим, люди устали, я понимала, что вести речь по подготовленному плану неуместно. И со всем пылом сердца я сжато и концентрированно призвала увидеть значение художественной и стилевой образности в спектаклях Воробьева. Никогда я не смогла бы говорить так убедительно, с таким пылом, если бы не взяла на себя миссию защиты. И в ответ  неожиданно раздались аплодисменты. Это отозвались представители труппы, составившей ядро, с которым работал режиссер.

После завершения обсуждения ко мне подошла  молодая дама с  чудесными темными глазами. Она сказала:

- Поздравляю вас. Будете в Москве - приходите в кабинет музыкальных театров Всероссийского театрального общества. Я - референт Наталья Николаевна Полякова - приглашаю вас участвовать в нашей работе.

- А   я уже фактически житель Москвы, - ответила я. Так что за приглашение спасибо.

Эта встреча подарила мне не только годы интереснейшей работы с поездками по стране, но и дружбу с человеком, которого уважаю, ценю, и с которым всегда схожусь в оценках. Наташа Полякова, как и я, живет ныне в Америке. Увы, мы  редко видимся. 

Судьба распорядилась так, что Михаил Григорьевич Бялик поселился  в Германии.  Теперь на расстоянии мы поддерживаем отношения, исполненные добрых чувств. Время загладило прошлое. В результате российских катаклизмов много людей, представлявших нечто целое, оказалось разбросано по свету. И все грустят о времени, когда всецело занимались избранной профессией…

А о трагической судьбе режиссера Воробьева могу сказать следующее: его, как говорится, "съели". Из театра пришлось уйти. Но он продолжал и ставить, и снимать фильмы. Так что полного творческого удушения совершить не удалось. Какой-то страшной ночью в "бандитском Петербурге" при невыясненных обстоятельствах  на этого миролюбивого и скромного человека  кто-то напал. Его нашли мертвым на зимней улице около дома. Расследование ничего не дало. Я думаю о его гибели с содроганием, а о нем - с великой печалью…

90-е годы прошлого 20-го века по сути были новыми "Окаянными днями" (обращаюсь к названию повести И. Бунина) в России. Помимо того, что люди с образованием впадали в бедность и вели полуголодное существование, попадая в оборот лопнувших банков-пирамид, как, например, банк "Чара" в Москве. Многие становились жертвами жестокости, уличных нападений. Так, в  Москве  неизвестные изверги напали и ударом биты по голове сделали смертельно больным талантливого хореографа, принадлежавшего Грузии и Ленинграду, -  Георгия Алексидзе. Он возвращался после подготовленного им творческого вечера балерины Мариинского театра Ирмы Ниорадзе. Деликатный, душевный, щедрый Георгий после долгого пребывания в больнице остался тяжело больным, сказалась глубокая проникающая травма и умер. О нем не могу думать без слез.

Другой жертвой насилия на улице Москвы стал солист музыкального театра имени В. И. Немировича-Данченко и К.С. Станиславского баритон Анатолий Мищенко. Его также нашли убитым. Он часто участвовал в концертах филармонии, вел себя более, чем скромно, пел очень хорошо, и весть о нем была страшной. В те времена возвращающихся поздно с работы людей члены семей встречали с собаками у эскалаторов метро.

Вспоминая о поездках по стране в роли критика, хочу рассказать об еще одном эпизоде, в котором заняла принципиальную позицию и отстояла её. Министерство культуры РСФСР направило меня на летние гастроли Красноярского театра оперы и балета, проходившие в Ярославле. При этом в последний момент мне сказали, что следует обратить основное внимание на деятельность главного дирижера В. Коваленко. Мол, "наверху " им недовольны. Обычно, когда в провинции кто-то из руководства театром вызывал недовольство из центра , то его не "понижали", а перенаправляли в другой город. Это приводило к тому, что "провинившийся" временно оставлял свою семью, думая обосноваться первым на новом месте, а в итоге обзаводился новой семьей. Перевод неизменно сопровождался личными драмами.

