Спасение из Почтового Ящика

Было это без малого 40 лет назад. К середине семидесятых мы с женой окончательно созрели - поняли, что жить в СССР нам стало невмоготу. Для меня вопрос "ехать или не ехать?" вопросом не был. Ответ был ясен: если можешь жить в советской атмосфере, то конечно не ехать. Но если начинаешь там задыхаться - жизнь-то одна и надо её спасать, тогда ехать.

В те годы я работал в электронной лаборатории медицинского научно-исследовательского института (НИИ) в Свердловске. После получения диплома радиоинженера в политехническом институте мне с трудом удалось избежать распределения в разного рода секретные заведения, известные лишь по номерам их почтовых ящиков. Таких ящиков в городе и вокруг было много, впрочем, вся страна являлась своего рода гигантским почтовым ящиком. По какому-то подсознательному стремлению я всеми силами старался не получать допуска к секретам и не работать на "закрытых" предприятиях. Все мои бывшие соученики попали в разные "почтовые ящики" и застряли там навсегда. Я не был умным провидцем, но внутренний голос мне говорил: туда не ходи, пропадёшь.

Хотя в НИИ я получал куда меньшую зарплату, чем мои друзья из "почтовых ящиков", жил более свободной жизнью (насколько можно было быть свободным в лагере, то есть в соцлагере). Причём жизнью - более разнообразной и интересной. Медицинские приборы у властей поддержки не получали (для себя они за валюту покупали импортные), а потому наша лаборатория была бедна. Мы придумывали и строили разные приборы для медицины, детали для которых уворовывали наши друзья с "почтовых ящиков". Мы вырабатывали в себе искусство решать сложные задачи минимальными средствами.

Я проводил увлекательные исследования с Розой Кулешовой, которая могла видеть кожей, и даже с Вольфом Мессингом, с которым я сдружился. Он, как Нострадамус, ещё в 1968 году мне предсказывал, что лет эдак через десять я увижу дальние страны. Я ему, конечно, не верил, однако так и получилось.

Проработав в институте много лет, я понял - это потолок. Ничего нового уже не будет. Двигаться больше некуда. В городе другой интересной работы без допуска к секретам не было, а переехать в иной город не получалось: без прописки не дадут работу, а без работы не дадут прописку - чёртово колесо.

После того, как я просидел много лет за одним и тем же лабораторным столом, я понял, что жизнь так пройдёт, и стол поменять не удастся. Потому надо попытаться поменять если не стол, то страну. Советскую власть я не любил, но в диссиденты идти не хотел - бодаться с дубом смысла не было: рога поломаешь, систему не изменишь, а жизнь пропадёт ни за грош.

Свердловск был почти закрытым городом, за границу мало кого пускали, и мы стали подыскивать способы поменять нашу квартиру в какой-то более открытый город и там подавать заявление на эмиграцию. Стали копить деньги на случай долгого отказа и потери работы. Но вдруг мы услышали новость - по разным политическим причинам двери в Свердловске слегка приоткрыли и некоторые отказники стали получать разрешения на выезд по израильским вызовам. Мы решили рискнуть.

Художник Михаил Гробман из Израиля несколько раз посылал нам вызовы и с третьей попытки один вызов дошёл. В те годы подача заявления на эмиграцию автоматически означала осуждающее собрание сослуживцев, статьи с проклятьями в газетах и увольнение с работы. Этого удовольствия властям и боли родителям нам доставлять не хотелось. Поэтому первое, что мы сделали - сами уволились. Я - из института, Ирина - из оперного театра, где она работала в оркестре. Затем с немалым трудом мы собрали необходимые документы, отнесли их в ОВИР и стали ждать.

В какую страну ехать, я поначалу не задумывался - не важно куда, важно откуда. Но тянуло во Францию, куда меня привлекали её кино, литература и живопись. Тяга та была совершенно наивная и даже беспочвенная, но по простоте душевной так я тогда думал и с жаром стал изучать французский язык.

