Из Америки

О ФИЛИППЕ БЕРМАНЕ

Сергей Антонов, восьмидесятые годы: "Такое теплое отношение к человеку я встречал разве что в рассказах Андрея Платонова..."

Рецензия была написана для "Литературной газеты", которая послала Сергею Антонову три рассказа: "Белый пух", "Косынка в белый горошек" и "Такая бывает осень" "Литературной газета" также послала рассказы Филиппа Бермана другому известнейшему писателю Юрию Нагибину.

Юрий Нагибин писал: "Рассказы Ф. Бермана мне уже давно передали, но у меня, как говорится, всё руки до них не доходили. Сейчас я об этом жалею. Филипп Берман - человек бесспорно одаренный..."

Юрий Трифонов о сборнике писателей  "Садовое кольцо", куда он включил несколько рассказов Филиппа Бермана, на вопрос как он сам относится к литературе сборника, ответил: "Понимаете ли, Филипп, я думаю, что это было бы событием в литературной жизни России..."

Между тем, судьба отвергнутых рассказов Ф. Бермана была следующая. Как сказал классик: рукописи не горят. Рассказ "Косынка в белый горошек", отвергнутый редакцией "Нашего Современника" был напечатан трижды: в журнале "Континент", в Париже, литературный уровень которого был международно признанным, рассказ вошел в две антологии русской зарубежной прозы, где были также произведения Василия Аксенова, Георгия Владимова, Фридриха Горенштейна, Сергея Довлатова, Анатолия Гладилина, Юрия Мамлеева, Саши Соколова, Ирины Ратушинской и других авторов. Антологии были изданы в Москве, в 1991 году, в издательстве "Московский рабочий" и в Будапеште, на венгерском языке.

В 1991 году "Новое Русское слово" в рецензии на эту антологию писало (писатель Семен Резник), что рассказ Филиппа Бермана войдет в сокровищницу русской прозы последних десятилетий. "Русская мысль", в Париже, когда писала о 48 номере "Континента", отмечала в отделе прозы рассказ "Косынка в белый горошек".

В 1981 году Ф. Берман участвовал в создании независимого литературного клуба в Москве. КГБ задержало Ф. Бермана и нескольких авторов нового сборника "Каталог" и арестовало сборник, который был в машине Филиппа. В 1981 году, в январе, Ф. Берману было предложено покинуть СССР в связи с участием в выпуске нелегального сборника "Каталог", где был напечатан отрывок из его романа "Регистратор". Сборник "Каталог" вышел в Америке, в издательстве "Ардис" в 1981 году. В этом же году вышел отрывок из романа Филиппа Бермана "Регистратор" в журнале "Время и мы". В 1984 году роман полностью вышел в издательстве "Ардис". Интересно, что в 1982-1984 годах издательство "Ардис" выпустило книги следующих авторов, признанных классиков русской литературы, ХХ века: В. Набокова, В. Ходасевича, М. Булгакова, О. Мандельштама, В. Аксенова, И. Бродского, Саши Соколова, В. Войновича.

В 1984 году Филипп Берман был приглашен на "Сахаровские слушания в Лиссабон, Португалия, и выступил там перед международным форумом со свидетельствами о нарушении прав человека в СССР, о зловещем антисемитизме, и, в частности, в поддержку Иосифа Бегуна, преподававшего иврит в Москве, он рассказал о провокации КГБ, стремящейся обвинить тогда И. Бегуна в мнимом шпионаже.

"Московский Комсомолец", (журналистка Марина Овсова) писала в июне 1993 года об авторе романа "Регистратор": "Впервые у нас роман был опубликован в журнале "Человек и природа" в  91-92 годах, что стало для нас, я считаю, вторым открытием Бермана как блестящего писателя".

Писатель Игорь Михалевич-Каплан отмечал: "Я с восторгом следил, как в "Сарре и Петушке" из бытового остроумного и яркого писания рассказ постепенно переходил в другую сферу - трагическую, заполненную до краев человеческими страстями и устремлялся в космическое видение мира. Это была рука мастера!.."

