ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

О НОВОМ АВТОРЕ "КРУГОЗОРА"

Евгений Татарский родился в 1985 году, в Ялте, АР Крым, УССР, в семье врачей. Окончил школу в городе Алупка Ялтинского горсовета в 2002 году с отличием; Крымский Государственный Медицинский Университет (г. Симферополь) в 2008 году по специальности "лечебное дело"; Украинскую Военно-Медицинскую Академию (г. Киев) в 2011 году по специальности "хирургия". Служил в рядах вооруженных сил Украины (г. Киев, г. Кривой Рог). Уволился в запас. Сейчас работает хирургом в Киеве. Женат, есть дочь.

 

БОЖИЙ ДАР

  "Как хорошо, уютно, - ребенок прищурил глазки от удовольствия. - Мама. Моя мама."

  Да и что может быть плохого в его-то положении? Мама рядом. Близко-близко, ближе не бывает.

  Он почесал носик. Маленькая ручка неуклюже скользнула вниз и ее пальчики встретились с плотным жгутом, который начинался от его животика и уходил куда-то в темноту.

  "Так тихо, спокойно". Только что-то стучит. Негромко. И постоянно. Все время. Сколько он себя помнит стучит. Где-то совсем рядом, буквально над ухом. То сильнее, то слабее, но стучит все время. Вот сейчас, например, сильнее. И быстрее.

  "Наверное, мама чем-то расстроена. Или взволнована. Или... Нет, ей не хорошо. Ей плохо. Ее что-то расстраивает, это точно."

  И тут снова это произошло. Его безмятежность и покой вновь нарушило это непонятное - и очень неприятное - ощущение. Ребенок нахмурил лобик и закрыл личико ручками.

  "Как неприятно! Как плохо! Мама, что с тобой? Что с нами?"

  Это происходило уже третий раз. Первый раз был давно. И после этого мама долго переживала. И громко с кем-то разговаривала. Кажется, с папой. И папа сердился, очень громко говорил и сердился. Мама тоже сердилась и плакала. Точно плакала, очень долго.

  Второй раз был совсем недавно. И вот снова.

  Это не был свет. Вокруг было темно, как и всегда. И он ничего не слышал. Ничего, кроме приглушенных голосов.

  "Мама с кем-то разговаривает. Интересно с кем? Может быть снова с папой? С моим папой."

  Ему было очень неприятно. Как будто на него смотрят, его разглядывают, его оценивают и обсуждают. Внезапно все прекратилось. Вернулось спокойствие и чувство защищенности.

  Теперь голоса стали слышны лучше. Нет, мама разговаривала не с папой. Второй голос, еще более тихий, чем мамин, и какой-то далекий, тоже принадлежал женщине.

  "Наверное, мама пришла к доктору. Да, точно, к доктору. Так она называет эту женщину. И еще этим словом. Гинеколог."

  Почему-то ему стало жаль, что мама говорит не с папой. И он стал вспоминать папин голос. Но никак не мог его вспомнить. Вот странно! Мамин голос он слышит очень часто. Даже узнает голос этой женщины гинеколога. А вот папин вспомнить не может.

  Он попытался вспомнить, когда слышал его в последний раз. И с удивлением понял, что тогда, когда мама долго плакала и постоянно говорила одно и то же слово.

  "УЗИ".

  Да, именно этим словом она называет это странное и неприятное чувство, когда как будто на тебя кто-то смотрит. "УЗИ". И после первого "УЗИ" папа больше с мамой не разговаривал. И с тех пор мама часто плачет.

  Плохо, когда мама расстроена. И, что тяжелее всего, он не знает, как ей помочь. Хочет помочь, но не знает как. Если бы он знал как... Эх, если бы он знал как, он бы помог маме и она больше не плакала. Никогда бы не плакала.

  Он подумал, что однажды станет таким же как и мама с папой. Он сможет с ними поговорить. Сможет спросить, что их расстраивает, сможет помочь.

  Да, он будет помогать им. Всегда-всегда.

  Голоса стали громче. И теперь они звучали как будто мама с гинекологом находились в маленькой комнате. Очень маленькой, как та комната, где мама все время плачет. Кажется, ее называют словом "ванная".

  Голос гинеколога зазвучал совсем близко. Даже ближе, чем мамин. Странно.

  Мама очень переживает. "Что же ее так обижает? Что не дает покоя?"

  И тут возникло новое неприятное чувство. Как будто кто-то пробирается к нему. Уже не просто смотрит, а пытается добраться до него. Очень неприятно!

  "И почему мама разрешает делать такое?" Ведь очень неприятно. И почему-то страшно. Как будто вот-вот может случиться что-то плохое. Что-то непоправимое.

  Он попробовал отогнать от себя эти мысли. В самом деле, что может случиться с ним, пока мама так близко? Нет, мама не даст его в обиду. Она не позволит, чтобы ему причинили вред. На то она и мама! Родная.

  Голос гинеколога становился слышен все громче. Как будто бы перегородка, которая из разделяет, постепенно истончалась, как будто бы открывалось какое-то отверстие, через которое лучше было слышно...

  И тут в его тихий и темный мир ворвался свет. Он закрыл глазки ладошками и крепче сжался в комочек. Свет шел с той же стороны, откуда и голос гинеколога.

  Громкий голос. Неприятный. Этот голос говорил новые непонятные слова. "Обезболивание". "Матка". "Шейка". "Плод". "Аборт".

  "Аборт". А вот это слово он уже слышал. От папы. Еще тогда, после первого "УЗИ". Папа очень хотел чтобы мама сделала этот самый "аборт".

  "Интересно, что это такое? Может быть, мама потому и плакала, что не хотела его делать? Или потому, что папа больше с ней не разговаривал. Или и то и другое вместе".

  Теперь он точно вспомнил, как все было. Папа громко кричал, чтобы мама сделала "аборт", а мама плакала и говорила, что не хочет.

  И после этого он папин голос больше не слышал.

  "Наверное, мама все-таки решила послушаться папу и сделать аборт. И теперь папа снова будет с ней разговаривать".

  Раздался приятный звук. Он уже знал, что это у мамы зазвонил телефон. Когда она по нему разговаривает, тоже неприятно, хотя и не так сильно, как во время УЗИ.

- Алло, - отраженный от кафельных стен мамин голос был слышен очень хорошо, - я уже...

  Он улыбнулся. Мамин голос. Такой приятный. Родной.

- Зачем тебе здесь телефон? - в голосе гинеколога слышалось удивление - Убери! Совсем сдурела...

- ...Как?! - мама закричала так громко и неожиданно, что он еще сильнее сжался в комочек. - Не может быть! Не может! Ты... ты...

  Мама снова заплакала. Очень сильно.

- Так, убрала телефон и...

- Да замолчи ты... - мама судорожно всхлипывала.

  Он почувствовал легкую тряску.

- Ты куда? Я не по...

- Все... все... не... - мама заходилась в рыданиях.

- Так мы будем делать или...

- Нет. Нет! Не будем! Вот я... вот я дура. Из-за такого... такого... урода. Морального урода... Ведь он сказал... Он обещал... Если я... То он...

- Что? Что случилось? - гинеколог явно была рассержана и удивлена.

- Подруга позвонила... - всхлипывала мама - ... сказала... сказала...

- Ну?

- ...сказала, видела его с другой. Сегодня. Только что!

  Последнее слово мама прокричала так громко, что он испуганно зажмурил глазки. "Маме плохо. Как ей помочь?"

- ... а я чуть было... я... чуть не убила... своего... своего ребенка... Какая я дура! Ради кого?! Ради... Какая я...

  Он снова почесал носик. Потер маленькими ручками глазки и подумал о том, как будет хорошо, когда он станет таким же как мама и эта женщина гинеколог. Тогда он тоже сможет поговорить с мамой. Сможет ей помочь, чтобы она не плакала. И тогда мама больше никогда не будет плакать.

СКВОЗЬ ТУННЕЛЬ К СВЕТУ

   Уж не знаю, откуда среди людей взялось поверье, будто в момент умирания и перед рождением виден длинный туннель. Некоторые говорят, что видели его сами, когда балансировали между этой жизнью и чем-то пока что неизвестным. Некоторые (и таких меньшинство) прочитали об этом туннеле в книге учителя Падмасамбхавы, которую он создал еще в VIII веке и запрятал где-то на просторах Тибета, чтобы лишь спустя шесть веков, когда человечество будет готово, она снова была обретена. О книге этой слышал, скорее всего, каждый человек, но вот чтобы взять ее и прочитать самостоятельно, это уже удел избранных. Называется эта книга "Бардо Тхёдол", хотя наибольшую известность получило другое ее название - "Тибетская Книга Мертвых".

