Душа и сердце

ВАСИЛЁК

        Cплетни разносятся быстро. На участке все уже знали, что нормировщица

Зоя закадрила Василия. После сдачи дома, завершившейся небольшой пьянкой,

они оставались там вдвоём, Зоя осталась прибрать, и он был с ней.

        И пошли разговоры.

        Василька любили. Любили его улыбку, которую он, как будто, безуспешно пытался сдержать, но губы его широко расплывались, открывая по-детски неровные, но белые-белые зубы. Любили его небольшую, но ладную фигуру, вышагивающую быстрыми шагами из одного конца стройки в другой, казалось, как вышел он утром из дома, так и не останавливался до конца рабочего дня.

Редко его можно было увидеть сидящим; иногда кто-то его останавливал на ходу, давал подписать какую-то бумагу, он её подписывал на своём колене или на чьём-то плече и шёл дальше. Ни с кем он не ругался, никого не задабривал, но рабочие  его понимали.

     Был Василий женат на любимой женщине, и двое деток подрастало в их доме. Жену свою, Ольгу, он привёз с Севера, куда завербовался на новое строительство, подзаработать денег.

     Они познакомились на праздновании Нового года, его привёл с собой Олин брат, Николай. Собрались там молодые строители, женатые и ещё холостые, ёлка сверкала разноцветными огнями, рядами стеклянных бус и дождиком из фольги, было шумно и весело.

     Он сразу заметил её: чистый профиль, головка с гладкими волосами, стянутыми в косы и уложенными на затылке. Николай окликнул её, она повернула голову, одна бровь поднялась вверх. Ольга подошла к ним.

     - Оля, это Васёк, я тебе рассказывал, - сказал брат.

Василий представился, посмотрел ей в лицо и смущенно отвёл глаза, сердце его заколотилось: " Какая! Такая на меня и не посмотрит. Царица!"

Но теперь праздничная радостная волна подхватила Василия. Открывались бутылки с шампанским, пробки взлетали к потолку, пенящееся шампанское разливалось по бокалам, провожали старый год, потом встречали Новый. Радость не покидала его весь Новогодний вечер, только бы он не кончался - смеяться, пить вино и видеть её лицо.

      А она тоже меня видит! Тоже смотрит! - радостно замечал он. К концу этой ночи он осмелел совсем, много с ней танцевал и вдруг поцеловал её, и она не отстранилась - ответила.

      Сразу же после Нового года он отыскал Олю в библиотеке, где она работала, явился к ней, она не успела опомниться: "Оленька, царица, казни или милуй, я не могу без тебя". Откуда у него появились эти слова, он сам не мог понять.

Одна её бровь круто поднялась вверх: " Сумасшедший!"

Потом тихо спросила: "Так сильно нравлюсь? Или ты выпил лишнего?" - в его глазах была такое волнение, что она невольно улыбнулась и поцеловала его сама, и поцелуй был нежным и долгим, как тогда, на Новый год. Они полюбили  друг друга.

     Василий женился на своей царице. Кто он был раньше? Никто. А сейчас он любимый, и душа его стала полной. Он просыпался утром, чувствовал рядом с собой её сонное тёплое тело и не верил своему счастью.

Оля оказалась хорошей женой. А он ей во всём уступал, да и как не уступать, когда она всё знала, всё умела, что женщине нужно знать в доме; она его приучила вытирать ноги, когда входишь в дом, не садиться на постель в уличной одежде и ко многим другим вещам, которые  не казались ему важными, но он слушал её.

     Вечерами, когда она переделает всю работу, идёт под душ, он смотрит, как она моется, - Олёк, помыть спину?  - Я знаю твоё "помыть спину", и они начинают баловаться.

     Строительство, на которое Василий завербовался, закончилось, и семья перебралась на Украину, на родину Василия; с ними уже была дочурка, Танюша,

и маленький Васенька. С тех пор Василий работал на строительстве жилых домов, где его и прозвали Васильком.

     Жили они сначала в маленькой студии, где негде было повернуться, и Оле приходилось часть одежды для всей семьи укладывать аккуратно на антрессоли, а потом доставать одежду по сезону, но и в тесноте у неё всегда был порядок.

Она отводила деток в ясли, потом шла на полдня на работу в библиотеку, после работы покупала продукты и забирала детей, и ей хватало работы до самого вечера.