Мы знали, что эмигрировать означало немножко умереть. Как в электрическом диоде, который проводит ток только в одном направлении, эмиграция была путём в одну сторону - разрыв и прощание навсегда с родственниками, друзьями, с прошлым - абсолютно со всем, что было. Вернуться когда нибудь назад, даже в гости, было совершенно немыслимо. Мы это понимали и готовы были в той жизни умереть. Что мы могли с собой увезти? Почти ничего, кроме самого необходимого. И памяти. Всё ценное отбирали на таможне, да и не было у нас никаких ценностей. И тогда я подумал - остаётся память. Этого они отнять не смогут. Я увезу память о друзьях, родителях, городе где я вырос, где прошло детство и юные годы, где учился и работал.

В свой НИИ я уже не ходил, свободного времени было много. Я взял фотоаппарат и стал снимать на память всё подряд. Я ходил по городу и снимал людей, улицы, здания, где я учился и где работал. Снимал роддом, где я родился и где 30 лет спустя родился мой сын, школу в которой учился, дом Ипатьева, где была убита семья последнего русского царя. Один мой приятель рассказал мне, что в двух часах от города есть прелестная старинная наклонная колокольня, совсем как в итальянской Пизе. Надо бы её тоже снять, подумал я и решил съездить в город Невьянск, где стояла эта башня - благо недалеко.

Июньским утром я собрался, положил в карман ключ от дома, деньги, взял небольшой спортивный мешок, сунул туда бутерброд с сыром, паспорт и фотоаппарат. Тут я вспомнил, что в аппарате нет плёнки. Промтоварные магазины открывались в 11 утра и ждать мне не хотелось. "Ничего, приеду в Невьянск и там куплю", подумал я и отправился на вокзал. Взял билет на электричку в обе стороны, сел в почти пустой вагон и приготовился к двухчасовой поездке. Поезд тронулся и покачиваясь покатил на север. Где-то через час он меня действительно укачал и под монотонный стук колёс в тёплом вагоне я разморился и задремал, прислонив голову к окну. Сколько я так дремал, не знаю. Вдруг почувствовал, что поезд останавливается и сквозь дрёму услышал голос машиниста из репродуктора: "Следующая станция Невьянск".

Я протёр глаза, схватил свой мешок и выскочил из вагона на перрон. Поезд сразу тронулся и покатил дальше. Я стал озираться, и тут же понял свою ошибку - вышел на пол-часа раньше не на той станции. Это был не Невьянск, а Верх-Нейвинск. Звучит похоже, но не одно и то же. Платформа была пуста. У маленькой будки на щите кнопками приколото расписание поездов. Я поглядел и увидел, что следующая электричка на Невьянск будет только через два часа. "Вот влип!", подумал я. Но делать было нечего. Надо ждать. Я стал гулять взад-вперёд по деревянному грязноватому перрону. Недалеко справа виднелся посёлок, вероятно Верх-Нейвинск, а на противоположной стороне от путей на холме высились какие-то здания, трубы и вышки радиоантенн. Тут я вспомнил, что где-то здесь находится один из самых секретных почтовых ящиков, где обогащают уран для атомных бомб. Назывался он Свердловск-44 и я слыхал о нём от некоторых своих соучеников по институту, которых туда распределили на работу. Жили они там почти безвыездно, но в относительном комфорте, в приличных квартирах, с куда лучшим, чем мы в "открытом" городе, снабжением продуктами и вещами. "Впрочем, - подумал я, - мне-то какое дело до этой золотой клетки? Дождусь свою электричку и поеду дальше. Ждать надо было ещё долго и я решил, чтоб не терять зря времени, сходить в посёлок - должен же там быть какой-то магазин, где можно купить фотоплёнку. Так я и сделал, спустился с платформы и по пыльной дороге отправился в Верх-Нейвинск.

Сначала я шёл вдоль берега большого пруда, а затем мимо заросшего бурьяном огорода, где у оврага на бревне сидел белобрысый парень в кепке набекрень и пас козу. Коза грустно на меня посмотрела и отвернулась. Может знала чего? Парень жевал травинку и целился носом в синее небо. День шёл к полудню, солнце над головой набирало летнюю силу, щебетали весёлые пичужки, жужжали шмели, воздух был налит травяным ароматом и настроение у меня поднялось. По мостику перешёл через узкую речушку и вскоре дошёл до посёлка. У проходившей мимо молодухи в косынке и с ребёнком, завернутым в тёплое одеяло, я спросил, где тут промтоварный магазин. Она показала ребёнком в конец улицы. "В такую жару и так кутает ребёнка", - подумал я и направился к магазину. Повезло - фотоплёнку там продавали. Я купил коробок и отправился обратно на станцию, мимо той же молодухи с ребёнком, присевшей у магазина на лавочке, а потом мимо козы у оврага, что пасла парня в кепке набекрень.

