КАНУН

"Увидеть сущность, где непостижимо
Природа наша слита с божеством"
/Данте. Божественная комедия. Рай.
Песнь вторая. 40-42. стр. 381/

I

Сталегорск строился стремительно. И хотя при заходе солнца тени от домен и труб мартенов ложились на двух-трех километровую площадку - впадину - из многих сотен домов, и хотя смог и многоцветные ядовитые дымы гигантским давящим километровым облаком прижимали эти самые дома к земле, вдавливая вглубь и прогибая, казалось, и саму землю, и хотя, что уж теперь молчать, трудовой народ, не говоря уже о стариках и детях, загонялся этим самым злом и вовсе под землю, несмотря на все это, Сталегорск казался раем городским пригородам. Потому что угледобывающая округа, представляла собой бескрайнюю, мрачную мешанину жалких деревянных шахтерских домишек с редким вкраплением бараков. В них и сейчас, в пятидесятых-шестидесятых годах мылись шахтеры после смены в деревянных бочках и бадьях, скреплённых ржавыми железными обручами, а сортиры были деревянными хибарами - скворечниками во дворах.

Это море коммунистического "жилфонда" плескалось о шахтные строения с громадными колесами подъемников, катящихся непонятно когда, непонятно зачем и совсем уж непонятно куда. И надо всем этим громоздились жутковатые черные терриконы, на которые с явным трудом, стонами, кряхтением и поскрипыванием взбирались, насильно влекомые тросами, вагонетки, чтобы со вздохом и облегчением, выбросив раздробленную темень, радостно устремиться вниз. При малейшем ветерке терриконы курились сдуваемой угольной пылью, а зачастую и настоящим дымком от частых возгораний породы и угля в ней.

А между шахтами километры и километры плодородной земли смотрелись как иррациональные уступы эшеровских картин, пустые, безжизненные космические провалы разных глубин, отображавшие былую жизнь под землей и времена, когда отработанные штреки были отданы на расправу давлению земных массивов. И когда непривычный ко всему этому глаз обшаривал грустную эту округу, эдакий русский "Жерминаль", только не с Золя, а с золой, казалось ему, что находится он у основания вулкана, готового взорваться тоской и ненавистью и разнести, покрыть пеплом, сокрушить всю эту напоенную водкой безнадёгу, тяжелый и смертельно опасный труд, африканскую черноту под касками, взрывы под землей с массовыми похоронами, а теперь уже, после всё оправдывающих военных и сталинских "надо", сверхурочных, северных и прочего, теперь уже - и плохую оплату труда.

На окраине Сталегорска, островком в шахтерском море - не расхлебать - беду, располагался небольшой район двухэтажных побеленных кирпичных домов, в которых располагалось управление горным округом из нескольких шахт и жили семьи начальства и горной инженерии.

Вот по этому-то району и шел сейчас тридцатипятилетний профессор с легким рюкзаком за плечом. Звали его Савелием Абрамовичем, и был он, ясное дело, евреем. Его обгоняли грохочущие на рельсовых стыках путей, уложенных прямо на земляных насыпях, звенящие и дребезжащие трамваи. Но он упрямо преодолевал остановку за остановкой пеше и шагать ему предстояло еще не менее 5-7 километров до самого института, расположенного на противоположной окраине города. Почему бы и не прокатиться на общественном транспорте? И стоит копейки, и легко, и быстро … Что так, что за глупость-то вышагивать пешком? Не глупость это была, а резон, осторожность и … страх.

А все дело было в том, что за плечами его, в рюкзачке таилась связка из двух сотен "мальчиков". Так в его лаборатории условно называли горные детонаторы - с карандаш толщиной и в десять сантиметров длиной взрыватели. Выглядели они совсем и не страшно, в красивой латунной оболочке с лукавой ямочкой-луночкой на торце, симпатично поблескивающие, невинные из невинных. Но при случае вполне могли оторвать руку, не говоря уже о том, что выстреливали они из своей милой, безобидной луночки спрессованную кумулятивной струей, стремительную, тонкую, в доли миллиметра, латунную иглу, способную прошить тело, и, запросто, отправить на тот свет. И такие случаи бывали и описывались даже в детективах. А почему в детективах? Да потому что по внешнему виду убитого и не поймешь сразу, что произошло!

Ну а вышибить глаз или сотворить вам контузию - чего проще - большая сила была в этих карандашах, большая и злая…. От дьяволенка этого отходили два длинных проводника, к которым взрывники прикрепляли простейшую батарейку или что-то в этом роде. Вот тогда-то детонатор давал волю своему злу, из торца его вырывалось направленное кумулятивное пламя-взрыв, сам он разлетался чертом, и подрывал большой заряд взрывчатки для дробления породы или угля.

Но сейчас в рюкзачке за спиной проводники каждого из детонаторов были закорочены друг на друга и сложены гармошкой. Словом, безопасны они были…. Но профессор все равно остерегался, что окажись он в трамвае, в толпе пассажиров, вблизи от мощных электрических полей, от искрящей дуги, каждые два таких провода могли заработать как электрический замкнутый контур и тогда по законам старика Фарадея рванут эти детонаторы таким фонтаном, что и его, и многих из пассажиров разнесет в клочья.  Вот и устроил себе небольшой марафон - хоть и далековато, но, зато, спокойнее. И перепоручить никому этого он не мог…

Этакие страсти-мордасти … И зачем они ему были нужны? Вот в этом-то и было все дело. Его тревожная жизнь в науке была связана со взрывами самых разных, иной раз и причудливых зарядов: пороха, детонаторов, капсюлей всевозможных видов, электродетонаторов, взрывающихся электрических проводников, так называемых капелек - нитроглицерина с вмонтированными в него проводниками, стремительными сверхскоростными струями воды и, черт те знает, с чем еще. Бывало и посерьёзнее, когда надо было разогнать до скоростей самых быстрых метеоров Солнечной системы, аж до самых 40-50 километров в секунду в вакууме, тяжелые сгустки плазмы или метнуть стальную болванку-боёк в броневой лист или подорвать за раз сотню - другую килограмм взрывчатки.

Все это требовало большой и напряженной затраты сил и нервов и немалой ответственности за подчиненных. Но вырваться из этого круга он не мог - это было не в его власти… Вот и сейчас он вышагивал с этим маленьким по размеру, но большим злом за плечами. А час тому назад был вынужден вести напряженный разговор с начальником отдела техники безопасности шахтного округа, выпрашивая, впрочем, на относительно законном основании, детонаторы. Человек это был сильный, властный, имевший государственные полномочия даже на закрытие шахт, - это при плановом - то хозяйстве, при горкомах и обкомах… и был этот разговор хоть и привычным (раз в один - два года он систематически повторялся) но, как и всегда, тяжелым.

Ну и зачем ему все это было? Ведь без этого было бы куда как проще? Тем более, начальство его на это не толкало. Ему, начальству, на его науку было наплевать. А дело в том, что толкала его на эти движения его наука - разрушение. Но, если подумать честно, и отчет себе дать, то, казалось, и в рамках этой самой науки он мог бы избежать взрывов, опасности и всей этой напряженной и со всех точек зрения, опасной чехарды. Мог бы, но даже не пытался этого сделать, даже не пытался думать об этом, потому что это была его судьба. Вот такое странное слово - судьба! А точнее, её Перст! Ну, а уж если быть совсем честным, то как-то в тяжелую минуту, после того как его самого жестоко контузило близким взрывом с потерей слуха, а близкого сотрудника - ударило летящей метровой стальной пластиной поперек лица, он смалодушничал и попытался свернуть со своего (своего ли?) пути.

