А. П. ЧЕХОВ, "ЧАЙКА". СНОВА

В который раз я иду смотреть очередную постановку великой пьесы, ставшей символом на занавесе МХАТа…  Готовлюсь к тому, чтобы воспринимать ее как знакомую партитуру симфонии, которую мне предложат прочувствовать и пережить заново. Я открыта для нового впечатления. Мне не мешают воспоминания о других постановках, в которых велись поиски и расследования о том, кто на самом деле    из  героев пьесы ЧАЙКА.

Так я думаю и ошибаюсь. Еще как мешают. 

 Когда выходят на сцену известные персонажи, представленные на сцене бостонского драматического театра Huntington,  словно в перекличке являются тени незабытых образов из других спектаклей, как  московских,  мхатовских,  так и   одного  сравнительно недавнего американского  на сцене бостонского Американского Репертуарного театра. Последний был чрезвычайно авангардным и талантливо поставленным режиссером Яношем Сзажем.

Нынешнюю премьеру осуществила режиссер из Лондона Мария Айткен, поставившая в театре Huntington ряд виртуозно придуманных  ею  сценически комедий положений. Ей замечательно удается так поработать с актерами, что сцена ссоры незаметно переходит в примирение, танец в песенку, удивление в гнев, гнев в ярость, протест в скандал, завершающийся внезапным всепобеждающим поцелуем.

Но как она станет вдумываться в вязь глубоких психологических взаимодействий?    

Неужели она верит автору, отнесшему "Чайку" к жанру комедии?  Знает ли она об этой уловке русских драматургов, начиная от И.С.Тургенева,  рассказывать о печальном, прикрываясь шуткой?  Прошла ли она театральный опыт постановок жестокого Чехова? Знакома ли ей накопленная культурная  традиция с современным брутальным  прочтением его пьес?

Будет спектакль основан на следовании тексту, или взрывающим каноны?

Когда все не так, как привычно, менее сравниваешь.  Если у режиссера есть стремление ставить без искусов, вглядываясь в  мотивы пьесы, возникает риск попадания между нотами. Ведала ли   режиссер Мария Aйткен на какое опасное, можно сказать, минное поле она вступает?

 Несомненны лишь искренние намерения этого  режиссера освоить театр Чехова и  передать то, что вошло открытием в его  драматургии: сценическое выявление подтекста. Однако намерение не всегда осуществилось. И все-же даже  со смещением на  западные представления  и сквозь иные наивности возникали чеховские образы.

Настроение определило оформление сцены у озера с высокими березами, полной луной в темном небе   и красно-терракотовым  фоном  задника. Выбор цвета говорит о внимании режиссера  к каждой строчке автора, ведь Нина Заречная, появившись у наспех сооруженной эстрады, скажет, что она видела красное небо. Значит, цвет выбран для нее, для Нины. Спектакль начинается с  приготовленияк вечернему представлению, сочиненному Константином Треплевым  для Нины Заречной. Тихонько хлопочет  и что-то бормочет Петр Николаевич Сорин- брат Аркадиной(Томас Дерра), шумно входит широкая в кости и крепко сбитая Маша (Мередит Холзман) и   звучит  известная  реплика: " Я ношу траур по своей жизни". Но нет в ее интонации ни печали, ни выстраданности. Это громогласное   объявление.  Маша хотя и следуя ремаркам,  носит черное, и  нюхает табак,  несчастной не выглядит. Боли в ее душе нет. Возможно, досада.  На такую   неуклюжую и тяжеловесную, на такую  прямолинейно - настырную Константин Гаврилович и не взглянет.  А он  вполне  в том облике, каким мы его себе представляем. Русоволосый, с ясным вдумчивым лицом, негромкий, нервный… Его играет Морган Ритчи, и он в реальной жизни родной сын знаменитой актрисы Кэйт Бертон,исполняющей   роль Ирины Николаевны Аркадиной. Кэйт Бертон - мастерица, красавица, и она вмещает в образ все, что задумано автором: и каботинство Аркадиной ("Ах, как меня в Харькове принимали"), и женское очарование, и умение носить туалеты, на ней платья, блузы и юбки в духе времени, начале 20-го века,  и скупость,  и эгоизм, и безжалостность к сыну, и цепкость: Тригорина удержит, обовьет в критический момент…

Но театр - всегда неожиданность. И неожиданностью этой "Чайки" становится юная актриса на роль Нины Заречной - Оден Торнтон. Внимание зала переключается на совсем начинающую актрису, от которой исходит искренность, порывистость, трепет.  Монолог мировой души  при запахе серы и пейзаже с луной она читает взволнованно,  внося в  литературную монотонность внезапные краски тоски по исчезнувшим мирам.. Она пластична, словно героиня античной трагедии, и завернута в  белые плащ и  платок на голове как каменное изваяние…Ее глаза сверкают и притягивают… Зрители на сцене вовлечены, и это уже повод для Аркадиной испытывать ревность, она заносит ладони повыше,  как для хлопка, но всего лишь бьет комаров… И это жест оскорбителен для ее сына…  

Так возникает следующая волна, протест Треплева, обвинение в рутинерстве, бросаемое матери и преуспевающему Тригорину,  объявляемая программа поиска новых форм…  Действие   уже завязалось… И главное сделано: симпатии зрителей на стороне Треплева…

Смысловое и эмоциональное состояние двух центральных сцен Аркадиной передано в соответствии с авторским замыслом: сцена с сыном, начинающаяся обоюдной нежностью, когда она перевязывает его голову  после,  к счастью, легкой раны,  и заканчивающейся новой волной  ссоры  с ним, жестоким оскорблением; и сцена с Тригориным,  увлекшимся Ниной, и попросившем у Аркадиной  его отпустить, когда она прибегает ко всем женским уловкам,  с холодным  расчетом, со знанием, как им управлять, чтобы этого не произошло… Так, что реплика: "Теперь он мой"  оглашена  успокоенно.