Как и раньше, на станции было пусто. До электрички оставалось ещё больше часа. Я проголодался и решил, что пора бы съесть свой бутерброд. Стал озираться вокруг - совершенно негде присесть - ни скамьи, ни бревна. Недалеко за путями виднелась берёзовая рощица. Тонкие деревца были усыпаны свежей ярко-зелёной листвой и я подумал: "Там может какой-то пенёк найдётся, да и вообще приятнее ждать в лесочке, чем на заплёванной платформе". Так я и сделал, спрыгнул с платформы, перешёл пути и направился к рощице. Она меня разочаровала - среди хилых деревьев  было довольно грязно. Валялись поломанные металлические и деревянные ящики, мотки высоковольтного кабеля, ржавые канистры из под каких-то жидкостей, гнутые трубы и вообще всякий производственный хлам. Но делать было нечего. Я выбрал ящик почище и присел. Достал из мешка бутерброд с сыром и только собрался отправить его в рот, как услышал отрывистую команду:

- Встать. Не двигаться. Руки на голову!
- 
Я вскочил и увидел, что со всех сторон окружён неизвестно откуда возникшим кольцом солдат с автоматами, направленными прямо на меня. Задавать вопросы, когда в тебя нацелен десяток автоматов, совершенно неуместно, поэтому я немедленно положил руки на макушку. Из-за кольца вышел лейтенант с зелёными погонами, что означало КГБ. Он подошёл ко мне, поднял с земли мой мешок и кинул его подбежавшему солдату, тоже в зелёных погонах. Другой солдат подошёл ко мне сзади, взял сначала меня за правую руку, вынул из неё бутерброд, потом за левую руку, и на запястьях защёлкнул блестящие наручники. Он сразу же обыскал и очистил все мои карманы (но деньги оставил), прощупал одежду, нашёл коробочку с фотоплёнкой, что я купил в посёлке, и отдал всё лейтенанту. Солдат с мешком раскрыл его, посмотрел внутрь, вытащил фотоаппарат и паспорт и тоже протянул их лейтенанту. Тот глянул на моё лицо, раскрыл паспорт, полистал и спросил:

- Что вы делаете на свалке стратегического мусора?
- 
- Что делаю? Собираюсь кушать свой бутерброд. А если этот мусор стратегический или ещё какой, чего он тут прямо у станции валяется?
- 
Удивительно, но я совсем не испугался. Наивно думал, что никакой вины за мной нет, ничего противозаконного я не сделал, а кушать бутерброд на помойке, хоть и "стратегической", даже по суровым советским законам вряд ли тянуло на нарушение. Да, у меня с собой был фотоаппарат, но он даже не был заряжен. Я ничего с помойки не брал и был уверен, что это какое-то недоразумение и меня сейчас отпустят.

Лейтенант ответом меня не удостоил и махнул солдатам: - Давайте его в машину! Меня вывели из рощицы к неизвестно откуда появившемуся грузовику. Два солдата взяли меня под руки и, как пёрышко, вскинули на открытый кузов. Там усадили на скамейку спиной к кабине. Напротив лицом ко мне уселись лейтенант и один из солдатиков с автоматом. Несколько человек тоже уселись в кузов, а остальные - в подъехавший газик. Машины выехали на дорогу. Я посмотрел на наручники. Там были выбиты буквы "Made in U.S.A.". "Спасибо, дядя Сэм", - подумал я. 