Только ничего у него не получилось - то ли инерция была велика, то ли ученики не хотели терять почти готовых диссертаций, то ли написанный им самим план превратился в незыблемые обязательства перед институтом и кафедрой и их надо было выполнять, то ли не в его власти это было вообще. Единственное, что изменилось в этот момент - в его жизни появилась Библия, хранимая от людских глаз в бельевом шкафу, в те годы, в той стране иначе было нельзя, - "Мы истину, похожую на ложь,/Должны хранить сомкнутыми устами,/Иначе срам безвинно наживешь", - и, странный для его научного направления, интерес к геологии, точнее к геологической истории Земли. Интерес напряженный, непрекращающийся, нарастающий со временем… В эти-то годы он и узнал о так называемой Пангее… Узнал он о ней, вначале, из научно-популярных книжек, а затем уже и из строго научных. Удивился ли? Да нет, нисколько. Впечатление было такое, как будто так и должно было быть, как будто он знал о ней всегда…

II

В Пятикнижии Моисеевом (Бытие I. 13) сказано: "И был вечер и было утро: день третий". В этот Великий День Гос-дь отделил Сушу от Воды: "9. И сказал Бог: да стекается вода, что под небом в одно место, и да явится суша, и стало так. 10. И назвал Бог сушу землею, а стечение вод назвал морями".

Для неверующих - это сказка. Для верующих - азбука Но для него, еврея, это была аксиома - изначальная, бесспорная, неколебимая, о-ч-е-в-и-д-н-а-я! Что так? Почему бы это? Да, в общем-то, все просто. Он принадлежал к народу, который существовал вечно. Каждого из них можно было уничтожить, и это делалось повсеместно - во все времена и эпохи, едва ли не во всех странах, и во всех концах и уголках земного шара. А потому, никто из евреев спокойной жизни не знал. Но весь еврейский народ уничтожить было не Дано! Никогда! Никому! Потому, что проходил он, как говорят, по совсем иному Ведомству. И подчинялся он иным Силам! И Судьба его была Прописана Господом. И совсем не случайно в Великой книге сказано: "сей народ отдельно живет, и между народами не числится" (Пятикнижие Моисеево. Числа. ХХIII. 23. 9). И функции этого народа свои, особенные. И одна из них - познание Б-га! И совсем неважно, верующий вы или нет, осознаете вы это или нет - вы раб Божий и находитесь на службе Гос-да! И орбита ваша прорисована Великими силами. И не вам дано её изменить или, не приведи, Гос-дь, сломать! Во-первых, это невозможно! А во-вторых, будешь настырничать - грамотный я, цивилизованный я, атеист я, ученый я, упорствовать во зле, - будешь сломан и деструктурирован ты сам!

Помнил ли Савелий это Великое Предсезонье Третьего дня? Прямо, линейно, нет, конечно! В те далекие времена не было ни его тела, ни его мозга. Но была его вечная Душа. И хранилась она где-то в Бож-ких Чертогах и Гос-дь готовил её к Будущему Миру, к законам его природы, а потому дал ей возможность быть свидетелем Процесса Созидания - о-ч-е-в-и-д-ц-е-м. А потому, где-то в глубинах Савелия, на генетическом Душевном уровне Его Душенька всё помнила, потому что всё воочию в-и-д-е-л-а! Потому и не требовала она никаких доказательств, дискуссий и прочей шелухи. Потому и проходил мимо неё весь этот пустой, антирелигиозный, коммунистический вздор. Потому и называли евреев во все времена народом Книги. И только Книги! И подразумевали под этим простое и Великое - Народ, Избранный Б-ом.  Вот почему, среди евреев так много ученых Они, просто,  изначально многое знали.

Так вот, видел ли он то Великое Перед Рассветом, помнил ли он, знал ли он - теперь всё это было недоказуемым, а потому, на первый взгляд, и не столь важным. И не важно было, что думал по этому поводу его мозг - всего лишь часть его тела. Это жило в нем! Подсознательно! И не просто Подсознательно, а вне его сознания, так сказать Внесознательно. Совсем не случайно он любил и часто напевал хорошую песенку

Что-то с памятью моей стало
Все, что было не со мной, помню.

Не совсем она, конечно, верна. Что значит, не со мной? Не с моим телом! Но с моею душой! Поэтому его вечная еврейская душа поддерживала вычислительную машину - мозг в состоянии открытости, в постоянной и днем и ночью готовности принять и осмыслить. Важным был его ощущение, а точнее, ощущение его души, сохранившееся и по ныне, незыблемое ощущение того, что Тогда, в Третий день, Суша была монолитом - единым Праматериком, громоздившимся, казалось, незыблемой крепостью посреди мирового океана. И было это гигантское пространство - от полюса до полюса, - покрытое бесконечными лесами, беспредельными полями и лугами, заполоненными травами, цепями нескончаемых горных массивов, арктическими и антарктическими просторами со скудными мхами и лишайниками, - окружено доисторическим океаном, покрывавшим остальную Землю. Обезлюженный и обестваренный материк, по нынешнему, Пангея, ждал своего Часа и своего Дня.

Душа Савелия помнила и некое глухое беспокойство, царившее Наверху перед приближавшимся Шестым Днем. Нетерпеливо ждали его еврейские Души Раннего Призыва, чтобы по Бож-му Приказу вселиться в земные тела и начать Великий круговорот. Создатель же анализировал бесчисленные версии того, на что будет способно создаваемое в то время Существо - "по образу и подобию". Ведь всего лишь "по образу и подобию"… С этого придется ему начинать, и до того, пока, наконец, оно достигнет уровня, достойного Господа, сколько воплощений ему придется пережить, скольких тысячелетий потребуется для совершенствования системы? И чего на этом долгом пути можно от него ожидать?

А ну как образует незрелый Homo Sapiens - какое-нибудь единство зла, единообразие ненависти, монолит ярости. А ну как какой-нибудь диктатор попытается покорить весь мир и пойдет персами, римлянами, гуннами, Тамерланом, Гитлером, да Сталиным, вначале мохнатой конницей, затем пулеметными тачанками, а потом и танковыми колоннами-клиньями? И остановит развитие человечества. И не быть тогда на Земле никакой демократии, гуманности и всепрощения! Тогда-то и были задуманы два Вавилона - два события с Вавилонской башней! Со вторым-то, Библейским, - все хорошо знакомы. Но еще более важным и значимым для судеб человечества был Первый - Прававилон. Именно он должен был создать естественные границы, барьеры, пределы для всех и всяческих завоевателей и поработителей. А потому не могла, не должна была Пангея существовать в ее изначальном виде! Не имела права!

III

И было ему Позволено свернуть с его сурового пути лишь после выполнения им главной цели его существования на этой планете: только после Осмысления, только после Выдвижения Гипотезы и только после пролета над Трассой Импульса! И получил Савелий эту свободу в две тысячи третьем году, за несколько дней до Нового 2003 Года! И жил он к тому времени в благословенной стране - Соединенных Штатах Америки. И было ему уже 73!