   Большинство же обывателей, которые ни книги этой ни читали, ни в состоянии так называемой "клинической смерти" не пребывали, про туннель, ведущий к свету, слышали от точно таких же обывателей, пока что (насколько не совершенна человеческая память!) не умиравших и читающих совсем другие книги. Короче говоря, сплетничают люди про туннель, пересуды ведут, а узнать сами пока что не торопятся. Может, и правильно.

   Но то люди, а вот котенок Санта мог бы вам такого порассказать про туннель, в конце которого виден свет, что мало бы не показалось. Уж кто-кто, а он-то действительно бывал в туннеле, выход из которого равен новому рождению. Но он, хотя и котенок что надо, все же неграмотный, и мемуары писать наотрез отказался. Поэтому позволю себе сделать это за него...

   Был уже вечер, когда в дверь кто-то поскребся. Хозяйка, внушительных размеров баба, Никоблаенко Наталья Валерьяновна, медицинская чиновница мелкого пошиба, нехотя поднялась из кресла и поплелась открывать. Кошки не было дома уже одиннадцать дней и она искренне за нее переживала. Никогда раньше это животное, которому дали крышу над головой и миску с молоком, не уходило так надолго. Максимум на день-два, и то весной, когда гормоны бурлят не только у орущих под окном котов, но и у кошечек, которым они поют эти "серенады". А тут такой загул - одиннадцать дней. Непорядок. Да еще в ее-то положении.

   Предчувствуя неладное, Наталья Валерьяновна добралась, наконец, до двери и щелкнула щеколдой. В ответ на этот звук кошечка за дверью радостно мяукнула и принялась мурчать.

- Где ты пропадала, моя... вот сволочь! - поздоровалась хозяйка с трущейся об ее широкие лодыжки кошкой. - Привела...

   Вслед за мурлычущей кошкой через порог начали перелезать четверо котят. Они еще плохо держались на своих мохнатых лапках, шатались, и их то и дело заносило в сторону. Но порожек они все же форсировали и прямо тут же, в коридоре начали тыкаться мордочками маме-кошке в брюхо, ища клапан с молоком. Только один из них, самый слабый и поэтому застрявший на пороге, все никак не мог дотянуться до их передвижной биокухни. И, хотя его передние лапки уже свисали внутрь квартиры, животиком он лежал на пороге, а задние все никак не мог подтянуть к животу, они то и дело соскальзывали и снова оказывались на цементном полу общего коридора.

   Наталья Валерьяновна с омерзением посмотрела на этого доходягу. В ее памяти почему-то всплыл факт из биографии последнего императора Российской Империи Николая II, о котором она совсем недавно читала. В детстве будущий император, прозванный современниками Кровавым, как-то с наслаждением прищемил в дверях беременную кошку и с интересом наблюдал, что из нее "полезет" по одну и по другую сторону от дверей. Отогнав от себя эту грязную мысль, она ногой подпихнула мохнатого малыша под хвост и тот, не удержав равновесия, кубарем полетел вперед. Но тут же вскочил и, нисколько не обидевшись на столь низкий прием, тоже уткнулся носом маме-кошке в грудь.

- Вот же черти, - растерянно пробормотала Наталья Валерьяновна и захлопнула дверь. - Вот проклятое животное, привела, значит, знакомиться, да?

   Кошка, до этого момента усиленно вылизывавшая одного из своих котят, подняла на нее  взгляд и победно сказала: "Мяу". Вернее, это Наталье Валерьяновна показалось, что та сказала это победно, а что там на самом деле происходило в сознании мохнатого млекопитающего, так и осталось загадкой истории. Вполне возможно, она действительно считала себя в этот момент победителем над своей хозяйкой. Ведь оба предыдущих раза, когда она, послушав песни мартовских котов, шла к ним на свидание и после этого возвращалась с зародышами котят в брюхе, для продолжения рода это оказывалось совсем неэффективно, если не сказать печально.

   Оба раза ее хозяйка, даром что главный врач маленькой больницы в маленьком курортном городке, всех ее котят топила в ванной. Причем, делала это по всем правилам, как учили. Кошка еще только родила, только-только начинает вылизывать своих детишек, Наталья Валерьяновна уже набирает ванную. Когда вода поднимается сантиметров на пятнадцать (а много ли слепым котятам нужно?), она перекрывает воду и идет к коробке, где ее кошка только что имела несчастье окотиться. Далее все просто. Кошку нужно вынуть из коробки с котятами и посадить перед миской с молоком. И, пока та благодарно мурчит, восстанавливая энергетические и белковые потери лаканием из миски, всех котят нужно сложить в полиэтиленовый пакет из супермаркета, положить туда пыльную гантель для занятий фитнесом, завязать и положить в ванную. В первый раз она, правда, не положила, а бросила такой пакет, но когда гантель грохнулась об эмалированное дно ванной, поняла, что котята чуть было не стали виновниками порчи ее имущества, и во-второй раз таких ошибок уже не совершала, а опустила пакет медленно. Котята, конечно, звали маму, пищали, но они были еще слишком маленькими, чтобы делать это громко и кошка, не слыша этого зова, продолжала устало пить молочко...

   Вот поэтому Наталье Валерьяновна и показалось, что в этот, третий раз, кошка смотрит на нее как на проигравшую в этом марафоне жизни и смерти. На этот раз наученная горьким опытом кошка, почувствовав приближение родов, ушла из злополучной квартиры подальше и, прячась в каком-то укромном месте, питаясь время от времени попадающимися ящерицами и пауками, родила и поставила на лапки свое потомство. И уже полноценными, пусть и маленькими, кошками и котами, привела их в квартиру своей хозяйки.

- Ну уж нет, - покачала головой Наталья Валерьяновна, равнодушно глядя на то, как кошка кормит своих котят, - Будешь ты мне еще указывать...

   И, не теряя времени, пока котята заняты высасыванием молока из кошки (эх, если бы они знали, что видят сейчас свою маму в последний раз...), отправилась прямиком в ванную комнату. Она щелкнула выключателем и над местом предстоящей казни зажглась энергосберегающая лампочка. Далее Наталья Валерьяновна подстелила коврик, опустилась на него на колени, несколько секунд пошарила на полу под ванной, нашла там резиновую затычку и, перегнувшись через край белоснежного эшафота, вставила ее на место. Пробка была пыльной, с несколькими прилипшими к ней кошачьими волосками. В последний раз ее использовали примерно год тому назад при аналогичных обстоятельствах.

   Открыв кран, она принялась наблюдать как пенящийся слой воды сначала полз по дну от одного закругленного края ванной к другому, затем как увеличивается толща воды, которая должна стать упокойной колыбелью для котят. В этот раз она сделала скидку на  возраст объектов и набрала сантиметров двадцать, не меньше. Перекрыв кран, она вышла из помывочно-душегубительной комнаты, выложенной кафелем нежно голубого цвета и, не забыв выключить за собой свет, чтобы даром не горел, пошла на кухню. Там из шкафчика достала большой пакет с пакетами и принялась в нем копаться, выискивая подходящий. Среднего размера, лучше с дыркой, который не жалко выбросить. Ведь утопить это только пол дела, потом нужно будет еще отнести их в мусорный бак, но это уже поздним вечером, вместе с остальным накопившимся за день мусором.

   Выбрав тару, она достала из-за комода одну из своих гантелей и, уложив ее на дно пакета, наконец, вернулась к кошке. Молодая мама, не замечая  всех этих приготовлений, лежала на боку, предоставив возможность котятам есть сколько они хотят.

     На этот раз уже не церемонясь, Наталья Валерьяновна перегрузила всех четверых котят с  пола в пакет и, на ходу завязывая полиэтиленовые ручки тугим узлом, понесла копошащихся молокососов в ванную комнату. Кошка подняла голову и еще не вполне понимая, что происходит, следила за тем, как уносят от нее ее детенышей. Она не отвела взгляда до тех пор, пока хозяйка не закрыла за собой дверь ванной комнаты.

   Но на этот раз превратить живых котят в мокрые трупики со слипшейся шерстью и прикушенными в предсмертных судорогах язычками было уже не так просто. Как только Наталья Валерьяновна опустила своих жертв на дно ванной, они вместо того, чтобы тихонечко захлебнуться, вдруг начали все дружно орать. Да так громко, что Наталья Валерьяновна даже вздрогнула и отшатнулась от пакета, в который медленно начала набираться вода.