Литературовед Ирина Панченко писала в статье "Поем, чтоб жить, живем, чтобы петь" (литературный журнал "Побережье", 2001, № 10): "Мощная постмодернистская проза Филиппа Бермана заслуживает особого внимания... Его проза ассоциативна, строится на мифологической символике, отличается мистическим подтекстом. Можно не согласиться с трактовкой Бермана личности Горбачева, но нельзя отрицать его незаурядного писательского дарования... Восточную мифологию использует Ф. Берман в повести "Седьмая голова Красного Дракона" (мифологические мотивы в прозе Бермана особенно интересны, поскольку использование мифологии нетрадиционно для русской литературы, в отличии, например, от творчества испаноязычных писателей, таких как Гарсия Маркес или Алехо Карпентьер)".

Приведем, отрывок из еще одной рецензии из двадцать первого века. Вторник, 17 июля 2001 года, "Новое русское слово" в Нью-Йорке, писало в разделе "Русская Америка" о рассказе Филиппа Бермана "Сарра и Петушок" - журналистка и писательница Наталья Павлова: "В нем все гармонично: сквозь мастерски переданную речь - монолог рассказчицы - главной героини (рассказ написан, в основном, простыми предложениями, присутствуют авторские неологизмы) отчетливо видится прошлое - крохотный городишко на берегу Буга, в органически и в разумном объеме идиш - отблески тысячелетий истории одного народа... да и всех нас в целом... Я... хотела показать, что для меня является своего рода эталоном письма. Именно такого класса работы хотелось бы увидеть в категории "Проза".

Игорь Михалевич-Каплан

ВИШНИ

Маме

Вы знаете, у нас в саду росли когда-то белые вишни, так когда они цветут, так это значит, что душа наша рада жизни. У них такой белый цвет. Ты смотришь из окна и видишь белый цвет на зеленом листе, как счастье вместе с зеленым листом.

А если лечь на траву и смотреть в небо, так чтобы белый цвет вишни, когда она цветет, чтобы этот белый цвет на зеленом листе, попадал бы в голубовое небо, то это счастье.

Ты смотришь, в небе растет-цветет белым цветом вишня.

И для нее самой кругом счастье ее жизни.

Она ничего не знает, какая бывает жизнь, что это такое наша жизнь.

Она цветет своим белым счастьем, и дает это всем нам, всему над собой небу, и всему земному свету.

Так, когда цветут вишни, а ты молодая и ты любишь кого-то и ждешь его каждый день, каждый божий день, который дан тебе, так это счастье и душа твоя летит куда-то вместе с вишневым белым цветом, куда-то ввысь, и все знают, что это небо.

Так когда цветут вишни, то это наша душа радуется вместе с душой жизни, и она нам дает это знать своим счастьем.

А потом, когда ее цвет отпадает на землю и зеленая трава под деревом-вишней вся устлана нежным прошлым счастьем, то все равно видишь, то все равно нет жалости нашей, а есть продолжение нашего с ней счастья.

Это моя мама, Полина Федоровна Берман, рассказывала мне о своей любви к отцу.

СИНИЕ КРЫЛЬЯ НА БЕЛОМ МУСТАНГЕ

Вы хотите, чтобы я вам рассказала про Америку, так я вам расскажу про Америку. Вы думаете, что это что-то особенное. Так я не буду говорить вам, что это не так, так я вам скажу, что вы таки правы.

Это что-то особенное.

Конечно, некоторые сумасшедшие лежат на улице, не без этого, конечно, так я вам расскажу, почему они лежат.

А вы видели, чтобы хоть один еврей лежал на улице? Нет.

А вы думаете, что у нас нет сумасшедших? Когда надо делать октябрьскую революцию, они тут как тут. А думаете в Никарагуа, или в Бразилии, или в Южной Америке их нет? Они хотят сделать лучше, чтобы все стало справедливо. Но такого быть не может.