Но сегодня до эмиграции было еще бесконечно далеко - целых сорок два года! Он успел сменить три города, построить три прекрасные кафедры, вырастить двух детей и под полсотни кандидатов наук, похоронить жену, и еще раз получить контузию от многих десятков мощных взрывов электрических проводников в локализованном пространстве, где не находится, к сожалению, он не мог. Вкусил он за эти годы и прелестей жизни еврея в тоталитарном государстве. И все это непреходяще жило в нем. Да если бы только жило, - поврежденные слуховые нервные окончания грохотали в его ушах, не останавливаясь ни на мгновенье, ни днем, ни ночью. И чувствовал он себя в этой внешней и внутренней осаде мировым нервом, уязвимым и изнутри и снаружи. И никаких премиальных бонусов за все это ему не полагалось.

Понял все это он много позднее. А тогда он жил в атмосфере и узком русле серьёзного эксперимента, для которого ему и понадобились "мальчики". Воевал он с термически обработанной, легированной сталью. И пытался он заставить трещину в ней, неживой, бесчувственной, но устойчивой в бою, в сопротивлении, разогнаться до звуковых скоростей, примерно, до пяти километров в секунду, хотя по всем расчетам следовало, что больше трёх ждать не приходилось. Вот и насиловал он закаленную сталь, вот и разрывал, гнул-ломал, взрывал её. А она - упругая, злая, ненавидящая его, - упиралась, как могла, вырывалась сжатой пружиной, летела, яростно изгибаясь и разворачиваясь в воздухе, готовая изувечить и разрубить слабое человеческое тело, фонтанировала осколками, что разорвавшийся снаряд, хищно выстреливала закаленные пластинки - лезвия и иглы, - из центра взрыва. Всё надеялась дотянуться, достать и поразить его, а не выйдет прямо, атаковать ударной, звуковой волной, оглушить, смять, отшвырнуть его. И иной раз, это ей удавалось…

И пожаловаться было некому - сам же был бы и виноват - не нарушай технику безопасности! Эта ожесточенная и смертельно опасная война с каленым, покрытым мрачной адовой радугой цветов побежалости, легированным и неуступчивым врагом - металлом, - готовым воспользоваться любой твоей оплошностью, длилась годами. И была бы она совсем невыносимой, как кровавая, коварная, бескомпромиссная драка в темноте, до победного конца, без жалости, без свидетелей, если бы не скоростная киносъемка с безумными, подстать этому действу, скоростями в сотни тысяч и даже в миллионы кадров в секунду, сопровождаемая световыми, во много раз ярче солнечных, вспышками. Ничего не меняя по существу, не выдавая никаких сертификатов на безопасность, ничего и никому не обещая, она придавала этому сражению цивилизованный характер, гарантируя лишь одно - правильный патологоанатомический диагноз при вскрытии, то ли металла, то ли исследователя…

Что же осталось в памяти от тех жестоких и долгих боёв? Видимо то самое, что и должно было сфотографироваться и отпечататься в нем навсегда, и служить эталоном для последующего сопоставления со всем встреченным в жизни и науке. Это, прежде всего, безумная трещина, вырывающаяся из очага подрыва напряженного металла, прямо под детонатором, оглашенно мчавшаяся с почти звуковыми скоростями, теми самыми пятью километрами в секунду. Что она была способна вытворять при этом, не поддается описанию - вертелась ужом, извивалась вьюном, крутилась продажной женщиной, поворачивалась в любых, самых невероятных, неестественных, неправдоподобных направлениях закоренелым лгуном, изворачивалась и выкручивалась адвокатом, и даже могла возвращаться беспринципным политиканом вспять.

Закончено бессовестная и безинерционная, не считающаяся ни с какими условностями, благородными манерами, политесом и традициями, она непреклонно выполняла свою миссию, свою органическую функцию - грубо рубила мечом, секла саблей, крушила ятаганом мир закаленной стали. А если вдруг, прямым тараном пробиться не удавалось, и она притормаживалась почему-то на миллионные доли секунды, меняла тактику, да что там тактику, бери выше - стратегию. - Это дьявольское создание, иезуитски, колдовски преобразовывало мир твердого, ох какого твердого тела, приспосабливало его, подминало под себя. И материя сурового, прочного, как алмаз, закаленного металла сдавалась - текла вязким пластилином по её берегам и непосредственно перед её вершиной. Вот и мчалась трещина в закаленной, подорванной стали по созданному ею же узкому и глубокому каньону с раздробленным веществом, отбрасывая вправо и влево небольшие трещинки на дне своих собственных крохотных каньонов-оврагов и, отталкиваясь от них, как от реактивных струй, вначале искривляла, а затем, благодаря другим трещинкам, выравнивала свою траекторию, и это повторялось десятки и сотни раз.

Частенько, это сатанинское образование совершало бесчисленные прямоугольные повороты, вычерчивая зигзагообразную и запоминающуюся орбиту разрушения. Но интереснее всего было её поведение, когда она, ускоряясь, набирала скорость и достигала 2-3 километров в секунду. Когда, как и от кого эта ведьма успевала забеременеть было непонятно, может её, попросту, клонировали, только на этом рубеже происходили мгновенные роды на полном ходу, - она разделялась на две и угол между ними составлял 30 градусов! Называлось это ветвлением, и вилку эту Савелий не забывал ни днем, ни ночью. Она и сейчас, спустя почти полвека, маячила перед ним… И от этого было ему не уйти… Ну да об этом потом…

IV

А пока, пока он отчетливо понимал, что был заброшен в мир деструкции, пространство повального, всеобъемлющего разрушения. Вокруг него - деградирующая, разрушающаяся страна, живущая в тотальной беде и неудержимо скользящая к катастрофе, марсианские развалины Кузбасса и под, и над землей, вырубленные леса и загаженные реки, повсеместное, вездесушее оружие массового уничтожения - страшная загазованная атмосфера, - "ничтоже сумняшеся", примененная против своего же народа. Со всем этим сливался в единый, неразделимый компаунд его Савелия локальный мир: его кафедра, его многочисленные ученики, его собственная работа профессионального разрушителя, хоть и с бескорыстно познавательными, благородными научными целями.

Только всё это были слова и сопливые самооправдательные утверждения. Как ни крути, ни верти, а вокруг него, и в недрах его дела господствовало Его Величество Разрушение. Как это всё получилось, как Торжествующая Энтропия овладела этим пространством и им самим, объяснить он не мог, но понимал одно - никаких случайностей в этом мире нет и быть не может. А если это так, то за всем этим стоит какая-то определенная цель! И он должен понять её и не пропустить чего-то важного на своем жизненном пути. Чего-то такого, для чего он, возможно, и Был Запущен на свою жизненную орбиту.

Прошло еще десятилетие. Подросли дети и он сменил город, и построил кафедру в другом институте. Многие старые направления щедро отдал своим ученикам. Так, ускорение плазмы до космических скоростей передал одному из первых своих аспирантов - кандидатов и тот увез его в далекую Австралию. От грубо линейного, обнаженного разрушения перешел к попыткам остановить, затормозить его. И преуспел - теперь он умел накидывать узду на яростную Бабу-Ягу - хрупкую, совсем не в смысле субтильности, трещину. Но оставался, по-прежнему, в пространстве разрушения, в системе координат Всесокрушающей энтропии. Тогда он сделал еще один шаг - разработал целую систему путей, чтобы заставить трещину исчезнуть, залечиться, восстановить прочность тела, да так, чтобы о трещине - фантоме и не вспоминалось. Сознавая это или нет, он хотел уйти из безумного, страшноватого и многомерно злого, совсем не декартова пространства деструкции, дробления вещества в ступе Бабой-Ягой и ее хозяином - Энтропией.