     Василий приходил поздно, грязный со стройки, приводил себя в порядок и иногда успевал немного поиграть с детьми, выкупать их перед сном, чтобы хоть немного помочь Ольге. А когда ему выпадал выходной, они всей семьёй ходили в парк, а то вдвоём с Олей шли в кино, когда его родители приходили побыть с детьми.

     Поздно вечером, когда они укладывали детей спать и ложились в постель,

Оля ещё несколько раз вставала к детям проверить, хорошо ли укрыты, свободно ли дышат, и потом ещё долго рассказывала Василию, какие новые слова говорят дети, подрастают с каждым днём. Даже во время ласки она помнила о детях:

" Шш, шш, кровать скрипит, дети проснутся". Василий иногда говорил ей:

" Ты теперь меня не так любишь, всю любовь отдаёшь детям".

И она отвечала: "Глупый, ты глупый".

     Но вот пошла у Василия другая полоса жизни, и закружился он в водовороте. Стал приходить домой выпившим. - "Оленька, пришёл заказчик, мы распили бутылку" или " Олёк, сдачу всегда обмывают, и не уйдёшь".

Выпивка всегда была и в их в доме. Оля тоже под настроение могла выпить вместе с ним, или когда к ним приходили друзья, но сейчас он выпивал где-то, без неё.

Ольга ничего не заподозрила. А беда была уже у порога, у её Василька появилась любовница, нормировщица их участка, Зоя. Давно она его заманивала, он всё откручивался и таки попался на удочку. Зоя говорила ему: "Василёк, я же тебя не забираю от жены, от того, что мы немного поиграем с тобой, никому плохо не будет". И это вошло в привычку. Он и сам стал думать, что Ольгу он не обижает, что она устаёт и ей не всегда до его нежностей.

     Семья получила новую квартиру. У них появилась своя комната.

Теперь им не нужно было прятаться от детей, когда они раздевались. Уложив детей спать, они оставались наедине друг с другом. Оля распускала свои косы, и они падали по плечам чуть ли не до пояса.

      - Ты у меня самая красивая! Царица моя! Тебя бы держать в богатых хоромах, а

ты у меня пропадаешь на кухне.

      - Да и  ты у меня, Василёк, добрый молодец, да и говорить умеешь, -

в тон ему отвечала она, и бровь её игриво поднималась вверх. Они баловались, смеялись, любовь их расцвела снова.

     Василий стал тяготиться своей связью с Зоей, но она его не отпускала.

Он не решался резко оборвать - жалел её, да и языка её боялся, всё думал, как расстаться по-хорошему.

     Как не были они осторожными, люди знали о них.

На участке иногда появлялась красивая женщина, Нина, куратор Горисполкома. Решая производственные вопросы, она шутила с ним весело, на глазах у всех, и любители посплетничать уже смотрели, не новый ли у Василька роман. Ничего такого не было.  В его голове было, как бы отвертеться от одной, а не заводить другую. Но Зоя уже ревновала, "вот почему он не хочет меня видеть".

Была она женщиной злой. Чтобы отплатить Василию за холодность, она отправила анонимное письмо его жене с ужасной вестью, что муж гуляет от неё, что видится он с Ниной, и дала ей адрес Нининой работы.

     Ольга с двумя детьми, Васенька на руках, а Танюшка за руку, возвращалась домой, взяла из ящика почту и вошла в дом. Она переодела детей, дала им игрушки и стала готовить обед. Потом вспомнила о почте, увидела конверт без обратного адреса, адресованный ей, открыла его и прочла об измене мужа, подписано письмо было: доброжелатель. Ох уж эти доброжелатели!

Она забыла о детях, лицо её вспыхнуло красными пятнами, из груди вырвался вопль. Дети заплакали: "Мама, что у тебя болит? - две пары синих глаз смотрели на неё, а она не могла успокоиться. Потом улыбнулась им: "У мамы вава".

       - Где мама? - она показала на грудь. Ольга усадила детей на диван, включила им мультик, и они сидели притихшие. Повернулся ключ в двери, пришёл Василий. Он подошёл к ней поцеловать,  она отстранилась от него: " Таня, Васенька, чистить зубы и спать".