Солдат, что сидел напротив меня, сильно волновался, смотрел мне в лицо не мигая. Наверняка был уверен, что охраняет опасного преступника. Он уперся дулом автомата мне в живот, держа палец на спусковом крючке. Это мне совсем не нравилось, так как грузовик прыгал на ухабах и, чего доброго, сам того не желая, солдатик мог пульнуть мне в живот. Я сказал об этом лейтенанту и тот кивнул солдату, чтоб отвёл ствол в сторону. Машина тащилась медленно вверх по склону. Потом остановилась, лейтенант соскочил на землю и я оглянулся. И вот тут я в первый раз действительно испугался - мы стояли перед воротами у проходной того самого "почтового ящика" Свердловск-44. Холодок пробежал по моей спине - если меня везут туда, значит дело серьёзное. Мне там делать совсем нечего, но уж если меня без допуска везут в эту секретную зону, значит уверены в каком-то моём страшном преступлении и обратно мне пути не будет. Похоже, что моя поездка к наклонной башне склонялась к большой неприятности, которая на долгие годы могла отправить меня вместо Парижа в какую-то там Мордовию или ещё подальше на восток. Я волновался о жене и ребёнке - что будет с ними? Что станет с моими родителями?

Лейтенант вернулся и уселся в кабину к водителю. Ворота раскрылись и мы въехали в почтовый ящик. С пугающим лязгом ворота захлопнулись за грузовиком.

Мы ехали по дороге меж промышленных корпусов. Грузовик часто останавливался, лейтенант выходил, забегал в какие-то двери, потом возвращался и мы продолжали кружить среди зданий. Я подумал, что он не знает, что со мной делать. Всё же это была промышленная, хоть и секретная, зона. Вряд ли у них там была тюрьма или вообще место где меня можно запереть. А пока я озирался на причудливые формы толстенных труб, соединявших высокие корпуса, на огромные электролизные чаны, что были  видные через открытые ворота зданий, на цилиндры из нержавеющей стали, которые сгружали рабочие из крытых брезентом грузовиков. Над грузовиками и цилиндрами были натянуты широкие сети с камуфляжем. У некоторых корпусов стояли мощные трансформаторные подстанции из которых тянулись кабеля на шесть киловольт. "Там, вероятно, оборудование, которое надо сильно кормить электроэнергией", подумал я. Что это было за оборудование, я мог догадаться, так как неплохо знал физику и понимал, что обогащение урана - процесс энергоёмкий. С одной стороны, мне было интересно это всё разглядывать, но я слишком хорошо понимал, что такая непрошенная экскурсия по секретной зоне мне дорого обойдётся и "век мне воли не видать".

Машина въехала в примыкавший жилой район. Там всё выглядело довольно мирно и буднично. По улицам бегали дети, старушки сидели на скамейках, на балконах сушилось бельё. Машина остановилась у подъезда самой обычной пятиэтажки. У дверей  прибита вывеска "Штаб Гражданской Обороны". Это меня удивило - что общего между мной и обороной, хотя бы и гражданской? Меня сняли с кузова и лейтенант повёл меня по лестнице на второй этаж. Там у одной из квартир висела такая же надпись про штаб гражданской обороны. Лейтенант толкнул дверь и мы вошли в коридор. Было ясно, что обычная жилая квартира переоборудована в канцелярию. Он завёл меня в комнату слева и велел садиться перед письменным столом. Достал из нагрудного кармана ключик, снял с меня наручники и вышел, закрыв за собой дверь.

Комната была обычным кабинетом, где над письменным столом висел портрет Андропова - председателя КГБ. "Так вот, что это за гражданская оборона!", подумал я. На столе стояли два телефона. Мебели было мало - кроме стола, в углу стояли шкаф и сейф, а у окна два стула. На потолке над окном привинчена телекамера. Я ждал минут десять, потом дверь открылась и вошёл полковник с зелёными погонами, со скуластым морщинистым лицом, седым бобриком волос и очками, точь-в-точь, как у Андропова на портрете. На вид ему было лет 55. В руках он держал мой фотоаппарат и паспорт.

- Давайте знакомиться, - сказал он, усаживаясь к письменному столу. - Меня зовут полковник Верещагин. А как ваше имя?
- 
Я назвал себя. Полковник внимательно разглядывал паспорт. Видно было, что его особенно заинтересовал пятый пункт, то есть национальность: еврей. Он с интересом на меня посмотрел и продолжил:

- Ну что-ж, рассказывайте, что вас привело к нам сюда?
- 
- Странный вопрос, - сказал я, - это ведь ваш лейтенант привёз меня, я его не просил.
- 
- Да вы я вижу большой шутник! Я тоже люблю пошутить. Что-ж, повеселимся вместе. Ну, а всё же расскажите, что вы делали у периметра нашего объекта и что искали на свалке стратегического оборудования?
- 
Я стал ему рассказывать всё, как было: как поехал снимать наклонную башню, как вышел не на той станции, как пошёл в рощу кушать бутерброд. Он слушал не перебивая, делал записи в своём блокноте, ехидно улыбаясь, а потом сказал:

- Вы меня что, за дурака принимаете? Кому вы сказки рассказываете! Неужели вы думаете, что этой чепухе кто-то поверит?  Вот объясните мне, что вы делали в посёлке Верх-Нейвинск перед тем, как вас арестовали?
- 
Из этого вопроса я понял, что за мной следили, пока я ходил в посёлок.

- У меня плёнки не было, я ходил её покупать в промтоварах.
- 
- Вот как! Ну это мы сейчас проверим, - сказал Верещагин и нажал кнопку, где-то под столом. Тут же в кабинет впорхнул парень в штатском костюме с васильковыми глазами и пунцовыми щеками.
- 
- Иванов, - сказал полковник, - возьми эту плёнку, слетай быстренько в посёлок и проверь, действительно ли он её там купил.
- 
Когда Иванов ушёл, полковник взял мой паспорт и опять стал вчитываться в пятый пункт: - А есть ли у вас родственники за границей?

- Нет, - сказал я. В этот момент зазвонил телефон. Он снял трубку, послушал:
- 
- Хорошо, несите его сюда.
- 
В кабинет вошёл другой молодой человек в штатском, с длинным листом перфорированной по краям бумаги, покрытой печатанным текстом. Верещагин взял этот свиток и стал читать. Читал он долго, отмечая отдельные места карандашом, удивлённо хмыкал, а потом снял очки и спросил:

- Знаете, что это? Это телетайп с копией вашего досье, который мне вот сейчас прислали из областного управления. Тут много интересного. Оказывается вы подали заявление на выезд в Израиль. Интересно-то как! Вы получали письма из заграницы: два из Франции, два из США и одно из ФРГ. Далее - вы стали учить французский язык. Он вам зачем в Израиле? Или вот тут - ещё десять лет назад вы выучили язык эсперанто. А это вам зачем надо было? С кем вы на нём собирались общаться? Тут вон сколько интересного, и всё указывает на то, что вы не такой простак, как прикидываетесь. По отдельности вроде безобидно, но вместе складывается в чёткую мозаику. Так что давайте уж начистоту. Мы ведь можем быть снисходительны к тем, кто чистосердечно признаётся. Подумайте, вы же молодой человек, зачем вам так рано себя губить?
- 
Я молчал.

- Тут дело ясное, - продолжал полковник, - вы собирались эмигрировать и решили там заграницей обеспечить себе безбедную жизнь, продавая наши секреты. Вражеские разведки, ЦРУ или там Моссад, запускают к нам над головой спутники, но что там сверху наснимаешь? Мы ведь тоже не дети, знаем, что надо против этого делать. А вот посмотреть вблизи на наш объект и сделать снимки снизу - это для них ой как много значит! И вот пожалуйста, с идиотской сказкой про колокольню, эдакая невинная овечка, заметьте - с фотоаппаратом, вдруг оказывается у самого нашего порога. Что надо ещё доказывать? Ясно, что в одиночку вы действовать не могли. Пока что мы не знаем, кто вами руководит, но уж не сомневайтесь - узнаем всё.
- 
В этот момент в дверь постучали, вошёл краснощёкий Иванов и сказал:

- Проверил, товарищ полковник. В посёлке он плёнку не покупал.
- 
Тут я разозлился и сказал:

- Он врёт! Наверное даже не был в посёлке. Вот пусть пойдёт в магазин и сверит по серийному номеру на пачке. Я точно её там покупал.
- 
- Да какая разница, где вы покупали плёнку! Важно то, что вы на неё успели заснять. Иванов, возьми-ка эту плёнку в лабораторию на проявку.
- 
- Так ведь плёнка свежая, даже не была в аппарат заряжена! - закричал я.
- 
- А вот это мы и проверим, - сказал полковник и протянул Иванову пакетик с плёнкой. К моему ужасу он дал ему и фотоаппарат. Мне стало ясно, что Иванов плёнку зарядит и нащёлкает кучу таких кадров, которые меня надёжно упрячут в лагерь на долгие годы. Я совсем сник, а полковник сиял. "Сидел он тут в этой дыре долгие годы и пенсию ждал - думал я, - и вдруг такая удача! Поймал шпиона. Да он мне такое нашьёт, что мало не покажется. Может даже в генералы выйдет. Вот ведь повезло негодяю".
- 
Полковник продолжал допрос. Въедался в детали, спрашивал про всё и всех. Я отвечал вяло, понимая, что это всё теперь ни к чему. Так, формальности. Действительно ли он верил, что я связан с какой-то иностранной разведкой, или просто хотел использовать подвернувшуюся удачу? Кто знает? Похоже, что он искренне меня подозревал. А что будет дальше? Он меня наверняка отправит в  областное управление, где тоже есть любители сделать из мухи слона и заработать лишнюю звёздочку на погоны.

Длился этот допрос долго, часов до шести вечера. Потом Верещагин вышел и оставил меня одного. Я сидел и тоскливо смотрел в окно. Вернулся он нескоро, где-то через полчаса, посмотрел на меня в упор и вдруг сказал:

- Я все проанализировал и пришёл к выводу, что всё это не стоит выеденного яйца. Вы действительно оказались у нашего объекта по глупости и злого умысла мы тут не видим. Поэтому я решил вас отпустить. Езжайте домой.
- 
Я не поверил своим ушам. Какой поворот сюжета! После всех этих разговоров и уговоров, вдруг - раз - и отпустить. Неужто он действительно порядочный человек, который зла ближнему не желает? Нет нужды говорить, как я был счастлив и рад этому неожиданному повороту. Полковник подошёл к столу, нажал кнопку и опять тут же влетел румяный Иванов.

- Иванов, - сказал полковник драматическим голосом, - выдвори этого нарушителя за пределы объекта. Проследи, чтоб он сел на поезд и больше не шлялся, где не положено. Ну а ваш фотоаппарат, - сказал он обращаясь ко мне, - мы оставим для дальнейшего расследования.
- 
Я был так ошарашен, что в тот момент не подумал - какое там ещё нужно расследование, если я ни в чём не виновен? Иванов взял меня за плечо и повёл вниз к газику, стоявшему у подъезда. Через пять минут мы уже были на платформе. Иванов вернул мне билет до города, ключи от дома, паспорт и мешок, но без фотоаппарата и бутерброда.  Мы ждали когда подойдёт поезд на Свердловск. На платформе стояли ещё человек восемь-десять. Среди них я узнал парня в кепке набекрень, но без козы. Стояла там и молодуха с ребёнком в тёплом одеяле. Были ещё парень с девицей, похожие на влюблённых голубков, да парочка студентов с книжками в руках. Поезд подошёл, все забрались в вагон и через минуту я покинул это негостеприимное место.

?

Я сидел у окна вагона и безучастно смотрел на плывущие мимо пустынные поля и редкие избы - устал безумно. Другие пассажиры занимались своими делами - студенты читали, молодуха качала младенца, влюблённые шушукались. Тело у меня затекло после долгого сидения и чтоб размяться я решил немного пройтись. Я встал и пошёл к переходу в другой вагон. И тут к моему изумлению я увидел, что моя невинная прогулка по электричке вызвала большое оживление среди пассажиров. Молодуха с ребёнком вскочила и стала напряжённо смотреть в окно, два студента тоже вдруг решили пройтись по вагонам и пошли вслед за мной. Парень в кепке встал и начал рыться в карманах. Ответ был совершенно ясен - полковник и не думал меня отпускать. Он просто сменил декорации. Я всё ещё был в его полной власти. Все эти пассажиры - и молодуха с ребёнком (вероятно, с куклой), и "студенты", и белобрысый парень в кепке набекрень да и все остальные были людьми Верещагина. Не подавая вида, что я понял ситуацию, я спокойно прошёлся по вагонам, вернулся на своё место и стал думать.