Тем более, что и в этом городе, и в этом институте бушевали социальные бураны, сели, землетрясения и рутинное зло, свойственные этой стране и этому затхлому, отсталому, черноземному району, норовящие сломать все и вся, разрушить торчащее над поверхностью, срезать, выположить, выгладить, сравнять с лицом земли нестандартное, не рутинное. Для этого, он даже город и институт сменил еще раз, надеясь найти покой от разрушения вне и внутри его собственной жизни. Но уйти от себя, своей вечной души и своего предназначения он не мог, как бы он не хотел этого!

Его странный интерес к Пангее  рос день ото дня. Он уже неплохо знал всю эту необычную историю. Она для него, Савелия, сводилась к нескольким вопросам и, прежде всего: кто из современных ученых, когда и почему догадался о ёё существовании в добиблейские времена? Вторым был вопрос о том, что произошло с Пангеей 180 миллионов лет тому назад? К этому последнему Савелий вернулся позднее. А вот первый носил для него принципиальный характер. Так вот, оказалось, что первым задал такой вопрос немецкий геофизик Альфред Вегенер  в 1912 году. Он обратил внимание на то обстоятельство, что береговые линии континентов таковы, что, если их совместить, материки сольются воедино. Например, континенты Африки и Латинской Америки и не только они. И Вегенер предположил, что из некогда единой Пангеи путем раздвижения и расползания по поверхности Земли и образовались основные, современные материковые плиты и континенты.

Вначале эта великая "мобилистская" гипотеза была встречена с необычным энтузиазмом. Затем началась эпоха остракизма, когда на Земле оставались считанные "мобилисты". А потом наступили наши времена, когда прямые неоспоримые эксперименты, в частности, с помощью соколинно зорких спутников, показали, что материки и сегодня ползут и раздвигаются с малыми скоростями. Не приходится говорить, что все антимобилисты немедленно попрятались по углам или скоропалительно перекрасились в мобилистов. Всего трудов-то для принципиальных ученых. Вот к этой, почти геологической континент-истории и прибило чёлн Савелия, блуждавший по бурному, извини за выражение, читатель, квази-интернациональному и научно-атеистическому морю советской науки. Дело в том, что эта проблема содержала два удивительных вопроса, с которыми Савелий никак не мог состыковаться. Ну не свинчивалось, и всё тут!

Прежде всего, Савелий, при всей своей слабости в религиозных вопросах уже отчетливо понимал что Природа и Мы - это одно и то же. И Гос-дь сотворил нас для подражания Природе и Осмысления духовной и материальной сущности Природы. И поскольку Душа его столь естественно приняла Пангею, был убежден, что и ведущий специалист в открытии Пангеи Вегенер должен был быть евреем, потому что, собственно, открывать ему Пангею было проще некуда, потому что когда-то в до Библейские времена его Душа, Душа Альфреда Вегенера   з-н-а-л-а   о существовании Праматерика! Он должен был быть из тех самых Душ первого призыва, которые знали! Как знал и принимал Пангею он, Савелий. Да уж если быть честным с самим собой, Савелий чувствовал что-то такое, как будто Вегенера, не эту земную фамилию, а самого Вегенера, сущность его, душу его, он знал когда-то. И знал близко.

Интересное это слово "близко".  В Каббале под ним понимают не территориальное сближение, а как раз духовное. Так вот, поклясться он не мог, но казалось ему, что в те до Библейские времена, в том до Библейском состоянии когда они были одними из шестисот тысяч вечных еврейских Душ, находившихся в Б-ских владениях, они были близкими друзьями. Что называется, не разлей водой. Впрочем, какой водой? Поэтому и Пангею, и все, что написал о ней Вегенер, Савелий принимал, как свое, очевидное, непоколебимое, знаемое и прочувствованное им издавна, со своих до Библейских корней! В этом-то и была первая заковыка - Вегенер не был евреем.

Вот, что писалось о нем в "Энциклопедии мировых биографий : "Альфред Лотар Вегенер - немецкий метеоролог, арктический исследователь и геофизик (1880-1930). Автор теории континентального дрейфа. Альфред Вегенер - сын евангелического проповедника…". Другие академические издания с вариациями повторяли эту же информацию. Вот, например, в книжке "Знаменитые ученые двадцатого века": "Вегенгер родился в Берлине 1 ноября 1880. Его родителями были Рихард (священник и директор приюта для сирот) и Анна Вегенер"  . И даже в книге дочери Вегенера    не было ничего о его национальности - немецкий ученый и всё тут! Антисемитизм в довоенной Германии и послевоенной России и, так называемая, политкорректность на Западе надежным щитом прикрыли происхождение Вегенера. Повезло Савелию лишь позднее, уже в Америке, когда он нашел книгу Мартина Шварцбаха    .

Эта книга стоит того, чтобы о ней коротко поговорить. Прежде всего, в ней есть генеалогическое древо Вегенера. Из него неоспоримо следует, что мамой великого ученого была Анна Шварц. Эта фамилия может быть и немецкой и еврейской. В тексте книги нет ни одного словесного указания на национальность Анны Шварц. К счастью, в книге оказалось нечто иное, однозначно отвечавшее на вопрос Савелия. Этим иным была мемориальная доска на школе, в которой некогда учился Альфред Вегенер. Даты рождения и смерти Вегенера указаны на ней следующим образом:

Маген Давид (Щит - звезда Давида) 1880  Берлин
Крест                                                    1930  Гренландия

Означать это может только одно. Он родился евреем у матери - еврейки, то есть был евреем по  Галахе (!) и лишь позднее был крещен. Ну и мельком о том, почему именно в этой последней книге было позволено вскрыться давно и тщательно скрываемой правде. Трудно с определенностью утверждать, но можно предположить, что фокус - в близости девичьей фамилии матери Вегенера - Шварц и фамилии автора книги - Шварцбах!

Если первый вопрос, мучивший Савелия, упирался в человеческую слабость, почти недостойность и был столь просто, счастливо и благорасположенно к правде разрешен, то второй - относился в Величайшим проблемам и такого ответа, простого, очевидного, всем ясного и прозрачного не имел. А дело в том, что анализ некогда существовавшей Пангеи и того, что возникло после неё, опирался, в том числе, на анализ растительных остатков. Скажем, если на побережье Латинской Америки и Африки есть некие, существующие и сегодня, подобные растения или останки их сохранились в геологических разрезах, это может свидетельствовать, что некогда это был один район Пангеи. Людей и крупных животных еще не было. Выходит, если Пангея была создана в  ДЕНЬ ТРЕТИЙ, крупные животные и птицы, морские животные - в ДЕНЬ ПЯТЫЙ, а человек в ДЕНЬ ШЕСТОЙ, то раскол Пангеи мог быть только в ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Об этом Дне сказано в Великой Книге так: "14. И сказал Бог: да будут светила в пространстве неба для отделения от ночи, и они будут знамениями и для времен, и для дней и годов. 15. И да будут они светилами в пространстве небесном, чтобы светить на землю: и стало так. 16. И создал Бог два светила великие: светило большое для владения днем, и светило меньшее для владения ночью, и звезды. 17. И поместил их Бог в пространстве небес, чтобы светить на землю; 18. И чтобы владеть днем и ночью, и чтобы отделять свет от тьмы." (Бытие. I). Тут-то всё и начинается. Раскол Пангеи произошел в ЧЕТВЕРЫЙ ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ.