Поэтому они сумасшедшие, что они этого не понимают. У них, может быть, чахотка, у них может быть туберкулез, но они все равно поют интернационал.

Потом, правда, их научили, что такое советская власть, но было уже поздно. Когда они умирали в Сибири, их кости выбрасывали в замерзшую тундру.

Настало время бежать. Но какие бы они не были сумасшедшие, но на улицах они не валяются.

А мексиканцы валяются на улицах, вы их видели? Мексиканцы тоже не валяются. Они работают.

А корейцы валяются на улицах, или китайцы? Может быть, в Китае они валяются, но в Америке они продают чайнис фуд. Я не видела, чтобы кто-то валялся. Но это уже совсем другая история.

В Филадельфии жил один Иосиф Ельдман. Я бью одно в другое. Потому что я хочу вам рассказать про пулеметы.

У него был маленький бизнес. Он ремонтировал автомобили.

Покупал, продавал. Немножко их подстроит, подправит и продает.

Ходил на аукцион, хорошо стоял и делал свои деньги.

А мы тогда жили в Филадельфии.

Это город братской любви. Так это означает.

Абрам пошел покупать себе автомобиль. Новый автомобиль тогда стоил двенадцать тысяч. А Абрам хотел Олдсмобиль. Это надежная машина для такси. Новую машину мы офордать не могли.

Тогда Абрам пошел к Иосифу покупать старый автомобиль.

А Иосиф картавил. Он был как Моисей, который вывел нас из Египта.

Это было четыре тысячи лет назад. Моисею принесли золото и горящий уголь из жаровни, чтобы проверить, дурак, он, или умный, что он возьмет?

А чтобы вы сделали: на одном блюде вам приносят золото, а на другом блюде вам приносят уголь и он горит! Конечно, вы бы взяли золото.

И я бы взяла золото, и Абрам бы взял золото.

Так фараон думал, что еврей возьмет золото, потому что он еврей. Так всегда думает антисемит.

Но Моисей был умнее всех с кем он жил, и взял уголь, раскаленный, как огонь, и таки бросил себе его в рот. Тогда они подумали, что он еврейский идиот.

Так он обжег себе язык. Но Моисей спас свою жизнь. Так бывает в жизни. Нужно идти против течения и смотреть только вперед, и не оглядываться назад. А золото он бросил в реку Нил, чтобы вода стала там желтого цвета. Тогда золото стало водой, и фараон не смог его взять обратно.

Так фараон до сих пор его ищет, а хасиды продают его на сорок второй стрит, а один человек Исаак стоит на углу Седьмой авеню и двадцать восьмой и продает норковые шубы. Но про него я расскажу отдельно.

Так Моисея оставили в покое и не убили. А зачем убивать дурака. Дураки могут жить. Их не надо убивать. Так он остался жить и вывел потом нас из Египта.

Но он никогда не мог хорошо говорить, он спросил Бога, а как же я буду говорить с евреями? Так Бог ему сказал: ничего, за тебя будет говорить твой брат Арон.

 Иногда, чтобы выжить, надо бросаться в огонь. И тогда ты выживешь. А если будешь обходить стороной, то пропадешь.

А Иосиф, и Моисей, так это две большие разницы.

А отчего Иосиф картавил? Сейчас я вам расскажу. Иосиф случайно откусил себе язык. Он ел что-то горячее, перебрасывал из стороны в сторону, чтобы остыло быстрее, и откусил.

Вот такие у нас есть евреи. Ему захотелось выпить, к выпивке нужна была закуска, он поехал к своему другу, Зурабу, в грузинский Гастроном, а жена Рита забрала деньги из кассы и поехала их сдавать в банк. Потому что если придут грабить, то в кассе все равно ничего нет.

Хотелось бы отдать, да нет.

В Гастрономе у него всегда был кредит, которым он никогда не пользовался.

Но я против Иосифа ничего не имею. Зураб, его друг. Сели вместе пообедать и выпить.