И все-же в воздухе недостало звука "лопнувшей струны". Какой-то общей недосказанности… Ведь Константин Гаврилович уже сделал попытку стреляться, уже зависло что-то тяжело-безнадежное… Режиссер внимательно читает пьесу, идет по пути реализма, и включает в звуковой фонкак иллюстрацию слов "За рекой поют" необязательные хоровые песни  как, например, "Из-за острова  на стрежень"… В качестве ла рюсс  для американцев может это обозначение  адресует к быту русской деревни. Но быт русской деревни в "Чайке" не был выведен вовсе. Чехов - не писал народные сцены как А.Островский.  И это музыкальное подключение воспринимается   как попадание между нот партитуры пьесы… Совсем неуместно в последнем акте за сценой звучание 7-го вальса Шопена, если Константин Гаврилович и играл, то скорее, какой-нибудь не столь популярный меланхолический вальс… Так действие спектакля балансирует на  эпизодах, выстраивающихся чисто, и помехах…

"Пять пудов любви" по определению самого автора  в  этой пьесе.  Безответная любовь Маши к Треплеву, обидная любовь Шамраевой к  доктору Дорну… Если чувства не прожиты и не переданы актерами, не останется  многослойной печали, окутывающей всю пьесу… Но Маша слишком прозаична, а Полина Андреевна(Нэнси И.Кэролл) исключительно не женственна,   это какая-то засушенная, хотя и с прямой спиной  старая английская дева по облику…Цветы  можно рвать в обиде, будучи преданной, брошенной,  в слезах… И такое состояние обиженной женщины  можно понять. Полина Андреевна, ревниво попросив Дорна отдать ей цветы, которые собирала Нина, разрывает их с карикатурной злостью… Видя такой побудительный момент, жалеть ее нет оснований… 

Зато исполнена  правдивости сцена Нины и Тригорина, та самая, в которой она дарит ему на память при расставании медальон  с  тайным признанием в любви. И пылкое чувство Нины Оден Торнтон передает так, как, наверное, это может быть дано только в юности и с последним отчаянием. И Тригорин  (Тед Коч)  предстает тоже захваченным настоящим ответным порывом, он не позирует,  не купается в своем успехе, он также устремлен к Нине.И в нем присутствует несомненное обаяние, что воплощает актер. Но его герой  не знает еще, что Аркадина  его не выпустит,  и он сам не вырвется… Нет сомнения, состояние высокой эмоциональной   напряженности  передалось и залу…

 В пьесе "Чайка" автор не отказывает в таланте и Тригорину- опытному беллетристу, проигрывающему лишь при сопоставлении с оригинальным и смелым талантом Треплева. По сути талантливы здесь все, за исключением Шамраева, и за эту великую привилегию неординарности платят высокую цену. Таланту сопутствует эгоизм? Чтобы выразить себя, нужно суметь отгородиться от всех, включая самых близких и любимых?   Не пощадить ни их чувства, ни саму жизнь?          

Оформление спектакля, мебель,  обстановка барского дворянского дома обозначены художником Ралфом Фуниселло в спокойной бытовой добротной манере. Вот комната, вот шкаф, вот стулья, весьма обветшалые и явно из запасников театра, ничего не напоминает мебель красного дерева, непременнную в русских усадьбах… Но замены производятся ловко, шкаф отодвигают и выносят, на  месте  опустевшей стены водружают бра, вот и гостиная заменена на кабинет Треплева…

Заметьте, неведомо по какому совпадению, обычно на сцене к  последнему акту кабинет Треплева  помещается справа, а комната, где играют в лото вновь приехавшие в имение Аркадина,  Тригорин и остальные,  слева.  В этой постановке противоположное расположение. Но оно позволяет поначалу видеть длинную застекленную веранду, к которой подходит и не сразу решается постучать Нина.  Многое пережившая за два года Нина(напоминаю о времени между третьим и четвертым актом), потерявшая и любовь к Тригорину, и ребенка, и обретшая веру в свое дарование актрисы, она  нуждается в поддержке Треплева,  но ему необходима душевная помощь более всех, а  получить ее неоткуда… Он, переступив гордость,  еще не так давно просил мать помочь деньгами Сорину-  ее родному брату, чтобы тот не тосковал круглый год в глуши…  Сорин, стесняясь унижения, обращался к сестре с просьбой за племянника, ее сына, чтобы дала немного денег, тогда он смог немного вырваться из монотонной жизни бедняка…. Каждый просил не за себя. Но нет, актрисе нужны деньги на туалеты, она не банкирша…

Когда раздается  выстрел Треплева, свет  прожектора выхватывает из группы за столом играющих в лото только лицо Аркадиной, красивое, спокойное лицо  виновницы смерти своего сына. И это решение финала  представляется найденным режиссером достаточно  убедительно. В конце концов, можно быть благодарными театру даже за проблески  чувств в постановке пьесы, которая так трудно дается в постижении и поныне.

_________________________
На фото: Сцена из спектакля по пьесе А.П. Чехова "Чайка". Оден Торнтон в роли Нины Заречной и Морган Ритчи в роли Треплева.

/Рhoto: T. Charles Erickson/