Вместе с тем, современные геологические исследования говорят о том, что было это 180 миллионов лет назад! Где правда? Где истина? Конечно на стороне Библии! Как и всегда! Вот только читать Великую Книгу надо по иному, чем это делает грешный маленький человек! Или, тем более, циничный неверующий университетский левак, маскирующий свою ненависть к религии, мешающей ему грешить и гадить на Земле, своею скользкой "приверженностью" к изучению Библии, как видите ли, некому историческому и литературному памятнику, написанному темными, малограмотными, всегда ошибающимися и заблуждающимися людьми.
 Великая книга априори требует презумпции достоверности. Вы должны читать её с абсолютным доминированием Веры над жалким земным разумом! И тогда открывается, не может не открыться, один из семидесяти слоев смыслов и подтекстов Библии, смывающий честное непонимание и сомнение. Так было и со вторым вопросом - невязкой Савелия. Его и не только его, зачастую, смущали темпы Создания Земли и Вселенной. Всего-то Шесть Дней! Для простака - это сказка. Для безбожника - повод занять очередную фальшивую позу. Ну, а если серьёзно? Тогда всё становиться на свои места. Ведь Шесть Великих Дней Творения - это Дни во Времени Гос-да!  Это Его Время! Его!!! Оно не имеет ничего общего со временем Земли и человечества! Гос-дне Время предполагает перемещение созидающей Силы со скоростями, порядка световых! И это не удивительно - ведь Свет - это основа Высших Миров! Ведь наш мир - создан нисхождением света от Творца! И тогда все становится на свои места.

Ведь от Земли до Солнца световой луч проходит за 599 секунд. А для того, чтобы достичь самой далекой от солнца планеты Плутон требуется пять с половиной часов. Выходит, что за это время Гос-ни Силы способны создать и Землю и Луну и Солнечную систему. Интересно, что теория относительности говорит о том, что для наблюдателя, находящегося на космическом корабле, движущемся со скоростями, приближающимися к световым, время сжимается и по достижении скорости света останавливается. А что в это время происходит с нашим земным временем? Оно полным ходом идет! За один Госп - ий День Творения на Земле могут пройти миллионы и миллионы лет и они проходили! Вероятно, Гос-дь уравнял масштабы времени, Своего и Земного, лишь с появлением на страницах Библии еврейского народа. Ну а как быть с возможным возражением очередного атеиста: но ведь Гос-дь неподвижен? Верно, но в первых же строчках Библии сказано: "Но земля была пуста и нестройна, и тьма над бездною, а дух Божий парил над водою" (Пятикнижие Моисеево. Бытие. I. 2). И поясняется в Библии, что речь идет о творческих силах Всесоздателя, типа ангелов, Госп-них роботов, способных выполнять определенную работу и перемещаться в пространстве с любыми скоростями, вплоть до световых (Пятикнижие Моисеево. Исход. XXVIII 3. Примечание 5).

И совсем не случайна теория относительности. И совсем не случайно автором её оказался еврей Альберт Эйнштейн. И уж совсем не случаен основной постулат частного принципа теории относительности Эйнштейна - скорость света недостижима. В сущности, это даже и не его постулат. Ведь еще в 12 веке Великий еврейский мыслитель Рамбам (рабби Моше бен Маймон (Маймонид) (1135-1204) выдающийся комментатор Библии, писал     , что наша вселенная создана на уровне ниже скорости света. И категория света, и категория скорости света - являются основой Библии и еврейской традиции. Ведь Эйнштейн не был гениальным математиком (говаривали, что в Принстоне любой студент знал математику лучше него) и его теория - до невообразимого проста. Весь фокус в том, что эта теории жила в нем, в его душе из до Библейских времен. Эйнштейну осталось переложить известную его душе истину на простейший аналитический язык, что, впрочем, не уменьшает его, Эйнштейна, величия! - другие-то евреи этого сделать не смогли!

Всё сказанное это лишь капля в море временных возможностей Гос-да. Время-то ведь - лишь слуга Гос-да, и не более, ничуть не более! В духовном мире его, времени и вовсе нет. Нет, и все тут! Собрались воедино все времена, и бесконечный футурум и несчитанные - немерянные миллиарды ушедших и канувших в бездну лет. О каких уж тут скоростях речь может идти. Ведь, как только о них-суетных заикаешься, сразу делить надо перемещение на время. А оно, вольготное прыгает от нуля до бесконечности! Да и не прыгает даже, а вот эдак странно собирается в одну точку, с перемешанными нулями и бесконечностями. Какие уж тут скорости света и другие барьеры и ограничения! Потому, досягаемость Гос-дом любой точки в пределах Солнечной системы, нашей Галактики, как и любого объекта в Космосе,  может быть мгновенной!

V

И как только Решение о Прававилоне было принято, оно должно было быть реализовано немедленно. Казалось бы, чего проще, нанести на поверхность Пангеи прямые линии, каким-либо Божес-ким резцом - стилетом - алмазом и ломай Пангею по нарисованным прямым… Но этот вариант был отвергнут сразу, как говорят, с порога. Впрочем, с какого порога? А отброшен он был потому, что расколы Пангеи по прямым означали бы для будущих людей Очевидность участия Гос-да в создании Земли и Человечества. Создателю же, как известно, предпочтительнее Сокрытие. Пусть думают люди, что они одни, пусть ищут добро и праведность в неуправляемом, как им кажется, мире. Пусть ищут и находят свой путь к Гос-ду!

Потому и был избран такой вариант, когда, глядя на то, что возникло после Пангеи, думал бы маленький человек: воля слепого, бездумного, безмозглого его величества, а точнее, его ничтожности случая правит Землей и нами. Для подтверждения этого мнения в будущем надо было выбрать и метод самого разлома праконтинента. И в самом деле, не через колено же ломать его. Нужен был инструмент такого рода, с которым земляне в своей повседневной жизни в далеком будущем будут встречаться не раз. Инструмент, не вызывающий сомнения в своей очевидной принадлежности к Природе. Потому и решено было атаковать Землю мощным метеоритом из пояса астероидов. Людей на Земле еще не было, животных - тоже. Ущерб - минимальный, а польза в будущем - невероятная.

Оставался один вопросик: а бить-то в какую точку? Начальные условия были простыми и было их всего два. Прежде всего, создать группу из двух основных континентальных плит и, прежде всего, евро-азиатскую и африканскую, на которых и должны были разыграться основные исторические события в истории, как сказал один писатель, "читай и плачь", молодого, самовлюбленного, самоупоённого, наглого и бесчеловечного человечества. Это те самые пространства миграций, завоеваний, уничтожений, порабощений, освобождений, революций и контрреволюций, рождений и распадов царств, империй, колониальных миров и черт-те знает чего еще… Словом, это была та самая колыбель, в которой рос злой и дикий, по началу, ребенок.

А вот второе условие интереснее. Должен был быть на Земле заповедник, отделенный широким труднопреодолимым океаном от основной арены человеческой истории амбиций, истерик, сумасшествий, жажды власти, ярости, подлости, фанатизма и моря крови. И под заповедник этот были отведены аж три плиты: Северная и Южная Америка и Австралия. И вступить в строй развитых государств этот заповедник-резервация должен был лишь тогда, когда ошалелое от появления на свет Божий Человечество хотя бы немного перебесится и насытится кровью реальных и мнимых врагов и своею собственной.