   Четверо маленьких котят, на пороге своей смерти решили бороться до последнего "мяу" и, не щадя своих глоток и репутации главного врача больницы, звали на помощь. Наталья Валерьяновна даже вспотела от такой неожиданной подлости со стороны котят и, чтобы хоть как-то заглушить их вопли, открыла оба крана в ванной и даже включила фен. Но четверо котят перекрикивали и это, возвещая всему многоквартирному дому, что их, мол, топят. Причем, не где-нибудь, а именно в такой-то квартире на таком-то этаже, благо межквартирные перегородки были тонкими и все звуки (будь то ругань соседей или игра пятнадцатилетнего рокера на электрогитаре) быстро становились достоянием общественности.

   И, хотя много про Наталью Валерьяновну ходило всяких мерзопакостных разговоров и очень мало кто ее уважал, а не любил так вообще никто в этом маленьком городе, но жестокого обращения с животными за ней пока что не замечалось. Поэтом, чтобы сохранить свое лицо, она решила ускорить процесс затопления пакета с горлопанами. Подойдя к ванной, она перевесилась через край и рукой запихнула пакет под воду. Ор тут же стих, но не успела она обрадоваться своей смекалистости, как кто-то из котят вцепился когтями прямо в ее пухлые пальцы и так рванул (все-таки плохо им было там, под водой, хоть она этого и старалась не замечать), что чуть не вырвал кусок жировой клетчатки из указательного пальца. Вскрикнув от боли, Наталья Валерьяновна отпрыгнула, прямо-таки отлетела по воздуху, аки молодая девица, и, снеся мыльницу вместе со стаканчиком для зубной щетки, приложилась спиной и плавно перетекающим через шею затылком, о лакированную дубовую дверь. А котята там временем, вновь всплыв на поверхность, неистово орудовали не только глотками, но и когтями, превращая пакет из супермаркета сначала в рваный пакет из супермаркета, а затем в лохмотья.

   Что бы там ни говорили, о том, что кошки боятся воды, смерти они боятся все же сильнее, поэтому вскоре все четверо недотопков уже барахтались в ванной, а чуть было ни ставший их саваном изодранный в клочья пакет лежал на дне. Наталья же Валерьяновна, скрипя белоснежными зубами от боли и обиды на все еще дико орущую мелюзгу, наспех обмотала себе палец гигиенической салфеткой, и уже понимая, что репутацию кошатницы она тоже безвозвратно потеряла, одного за другим повытаскивала крикунов из воды. Те тут же замолчали и принялись облизываться.

   И тут она почувствовала, как в дверь за ее спиной с невероятной силой обоими лапами ударила кошка. Только сейчас Наталья Валерьяновна поняла, что все это время молодая мама как одержимая расцарапывает дверь снаружи и орет ничуть не тише, чем котята.

   Но сейчас на пути Натальи Валерьяновны лучше было не становиться. Рывком распахнув дверь, она изо всех сил пнула кошку, отчего та, тихо булькнув, отлетела на пол метра в сторону, а слетевший с ноги тапок, описав в воздухе дугу, прилетел влажной подошвой прямо главному врачу в лицо.

   Чуть не воя от обиды, чиновница стерла с лица след от тапка и тут заметила, что между ее ног уже пробираются на свободу котята из ванной. Вскипев от злости, она схватила одного из них за шкирку и в слепой ярости не глядя швырнула в сторону. Тот пролетел около полутора метров и, шлепнувшись о дверь туалета, сполз на пол. Около секунды он не мог сориентироваться, затем все же поднялся на лапки, но сразу же снова сел и тихо заплакал. Тихо-тихо замяукал так, что даже Наталья Валерьевна вздрогнула. И посмотрела в его сторону. И вот тут ей в голову пришла неожиданная идея.

   Ну конечно же! Туалет! Это как раз то, что ей сейчас нужно! Быстро собрав всех четверых котят и крепко стиснув их в ладонях, она зашла в туалет и подняла крышку унитаза. В стоячей воде отразилось ее широкое лицо и четыре мохнатые мордочки. В следующую секунду все четверо полетели в ненасытное жерло белоснежного унитаза, по дну которого, все же, пролегла ниточка въедливой ржавчины.

   Оказавшись в новой обстановке, котята, один из которых все еще не отошел от контузии об дверь, на мгновение растерялись и успели лишь поднять свои мордашки вверх, чтобы посмотреть в лицо женщины, так низко с ними обошедшейся. Но тут Наталья Валерьяновна захлопнула крышку и, на всякий случай придавив ее своим внушительных размеров коленом, спустила воду. В крышку снизу что-то ударило, кто-то взвизгнул, что-то бултыхнулось и все потонуло в бурлящем потоке, изливающемся водопадиком из бачка.

   Но какого же было ее удивление, когда, подняв крышку, она увидела всех четверых малышей вместе, снова дико орущих и сучащих лапками по гладким краям вместительной внутренней части унитаза. По всей видимости, мохнатая малышня, прижавшись друг к другу, образовала пробку, по размерам намного большую, чем могло принять в себя ненасытное жерло, поэтому и выдержала стремительный натиск проточной воды.

   Это было уже через чур. Твердо решив довести начатое дело до конца, Наталья Валерьяновна вынула троих из котят и, опустив крышку, вновь спустила воду. На этот раз, оставшегося в одиночестве котенка утянула с собой волна сдобренной освежителем воздуха сточной воды. Подняв крышку, она удостоверилась в том, что ее задумка все же осуществима и, подзадоренная этим успехом, швырнула внутрь второго котенка...

   Маленькие временные трудности возникли лишь с третьим из них, который настолько яростно пытался остаться живым, что Наталье Валерьяновне удалось его смыть только с третьего раза. Четвертый, тот самый маленький, который и через порог-то толком перебраться не мог, смылся из ее квартиры последним. С первого раза.

   И вот тогда в ее квартире наступила долгожданная тишина. Тяжелая, вязкая, гнетущая тишина. Никто больше не орал, не мяукал и даже кошка больше не скреблась в двери. Наталья Валерьяновна осталась одна.

   За многие годы она привыкла к одиночеству. Она давно уже смирилась с тем, что теперь так будет, скорее всего, до самого конца. Единственным утешением, уже который год немного сглаживавшим длинные одинокие вечера в четырех стенах, была ее кошка. Но сейчас, впервые в жизни, Наталья Валерьяновна не знала, как она сможет посмотреть своей сожительнице в глаза. За свою сорокашестилетнюю жизнь, за все эти долгие годы, пока она всеми правдами и неправдами шла к своей заветной цели - стать главным врачом хотя бы небольшой больницы - и тем более после того, как это, наконец, случилось и она начала наводить свои порядки и диктовать свою волю своим же коллегам, Наталье Валерьяновне никогда еще не было настолько стыдно, как сейчас.

   Она села на крышку унитаза, ставшего орудием убийства и молчаливым свидетелем ее подлости и тяжело опустила голову на руки. Она чувствовала себя ничтожеством.

   А котенок, которого она смыла в канализацию последним, в это время несся в трубе...

   Доподлинно неизвестно, что именно повлияло на его судьбу. Возможно, он попал в воздушный карман. Может быть, у кого-то в доме было в это время несварение желудка. А может быть, две его сестренки и братик, снова соединившись в зловонных недрах канализации, перекрыли для него выход из разветвленной системы труб многоквартирного дома. Но все же очень хочется верить, что та причина, по которой он единственный из всех остался жив, далека от всех этих материальных и жутковатых предположений.

   …ему было нечем дышать, вокруг было темно и не было конца этому мрачному туннелю, через который его толкала неизвестная ему сила. Но вдруг, когда он уже чувствовал, что вот-вот потеряет сознание и жизнь оставит его, впереди забрезжил свет...

   Через мгновение он вынырнул из этого туннеля в новом, совершенно незнакомом ему месте. Место это, правда, очень было похоже на то, где он видел свою семью в последний раз. Он все еще был в воде, зато здесь можно было дышать, и чуть живой котенок изо всех сил хватал живительный воздух своим маленьким, привыкшим к материнскому молоку ротиком.

   Он был жив. Но теперь он был один. Никого из тех, кого он знал по ту сторону туннеля рядом не было. Тяжело дыша, он какое-то время ждал, не выскочит ли из туннеля еще кто-нибудь из его семьи, но никто так и не появился. Всех поглотила и выплюнула где-то далеко от него эта непонятная система туннелей, где он только что плыл то прямо, то вертикально вниз, то снова прямо...

   И тогда из его горла вырвался крик! Это был крик отчаяния, обиды и одиночества...

   Дверь туалета открылась и на пороге застыла маленькая девочка, за спиной которой тут же встала ее мама.