Это свободная страна, ты что хочешь, то и делаешь.

Так он поехал к врачу, чтобы откушенный кусочек пришили.

Он прыгнул в свой Лексус, и поехал.

А Иосиф торопился докрасить одну машину. Это был Понтиак Ле Манс. Я знаю эту машину. Это была первая машина моего сына в Америке.

Иосиф загнал ее уже в красильную комнату. Когда врач все пришил, как следует, то он поехал докрашивать Понтиак Ле Манс.

Потом Иосиф пришел домой и посмотрел в зеркало.

Он походил так с неделю, потом посмотрел еще раз в зеркало. То, что он увидел, то ему это не понравилось.

Ему не понравилось, что язык был пришит косо.

А Иосиф мог бы быть, архитектор. А не заведующим гаражом.

У Иосифа было внутри чувство красоты.

Он работал в Союзе, как бади шап, и у него был хороший глаз.

Так он посмотрел в зеркало, тогда он взял ножницы, и отрезал, что плохо торчало.

А у нас евреев так: мы можем долго терпеть, и еще терпеть, но когда доходит под ложечку, то тогда мы будем бить, или колоть.

Так тогда мы уходим, мы бежим, мы стреляем.

Мы жили в России всю жизнь, но когда уже пошла желчь, пошла нашим горлом от советской власти, как кровь, так мы не выдержали и стали ехать, и стали бежать, и стали проклинать.

А моя соседка Зойка-бандитка спрашивает меня, а почему это вы евреи уезжаете, Перля Фриделевна? У вас тут такое положение, ваш сын закончил институт, а вы все бросаете и уезжаете.

А у меня уже тогда было два сына и одна дочь.

Она говорит, как крысы с тонущего корабля. Евреи всегда найдут себе тепленькое местечко!

Это вы крысы, а не мы. Потому что вам все хорошо! Потому что вы любите здесь жить среди других крыс.

Вы все съедите, что вам дадут!

Тут вмешалась вторая соседка, Маруся. Она всегда была за меня и Абрама.

Дура ты, и тварь инфекционная!

А я, может, крысой хочу быть! Да, именно крысой! Ты что запретишь мне, крысой быть!

Например, я хочу быть еврейской крысой!

Я хочу, может быть, даже очень хочу, крысой тоже быть! и вместе с Перлей Фриделевной хочу убежать с тонущего корабля в Америку!

Я может, за американского миллионера выйду замуж!

Перля Фриделевна, родная моя, превратите меня в еврейскую крысу!

Ну, я стала тогда думать, как превратить ее в крысу.

Но об этом я расскажу вам потом, что и как потом случилось. Я бью одно в другое.

Жизнь пролетает быстро, а все равно большая, только когда она уже прошла, то видишь, что это была только одна секунда.

Я помню, когда я была девочкой, то вишни цвели белыми цветами.

А, когда жизнь прошла, то белые вишни исчезли, и небо, и облака.

Теперь вернемся опять к Иосифу, который жил в Филадельфии, и который откусил себе язык.

Он долго смотрел на себя в зеркало, а когда увидел, как торчком стоит его язык, то он взял ножницы и отрезал этот кончик.

Я вам скажу, что для этого надо иметь большие гатс, чтобы отрезать себе язык. Это по-английски значит, надо иметь мужество. Резать, так резать. А нет, так нет. Или туда, или сюда.

Я его за это уважаю. А у него была жена, первая красавица, ан антыкл, это значит антик, еврейская блондинка, а не как любовница Клинтона, Моника Лавинская. Азэйнс ви азейлэхс, что-то особенное! Антик. А дома, на стенах, у них тоже висели голые женщины-красотки, прислоненные к автомобилям разных иностранных марок.

Так, когда Иосиф отрезал себе язык, так его жена упала в обморок среди этих голых красавиц.

Так Иосиф зажал себе язык и стал вызывать скорую помощь для своей жены. Но он не может говорить с кровавым языком. А рядом жил большой профессор Изяслав Кацнельсон, дальний родственник Карла Маркса.