При всем том, уж очень жестких ограничений на границы раздела не налагалось. Поначалу предполагалось направить небольшой астероид в центр тяжести распластанной на поверхности планеты Пангеи. Выходило, что при этом варианте удар придется либо в недрах северо-западного района Африки, где-то на территории нынешней Нигерии, либо около Марокко - Алжира - Ливии. Точнее определить было невозможно - уж больно неоднородной по толщине и плотности была эта капля - клякса Пангея. Первая точка отпадала сразу - трещины из неё разрубили бы важное пространство Африки на малые фрагменты. Вторая - тоже была неудобной, потому что находилась прямо на берегу древнего Моря Тетис, переходившего в доисторический океан, покрывавший тогда всю Землю. Тут бы такое цунами появилось, что волны опоясали бы земной шар и покрыли бы Пангею с горами, лесами и потрохами и с другого побережья. И повторилось бы это всё не один раз. Никакой растительной жизни не осталось бы - смыло бы всё… После такого Прапотопа Землю пришлось бы озеленять еще раз.

Вот почему астероид был направлен немного западнее второй точки в само средостение Пангеи. Известно ли расположение этого очага поражения точно? Нет, конечно! Видела ли душа Вегенера реальные события тех лет или нет, сказать трудно. Но, надо думать, в глубинах души Вегенера, какая-то изначальная информация существовала, и сохранилась, и путешествовала со всеми его воплощениями, и, когда пришло время, - а было это начало 20 века, - подтолкнула самого Вегенера к правильному заключению: распад Пангеи начался с раскрытия Северной Атлантики. И действительно, было всё, примерно, так.

Гигантский, раскаленный в атмосфере, испускающий мириады искр, болид Кометы, волоча за собой тысячекилометровый огненный хвост, ворвался в земную атмосферу и вонзился в незащищенный монолит молодого континента. Он пробил кратер в несколько километров глубиной, но не прошиб насквозь 40 километровой толщи массива Пангеи. Что за ад творился на поверхности планеты, можно только догадываться - стиралось с лица молодой Земли всё, буквально всё, на пространстве в сотни километров.

Но, важнее оказалось другое. Затормозившись, комета почти мгновенно испарилась и взрыв в несколько тысяч, а может, миллионов водородных бомб раздробил горный массив, оттеснил его на периферию взрыва и растянул вещество в очаге. Из этого растянутого пространства вырвалась чертом магистральная трещина и устремилась на Север. Она рубила верхние слои Пангеи, не проникая вглубь её - там материк был горячим и вязким. Но уж, зато по поверхностному слою в километр - другой толщиной она мчалась с фантастической скоростью в несколько километров в секунду.

Разорвав породу, она лишь ничтожно раздвигала её, может всего-то на считанные метры, отчего оставалась глубокая узкая пропасть - щель. Судьба этого, по земным масштабам, лезвийного разреза, решалась теперь в масштабах тысяч и тысяч лет. Оно и понятно - континенты не шашки на шахматной доске - щелчок и разлетелись кто куда. Трещины-то пробежали, а они, континенты, -  еще неподвижны. Очень все похоже на трещины на фарфоровой кружке - и кружка и трещины в ней - в покое до поры до времени… Массив Пангеи, плавающий на расплавленной магме был неуравновешен по отношению к этому разрезу - трещине и со временем, изгибаясь и деформируясь, довершил разлом. А потом,…потом горячее расплавленное вещество магмы проникло в разрез и стало подниматься по нему вверх, как вода между двумя плоскими стеклами или в капилляре. Тут не все понятно, только стали два массива по обе стороны трещины постепенно, на протяжении миллионов лет раздвигаться, освобождая место будущим океанам. Частенько и сейчас говорят профессионалы - континенты перемещаются из-за роста океанического дна.

 Но все это было потом. А вот что произошло на протяжении первых одной - полутора тысяч километров вояжа трещины. Скорость несравненного стайера все время пульсировала, реагируя на состав пород, их прочность и прочее, и в один прекрасный момент всплеснулась вверх, вырвалась за две тысячи сакраментальных километров в секунду и произошло то самое ветвление. Надо думать, Вегенер чувствовал это изначально, ему это было Дано, а Савелий, душа которого, вероятно, тоже что-то смутно помнила из Правремен, через полсотни лет после него, Вегенера, и увидел это явление в эксперименте.

Ну а в действительности тогда, 180 миллионов лет назад все было вот как. Стремительный нож гигантской трещины, гнал перед собой упругие волны, сотрясавшие окрестности, и, вдруг, на миллионную долю секунды притормозился, вздрогнул и разделился как огромная вилка на две трещины - пропасти. Угол между ними составлял, примерно, тридцать градусов и в этом растворе оказалось пространство, ограниченное справа и слева летящими ножами двух расходящихся трещин. Странными были эти трещины - стремительными, неустойчивыми. Они все время деформировали породу Пангеи перед самыми своими своими вершинами, насыщали её миллионами мелких трещин. А через какие-то мгновенья вторгались в это, ими же самими раздробленное пространство, совершая странные скачки, меняли свою траекторию.

Да только бы это… Они излучали упругие волны не только перед собой, но и во все стороны и эти-то волны достигали второй трещины и сбивали её с пути, заставляя совершать скачки и сложные отклонения. И эта трещина отвечала тем же, в свою очередь, нарушая равновесие первой. Если смотреть из космоса, то выглядели эти взаимодействующие упругими волнами "рыскающие" трещины, как вычерчивающие, вырезающие великое множество фиордов и заливов, расстояние между которыми колебалось от 20 до 30 километров. Пролетев тысячи километров, гигантские ножи рубящих доисторическую Землю трещин слились воедино, выколов из Пангеи гигантский массив Гренландии. Слева от неё, западнее, остались Бафинова Земля и Ньюфаунленд, а справа, восточнее - Скандинавия, и побережья их были такими же изрезанными заливами и фьордами как и границы самой Гренландии.

Эта-то Гренландия и была любовью всей научной жизни Альфреда Лотара Вегенера. Ну, а уж если быть точным, то - его Души. Видимо все её земные воплощения были, так или иначе, связаны с метеорологией, с геологией, геофизикой, с Пангеей. И фокусировалось все это для неё в Гренландии. И последнее, известное нам, её материальное воплощение -  Альфред Лотар Вегенер,- посвятил этому живому и доказательному памятнику Пангеи всю свою яркую и жертвенную научную жизнь. Он и погиб в ней в ноябре 1930 году во время своей последней экспедиции, пытаясь пересечь Гренландию на санях. Но не погибла его Душа! И надо думать и сейчас она в виде некоего имя рек, какого-нибудь известного ученого развивает идеи мобилизма и всего, что, так или иначе, связано с ним. Может быть, она,  например, исследует сейчас трассы комет из того пояса, откуда происходила та - Знаменательная! А Может быть, Душа его в Резерве, в Бож-их Пространствах, где её возможности видеть и чувствовать во всех временах, как будущих, так и давно миновавших, дает ей огромные возможности анализа, рождения и гибели Пангеи.

VI

Вегенер погиб в ноябре тридцатого. Савелий родился раньше в том же году. Ясно было, что ему, Савелию, к сожалению, не досталась душа Вегенера. И означало это лишь одно - его земной жизни в этом рождении предназначалось продолжить усилия Альфреда. Он не был ни географом, ни геологом, ни метеорологом, ни полярником, ни…. Его функция была в том, чтобы, опираясь на свой земной профессионализм и смутную, но всё же оставшуюся на дне его души картину событий в те глубинные до Библейские времена, воспроизвести экспериментально то, что Вегенер предположил и, лишь отчасти, доказал. С изучением ветвления все было проще - в далекие сибирские времена он, казалось бы, случайно (в полном смысле слов - Смех и Грех, - вот что такое случайность в жизни еврея!), встретился с этим процессом при разрушении закаленной стали, легко принял его, выделил из множества сопутствующих явлений и идентифицировал. Теперь в девяностые годы предстояло объединить его с процессами раскола Пангеи.