- Это еще что такое? - воскликнула мама, глядя на то, как в их унитазе ползает маленький котенок. - Откуда он тут взялся?

- Котенок! - радостно закричала девочка и, пока мама не успела сказать что-нибудь еще, схватила малыша и прижала к себе...

   Котенка, так неожиданно всплывшего у них в туалете, приютила эта семья. Его даже не пытались кому-нибудь отдать на дачу, а сразу оставили жить у себя в квартире. Единственного домашнего питомца, его кормили так, что очень скоро маленький, еле живой после всего, что с ним произошло, доходяга превратился в холеное пушистое украшение дивана в гостиной. Назвали его Санта.

   Кстати сказать, кличка эта, вопреки первому объяснению, которое приходит на ум, когда ее слышишь, никакого отношения к святости не имеет. Так что не нужно искать здесь никаких аллюзий на новозаветную мифологию. Ни какой связи с явлениями на поверхности воды и спасением божьих тварей эта кличка не имеет. А назвали его так потому, что после своего эффектного появления из системы канализации, больше всего котенку подошла (по мнению главы семейства) кличка Сантехник. Какое-то время его так и звали, но затем для удобства сократили до Сантеха, а потом и до Санты.

ЖИВОЙ

     Он прислонился лбом к холодной, облицованной кафелем, стене. Ощущение было такое, что последние силы вот-вот покинут его и тогда он рухнет прямо на грязный пол. Руки дрожали, ноги еле-еле выдерживали вес его тела, в ушах шумело, в висках пульсировало, перед глазами плыли темные круги.

     "Неужели... неужели, это правда... как же так?.. ну, как же так?..".

     Кафель приятно холодил кожу, но это не помогало. Он тяжело вздохнул и потер себе виски. Это тоже не помогло. Тогда он подошел к раковине и открыл холодную воду. Вода была мутной, грязно-белого цвета, но это его не остановило. Какая теперь разница, что за водой он умывается, и что делает он это в туалете городской больницы? От обычной брезгливости сейчас не осталось и следа. Сложив подрагивающие ладони вместе, он набрал в них этой мутной воды и одним махом влепил себе в лицо. Затем еще раз, затем еще.

     Мысли мало-помалу переставали бегать по кругу и начинали приобретать привычный, линейный путь. Перед его внутренним взором вновь возникло лицо врача. Затем тускло светящийся экран проектора, на котором доктора смотрят рентгеновские снимки. Почти весь экран закрывал огромный темный лист, с расположенными на нем в несколько рядов белыми четкими снимками его черепа...

- Вот здесь. Видите? - без намека на хоть какие-нибудь эмоции спросил врач и ткнул колпачком своей авторучки в темное пятно на одном из изображений. - И вот здесь. И здесь. - Он поочередно указывал на снимки в верхнем ряду. - Самое широкое ее место. Видимо, отсюда она и растет. Мне очень жаль.

- И... что, ничего уже нельзя сделать? - он не узнал своего голоса.

- Боюсь, что нет. Вы же видите, - доктор небрежным движением обвел контуры опухоли на одном из снимков, - какая она уже большая. Вот если бы раньше...

     "Если бы раньше...", - он вновь набрал полные ладони холодной воды и окунул в них лицо, - "...если бы я согласился на обследование раньше..."

     Головные боли периодически мучили его уже довольно долгое время. Но в последние месяцы они стали сильнее и появляются теперь намного чаще, порой продолжаясь по нескольку дней подряд. Для того чтобы эту боль заглушить, приходится глотать обезболивающие, а иначе они не проходят. Некоторым при головной боли помогает сон, некоторым расширяющий сосуды алкоголь, а ему вот только обезболивающие препараты.

     Но боль это, в конце концов, всего лишь следствие. И раз она есть, значит, есть и вызывающая ее причина. Долгое время он считал, что причина эта не что иное, как банальное недосыпание. Ведь на выходных, когда не нужно вставать чуть свет по будильнику, головные боли бывают намного реже.

   И еще - если понервничать немного, или, например, поносить ребенка на шее, когда голова, хочешь - не хочешь, наклонена вперед и шея из-за этого принимает неудобное положение... да, все это, вне всяких сомнений, вызывает головную боль, но...

     Но ведь частенько бывает, что никаких явных причин нет, а голова все равно раскалывается...

     "Нужно было раньше обследоваться. Ведь говорили же мне..."

     Да, говорили. Вернее, советовали. И жена, и брат. Даже настаивали, чтобы сходил проверился, мало ли что... И вот на тебе - неоперабельная опухоль. Спасибо доктору, не стал темнить и все честно сказал. Хотя, конечно, что ему еще оставалось, если на МРТ и так все прекрасно видно? И края у опухоли нечеткие, значит, злокачественная и продолжает расти... Вот же проклятье!

     Внезапно его мысли обратились к жене, и его словно окатило кипятком. Жена! Дети! Боже! Как же они!

     Руки затряслись сильнее, и ему пришлось вновь умыться холодной водой, чтобы хоть немного прийти в себя. Жена ждала его внизу, на первом этаже больницы. Она еще ничего не знала...

     При этой мысли его сердце так болезненно сжалось, что он зажмурился. Жена... Любимая жена... Она ждет его... И сегодня она его еще увидит... И завтра еще тоже...

     Сколько ему еще осталось? Месяц? Два месяца? Доктор сказал, что не больше. А скоро, наверное, начнутся боли. Вернее, они и так уже есть, причем, довольно давно, но, возможно, они станут сильнее... Хотя, доктор об этом ничего не говорил. Может быть, не хотел лишний раз пугать, а может, решил, что он и так все понимает...

     Жена... она ведь еще так молода. А дети... Кто позаботится о его детях? Старший брат, разве что, он-то уж точно их не оставит. А что с ними будет, когда они узнают, что он смертельно болен?

     От его глаз отделились соленые капельки слез и тут же растворились в мутной пресной воде. Как же его семье жить без него?.. Как они это вынесут?

     Неожиданно в его душе поднялась волна злости. Все это было несправедливо. Чертовски несправедливо! Он еще так молод, ему еще так многое нужно сделать в жизни... А теперь он приговорен к скорой смерти. Такой уже скорой...

     "Может, выброситься из окна? Прямо сейчас. Зачем ждать.… Один миг… и все!", - мелькнула мысль, но он тут же представил себе, как его жена, сидящая сейчас на первом этаже, видит, как он падает, как он разбивается об асфальт... она еще не знает, что это ее муж... Как она вместе с десятком других любопытных подходит ближе, как в окровавленном теле узнает его... Сердце вновь больно кольнуло, и все сознание заполнил образ жены...

     Нет! Он не имеет права причинять ей такую боль. Не имеет права и не сделает этого! Достаточно того, что она и так скоро станет вдовой… Он… оставит ее… вдовой…

     Он глухо застонал и, что было силы, сжал кулаки. Нет! Он должен... он просто обязан сделать для нее все... все, что еще только сможет сделать. Все, что только успеет…. И для детей тоже. Для детей, наверное, даже в первую очередь...

     И еще. Нельзя, чтобы она узнала... ни в коем случае нельзя, чтобы она хоть как-то догадалась о том, то жить ему осталось так мало. Пусть эти недели, последние недели их совместной жизни, пройдут для нее светло и радостно...

     "Стоп!" - вдруг сказал он сам себе. - "Что это я? Что еще за "пройдут"? Почему я уже думаю о конце? Ведь еще не конец! Нет. Я ведь еще жив. И у меня есть несколько недель, а это уйма времени. И я только в начале этого пути. В самом его начале! Все, что было раньше, все эти годы, теперь не имеет значения. Все это в прошлом. Теперь остались только эти несколько недель. И они еще впереди. Все они еще впереди!"

***

- Ну как? Что там, на МРТ? - жена поднялась ему навстречу.

- Все нормально, - отмахнулся он. - Мозг в черепной коробке обнаружили.

Жена искренне улыбнулась.

- Ну, раз шутишь, значит все действительно хорошо.

- Почему это я шучу? - вскинул он брови. - Не шучу я. Честное слово, нашли у меня мозг. И на нем извилины. Знаешь, как много? 

- Да ладно тебе, - она вновь улыбнулась и закинула свою сумочку на плечо, - поехали домой. Ужинать пора.

     Выходя из больницы, он вдруг взял жену за руку, как делал когда-то, в студенческие годы, когда она не была еще его женой. Их пальцы переплелись.

- Чего это ты? - удивилась она.

- Да что-то захотелось, - ответил он. - И почему мы с тобой теперь так не гуляем? Ведь раньше только за руку и ходили. Помнишь?