Так русские его звали Слава, а евреи его звали Изя. Два имени придумал, одно для русских, а другое для евреев.

А Абрам звал его Карл Маркс.

Так этот Карл Маркс позвонил в скорую помощь 911 и спас от обморока жену Иосифа.

Так когда Абрам покупал у него машину, так Абрам с ним заспорил, потому что Иосиф хотел ему продать Олдсмобиль без пружин.

А как можно спорить с человеком, который может отрезать свой собственный язык?

Но Абрам сам прошел войну, он танки немецкие подрывал, и ему ничего не было страшно.

Абрам знал, куда надо ударить, чтобы человек упал.

А мой брат, тоже Иосиф, убежал из дома в четырнадцать лет, и он был в Одессе балагулой. Так он учил моего сына, как надо драться с антисемитами, если на тебя нападают.

Он говорил ему, возьми два пальца и ткни ими что есть силы в горло вокруг кадыка.

Так что, мы можем за себя постоять. Мы тоже не эйдл гипацкат! Это значит, мы тоже не пальцем деланные.

Но Иосиф сказал, если ты не хочешь брать, то я не продаю. Я тебе отдаю, почти что задаром, за пятьсот долларов.

Абрам подумал, что поставит пружины сам, это еще триста долларов, и они пошли обмывать покупку к Иосифу.

А, у Иосифа был хороший дом. На первом этаже сидел его маленький красивый мальчик-внук в большом кресле и смотрел телевизор. Они пошли на второй этаж.

И Иосиф говорит Абраму: пошли я тебе что-то покажу. Так Абрам пошел.

Иосиф открыл одну комнату, и там висели на стене два пистолета, одна винтовка, один автомат, и стоял маленький пулемет.

Между прочим, там были тоже голые женщины, красавицы. Они лежали на иностранных автомобилях.

Они висели между винтовками и улыбались каждому, кто туда входил. Абрам на них тоже посмотрел.

А зачем тебе пулемет, спросил его Абрам. У тебя же маленький внук в доме.

А Иосиф говорит: а что внук? Да у него свой пистолет есть!

Они пошли вниз, где внук его смотрел телевизор, а Иосиф хотел показать пистолет внука. Он достал со шкафа большой пистолет, который был для внука.

Пистолет был, как полголовы маленького человека.

Так, когда Абрам мне это рассказал, так я подумала, что у такого человека лучше не покупать автомобили. Но что же, этот дедушка очень любил своего внука. А внук Вова любил своего дедушку.

Дедушка Иосиф ему купил форд-Мустанг. Он сам его отполировал вместе со своей женой, красавицей Ритой.

И он нарисовал на белом новом мустанге летящие синие крылья. Я вам сказала, что он был, как архитектор. Он мог рисовать разными красками.

А внуку Вове тогда было одиннадцать лет.

И он ездил с дедушкой Иосифом на белом мустанге с синими крыльями. Он не ездил, он летал на нем.

И его внук гордился своим дедом, который сам мог сделать мустанг, и сам его покрасить, а дед гордился своим внуком, который в одиннадцать лет мог ездить на автомобиле, как про, что по-английски значит профессионал.

Абрам пришел к нему опять, когда внуку было семнадцать. Покупать другой автомобиль.

Внук стал большим, у него была тогда одна гелфрэнд, итальянка. Так они любили друг друга, как сумасшедшие, как могут любить друг друга еврейский мальчик и итальянская девочка.

Ее звали Чинция.

А ее папа имел пицерию, потому что итальянцы знают, как варить сыр, как его продавать, и как делать деньги.

Отец ее подбрасывал круг теста над головой, и тесто крутилось там, как будто он сам с ним танцевал, как будто это была летающая широкополая pizza сомбреро.

А после его танца получалась pizza. Так, такую pizz-у можно было есть.

В ней был воздух жизни.