Времени было мало - через один-два года жизнь его должна была круто измениться - эмиграция из страны, в которой он прожил всю свою жизнь, была неизбежной. Пришлось оперативно перерыть основную мировую литературу и выбрать из неё две последние модели Пангеи. Первую - профессионалы называли моделью Морела и Ирвинга (******). Вторую - моделью Дица и Холдена (*******). Душа Савелия помнила лишь общие контуры события тех лет - гигантский шар Земли, размазанную кляксу Пангеи и несколько светящихся болидов комет, неудержимо рвущихся к Земле. Поэтому отдать предпочтение какой либо из моделей он не мог. А потому решил работать сразу с двумя. Сделал форму и начал отливать из алебастра обе модели. Получились забавные серо - белые лепешки. Ясное дело, это были грубые модели - это не были части сферы, отсутствовал рельеф Пангеи, не было и раскаленной магмы подо дном плавающего не ней Праматерика. Но это было нечто, с чем стоило попробовать материк "на зуб"
    
И он попробовал, только, как выяснилось впоследствии, не только на зуб, но и на ухо. Время столкновения кометы с поверхностью Земли было очень коротким. Точно его никто не знает, но это что-то порядка десятых-сотых долей секунды. Но алебастровая модель невелика, потому и время надо было ужать. Это удалось сделать, взрывая тоненькую проволочку, по которой пропускался мощный электрический импульс. Во всем мире эти проволочки называли взрывающимися, и  с полным на то основанием. Когда электрический заряд от накопившего энергию могучего конденсатора мчался через неё, она мгновенно разогревалась, взбухала и, что твоя граната, разлеталась на множество мельчайших частиц в облаке металлического пара и плазмы.

Вот такую проволочку и взрывали, пропустив её через просверленное в модели отверстие. Ну, чем не метеорит? - тот ведь тоже при ударе разогревается и испаряется! Взрыв этот был мощным и оглушающим. Тем более что приходилось работать в небольшой комнате. Всего опытов было до сотни и не заболеть Савелий просто не мог - жестокая это была нагрузка для ушного нерва - как будто неутомимый молотобоец сто раз бьёт тебя  молотом по ушам и голове… И до сих пор грохот в ушах, спустя 14 лет после взрывов, живет в нем и днем и ночью, никогда не позволяя ему забыть ни о Пангее, ни о миражах на дне его Души, ни о задаче и функции его в этом мире. И, судя по всему, этот космический  круглосуточный грохот останется с ним до последнего его вздоха. Ну да это его, Савелия дело. Цена этой работы для его организма была очень высокой, но и результаты оказались необычными.

Выяснилось, что за один удар метеорита можно было расколоть  алебастровую Пангею так, что из неё выделялись Северо-Американский материк, Евро-Азиатский, Латинская Америка и Африка. Для этого в первой модели (Морела и Ирвинга) надо была попасть в точку на 800 километров южнее Гренландии. Но для того, чтобы образовать и Индию, Антарктиду и Австралию понадобился бы еще один удар в Южном полушарии. Выходило, что ударов по Пангее  должно было быть не менее двух! Вот почему Савелию всегда казалось, что Тогда, Накануне, комета была не одна!

Оставался один неопределенный вопрос. Все это было Задумано, для существования Душ и для Человеческой Жизни на Земле. И колыбелью цивилизации должна была быть земля Израиля. При  попадании комет и при первичном распространении межматериковых трещин пространство Черноземноморья не  просматривалось ни в одной из моделей. Видимо, образование этого географического пространства, как и земли Израиля, происходило при последовавшем за первичным разрушением перемещением материков на протяжении всё того же долгого  по нынешним человеческим меркам геологического цикла,  но в Госп-нем Времени  - Всего лишь Одного, но Какого? -  Четвертого Дня Творения!

VII

Когда настало время обрабатывать результаты эксперимента с алебастровыми моделями Пангеи, Савелий разложил все  на студенческих столах пустовавшей в те дни аудитории и  несколько часов ходил между ними, дивясь разнообразию картин раскола. И самым удивительными показались ему несколько расколов, напомнивших события давно отгремевшей второй мировой, как говорят на Западе,  и великой отечественной войны,  как обычно говорят в России. В один из периодов особенно тяжелых боёв у немцев был перебой сo взрывчаткой и они начали стрелять по советским танкам монолитными стальными болванками. Эффект оказался поразительным.

Насквозь мощную броню такой снаряд не пробивал, но поражающий эффект оказался  ничуть не меньшим. Здесь играли роль два обстоятельства. Прежде всего, толстые броневые плиты закаливали с двух сторон. Второе обстоятельство было связано с механизмом столкновения болванки с бронёй. В первый же момент касания брони, болванка создавала в ней мощную ударную волну сжатия, которая распространялась до внутренней поверхности  брони и оказывала на неё  давление. В результате,  внутренний закалённый слой брони отрывался от неё, дробился, и летел внутрь танка  огромным количеством осколков. В итоге, пробоя не было, а экипаж танка погибал! С тех пор это явление отрыва материала свободной поверхности под действием волны сжатия, распространяющейся перпендикулярно к торцевой поверхности, получило название явления откола. Довольно быстро на танковых заводах перестали  калить внутреннюю поверхность брони и откол  на ней  исчез.  Но явление откола осталось и на практике и в науке…

Так вот, именно это явление откола и увидел Савелий на своих разрушенных алебастровых моделях. Там, где волна сжатия от взрыва падала перпендикулярно к свободным границам Пангеи, упругий импульс отрывал от модели часть материала. В зависимости от точки нанесения удара и его мощности, откол наблюдался на Восточной окраине Евро-Азиатского материка в районе нынешних Камчатки, Сахалина, Курильских островов, Японии и Тайваня. Подобные же явления происходили и на Западном побережье Северной Америки. Казалось вполне возможным, что именно этот механизм мог привести к образованию Калифорнии! Оказывается эта область побережья - от Сан-Франциско и южнее, как пишет в ГЕОЛОГИЧЕСКОЙ СЕЙСМОЛОГИИ  Montessus de Ballore : "…состоит из ряда параллельных форм рельефа: Сьера Невада…, Береговой хребет с его внутренними впадинами, такими как заливы Томалес и Сан-Франциско, переходящие на суше в долины Сан-Бенито и Салинас, наконец, береговая зона и изобата (линия, соединяющая точки равных глубин морского дна) в 4000 метров". Известный французский писатель и популяризатор науки Пьер Руссо (Pierre Rousstau) в книге  ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ добавляет: "В этом перечне значение имеют не хребты, а впадины, сбросы, или как говорят геологи, линии разлома".

Савелию стало ясно, что когда исполинский импульс сжатия приблизился к краю материка, подобно тому, как импульс от снаряда - болванки отрывал сталь по границе закаленного слоя и обычного металла, упругий кулак от взрыва  метеорита оторвал  поверхностный слой Пангеи, а не оторвавшуюся насытил трещинами, параллельными  океанскому побережью. Узкие трещины, и не одна, образовались по тем впадинам и долинам, которые уже существовали в материке и о которых мы говорили выше. Особенно ярко всё это проявилось, когда произошел разрыв по долине между горным массивом Западная Сьерра-Мадре и невысокой прибрежной  горной цепью вдоль нынешнего полуострова Калифорния.  Это уж потом, тысячелетия спустя, началась раздвижение  частей материка и трещина эта, превратилась в Калифорнийский Залив. Так и образовался полуостров Калифорния.