Что же это значило? Скорее всего полковник решил проверить не будет ли у меня в поезде по пути в город какой-то встречи с сообщниками. Для этого он меня окружил своими топтунами или, как их ещё называли - шептунами из-за того что они переговаривались, шепча в микрофоны, спрятанные у них в воротниках. Когда поезд придёт в город, наблюдение за мной будет продолжаться, чтоб выяснить, не ждёт ли меня там кто-то после поездки. А потом меня снова арестуют.

Стоп! Но почему же я всех шептунов в поезде сразу распознал? Как это может быть? Я ведь про эти шпионские штучки знал только из книг и кино. Опыта у меня никакого, однако я их сразу же запросто вычислил. Наблюдение должно быть незаметным, иначе оно теряет смысл. А тут - какой-то дурдом! Объяснение, которое я нашёл было очевидным: эти топтуны не профессионалы. Да и откуда набрать фискальный опыт в "почтовом ящике"? Вот когда поезд придёт в город, там меня примет уже серьёзная бригада из областного управления КГБ. Этих-то дураков я вижу и они этого не понимают, зато там, в городе, мне вряд ли распознать профессиональных топтунов. Дела всё ещё были невесёлые, и что делать дальше я не представлял.

Поезд подходил к городу. На остановках садилось всё больше новых пассажиров и кольцо шептунов вокруг меня становилось всё теснее. Они боялись выпустить меня из поля зрения и я замечал, как они шепчут в воротники, но вида не подавал. Наконец поезд остановился на городском вокзале, толпа вылилась не перрон и далее рассыпалась бисерным веером по привокзальной площади. Я решил не ехать домой и побродить в этом районе, чтоб оценить ситуацию и подумать, что делать дальше.

Я вышел на площадь и направился в боковую улицу вдоль трамвайных путей. Июньские дни на Урале долгие и довольно светло почти до 11 вечера. Ужасно хотелось есть - во рту с утра не было ни росинки. Мой бутерброд с сыром полковник конфисковал и на допросе не кормил. Вдали сияла вывеска булочной, я направился к ней, зашёл и стал в застеклённой стойке разглядывать ватрушки и пирожки. Вдруг, к моему изумлению, я увидел в стекле отражение одного из "студентов", прильнувшего к окну и наблюдающего за мной с улицы. Как так? Почему топтуны из "почтового ящика" всё ещё у меня на хвосте? Почему их не сменила местная бригада? Топтуны Верещагина ведь не могут хорошо знать этот чужой для них город, как же они смогут меня вести? Я решил не спешить, купил ватрушку и жуя вышел на улицу. Надо всё осмыслить и найти следующий ход.

Думал я так. Сейчас идти домой нельзя - там они меня сразу заберут. Если здесь за мной ходят эти любители из "почтового ящика", значит местный КГБ ничего об этом не знает. Стало быть, полковник Верещагин своему начальству про меня пока не сообщил. Почему? Либо он не был уверен, что дело стоящее, либо хотел сначала сам собрать как можно больше информации, например, выявить с кем я в контакте, и уж потом преподнести на блюдечке полный компот и тем сорвать максимальный куш. Как бы то ни было, с его стороны это явное нарушение, а значит, у меня был какой-то шанс.

Тут мне в голову пришла спасительная мысль на этом сыграть. Надо сделать так, чтоб лично для него стало опасным дальше раскручивать историю с моим арестом, особенно после того, как он по глупости устроил мне экскурсию по секретной зоне. Терять мне было нечего и я решил пойти ва-банк. Полковник явно подозревает, что я могу быть шпионом, иначе зачем ему за мной следить и выяснять мои контакты? Нужно его в этом заблуждении утвердить, а затем поставить в трудное  положение, чтобы он захотел замять дело. Для этого мне надо быстро и неожиданно исчезнуть, да уйти от топтунов так ловко, чтобs создать у полковника иллюзию опытного конспиратора. Человеческая природа такова, что топтуны ведь не доложат ему, что они лохи и упустили меня по своей неумелости. Скорее всего они будут оправдываться: мол, не могли тягаться с профессионалом высокого уровня. А значит Верещагину будет опасно докладывать об этом своему начальству. За провал его по головке не погладят, и для него будет самым лучшим всё тихо спустить на тормозах. Такой был мой план.