Когда я услышала звучание оркестра под управлением Коваленко, то сразу поняла, что за пультом стоит одаренный человек, кому-то не угодивший. Я прослушала несколько опер, которыми он дирижировал, обменялась мнениями с коллегами, твердо решив не допустить опалы дирижера. Для этого я призвала участников готовящегося обсуждения высказать вслух то, о чем они говорили между собой. И дирижера удалось отстоять. Тогда. Впоследствии его все-же перевели в Самару. Но в тот раз никто из моих коллег не поддался нажиму и не  назвал белое черным. Кстати, оперный театр в Самаре был замечательный. Его уровень прежде подняли дирижер Л.Оссовский и талантливая певица С. Чумакова, вернувшиеся  
через некоторое время в Москву. Не  случайно в музыкальных кругах этот театр любовно называли за репертуар и уровень  "Ла Скалкой".

Спустя какое-то время мне пришлось зайти в Министерство культуры СССР за билетами на гастроли испанского балета Антонио. Когда я назвала свою фамилию, то от неизвестной сотрудницы услышала ошеломительное:

- А, это вы сорвали итог обсуждения Красноярского театра?

Значит, тогда мне снова никто не навязал условия по части профессиональной работы. И сейчас, оглядываясь на те годы, я счастлива, что отстаивала тех, кого считала справедливым защищать по меркам искусства. И никогда не гнулась ради собственного успеха. Поясню: подобные случаи вообще были редки.  Миссия театральных критиков была далека от директивной. С благодарностью и уважением назову имя моей старшей коллеги, чье восприятие искусства было неизменно справедливым, не зависимым от каких-либо нажимов, а аргументация логичной и доказательной. Это балетный критик Наталья Михайловна Садовская -представительница знаменитой династии актеров Малого театра -Садовских. Именно она, отличавшаяся требовательностью, прослушав мое первое выступление на труппе, поддержала меня и вскоре стала моим близким другом. Ее оценки были для меня авторитетны. Ее похвале я могла верить и радоваться. Приезжая в провинциальный театр, она считала своим долгом рассказывать артистам о столичных и зарубежных спектаклях. Мне она объясняла это так:

- Бедные люди! Сидя в своих медвежьих углах, они же ничего не видят! Какие у них могут быть точки отсчета?

А они внимали ее живым рассказам жадно… Это она первая заметила с огромным чувством юмора, что в ту пору в должности главных хореографов театров провинции были назначены пять пар братьев- близнецов. Поэтому приезжая, скажем, в Пермь, не понимаешь, почему видел человека с таким же лицом в Сыктывкаре…     

Все эти серьезные, порой драматические, а порой трагические обстоятельства, как  и курьезные, для меня остались в прошлом.   

АМЕРИКА   

Оказавшись в Бостоне, я почувствовала, что значит не жить в центре, не видеть спектакли, в коих пульсирует режиссерская мысль, выстроена современная концепция… Мне уже не пришлось присутствовать на спектаклях П. Фоменко, М. Захарова, К. Гинкаса, А. Васильева - первых режиссеров страны. Впервые поехать в Россию с целью побывать на них удалось через много лет. 

Поясню: на гастроли из России в Америку вывозят по преимуществу антрепризные спектакли, просто развлекательные. Я же привыкла ждать от театра высокого содержания, скрытого и явного смысла, глубоких чувств… Я хочу видеть Алису Фрейндлих в интересной роли, а не в концерте, где она тоже хороша, но где не увидишь ее духовных богатств! Я хочу видеть Сергея Юрского! Он и в Америку приезжает, не упрощая репертуар, а по-прежнему доверяя зрителю, рассчитывая на тонкость восприятия! Но его давно нет в американских гастролях…

Увы, я смотрю  то, что  мне показывают. И это редко спектакли событийные. А чаще просто демонстрирующие актерские возможности. Я поняла, что и такой временами скудный театр я продолжаю любить, открывая  в нем грани чьего-либо таланта… Видимо, в моей собственной душевной природе сохраняется  готовность к порыву, к отчаянию, с каким и поныне в жизненных ситуациях говорю да или нет. И это созвучно  столь дорогой мне театральной приподнятости. 

Я охотно посещаю спектакли двух драматических театров Бостона: Американского Репертуарного театра и Хантингтонского драматического. Иногда бываю заинтересована, редко взволнована и растрогана. Не пропускаю в этих театрах  постановки русской классики, выявляющие до какой степени два мира не понимают друг друга…     

Я слежу за премьерами Бостонского балета и Бостонской Лирической Оперы. И всегда радуюсь, когда встречаю концепционное сценическое решение. Что касается музыкальной стороны постановок, то здесь всегда все  на высоте.
 