Теперь, после выполнения Савелием главной цели его существования на этой планете, после Выдвижения обоснованной Гипотезы и Осмысления механики процессов раскола Пангеи, его Свобода была близка. Еще один Шаг, и Долг его будет Сочтен выполненным, он будет Отпущен на покой, и волен будет отойти от постоянной опасности взрывов, разрывов, подрывов, пробоев, скоростных струй и бойков, ударов, в том числе, по ушам, упругих импульсов, и делать, наконец,  всё, что он хочет, заниматься на старости лет тем, что ему нравится, учить внуков,  писать художественные рассказы и книжки и даже интересоваться поэзией. Помните, читатель, старую шутку, когда компьютер, кончив решать дифференциальные и интегральные уравнения, говорит: "Все. Отдых! Займусь-ка я пересчетом запятых в Большой Британской энциклопедии!"

Теперь он уже хорошо понимал, что в жизни его никогда и ничего случайного не было. Как и его суровая и опасная работа. Как и его напряженное, лишенное отдыха, разрядки, безопасности и элементарного покоя существование. И не только. Почти всю жизнь он прожил на двух великих Трассах Откола. Добрых 18 лет - в Западной Сибири в задымленном и загазованном Сталегорске и 9 лет - в центрально-черноземном Ямове. Оказывается, города эти находились на вполне определенных и совсем не случайных местах. Если вы прикладывали линейку одним концом к точке на 800 километров южнее Гренландии и проводили её через Сталегорск или Ямов, то на Востоке линия эта пересекала область Камчатки, Сахалина, Курильских островов и Японии. Жил он, выходит, на той самой Трассе, через которую струились потоки упругих, а точнее, ударных волн, вызвавших откол на Восточной окраине Евро-Азиатского материка.

Если бы он раньше познакомился с Великой Библией, пораньше принял бы Великую Максиму - "Вера должна быть выше разума", и тоньше и религиознее воспринял бы свои Обстоятельства и Обязательства, одни только эти географические локации подтолкнули бы его мысль в правильном направлении и он избежал бы многих трагических обстоятельств. А так как он существовал в жестоком тоталитарном и пропитанном воинствующим антисемитизмом  обществе,  не руководствовался Библией и только Ею, и шел упрощенным методом проб и, зачастую, непоправимых ошибок, - он потратил слишком много времени, сил, здоровья, и был не в состоянии, при всем своем желании и осторожности, никогда не в состоянии, покинуть зону прямой физической опасности.

Запоздалое понимание всего этого пришло уже в эмиграции. Страна, в которой он оказался - великая Америка, - была создана Отцами Учредителями для того, чтобы в ней честные и самые обыкновенные люди могли достичь своих жизненных целей. В основу её были положены Библия, Веротерпимость и Сбалансированность человеческих отношений. Массовая Религиозность и твердо контролируемые законы смягчали последствия неукротимой деловой активности динамичного населения, а изначальные, уставные положения Конституции исключали самую возможность расплющивания сильным - слабого или государством -  рядового гражданина. И  для каждого, в любом, даже суровом, положении всегда существовал выход. Для Савелия, при всей скромности его бытия, все эти обстоятельства сыграли решающую роль в духовном и интеллектуальном пробуждении.

Теперь Библия была всегда рядом с ним и научный поиск, опирался на Неё. И для завершения работы  дело оставалось за совсем  не большим  - удостовериться, что всю свою научную жизнь он не потратил зря, а искал и шел, хотя и не самыми легкими путями, но, в конечном итоге, в правильном направлении.

И такая возможность была ему предоставлена в две тысячи третьем году. А дело было так. Каждый год в предновогодние дни Американское общество славистов проводило конференцию в одном из городов страны. На этот раз она планировалась в Сан-Диего. Съезжалось иногда до 800-1000 делегатов изо всех университетов страны. Как и всегда, в последние 5 лет, Савелий выступал на ней с докладом. Речь должна была идти о естественно-научной ветви поэзии Пастернака. Летели они с женой из Филадельфии с пересадкой в Лас-Вегасе. Вот перед ним-то все и произошло…

За годы жизни в Сибири Савелий летал несчетное число раз, особенно на самолетах ТУ-104. Шли они на большой высоте, что-то, примерно, в 9 километров, и земля была или вообще не видна за облаками, или просматривалась, из рук вон, плохо. Американские самолеты пассажирских авиалиний не летают на таких высотах - зачем. Их потолок, я думаю, не выше 2-4 километров. Такие высоты  и технически  проще и комфортнее. Да и, не дай Б-г, случись  разгерметизация, -  безопаснее. Эти лайнеры проектировались сразу же, изначально для гражданских воздушных линий. Девятикилометровые потолки российских лайнеров объяснялись тем, что они перепроектировались-то из военных самолетов, из межконтинентальных бомбардировщиков.

Так вот, летели Савелий с женой, примерно, в полдень при великолепной солнечной погоде и  земля под ними была  желтовата и бесснежна. Невысокие горы  и холмы чередовались неровными  рядами и при высоком Солнце не давали тени, что смягчало рельеф местности и  веселило  грустное плато Колорадо. Савелий сидел с краю, у иллюминатора, и безразлично следил за  бегущей Землей и  скользившей по ней тенью самолета. И вдруг, в ушах его появился, вначале, легкий звон, затем быстро нараставший шум, сменившийся грохотом, а затем и все подавляющим низкочастотным гулом, сотрясавшим всё его тело. В горле нарастала почти непреодолимая тошнота. Он прижался к спинке кресла и едва не закрыл глаза… Но в этот момент он увидел как желто-коричневая поверхность Земли начала стремительно приближаться к самолету… Удивительно, но в салоне было все спокойно. Мало того, тоненькая и хрупкая стюардесса в этот момент стояла в проходе и подавала  напитки.

Сколько это длилось, он не понял, может пять, может десять, может пятнадцать секунд. Вряд ли больше. Но еще через мгновенье он увидел, как огромная гора вздувшейся на километр вверх земли от горизонта до горизонта, вздыбившийся яростный горб волны, мчащейся с фантасмагорической скоростью, стремительно обогнала самолет и исчезла в направлении края континента и океана. А под лайнером  опять монотонно побежало желто-коричневое, совершенно спокойное и ничего не помнящее  плато Колорадо, и опять по нему скользила маленькая тень самолета… Савелий, ошарашенно, огляделся и понял: никто, ровным счетом никто, ровным счетом ничего не видел и не слышал. Итак, это видел и слышал он, только он! Это была демонстрация для него, и только для него! Ему было показан фронт ударной волны, возникшей в очаге взрыва метеорита, миновавшей места, где стояла сейчас Филадельфия, в которой он прожил всю свою жизнь в эмиграции (опять на Трассе), и промчавшейся мимо него со скоростью шести километров в секунду с одной целью - оторвать от материка то, что спустя миллионы лет, будет называться полуостровом Калифорния.

Оставалось ему ответить на единственный вопрос: почему все это произошло и что дальше?  Ответ был прост, как и всё в этой жизни: Такова Воля Б-жья! Что касается будущего, то ему Позволено  сойти со своего сурового пути и оставшиеся годы быть, по мере сил, полезным внукам и литературе.

Library of Congress.  Copyright  ©   2006 by Viktor Finkel.