     "Что случилось? - спросил Василий. "Потом поговорим", - сказала она каким-то чужим голосом, и он понял: "Знает". В эту ночь они не спали. Василий никогда раньше не видел Олю в истерике, он очень жалел её: " Что я натворил! Что я натворил!" - Олечка, не верь этому, это неправда, клянусь тебе, что это неправда. Если не веришь мне, спроси у Нины самой, - вырвалось у него.

     - Спрошу, Вася, - если это правда, возьму детей и уеду, куда глаза глядят.

И на следующий день, оставив детей у соседки, Ольга поехала к Нине на работу.

Она увидела милую спокойную женщину, никакой неприязни к ней не почувствовала, подумала: такая могла понравиться Василию.

     Нина вышла с женщиной в коридор. Ольга протянула ей письмо. Нина обняла взволнованную женщину:  - Олечка, Вы успокойтесь, здесь нет ни одного слова правды, поверьте мне. Такое письмо мог написать только очень нехороший человек. Ваш Василий никогда не проявил ко мне никакого интереса. Но кому это нужно, писать такие письма, кажется, я догадываюсь. Я не хочу разносить сплетни, я не знаю, должна ли я говорить это Вам.

     - У меня всё равно не будет теперь покоя, говорите мне всё, - сказала Оля.

     - Люди говорят, что-то есть между ним и нормировщицей, может, он не хочет видеться с ней, вот она и обозлилась, она и на меня смотрит исподлобья, думает, что я её соперница. Это она написала, больше некому!

     - Что же это такое, я ничего не понимаю, - Ольга вдруг доверилась Нине, -Живу с самым дорогим мне человеком, а получается не знаю его, у него другая какая-то жизнь.

       - Олечка, не торопитесь, бывают ошибки, которые ещё можно исправить. Всё наладится. После разговора с Ниной, Оля пришла домой, совершенно без сил, но уже приняв тот факт, что всё это есть в их жизни, никуда от этого не деться и нужно вместе решить, как теперь жить.

     Василий, выпивший и сникший, вошёл в дом, лицо его было каким-то потухшим, радость жизни оставила его. Оля поразилась перемене в нём, подумала:

я же ещё и жалею его! Она разогрела ему еду. В доме стало как-то тихо, даже дети не шумели.

     Уложили детей спать, сели за стол, посмотрели друг другу в глаза.

- Что же, Вася, оказывается, у тебя есть какая-то Зоя и кто ещё, я не знаю. Что же мы с тобой теперь будем делать?  Василий плакал, плакал, как ребёнок. Оля поймала себя на том, что ей хочется подойти к нему, обнять его и успокоить, но она сидела напротив него и тоже заплакала.

     - Олечка, мне нет оправдания, что я натворил с нашей жизнью. Прости, дай мне шанс искупить мою вину. Этого никогда больше не будет.

Оля кивнула: "Давай, я попробую помнить только наше хорошее".

     На работе Василий почувствовал, что ноги его не несут, тело стало каким-то тяжёлым и непослушным. Он подумал: "Вот, что нервы делают с человеком".

Но дела требовали бежать туда, бежать сюда. И он бежал. Погода была сырая, промозглая. Прорабы и мастера разогревались спиртным, и Василий с ними.

В конце дня он сел за стол и не мог двинуться с места. Прораб Сергей, его приятель, сказал: " Что-то ты, Васёк, не в себе", - и Василий ножиданно  поделился своими домашними делами. По этому поводу распили бутылку.

     Пришёл он домой, когда Ольга уже уложила детей спать. Он открыл дверь и прямо в прихожей повалился на пол, от него шёл запах винного перегара.

- Вася, вот так ты исправляешься? Только вчера говорили. Или ты опять у неё был? Ему хотелось сказать Оле, что он её любит, что ему сейчас очень плохо, как не было никогда раньше, но язык не слушался его, и он не отвечал ей, так и лежал на полу.

     Она перемыла посуду, закончила стирку, подошла к нему, тронула его ногой: " Ну, вставай, раздевайся и ложись, как люди". Он не отвечал, и она сказала с сердцем: "Ну и спи, как свинья, на полу".

     Сон не шёл, она встала, подошла к нему, стала стаскивать с его ног сапоги, и странное молчание поразило её.

     - Вася! Васенька! Что с тобой! - она в одной сорочке выбежала на лестничную клетку, застучала к соседям - в одну квартиру, в другую, побежала назад, к телефону, вызывать скорую помощь. Соседи сразу же прибежали, скорая помощь приехала, но его душа уже отлетела и видела сверху, как его царица убивалась по нему.