     Вместо ответа она прильнула к нему и теранулась щекой о его плечо. Этот жест, это проявление нежности, он хорошо знал еще с тех давних пор, когда они только начинали строить свои отношения. Дело в том, то она была почти на голову ниже, чем он, поэтому, чтобы его поцеловать, ей приходилось становиться на цыпочки или же пригибать его голову к себе, что на ходу было делать крайне неудобно. Отсюда и этот жест - потереться щекой о его плечо вместо поцелуя.

     В порыве нахлынувших на него чувств он поднес ее руку к своим губам и поцеловал.

- Да что это с тобой сегодня?

- Настроение хорошее, - сказал он и обнял ее за талию. - Я, честно говоря, немного переживал, что там будет на МРТ. А теперь словно груз с плеч свалился.

- Ой, да ладно тебе, - скептически ответила жена. - Переживал он. Если бы твой брат тебя не уговорил, ты бы так и не собрался.

- Наверное.

- Да не наверно, а точно. Не собрался бы.

- Ладно, что теперь гадать собрался - не собрался. Главное, что на МРТ все хорошо.

- Вот именно, - кивнула жена. - Хорошо, что ты все-таки согласился обследоваться. Молодец. По крайней мере, теперь я спокойна.

- Да, - он крепче прижал ее к себе, - хорошо, что я согласился.

***

     Когда жена с дочерью накрыли на стол, и вся семья собралась ужинать, малолетний сынишка взял в руки пульт дистанционного управления телевизором и включил детский канал.

- Выключи, пожалуйста, - попросил глава семейства.

Ребенок недоуменно уставился на него.

- Почему?

- Давай лучше поговорим за столом. Сколько можно себе зрение портить этими... мультиками, - сказал он, и ребенок тут же выключил телевизор.

     Жена с дочерью переглянулись. Что-то было не так. Нет, отец семейства никогда не чурался разговоров с ними, даже наоборот, но включенный телевизор во время еды был такой же обязательной вещью в их доме, как и чай после каждого приема пищи. Никто его при этом толком не смотрел, но он создавал некий фон (немного мешающий застольным разговорам, а то и вовсе заменяющий собою их) и все к этому давно привыкли.

- Расскажите, как у вас сегодня прошел день, - попросил он. - Как дела в детском саду?

     Сынишка принялся увлеченно рассказывать, а он, стараясь наслаждаться каждым кусочком, отправляемым в рот и тщательно пережевываемым, чтобы прочувствовать всю полноту вкусовых ощущений, погрузился в яркий мир детских радостей и забот своих сына с дочерью...

     В этот вечер он сдержал свое давнее обещание и сделал вместе с детьми сразу двух воздушных змеев, которых положили в прихожей, чтобы не забыть запустить во время первого же сильного ветра. Починил розетку в ванной, которую "забывал" починить вот уже недели две, и к удивлению и почти что восторгу детей рассказал им сказку перед сном, чего не делал года три, не меньше. Это не был его долг или, скажем, домашняя обязанность, некая повинность, от которой он все эти годы отлынивал, вовсе нет. Обычно сказки рассказывала жена, она их много знала, и у нее это хорошо получалось. Но сейчас он захотел сделать это сам, искренне захотел.

     Ведь сколько ему еще осталось времени быть со своими детьми? Мало, очень мало. Но весь этот период у него еще впереди... Поэтому нельзя терять ни одного вечера, нельзя ничего откладывать "на потом", потому что это самое "потом" для него теперь равнозначно понятию "никогда"...

     Поэтому сейчас! Только сейчас!

***

     Когда дети, наконец, уснули, он по-очереди их поцеловал (сколько еще осталось таких поцелуев?), и со щемящим сердцем вспомнил, как же это приятно целовать своих спящих детей! Сколько же он упустил за последнее время, за все эти годы... Но теперь-то он больше ни за что этого не упустит. Ни разу! Сколько бы ни осталось ему вечеров провести со своими детьми, он проживет их сполна!

     В их спальне свет не горел. Тихонько позвав жену по имени, и не получив ответа, он понял, что она уже уснула. Поколебавшись всего мгновение, он быстро скинул с себя всю одежду и стянул с нее одеяло. Сонная жена что-то пробубнила и принялась шарить рукой по кровати, ища, чем бы накрыться. Но одеяло уже лежало на полу, а обстановка, которая складывалась в кровати, ко сну явно не располагала. Через пару секунд она проснулась окончательно и, мгновенно оценив свои перспективы, недовольным голосом сказала:

- Давай завтра. Я... сплю уже.

     Но мужа это не остановило. Он жил сейчас и понятие завтра (то есть даже не обязательно именно завтра, через сутки, а в смысле "потом") было для него неприемлемо.

- Я не хочу сейчас, - предприняла она последнюю попытку, но было уже поздно. В следующее мгновение муж одним плавным, но настойчивым движением вверг ее в мир сладострастных наслаждений...

***

     Довольная жена повернулась на бок и через минуту уже уснула, а он еще долго лежал на спине, смотрел в темный потолок и размышлял. А подумать было о чем.

     Времени у него крайне мало и успеть сделать за эти оставшиеся дни нужно как можно больше. Потому что больше такой возможности у него не будет никогда. Жить нужно непременно сейчас. Только сейчас. Так что, нужно постараться вместить в этот финальный отрезок все то, что он собирался сделать за всю свою жизнь при условии, что продлилась бы она еще хотя бы несколько десятилетий. Осуществить все свои самые главные планы, самые заветные мечты. Мечты и планы, которые почему-то до сих пор откладываются "на потом"... То есть, имеют все шансы так и остаться неосуществленными. Нельзя этого допустить.

     Ведь жизнь идет... Это не черновой ее вариант, который потом можно будет исправить, вернуться и переделать по-другому, а единственный... и она проходит, утекает именно сейчас...

     Итак, планы. Чего он всегда хотел? О чем мечтал? Что он оставит своей семье? Что останется после него?

     Так... Квартира и кое-какие сбережения у них есть, это уже неплохо. Хотя, конечно, хотелось бы оставить жене и детям как можно больше материальных благ, ведь, как ни крути, в скором времени они лишатся кормильца. Значит, нужно срочно придумать, где взять деньги, да еще так, чтобы потом их не пришлось отдавать. Вопрос не из легких.

     В самом деле, где их взять? Первое, что приходит на ум - заработать. То есть, продолжать ходить на свою малоинтересную работу, как он делал до сегодняшнего дня, проводить там по нескольку часов жизни каждый день, чтобы потом получить причитающиеся ему деньги, большую часть которых он потратит на бытовые нужды. И так до конца... План не плох (это совсем не значит, что он хорош), но согласиться на него может только человек, которому в жизни некуда спешить, у которого не горит земля под ногами, не растет стремительно опухоль в мозгу, и поэтому он может бездарно тратить многие и многие часы своей жизни на ожидание, отбывание и скучную работу... А работа у него действительно далеко не идеал, а если уж совсем честно - дрянь, а не работа. Хотя и платят не так уж и плохо. Но, опять же, это совсем не значит, что платят ему хорошо. Не плохо, терпимо, бывает и хуже... Нет, так не пойдет. На "не совсем" теперь просто не осталось времени, теперь настал период для "как можно лучше".

     И, хотя любой здравомыслящий перфекционист знает, что идеал недостижим, само стремление к этому уже само по себе и является идеалом. Ведь предпоследняя ступенька до идеала, если стремиться именно к ней, тоже недостижима, потому как тогда достигнута будет предпредпоследняя, и так далее. Просто не имеет смысла понижать планку, достижения уменьшаются вместе с ней.

     Так что все, с этого момента с работой, которая является "ничего так себе" покончено. Уже покончено. Завтра же поедет... нет, нельзя терять время, его и так слишком мало осталось... завтра же он позвонит и скажет, чтобы его рассчитали. Возьмет отпуск на две недели (ему положен) и сразу же подаст заявление на увольнение. По факсу, чтобы не ехать на другой конец города. Начальнику это не понравится, такое поведение подчиненного наверняка вызовет у него гнев... но плевать на эмоции начальника. Еще чего не хватало - потратить часть стремительно утекающего времени только лишь на то, чтобы начальник фирмы, в которой он работал, но из которой теперь увольняется, не сердился?! Что еще за глупости! Не в его положении теперь думать о такой мишуре. А сэкономленное время (а это, если вместе с дорогой туда и назад, часа три жизни, а если придется стоять в автомобильных пробках или ждать начальника с совещания, то и еще больше) он потратит с пользой. Или для себя или для семьи. Но никак не иначе. Нет времени на "иначе". Просто нет времени.