Но самое потрясающее феноменальное впечатление производят постановки    нью-йоркской Метрополитен-опера,  рецензии на ряд спектаклей этого уникального театра занимают пространство моего времени.  

Мне трудно привыкнуть к Западной системе, при которой новый спектакль показывают публике сроком от недели до месяца, а потом, как бы он ни был хорош, снимают из репертуара навсегда. Нельзя увидеть афишу с названием спектакля, поставленного год или два назад. Театральная коммерческая система Америки не формирует традиции, когда на лучшие спектакли можно приходить годами…А я перед отъездом из Москвы с наслаждением ходила на старые спектакли МХАТа, Таганки или театра  имени Е. Вахтангова… Теперь я смотрю зачастую то, что возникает на обочине или на задворках театральной жизни. И, представьте, это тоже интересно! А для понятия "театральные задворки" появилось даже английское слово - fringe (фриндж) и стало  словечко популярным! И главное - подошло к моему случаю!

...Просмотрела я то, что оказалось мной написано и разбросано в периодике,  и увидела, что все мои рецензии - отражение впечатлений, событий и в какой-то  мере хроника русской культурной жизни в эмиграции… И, наверное, пора собрать все в книгу и увидеть, как за всеми описаниями движется время, и как оно меняет направление нашего внимания.

Я не всегда совпадала в оценках с мнением бостонской публики. В этих случаях мне приходилось отстаивать собственную точку зрения. Мне хотелось убедить, скажем, что замечательный спектакль Ленкома "SORRY" по пьесе А. Галина c уникальными Инной Чуриковой и Николаем Караченцовым не оскорбляет чувства эмигрантов, как показалось многим. Нет, не эмиграцией унижен герой Караченцова, а Россией - родиной-мачехой, не предоставившей достойному сыну своему человеческой жизни. Однако обнаружилось, что эмиграция - неизбежно драма, и у людей, оставивших землю, где родились, преобладает ущемленное чувство собственного достоинства… Отсюда иногда и перекос в восприятии. Эмиграционный синдром…Так думаю я. Другие вправе оставаться при своем мнении.

По определению выдающегося критика Натальи Крымовой рецензия - не что иное, как репродукция на память. Мне хотелось бы возродить память о том, какой театр  мы в эмиграции видели, каким встречам радовались… "Воспоминания - не есть ли лучшая часть души нашей ? "   

И еще об одном аспекте или оборотной стороне моей профессии хочу рассказать. Если в Советском Союзе или впоследствии в России была зависимость от официальной идеологии, то на Западе существует коммерческая удавка. И не уверена, слаще ли хрен редьки. Поясню: бывали случаи, когда мне не удавалось опубликовать рецензию потому, что продюсер, привозивший спектакль на гастроли, не оплачивал рекламу в том издании, которому я ее предлагала. Мне отвечали: если нам не дали оплаченную рекламу, почему мы будем замечать их гастроли?  

И мне приходилось нести потери. Так произошло с моим откликом на первые  гастроли "Мастера и Маргариты" в постановке Р. Виктюка. И чудом я опубликовала безгонорарно рецензии на спектакль-концерт талантливой Нуцы,на гастроли петербургского Большого драматического театра имени Г. Товстоногова, на гастроли московского Театра у Никитских ворот, руководимого М. Розовским и т.д.

Оглядываясь назад, вижу, что мозаика впечатлений, о которых говорила вначале, в картину все-же сложилась. Увы, меня печально поразило за истекшие 18 лет в Америке то, что на моих глазах уменьшился слой русскоязычной публики. Одни  постарели, другие и вовсе покинули этот мир…  Молодое поколение в русский театр не ходит, старается интегрироваться в американскую реальность. Увы, показалось мне, что и меня сдувает ветром времени, что и мне придется сказать театру: прости…

Я писала о том, что видела как современник, и пока я люблю Театр по-прежнему в его величии и загадочности, и отвешиваю ему мой низкий благодарный поклон!

ПЯТЬ ВЕЧЕРОВ С АЛЛОЙ ЦЫБУЛЬСКОЙ