     Ольга пожила ещё немного в пустой теперь, без Василия, квартире, где ей всё напоминало о нём, и уехала с детьми на север.

 

     Остались ей от него сын и дочь с золотистыми волосами, глазами, синими, как васильки среди пшеницы, и память о единственной её любви.

                                          ТЕПЛО ДЕТСКОЙ РУКИ

        Мария жила в своём доме на берегу реки вместе со своей старшей сестрой Пелагеей. Дом был старый, с соломенной крышей и глиняным полом, но всегда  чисто прибран, с растеленными половиками, сплетёнными самой Марией.

Комнату украшала старинная икона, дева Мария с младенцем, в серебрянном окладе, поставленная на маленький угловой стол, покрытый вышитым полотенцем.

        Как-то проезжие собиратели старинных ценностей предлагали Марии хорошие деньги за эту икону, но она не отдала, она любила разговаривать с Марией,матерью Бога.

      А больше ей и не с кем было разговаривать. Сестра её, Пелагея, совсем оглохла, хотя говорить она любила и рассказывала Марии одни и те же истории много раз.  Других же людей Мария видела редко. Жила она на небольшом хуторе, с десяток домов, её дом стоял отдельно от других домов, у реки. Церковь находилась в посёлке, до церкви пешим ходом больше двух часов ходьбы, и теперь Мария ходила в церковь только на праздники.

       Была у Марии живность: коза, куры, утки, кролики. Каждую весну Мария сажала огород и там у неё росло всё, что кормило их круглый год. В погребе на зиму, до следующего сезона, всегда хватало картошки, моркови, буряка, капусты, разных солений. Мария, ещё сильная, работящая, со всякой работой справлялась. Сестра её, Пелагея, которую она взяла к себе жить после смерти своего мужа, мало чем могла ей помочь, она много болела, и Мария смотрела за ней, как за ребёнком. Пелагея у неё всегда была в чистом платье, с белоснежной косынкой на голове.

       Сын Марии, военнослужащий, служил на севере, где жил со своей женой и

двумя детьми. Два года назад, они приезжали к ней на недельку, а потом уехали

на юг, к морю, греться на солнышке после северных холодов. Трёхлетняя же внучка, Алёнка, так полюбила за это время бабушку Марусю, и бабушку Пашу,

которая знала много сказок, что дети согласились оставить дочку у бабушек, чтобы забрать её  на обратном пути.

       Вот тут-то и вернулось к Марии счастье. Алёнка просыпалась раньше всех и сидела тихо у себя в кровати, она ждала,когда Мария проснётся. Как только  Мария

открывала глаза, Алёнка заливалась радостным смехом, спрыгивала с кровати и бежала к бабушке.

     - Ах ты мой звоночек, - не могла нарадоваться Мария. Она одевала внучку в чистое, выглаженное платьице, причёсывала её лёгкие соломенные волосы: " Ну-ка, не крутись, стрекоза!"

     - Стрекоза? - смеялась Алёнка, - Я не стрекоза, бабушка, я девочка.

     - Ты девочка, ты моя помошница, ты моё дитятко ненаглядное, - из груди Марии

вырывались забытые ласковые слова.

      Они теперь всё делали вместе. Мария на огород, и Алёнка с ней вместе: вырывает сорняки, завязывает ленточки, чтобы зайцы не грызли овощи.

    - Бабушка, а что зайцы будут есть?

    - Найдут, что есть, моя ягодка, поищут - и найдут. Бог позаботился, чтобы всем было, что есть.

    - А ну-ка, детка, иди покорми кур, - Алёнка набирает в фартук пшена и рассыпает курам: Цыпи, цыпи, цыпи, - и куры сбегаются и клюют зёрна.

Только петух обижает Алёнку: она выйдет с печеньем во двор, а петух тут, как тут - клюнет печенье и убежит.

      Особенно любит Алёнка цыплят: они такие пушистые, она прижимает цыплёнка к щеке, ей приятно и щекотно. Цыплята бегут за Алёнкой и клюют её платье с зелёными листьями на нём, цыплята думают, что листья настоящие, и

Алёнка хохочет во весь свой детский ротик, и видны её мелкие белые зубки и розовые дёсна, а Марии радостно любоваться ею.