     Подумать только, а раньше он ни за что бы так не поступил. Даже мыслей бы не возникло так поступить. А сейчас он абсолютно уверен, что его решение правильное. Видимо, когда понимаешь, что тебе осталось жить совсем чуть-чуть, меняется психология. Сбрасывается шелуха с сознания, в рамках которой жил до этого, и из-под нее пробивается настоящее, живое и страстно желающее жить "Я".

     Именно ЖИТЬ, а не дальше коротать время.

     Вот, если бы он раньше знал, что умрет... сколько он бы успел сделать... сколько бы бездарно убитого времени провел с пользой...

     Так, не теряя времени, дальше... Уволится он, и что потом? Срочный поиск Наилучшей работы. Такой по определению не существует, но ведь всегда есть из чего выбрать.

     Хорошо, но этого все равно мало. Нужен еще доход, помимо работы...

     Поразмышляв на эту тему минут пятнадцать, он решил отложить вопрос срочного поиска наибольшего, из всех возможных для него, дохода на утро, потому как сейчас все равно он вряд ли что придумает, а времени на это потерять можно много.

     Дальше... Мечта. О чем он всегда мечтал? Первое же, что пришло ему на ум - съездить в путешествие на Кубу. Искупаться в заливе Свиней, обязательно покурить гаванскую сигару, выпить черного рома... Почему непременно на Кубу, он и сам не знал, но, тем не менее, хотел именно этого. Всегда хотел там побывать, еще с детства. Возможно, причиной тому была давняя революция, овеянная таким ореолом романтики, как никакая другая до нее или после. Бородатые партизаны, кубинские сигары у костра, чтобы отгонять мошкару, брошенный революционерами вызов ядерной сверхдержаве... Здорово! Да, путешествие на Кубу это как раз то, что нужно, именно туда он и полетит. Вместе с женой и детьми. Отлично!

     Так, что там дальше? Ага...

     Он тяжело вздохнул. Теперь, наверное, самое сложное. И, вместе с тем, чрезвычайно важное! Итак, для начала он должен честно ответить себе на один непростой вопрос. Что останется после него на земле?

     Ответ возник мгновенно - дети. Конечно, дети! Его плоть и кровь...

     Но...

     Он надолго задумался. Конечно, дети это прекрасно, это ни с чем не сравнимо. Но, вместе с тем... нужно что-то еще. Непременно нужно что-то кроме этого. Что-то...

     Какая-то вещь, которую он принес в этот мир. Что-то уникальное, что-то полезное, что-то...  что-то, что оправдывает его жизнь... как человека...

     Что это может быть?

     Так... работа отпадает сразу. Эту работу мог бы делать любой, ну, или почти любой, другой человек. Нет, работа не подходит... Это шелуха. Шелуха ради дохода, ради средств к существованию и ничего более.

     Тогда что же... Что останется после него? Останется... после...

     Этот вопрос вдруг встал перед ним так остро, что далеко отодвинул на задний план все остальные. Что он сможет оставить после себя?..

     Так, зайдем с другой стороны. Что он мог бы оставить? Тут нужен какой-нибудь пример... да, без примера не обойтись.

     Ну, например... например, дом или какое другое здание, но непременно чтобы оно было из камня. Чтобы дольше простояло и люди, уже после его смерти, смотрели на это здание, пользовались бы им... Да, здание бы подошло. Хороший пример, но... ведь он не архитектор. Поэтому это точно не его вариант. Ну, а кроме этого?

     Оставить после себя...

     Может, стих написать, вдруг мелькнула у него мысль, но он тут же отбросил ее как несостоятельную. Стих - это, конечно, хорошо, даже лучше, чем каменный дом, стих - это прекрасно, но... Тут нужен талант или хотя бы способности к этому. Нет, стих тоже не подходит.

     Тогда что же? Так, способности, способности... К чему у него есть способности? К чему... Ведь не может же быть так, что он абсолютно ни к чему не имеет никаких способностей! Не может, просто не может быть! Даже у животных есть способности к тому или иному роду занятий. Например, собаки. Одни в цирке выступают, другие на границе служат, третьи в конкурсах участвуют... А он человек. Человек! У него по определению должны быть способности к чему-нибудь. Просто обязаны быть!

     И тут он вспомнил, что в детстве ему несколько раз говорили... причем, разные люди... тогда он считал это глупостью, детским баловством...

     Нет, это конечно тоже не подойдет. Глупости какие-то в голову лезут. Ну, любил он в детстве лепить из пластилина разные фигурки, и это у него неплохо получалось. Что из того?

     С этой мыслью он и уснул. А когда проснулся на следующее утро, первое же, что пришло ему в голову, был ответ на этот вопрос.

***

     В следующие дни он кардинальным образом изменил свою жизнь. Он просыпался и засыпал в той же постели, рядом с той же женщиной, что и до этого, но вместе с тем вся его жизнь стала чем-то совершенно иным по сравнению с прежним его времяпрепровождением.

     Он уволился с прежней работы и нашел себе другую, более интересную и лучше оплачиваемую. И никак не мог взять в толк, почему не сделал этого раньше? Почему, чтобы решиться, наконец, изменить свою жизнь, ему нужно было дождаться известия о своей скорой кончине?

     Он просыпался каждое утро по будильнику, как и раньше, но теперь это имело совершенно другую эмоциональную окраску. Вместо прошлого: "Проклятье! Черт бы побрал эту работу, на которую нужно вставать так рано. Да кто это вообще придумал начинать работу в восемь утра, когда все нормальные люди хотят спать..." он искренне радовался предстоящему дню жизни.

     С каждым днем у него этих дней оставалось все меньше и меньше, и вместе с этими необратимыми потерями у него стремительно и непреклонно росло чувство жизни. Ему страшно хотелось жить и он жил! Он чувствовал каждый миг своей жизни так, словно этот миг был последним и нужно непременно успеть им насладиться перед тем, как навсегда кануть в ничто. Каждой клеточкой своего медленно умирающего тела он старался прочувствовать, ощутить всю полноту и глубину окружающих его объектов и явлений, и у него это получалось. В результате он стал чувствовать все намного острее.

     Если он кушал, то больше не позволял себе делать это в спешке, перекусывая на ходу или же быстро поглощая не разогретую пищу. Ему не так уж много раз оставалось обедать или ужинать, чтобы делать это похабно, и тратить бесценное, навсегда проходящее время лишь на механическое набивание утробы. Поэтому он старался получать максимум удовольствия от этого процесса, и ему это удавалось. Он наслаждался вкусом пищи, думал о том, как она была приготовлена, что жена приложила к этому немало усилий и своего времени... Он заметил одну интересную вещь - как оказалось, времени у него еда с удовольствием занимала ничуть не больше, чем перекус наспех, но вот смысл этого процесса стал значительно шире и полноценнее.

     Если он ехал в транспорте, то с любопытством смотрел по сторонам, жадным взглядом впиваясь в мелькающие мимо окон дома, машины, людей. Как многого он раньше не замечал! Он впитывал в себя этот мир словно губка и получал от широты восприятия чувство полного удовлетворения.    

     Действительно, если уж так сложилось, что в данный момент своей жизни он находится в этой машине или в этом автобусе, почему не получить от этого как можно больше ощущений и информации вместо того, чтобы просто проскучать этот кусочек жизни? И почему он раньше этого не понимал? Когда же дорога до новой работы и обратно до дома ему наскучила (а произошло это уже на второй день, так как он еще в первый "впитал" ее в полной мере), он, чтобы не терять драгоценное время, стал слушать аудиокниги.

     На работе во время перерыва он читал или же слушал книги, разговаривал на различные темы с коллегами. Если тема разговора была ему не интересна, он, не теряя времени, этот разговор прерывал и погружался в чтение. Если ему не нравилась книга, не раздумывая ее бросал и брал новую. Ведь книг в мире написано столько, что за всю жизнь не перечитать, поэтому не стоит и тратить драгоценное время на чтиво третьего сорта. Ведь жизнь проходит...

     Когда он гулял с детьми, всем своим существом наслаждался их обществом и тем фактом, что вот они, его дети, которых он любит и которые любят его. И, когда они приходили домой, он не включал им мультики, как это делал раньше, чтобы отдохнуть от утомительного общества двух почемучек, а каждую свободную минуту старался быть с ними рядом, разговаривать с ними, как мог развивать их поучительными историями и отцовскими наставлениями. Ему самому хотелось этого. Дети приходили от такого количества внимания к ним в неописуемый восторг и повсюду ходили за ним как два хвостика. И это ни в коей мере не раздражало и не смущало его, напротив.

