Человек, журналист, поэт, каких мало...

Из Праги пришла печальная весть - на 89-м году жизни скончался Александр Левиков - Александр Ильич Агранович.

Неистовый журналист, тонкий лирический поэт, человек несгибаемой прямоты, ни перед кем никогда не заискивавший, жесткий в полемике, беспощадный в оценках и самооценках, всегда предельно искренний и честный. Мой первый учитель, дорогой, близкий друг.

Память невольно уводит в прошлое, о котором мне доводилось писать 15 лет назад в небольшом очерке об Александре Левикове, но теперь оно снова всплыло, словно это было вчера…

…"Мысли есть?"

Это были первые два слова, услышанные мною от Александра Левикова, - кажется, еще до того, как мы успели поздороваться и познакомиться. Я стоял в низкой двери, на верхней ступеньке короткой лестнички, а он сидел за столом внизу и потому смотрел на меня снизу вверх живыми, требовательными глазами. Я растерялся: "мыслей" у меня не было. Так решилась моя судьба.

Это было фантастически давно, на заре моей жизни. Я был студентом второго курса Московского инженерно-строительного института (МИСИ), располагавшегося в особняке классической, чуть ли ни казаковской постройки и выходившем фасадом с великолепными белыми колоннами на самую легкомысленную площадь на свете - с разбитным, бесшабашным названием Разгуляй. Дом этот когда-то принадлежал графу Мусину-Пушкину, именно в нем была найдена, а затем сгорела во время пожара Москвы 1812 года рукопись "Слова о полку Игореве". Так гласила легенда. А реальность состояла в том, что великолепный особняк был хорош для семьи и челяди графа, но не для 4-5 тысячного контингента студентов и преподавателей Строительного института. Здесь царила жуткая теснота. Занятия проводились в две смены: лекции начинались в 8 утра и кончались в 10 вечера. Коридоры всех этажей были заставлены длинными черными столами, за которыми студенты выполняли курсовые работы, сдирали у прилежных девочек конспекты, объяснялись в любви, трепались. Протиснуться можно было с трудом. По всем лестницам постоянно двигались толпы народа, спешившего на очередную лекцию, в столовую, на занятия какого-нибудь кружка или чего-то еще: словом, здесь все двигалось, шумело, спорило, смеялось, как и должно было быть на Разгуляе.

Когда, благодаря хрущевской оттепели, в институте создали многотиражную газету, то для редакции с трудом отыскали закуток под лестницей, между вторым и третьим этажами, где появилась железная дверца, наподобие дверцы несгораемого шкафа. Долгое время я ее не замечал, хотя несколько раз в день проносился мимо нее, иногда натыкаясь на шутливую и вместе с тем нагонявшую робость надпись: "Без мысли не входить!" И вот наступил день, когда я отважился потянуть на себя эту железную дверь…

Я не знал, что ныряю в Зазеркалье, откуда мне уже не вынырнуть. Здесь царил Александр Левиков - единственный профессиональный журналист и штатный сотрудник газеты.

Жалкую многотиражку, выходившую раз в неделю объемом в половину печатного листа, под сводящим скулы бюрократическим названием "За строительные кадры", он сумел превратить в храм, где поклонялись таланту, смелости, остроумию, веселью, неожиданности идей и мыслей. Авторитеты здесь не признавались. Все казенное, кондовое, тупое подвергалось осмеянию. Я скоро стал проводить в редакции больше времени, чем на лекциях и всех прочих занятиях вместе взятых. Я понял, что хода назад, в строительную профессию, мне нет: моя судьба - журналистика, писательство, литература.

По официальному статусу газета была органом дирекции и парткома, но в ней почти не печаталось официальной информации, не было установочных статей ректора, партийных директив и прочей официальщины, как во всех тогдашних газетах, крупных и мелких. Левиков сделал газету студенческой: с дневниками туристов, стихами о любви, репортажами о внутриинститутских скандалах, с едкой сатирой.

За плечами у него было два военных училища, война (148-й гвардейский стрелковый полк, младший лейтенант), юридический институт, работа в нескольких районных газетах… Но он вместе с нами участвовал в розыгрышах, "травил" анекдоты, охотно бывал на наших вечеринках - словом, был таким же бесшабашным студентом, как мы.

Газета делалась как бы между прочим, но именно она придавала смысл всему остальному. Из трепа рождались идеи, темы, статьи, тут же они правились, переписывались. Походя мы осваивали основы профессиональной журналистики. Для всех нас газета была святыней, таков был ее престиж при Левикове.

Из многотиражки Александр Левиков шагнул во вновь созданную московскую областную газету "Ленинское знамя". Это было второе издание, созданное при его участии, но не последнее. Он ненавидел рутину, всегда рвался к новому, и оно само открывалось перед ним. Через несколько лет Левикова пригласили в "Литературную газету" - как раз в то время, когда старая "Литературка", казенная и скучная, была прикрыта, и на ее базе возник шестнадцатиполосный еженедельник. Первая половина газеты, посвященная собственно литературе, была пресной и беззубой, зато вторая половина стала советским гайдпарком - самым острым и интересным изданием, которое было как глоток чистого воздуха для миллионами читателей. Почти 25 лет Левиков был спецкором, обозревателем, руководителем экономического отдела "Литгазеты". Продираясь сквозь рогатки цензуры, преодолевая осторожность начальства, он боролся с бюрократизмом, казенщиной, безумием "плановой экономики", поддерживал все новое, передовое, живое. "Мы работали, творили и боролись, -- напишет через много лет Левиков. - Боролись со злом, как его понимали, ради, может быть, иллюзорных идеалов добра".

Когда горбачевская перестройка открыла иные горизонты, Левиков отдался новому начинанию - первому независимому международному журналу "Деловые люди" (Business in Russia), выходившему на русском и английском языках для 60 стран мира. Финансировала журнал французская компания, возглавляли его какие-то высокопоставленные боссы, а коренной рабочей лошадкой был он, Левиков. Помню нашу встречу в один из моих приездов в Москву после эмиграции. Саша с энтузиазмом рассказывал о переменах в стране и перспективах своего журнала. Мои осторожные скептические замечания он горячо отвергал.
Журнал командировал его в Прагу, где он работал несколько лет. Журнал тем временем становился все более сервильным и бесцветным, продолжать в нем работать становилось бессмысленно. Левиков ушел из журнала, но остался в Праге, где прожил со своей женой Софьей Книжник последние 20 лет (из 45-ти лет совместной жизни). Злату Прагу они горячо полюбили. Помню, с каким энтузиазмом они водили нас с женой по прекрасному городу, о котором, казалось нам, знали все.

Александр Левиков - автор девяти книг, а также сотен очерков, статей, эссе, которые стали заметной вехой в журналистике бывшего Советского Союза и постсоветской России, создали ему имя в литературе. Но не многим было известно, что он с молодости писал стихи, хотя никогда не стремился их публиковать. Правда, на некоторые из них написаны песни, ставшие очень популярными, в том числе знаменитый "Гимн журналистов" (музыка Вано Мурадели). Образу одержимого журналиста, готового "трое суток не спать, трое суток шагать ради нескольких строчек в газете", соответствовали далеко не все коллеги Александра Левикова. Но таким всегда был он сам. Только на склоне лет, в Праге, он подготовил к печати и издал две книги своих воспоминаний, эссе и стихов.

В завершение этих немногих слов прощания с Сашей Левиковым хочу предложить вниманию читателей несколько его стихотворений - о цветах. Пусть этот венок, им самим сплетенный, ляжет на его могилу…

(Читайте рубрику СТРОФЫ в этом номере "Кругозора" - РЕД.)