      Все дела переделаны, скотина накормлена, и Мария с внучкой идут на речку.

Речка, по имени Ворскла, чистая, прозрачная, дно песочное. Бабушка рассказывает

Алёнке: " Когда-то царь, Пётр Великий, проезжал наши места, остановился на высоком обрыве над нашей речкой и уронил свой царский золотой монокль в воду.

И назвал царь нашу речку Ворскла - вор стекла. Алёнка теперь, когда бултыхается

в воде, ищет золотой монокль.

     Потом Мария катает её на лодке, хочет показать ей своё любимое место. Речка петляет и вот, наконец, эта красота: белые и жёлтые лилии с длинными упругими стеблями, растущими с самого дна.  

      А ещё бабушка ведёт её к озерцу возле соснового бора. В сосновом бору тихо, только слышно, как шелестят под ногами прошлогодние иголки. Алёнке страшно, она крепко держит бабушкину руку. Но вот и озерцо, там живут лягушки.

Мария начинает насвистывать, она с молодости могла насвистать любую мелодию.

Мария посвистит немного и замолкает, разволнованные лягушки хором отвечают ей: ква, ква, ква. Наиболее любопытные из них выпрыгивают на сучки старого дерева. Она снова начинает свистеть, и лягушки опять замолкают - слушают. Алёнка смеётся, пытается свистеть, как бабушка, но у неё не получается.

     На обратном пути они собирают хворост, Алёнка тоже несёт несколько хворостинок, она помогает бабушке.

       Приходят домой, и до вечера маленькие ножки: топ-топ-топ, детский смех разливается колокольчиком. Мария положит свою натруженную руку на её светлую головку, погладит её нежно, - вот оно счастье!

       Приехали дети, отдохнувшие, загорелые. За разговорами, за застольем -

недели, как не бывало, и уехали к себе, на север, и увезли Алёнку.

       И опять две старухи живут одиноко в доме у реки. Иногда приезжает почтальон на велосипеде, приносит письма и газеты, расскажет, как там вверху,

в посёлке, кто заболел, кто женился, кто пъяный хулиганил - всё-таки живое слово.

В хорошую погоду сидят на лавке у дома и лусгают семечки, - подсолнухи свои. Летом, в сезон, обычно с июля, дачники стоят у хуторских, и Мария ходит подальше вдоль реки на пляж, где дачники купаются. Иногда несёт что-нибудь

на продажу: варёную кукурузу, приправленную солью и маслом, завёрнутую в

полотенце, чтобы донести тёплой, или мочённые яблоки, а то сливы и груши.

Спрашивает она немного, дачники всё расскупают, а она ещё долго сидит в сторонке, смотрит, как дети плескаются в воде, слушает детский смех.

       В этом году лето было сухое, тёплое. Но сегодня, к вечеру, стал накрапывать дождик. Мария загоняла козу в сарайчик, когда она услыхала всплеск вёсел. Две байдарки причалили к берегу, какие-то люди стали выгружаться на берег, и  мужчина с мальчиком направился к их дому. Они приветливо улыбались ещё издали.

   - Добрый вечер, хозяйка, можно тут, недалеко от Вас, поставить палатки на ночь?

   - Да пожалуйста, милок, ставьте, да Вы промокните, пока поставите, и мальчик

промокнет. А то ночуйте у нас, я постелю Вам на полу.

   - Спасибо, не беспокойтесь, мы быстро соберём палатки, нам не привыкать, - поблагодарил мужчина. Дождь тем временем припустил сильнее, и Мария настояла: " Нет, нет, идите в дом, места всем хватит. Виданное ли дело, мокнуть под дождём, когда рядом есть крыша над головой, зови всех своих." Мария повеселела, сам Бог послал ей этих людей, чтобы она их приютила на ночь.

А мальчик, такой бедовый, сразу обрадовался и стал всех звать:

" Мама, идите все сюда, тут нас бабушка к себе пускает."

         Две семьи туристов, путешествующие на байдарках, вытащили байдарки на берег и стали заносить свои мокрые вещи в чистый и гостеприимный дом.

А Мария сразу же чайник на плиту, если кто захочет горячего чая. И давай чистить

картошку, чтобы покормить неожиданных гостей, - картошка это первое дело. Пелагея тоже слезла с кровати и со своим ходунком на четырёх ножках подсела к

столу помогать Марии.