     Хозяйственные дела по дому больше не тяготили его. Оставшись все теми же домашними хлопотами, они изменили для него свой смысл. Это уже были не рутинные домашние заботы, отвлекающие от послеобеденного сна, а то немногое, что он еще успеет сделать в жизни. Пусть и мелочи, но все же успеет. Не в том он был сейчас положении, чтобы позволять себе уныние, безделие или же негативное отношение к чему-либо.

     По вечерам, когда счастливые дети засыпали, он приходил в спальню и наслаждался обществом своей жены. И каждый вечер его переполняли настолько сильные эмоции, настолько яркие и глубокие ощущения, словно это у них происходило первый раз в жизни. Он наслаждался и чувствовал в полной мере каждый неповторимый момент...

     А после, когда жена засыпала, он выходил на кухню, запирал изнутри дверь и доставал с верхней полки шкафа небольшой ящичек, запертый на висячий замок. В нем было то, что он планировал оставить после себя...

     У каждого человека есть способности к чему-то, какому-нибудь ремеслу или занятию. И в большинстве случаев эти способности в той или иной мере проявляют себя еще тогда, когда наше сознание не погребено под терриконами социального мусора и глупыми, никому не нужными условностями. В раннем детстве.

     Дети только в процессе так называемого воспитания начинают узнавать, что им делать можно, а что нельзя, что похвально, а что порицаемо, чем принято и почетно заниматься в жизни, а что является, по мнению взрослых, баловством. Эти образующие новую социальную единицу стены условностей возводятся перед ребенком зачастую настолько крепкими, что он потом всю свою жизнь не то что не может, но даже и подумать боится через них перелезть и оказаться вне рамок.

     Во многих случаях эти ограничения, одетые как шоры на формирующееся мировоззрение, идут на пользу обществу, иногда даже на пользу самому человеку, но так бывает далеко не всегда. Что, если область, в которой у ребенка есть явные способности, оказывается за этими стенами? Он мог бы стать великим человеком, мог бы оставить после себя значительный след в мире, мог бы быть счастлив, занимаясь тем делом, ради которого был рожден...

     Но, к сожалению, далеко не все родители достаточно мудры, чтобы не возводить перед ребенком стены из песка и шлаков собственных неудач, а залезть на гору из этих отходов жизненного опыта самим и подсадить повыше своего воспитанника, чтобы таким образом не сузить, а наоборот, расширить его кругозор. Ведь это и только это от них, по большому счету, и требуется. Расширить кругозор, раздвинуть горизонты... чтобы ребенок сам смог выбрать ту сферу, в которой он будет стремиться к совершенству и достигать высот. Ту сферу, к которой у него лежит душа...

     Но большинство родителей, тем не менее, стремятся, во что бы то ни стало, загнать своих воспитанников в узкий коридор возможностей, объясняя им, что за пределами этого коридора им делать нечего, потому что там лежат области для глупцов, или же, напротив, людей поистине одаренных, не то, что их собственный ребенок... Это же произошло и с запирающимся по ночам на кухне человеком, только на пороге смерти, наконец, осознавшего, какое занятие в жизни ему подошло бы более всего. Родители его подобные занятия считали не иначе как баловством и все детство внушали ему что "нужно работать тем, кем можно заработать деньги".

     Отчасти, конечно, они были правы, но ведь заработать деньги можно абсолютно в каждой специальности! Точно так же, как можно и нищим остаться, имея даже самое престижное образование. Дело только в желании работать и той отдаче, которую получаешь от этой работы. А это, в первую очередь, возможно лишь там, где работать нравится. Несмотря ни на что, ни на какие условности, нравится.

     А его всегда тянуло лепить из пластилина. Родителей это поначалу умиляло, и они регулярно покупали ему все новые и новые упаковки этого пластичного материала. Счет шел уже на килограммы и все полочки в его детской комнате были заставлены крошечными, но удивительно похожими на оригиналы фигурками животных и людей. Но родители, хотя и восхищались его незаурядными способностями в лепке, тем не менее, были непреклонны в своих взглядах на то, чем ребенку лучше всего заниматься с репетитором помимо школьных занятий. Они отдали его учиться игре на фортепиано, затем на танцы, которые он ненавидел, затем на футбол, затем настояли, чтобы он поступил на юридический факультет...

     Но сейчас продолжать отступать и дальше от своей природы было уже просто некуда и некогда. И незачем! Сейчас, когда конец его жизненного пути уже буквально маячил перед глазами, когда каждый новый день неумолимо приближал его к краю пропасти, только сейчас он вдруг осознал, насколько глупо было все эти годы идти на поводу у чуждых ему и лишь превращающих человеческую личность в безликое человеческое существо социальных условностей. Ну, какой он, к чертовой матери, юрист! Когда его душа рвется из оков и требует творчества!

     Осознав это, он накупил в качестве учебного материала пластилина и, пока что в тайне от семьи, принялся в ускоренном темпе постигать основы скульптуры.

***

     Постепенно у него стали усиливаться головные боли. Если бы он не знал о своем ужасном диагнозе, он наверняка отнес бы это на счет своего хронического недосыпания. Ведь за последние несколько недель не было ни одной ночи, когда он спал бы более пяти часов. А бывали и вовсе бессонные ночи, когда он, подхваченный волной творческого вдохновения, не замечал, как пролетают мимо него ночные часы и начинает заниматься новый световой день. Полноценный восьмичасовой сон был для него теперь недостижимой роскошью, которую он просто не мог себе позволить. Ведь с каждым часом он был все ближе к тому моменту, когда он уснет уже навсегда...  А, между тем, ему столько еще всего нужно было успеть сделать!

     В одну из таких бессонных ночей он вдруг услышал шум за окном. Выглянув с балкона, он увидел нескольких молодых людей, которые, видимо, возвращаясь домой после какой-то хмельной вечеринки, что-то не поделили и решили уладить свои вопросы самым древним и примитивным способом - дракой. Силы дерущихся были явно не равны, вдобавок алкоголь снял запреты и трое подростков, быстро и жестоко избив четвертого, скрылись в темной подворотне, а их жертва так и осталась лежать недвижимо.

     Видимо кто-то из соседей, тоже став свидетелем происшествия, успел вызвать карету скорой помощи, потому как эта машина, освещая окружающие дома своим синим проблесковым маячком, очень скоро приехала. Медики склонились над пострадавшим в уличной драке, проверили пульс, посветили фонариком в глаза и сокрушенно покачали головами. Медицинская помощь была ему уже не нужна. Парень был мертв.

     Наблюдавший всю эту трагическую сцену с балкона своей кухни, он вздохнул и вернулся к лепке. Неожиданно его посетила странная и вместе с тем какая-то жуткая мысль, что ему, знающему о своем смертельном диагнозе, очень повезло. Прямо таки, несказанно повезло! Он знает, что скоро умрет и потому старается жить эти дни как можно более насыщенной и полноценной жизнью. А вот тот молодой человек, что лежал сейчас на асфальте, наверняка всего каких-нибудь полчаса назад еще и не подозревал о том, что очень скоро его не станет, поэтому... поэтому не ценил, скорее всего, свою жизнь так, как ее ценит тот, кто знает о своем скором конце. Наверняка он думал, что проживет еще многие и многие годы, что впереди у него уйма времени, и он еще успеет сделать все то, что он за свою жизнь сделать собирался. Поэтому он не торопился жить, откладывая многое на потом, живя не в полную силу...

     Никто не знает, когда и где его земной путь прервется. Но, в то же время, все же знают, что он прервется когда-нибудь. Так почему же тогда люди не ценят текущий момент? Ведь он может оказаться последним...

***

     Прошло шесть недель и три дня с того момента, как он узнал о том, что смертельно болен. За это время он успел достичь значительных успехов в искусстве лепки и давно сменил пластилин на гипс. Времени оставалось все меньше, и он решил, что пора прекращать упражняться и уже настало время приступить к созданию той скульптуры, ради которой он, в общем-то, все это и делает.

     После себя он решил оставить вещь, которая, как он надеялся, станет со временем чем-то вроде семейной реликвии. Он задумал создать небольшую, но прекрасную скульптуру - бронзовый бюст своей жены. Это то немногое, что он еще может для нее сделать. Как она с ним поступит - это уже ее дело, скорее всего, конечно, поставит на письменный стол... но, по большому счету, это неважно. Главное - еще один бесформенный кусок материи (в данном случае бронзы) превратится БЛАГОДАРЯ ЕМУ в произведение искусства. Насколько этот образ будет удачен, уже зависит только от его способностей, полученных навыков и старания, но в любом случае, это будет ЕГО творение, каким бы оно ни получилось.