Вова поехал с Чинциейна Пенслэндинг, это в Филадельфии, на набережной.

Они собирались назавтра обвенчаться. А был солнечный день. И они оба были красивые.

Возможно, он ехал продавать наркотик. Возможно, нет. Никто этого не знает.

Когда ты молод, то в тебе есть воздух жизни и ты всегда красив.

Они остановили машину и сидели и любовались жизнью.

А когда они любовались жизнью, к ним подошли две шестнадцатилетние черные. Они постучали в окно его автомобиля, и Вова открыл окно.

Тогда одна взяла и застрелила Вову в голову. Он даже не успел ничего сделать. Может быть, она его любила, а он был с итальянкой. А, может быть, она была накуренная. Никто не знает. И никто потом ничего не узнал.

А пулемет в это время висел в комнате у Иосифа, когда его внука убили в Филадельфии без дела.

Так Иосиф чуть не сошел с ума. Он сделал внуку синие крылья на белом мустанге. Он купил ему пистолет. Он ходил с ним на range и учил его стрелять, потому что он любил его.

Дальше мой сын рассказывал мне.

Он перестал есть, и он перестал спать.

Его автомобили стояли непокрашенные. И он больше не продавал автомобили.

Его внука Вовы больше нигде не было.

Он стал охотится за шестнадцатилетними черными, чтобы их убить.

Он взял два пистолета и приехал на Пенслэндинг. Он ждал их там, когда они придут.

Однажды, когда был хороший летний день, он услышал музыку Луиса Армстронга. What a wonderful world! Какой потрясающий мир!

I see trees of green, red roses, too,
                                   I see them bloom, for me and you
                                   And I think to myself
What a wonderful world.

                                   I see skies of blue, and clouds of white,
The bright blessed day, the dark sacred night
                                   And I think to myself
                                   What a wonderful world.

                                   The colors of the rainbow, so pretty in the sky,
Are also on the faces of people going by.
I see friends shaking hands, sayin', "How do you do?"
They'rereallysayin', "Iloveyou."

С этого момента он знал, что он, большой сильный человек, который отрезал себе язык, никого не сможет уже застрелить-убить.

Это была потрясающая песня.

Он вспомнил свою молодость. Он вспомнил, как он любил американский джаз, как он любил Чатанугу-Чучу. Он вспомнил, как он бросал свою девочку Риту через себя вверх, когда танцевал с ней Чучу. И как она летеланад ним и он видел ее коленки, и как ветер от ее юбки обвевал его лицо.Это был их коронный номер на танцплощадке. И все тогда заранее расступались и смотрели на них, и она летела над ним, и все кричали в такт и хлопали им.Где она, эта Чатануга-Чучу? Где этот паровоз? И он любил Мэрилин Монро. И он любил Луиса Армстронга.

И он любил Америку.

И он всегда думал, что его Рита была Мэрилен Монро: как она танцевала, и как она смеялась, и как она его любила потом, после танцев.

Так когда Абрам узнал об этом, а мы тогда жили уже в Нью-Йорке. Абрам поехал, чтобы Иосифа забрать к нам в дом. Он сказал Абраму: зачем мне теперь мой бизнес, зачем мне теперь моя жизнь?

Он был воздух моей жизни. Для него я хотел быть красивым, для него я хотел быть богатым, для него я хотел жить. Для него я спал с Ритой, чтобы наша жизнь продолжалась и была.

И для него я отрезал свой язык. Я хотел, чтобы он знал, что его дедушка может все. Что любовь может все.

Теперь я люблю его девочку итальянку, как свою дочку.

Я приезжаю к ее отцу, и мы вместе пьем водку и плачем. Но ему надо делать летающую pizz-у, в которой есть воздух нашей жизни.

А его дочке надо искать себе нового будущего мужа, потому что если она не забудет Вову, так она умрет.

Я Иосифа хорошо понимаю. Мой папа был хухым. Это значит большой мудрец.

Потому что мой папа говорил маме: жизнь это ураган Эстер.