Оторваться от топтунов оказалось несложной задачей. У меня было явное преимущество. Во-первых, я имел дело с группой совершенно неопытных провинциалов. Во-вторых, они не могли знать город так, как знал я. Моё детство прошло тут, недалеко от вокзала. Я знал здесь каждый угол, каждую подворотню. Но всё же сначала надо проверить, не замешана ли в слежке местная бригада? Если да, то у них где-то поблизости обязательно должен быть автомобиль. Это необходимо выяснить в первую очередь. Я стал петлять, стараясь заходить на улицы с односторонним движением - тогда бы я точно заметил машину, разворачивающуюся на перекрестках. Ходил я так с полчаса, но никаких машин не было видно, только верещагинские топтуны мелькали вдалеке, прикидываясь обычными прохожими. Было заметно, что они стараются держаться ко мне поближе - их явно насторожило моё петляние.

Я шёл по улице, параллельной широкой  улице имени Свердлова, где ходили трамваи и автобусы. В просвете между домами я увидел, что по Свердлова от вокзала к центру города идёт автобус. Я знал где остановка, подобрал шаг так, чтоб приблизился к остановке в момент, когда автобус закончит посадку пассажиров. Я делал вид, что меня автобус не интересует, но в последний момент вдруг заскочил в задние двери и автобус пошёл. Я уселся на последнее сидение и видел, как топтуны кинулись бежать вслед (вот для таких ситуаций им бы нужна машина).

Парень в кепке набекрень был явно спринтером. Он обогнал автобус, выскочил перед ним на дорогу и замахал руками. Водитель тормознул,  открыл переднюю дверь и впустил его. А я сидел сзади и делал вид, что меня это всё не касается. Теперь мы остались один на один. Он стоял впереди и смотрел на меня, а я смотрел в окошко, краем глаза за ним наблюдая. Постепенно он расслабился и стал делать вид, что он тоже простой пассажир. На третьей или четвёртой остановке я увидел в окне, как у обочины таксист высаживает пассажиров. Это была моя удача! И снова, в самый последний момент, когда двери автобуса закрывались, я вдруг вскочил, вынырнул из автобуса, впрыгнул в такси, сунул водителю все деньги, что у меня были, и сказал:

- Гони на юго-западный. Опаздываю на свидание.

Это было в противоположной стороне от моего дома. Таксист нажал на газ. Через заднее стекло машины я видел, как одураченный топтун устраивает в автобусе сцену, как он затем выскочил на улицу, но с такси этот спринтер тягаться не мог.

Я отпустил машину, когда уже стемнело и потом ещё более часа бродил по улицам. Домой пока идти было нельзя - в этом был окончательный штрих моего плана. Когда я от них оторвался, топтуны наверняка кинулись к моему дому, но я там не появился ещё долго. Где я был всё это время, с кем встречался? Верещагин этого знать не мог и в неизвестности была для него опасность. Такова логика, думал я, но был ли полковник логическим человеком?

Домой я добрался далеко за полночь. Волновался ужасно - вдруг меня там ждут? У дома было пустынно. Я отпер дверь и зашёл в квартиру. Ирина и ребёнок спали, я лёг, но уснуть не мог. Утром занялся какими-то домашними делами, а около полудня отправился за хлебом в соседнюю булочную. Когда выходил из магазина, кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся и увидел человека в буром плаще и надвинутой на глаза шляпе. Вглядевшись, я узнал полковника Верещагина. Был он весь какой-то посеревший, небритый и явно тоже ночь не спал. Он тихо буркнул:

- Отойдём-ка в сторонку, поговорить надо. Ты кому нибудь про вчерашнее говорил?
 
- Нет, никому…
 
- Вот и не говори. Держи язык за зубами. Запомни, болтать будешь - тебе не жить. А лучше всего, уезжай отсюда к чёртовой матери… Далеко уезжай….
 
- Да куда же я могу уехать?
 
- Ты документы в Израиль подавал - вот туда и езжай. У меня связи есть, помогу. А уедешь - и там молчи. Кстати, вот твой аппарат, забирай. Он мне ни к чему.

С этим он вынул из плаща и протянул мне мой "Зенит", повернулся и не прощаясь ушёл. Я стоял потрясённый, ещё не веря тому, что произошло.

Недели через две я вынул из почтового ящика открытку из ОВИРа, а ещё через десять дней мы приземлились в венском аэропорту.