     И, в одну из последних перед вылетом на Кубу ночей, он создал из гипса этот бюст. Результат превзошел даже самые смелые его ожидания. Именно в тот момент, когда он окинул критическим взглядом свое творение, он вдруг понял ответ на давно не дававший ему покоя вопрос о том, как же все-таки можно увеличить доход своей семьи. Он с ужасом осознал, что если бы раньше начал заниматься скульптурой, к этому моменту он, наверняка, уже не только бы создал множество прекрасных произведений, но и смог бы на этом зарабатывать... На что он потратил столько лет, черт возьми!..

     Уже наутро он отвез гипсовый бюст одному своему другу, который обещал помочь превратить гипс в бронзу. Под чутким руководством друга он, на основе гипсовой скульптуры, сделал соответствующую форму для заливки в нее металла и отлил это произведение искусства.

     Но решил пока что его дома не обнародовать, дабы избежать лишних вопросов. А вот брату он его решил показать и по дороге домой к нему заехал. Благо, тот жил неподалеку. Брат, когда узнал о его "новом увлечении" и увидел первое творение, пришел в восторг. Он долго тряс его руку и хлопал по плечу, а затем заставил выпить вместе с ним чашку кофе с коньяком. Что вызвало такой восторг брата, он до конца так и не понял, но был искренне рад этому и твердо решил, что должен успеть сделать как можно больше скульптур перед тем, как уйдет из этого мира...

     Вернувшись домой, он спрятал бюст жены под кроватью.

***

     И вот наступил тот день, о котором он мечтал еще с детства. И почему он не решался осуществить это раньше, чего он ждал?..

     Но сегодня - уже сегодня! - он будет на Кубе!

     Когда несколько дней назад (в тот день, когда он создал бронзовый бюст) он за ужином сказал своей семье, что в воскресенье они все вместе летят на Кубу, жена долго не сводила с него недоуменного взгляда, не в силах понять шутит он или говорит всерьез, а дети пришли в неописуемый восторг. Они тут же, со свойственной детям беспечностью, принялись расспрашивать его о том, где эта самая Куба находится и есть ли там море, а когда поняли, что есть, да еще какое, эмоции вообще принялись бить через край. Жена же с явными сомнениями качала головой и сетовала на то, что Куба удовольствие не из дешевых, да и вообще поездку нужно планировать заранее, отпуск у нее еще не скоро, чтобы ехать сейчас придется отпрашиваться, а делать этого она не очень хочет, потому как их начальник это вряд ли одобрит, на носу финансовые отчеты...

     Но он, погладив жену под столом по руке, улыбнулся и ласково сказал, что этот вопрос не обсуждается, потому как они уже слишком долго никуда не ездили, все время откладывая путешествие на потом, которое, как всегда, никогда не наступает. Хватит, сказал он, жить завтрашними планами как-нибудь куда-нибудь съездить отдохнуть, настало время это, наконец, сделать. И плевать на всякую мишуру, потому как она никогда не заканчивается. А вот жизнь идет дальше, и имеет все шансы так и пройти мимо, разменянная на мелочную и пустую суету...

     И вот они упаковали все необходимые для поездки вещи, и теперь оставалось только дождаться полудня, чтобы поехать в аэропорт. Но, так как сам принцип чего-либо дожидаться (то есть попросту убивать драгоценное время, то и дело поглядывая на часы) был для него теперь недопустим, он решил этот кусочек своей жизни (ну и что, что это всего-то полтора часа, от этого они не становятся ненужными) потратить на то, чтобы почитать какую-нибудь книгу вместе с детьми. То есть, и их в чем-то просветить, и самому просветиться, да еще и общим делом с ними заняться. Как говорится, трех зайцев одним ударом... Как раз то, что нужно, в его-то случае.

     Недолго думая, он вынул с книжной полки томик Редьярда Киплинга, рассудив, что сочинения человека, писавшего для детей, но в то же время, заслужившего Нобелевскую премию по литературе, как раз подойдут для семейного прочтения. Удобно устроившись в мягком кресле, он посадил обоих своих детей себе на колени и открыл книгу. Потемневший от времени переплет слегка потрескивал.

- Папа, а что это такое? - спросил сынишка, поддев маленьким пальчиком цветной уголок, торчащий из толщи пожелтевших страниц.

- Это закладка, - объяснил он и открыл книгу на том месте, которое было заложено.

     По всей видимости, книгу последней читала жена, она же и заложила ее обрывком цветной бумаги. Судя по слою пыли, читала она ее довольно давно, скорее всего, еще в годы своей юности. Не думая ни секунды, он решил продолжить читать ее с того момента, на котором когда-то остановилась его любимая женщина, остановилась еще тогда, когда они даже не были знакомы... Было в этом что-то печальное и, в то же время, невероятно трогательное.

     На этой странице было одно из самых известных стихотворений великого писателя. Стихотворение было довольно длинным и начиналось на предыдущей странице, но он твердо решил начать именно с того места, рядом с которым много лет назад его будущая жена поставила отметку ногтем, чтобы не потерять четверостишия, на котором остановилась.

     Всеми фибрами своей души ощущая текущий момент, своих детей на коленях, счастье от того, что судьба подарила ему сегодняшний день, он начал читать:

Наполни смыслом каждое мгновение,

Часов и дней неумолимый бег.

Тогда весь мир ты примешь как владение.

Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

     Он замер, не сводя взгляда с расплывающихся строк, в этот момент у него на глазах навернулись слезы. Это были его первые слезы с тех пор, как, кажется уже давным-давно (семь недель назад) врач в городской больнице показал ему снимок огромной опухоли, растущей у него в мозгу. Семь недель прошло с тех пор... Много это или мало?

     Слезы катились у него по щекам. Но это были не слезы печали, напротив, это были слезы полного и непобедимого Счастья.

     Пускай впереди его ждет смерть (в конце концов, кого она не ждет?), но сейчас, в этот самый момент, он живет! Живет!!! Ярко, полноценно и насыщенно! И он счастлив! Да-да, именно счастлив! Счастлив именно сейчас, здесь и сейчас! Не когда-нибудь потом он надеется быть счастливым... нет! Сейчас!

     Без всяких "но" и "если". Без всякой мелочной суеты и пустяковых проблем.

     Он вдыхал жизнь полной грудью. Он жил сейчас.

     Он ощущал себя Человеком!

***

     Как раз в это время его старший брат подходил к двери кабинета того самого врача, который семь недель назад делал ему МРТ. От брата не ускользнуло, что за последнее время с его родственником произошли поразительные перемены и, что было особенно любопытно, начались они как раз после того, как, после долгих уговоров, он все-таки согласился на обследование. Это никак не могло быть простым совпадением, равно как не могли эти перемены быть и следствием того, что на МРТ, по его словам, ничего плохого не обнаружили. Нет, брат был глубоко убежден, что причина столь явного переворота в жизни его родственника кроется куда глубже, поэтому и решил, наконец, сам поговорить с врачом. Поговорить с глазу на глаз.

     Остановившись перед дверью, брат секунду постоял, собираясь с мыслями, затем негромко постучал. Хозяин кабинета крикнул "входите", давая тем понять, что в данный момент не занят, и брат, внутренне подобравшись, уверенно распахнул дверь, и шагнул внутрь.

     Когда он вошел, доктор сидел за своим рабочим столом и что-то писал на клочке бумаги. Увидев своего посетителя, врач отложил ручку в сторону и расплылся в улыбке.

- А я думаю - когда ты придешь? - доктор поднялся ему навстречу и, как всегда, заключил в дружеские объятия. - Ну, как наши дела?

- Превосходно! - улыбнулся брат и без приглашения сел в одно из двух мягких кресел, стоявших в кабинете. - Даже лучше, чем я ожидал.

     Доктор сел во второе кресло и с величайшим интересом приготовился слушать то, что его посетитель собирался ему рассказать.

- Я оказался прав! - с нескрываемым волнением начал брат. - У нас получилось. Понимаешь? Получилось!

- Рад слышать. Хотя, я в тебе и не сомневался. Ты же у нас никогда не ошибаешься, верно?

- Ну, по крайней мере, в данном случае я точно не ошибся! - уклончиво ответил брат, хотя внутренне был полностью согласен со своим старым другом. - Не зря же у меня научная степень по психологии.

- Ну, ты и интриган, я хочу тебе сказать! Страшное дело.

- А что делать? - пожал брат плечами. - Это для его же блага.

     Доктор ухмыльнулся.

- И когда ты собираешься ему сказать, что у него нет никакой опухоли и он полностью здоров?

- Еще не знаю, - брат улыбнулся ему в ответ. - Может быть, никогда...