Ты в этом урагане, и я в этом урагане.

Но жизнь это счастье.

Ты в этом счастье, и я в этом счастье. И жизнь пролетает над нами, как белое облако, и мы не можем до него дотянуться.

Эй, жизнь, куда ты пролетаешь мимо нас? Туда, куда мы не знаем куда.

Мой сын говорил, что потом Иосиф исчез. Куда он исчез, никто не знал. Одни видели его на высокой горе в Австралии. Он стал летающим человеком. Он стал горнолыжником, ему казалось, что он слетал со всех самых высоких гор вместе со своей Ритой.

Он хотел разбиться в белом снегу и умереть в одно мгновенье.

И он думал, что это Рита Мэрилен Монро летит вместе с ним в его новой жизни.

Теперь он сам стал воздухом жизни.

Жена его открыла салон красоты русского тела. При входе висел плакат, на котором было написано золотыми буквами: Русское тело самое красивое в мире.

Она стала очень успешной, когда она массировала ноги женщинам, они чувствовали, что она совершает с ними тайный обряд любви. И они стали ходить к ней все больше и больше.

Она же в это время вспоминала своего мужа, который, как говорили, слетал с самых высоких гор с Мэрилен Монро.

Она вышла замуж за человека, который привез миллион долларов из Грузии и собирался открыть ресторан Гагры.  Этого человека звали Металл Мамедович, хотя он и был грузином.

Он хотел, чтобы Рита пела там песню Тбилисо, вместе с другими девушками из солона русского тела.

У этого грузина в Москве была любовница Манон. Он хотел, чтобы она поддерживала в форме свою длинноногую фигуру.

Он сидел перед окном в собственной кооперативной квартире, на первом этаже, перед стадионом, уперев свой большой живот в стол из нового румынского гарнитура "Шератон". Он заставлял Манон бегать вокруг по стадиону, чтобы она похудела, и считал круги, чтобы было десять.И Манон стала самой красивой и элегантной женщиной в кооперативе "Рассвет". Вообще-то, его любовница была чистопородная русская блондинка и ее звали Маша, но он звал ее Манон.

Теперь же, поздно вечером, когда заканчивалась работа, Металл Мамедович закрывал салон красоты русского тела на ключ, и выходил вместе с Ритой, и всегда пел почти по-русски свою любимую песню Тбилисо, чтобы Рита еще раз слушала бы, и еще раз понималабы,красоту этой песни:

 Тбилисо, мзигда сицоцлес мцхария,
                                                      Здесь судьбу свою ты обрела,
                                                      Не видать таких красот в других краях,
                                                      Без тебя и жизнь мне не мила.

Но теперь Манон не было, а была Рита, и был салон со многими русскими телами. И он хорошо узнал тайны русского тела.

А Иосиф теперь слетал со всех гор и вершин мира, и он сам стал белым мустангом с синими крыльями.

И он думал теперь, что он был воздухом жизни земли и неба.

БЕЛЫЕ КОНИ

Асе

Американская жизнь совсем другая, чем русская.

Нет русской просторной бездвижности, когда утром встанешь, посмотришь за окно, там дождь моросит, будто вечный, уже редкие листья деревьев, будто вырезанные из ржавой жести, приплюснуты к стволам дождем, к почерневшим ветвям, а те, что давно отлетели, толстым слоем устилают лесную давно неезженную дорогу.

А если проедешь по ней, то облипнут колеса листьями по протектору покрышки и по бокам, а из-под колес будут лететь слипшимися вялыми пластами.

А если пойдешь по ней, оскальзываясь под дождем, то налипнут на сапоги и принесешь в дом запах мокрого леса, раздавленной сапогом грибницы и русской осени.

И глядя в окно, думаешь, что так теперь будет всегда, и что будто мир остановился, что никакой жизни больше не будет, кроме дождя, мокрого леса и налипших листьев.

Мокрая осенняя вечность.

Снимешь сапоги у порога. В портянках пройдешь по дощатому, чистому полу.

Хорошо бы сейчас печку затопить, да пожарче, чтобы дрова еще не были бы сырыми, а сухая береза.

Тогда есть у тебя, хотя и осеннее и грустное, но счастье.

Да дощатый пол был бы чисто вымытый под ногой.

Да портянки сухие из белого полотна. Вот это и есть счастье тогда.

А если пол со щелями, идет оттуда предзимний холод, да сапоги набухли мокротой, а когда высохнут, то останутся не разогнутым железом стоять у печки, тогда выпьешь одним махом стакан. Пробьет жар насквозь.

Я видел: человек взял вчерашнюю холодную картошку, посыпал ее сольцой, чтобы к месту после стакана была.

Я видел: человек зашел в сельпо, выловил последний соленый огурец из бочки, толстый, чуть со слизью, и припас его назавтра для стакана.

Этот человек был я.

Теперь есть горбушка черного хлеба, картошка с сольцой да огурец.

Нехитрое наше счастье. Было время, мы так жили. И это считалось хорошо. Только бы видеть этот лес. Это было время, когда эта божья жизнь входила в нас. Это было время, когда мы любили. Это было время, когда я любил Асю. И это время продолжалось долго, почти всю жизнь. Поэтому это было так хорошо. Но мы этого тогда не знали.

Вот когда пробьет жар насквозь от стакана, когда все это соединишь вместе, и вспомнишь все.

Заешь хлебом с солью. Захрустишь сочащимся соленым огурцом.

Вот тогда это счастье.

А кто ж поймет такое счастье? Никто не поймет.

Пропадет лесная дорога с листьями, мокрый лес, осеннее наше счастье, все уйдет.

Только пролетит над землею, над миром, Небесно-Деревянная дорога и исчезнет навсегда.

А потом вдруг войдет моя любовь ко мне.

Прижмется беломраморной своей кожей вся ко мне, как тридцать лет назад, чисто и светло.

Вот тогда это будет мое счастье.

Кто мы? Почему мы стали тем, кто мы сейчас?

И от прошлого защемит сердце. Оттого, что это и есть счастье, а другого счастья у тебя нет, и никогда не будет.

И горло станет саднить, будто перетянутое острой нитью внутри.

Только пролетит, пронесется над землей, над небом, Небесно-Деревянная дорога и исчезнет навсегда.

А по ней и наша жизнь, запряженная четверкой белых лошадей, пронесется.

Туда, куда мы не знаем куда.

И толи был ты, или не был, никто никогда не узнает.

Ася умерла от рака крови в раковом центре в Нью-Йорке.

В последний день ее жизни появилась странная пьяная испанка. Говорили, что она воскрешает людей. Она пришла к молодому парню-испанцу.

Я догнал ее у самого лифта и упросил прийти к Асе. Было уже около восьми вечера. Она была тонкая в цветастом легком платье. Она вернулась и вознесла вверх руки и начала молиться непонятно на каком языке. Потом я различил Бору АтаАдонай, на моем древнем родном языке. Тогда Ася широко открыла уже умершие глаза. Они хотели вместить и запомнить весь наш общий с ней мир жизни, где стоял я перед ее кроватью и просил у нее прощенья.

Много дней казалось, что ничего давно уже не существовало. Это был последний взгляд мне, нашей с ней прошлой жизни и ее осенним любимым листьям.

В нашем доме они стояли повсюду в вазах из белой и розовой глины.

Я не видел никаких белых коней. Это было страшное прощание с земной любимой жизнью.

Но мы не знаем того, чего мы не знаем.

Я сидел в придорожном ресторане Элби, в Пенсильвании и смотрел в окно.

А передо мной, вдали, у самого горизонта, на синем небе, были бело-фиолетовые горы Пенсильвании, а по дороге, по гладкому быстроходному шоссе, без светофоров и остановок, неслись куда-то тяжелые траки - грузовики.

Неслась куда-то другая жизнь.