        А гости все симпатичные, знают хорошее обращение.

Пока картошка варится, Мария набросила старый, покойного мужа, плащ, выйти

в погреб за соленьями. А мальчонка, Мишуткой звать, до всего ему дело, тут же

увязался за ней. Он никогда не видел погреба.

      - Бабушка, у Вас тут целый магазин.

      - Да, детка. Другого магазина близко нет, вот у меня и есть всё своё. Ну-ка, подержи фонарь, посвети мне, - и Мария набрала в большую миску солёных красных помидоров, огурцов, капусты и мочёных яблок.

      - Папа, я был в погребе с бабушкой, - говорит Мишутка отцу. - Там большие бочки и темно, я держал бабушке фонарь. Мария смотрит на отца мальчика, хороший, видно, мужчина, похож на апостола у неё на картинке. А мать тонюсенькая, не поверишь, что уже рожала.

      Мария накрыла стол скатертью, по обе стороны деревянного стола длинные

скамьи, всем хватит места. Поставила на стол наливку, соленья, дымящуюся

картошку. А туристки, молодые женщины, нарезали колбасы, открыли консервы,

нарезали хлеб хороший, да и водочка у них оказалась. Вот стол и готов, это праздник - поужинать в такой хорошей компании.

        Выпили, закусили, и пошли разговоры,смех, хорошие тосты. Мария запела, и туристы подхватили её песню, оказывается, знают наши песни. Потом они стали петь свои песни, незнакомые, но очень сердечные, и Мария подхватывала мелодию и подпевала, а то красиво подсвистывала гостям на удивление. Она раскраснелась, повеселела и смеялась, как когда-то в молодости.

        А мальчик возле неё сидел и сказал ей тихо: " Бабушка, ты закусывай, а то опьянеешь." И Мария подумала: "Иш-ты, за меня переживает.  Ой, детка, правильно, давно я не пила, по хорошим людям соскучилась."

        А Мишуткин папа, Саня, сказал тост: " Вот плывём мы по чистой реке, любуемся красотой этих мест, а сегодня мы встретились с красотой человеческой, с радушием и гостеприимством.

      За Вас Марья Фёдоровна! И за Вас Пелагея Фёдоровна!

Мы очень рады, что не проплыли мимо Вашего дома и познакомились с Вами."

Такой получился хороший праздник у Марии в доме.

         Женщины помогли Марии убрать со стола, потом засмотрелись на деву Марию с младенцем: " Марья Фёдоровна, какая у Вас икона красивая, видно, старинной работы и оклад красивый."

     - Да, сколько я себя помню, эта икона всегда была в нашем доме.

Потом гости постелили свои спальные мешки на плетённых подстилках и быстро заснули - молодые ведь, сон приходит быстро.  А Мария ещё долго не могла заснуть, возбуждённая неожиданным счастливым вечером и тихо всплакнула.

       Наутро она проснулась чуть свет, с петухом, и хотела выйти проверить, на месте ли байдарки. Мишутка проснулся: " Бабушка, ты куда? Я с тобой."

Мария приложила палец к губам: "Шш,шш, идём, только тихо, - пусть поспят."

Дождь давно перестал, с реки веяло прохладой. Байдарки лежали на берегу,

перевёрнутые вверх дном.

      - Мишутка, а ты яблоки любишь?

      - Да, я каждый день ем яблоки. Если есть яблоко каждый день, то будешь сильным и не будешь болеть.

      - Такой ты умный, и откуда ты всё знаешь?

      - Мама сказала, да я всё это и сам знаю.

      - Ну раз так, пойдём со мной, принесём всем яблок.

Мария повела Мишутку к брошенным садам; яблони, за которыми уже никто не ухаживал, продолжали давать плоды и ждали, когда кто-нибудь соберёт урожай.

Мальчик посмотрел на Марию хитрыми глазами с пушистыми ресницами:

       - Бабушка, а нам можно воровать яблоки?

       - Воровать нельзя, детка, правильно, но яблоки эти теперь ничьи, люди ушли отсюда, перестали они зарабатывать на яблоках, налог большой платить нужно. Вот ты подрастёшь и наведёшь порядок.

       - Да, бабушка, я наведу порядок. Мы приедем сюда ещё, и я наведу порядок.

       - Ой, мальчик маленький, внучек дорогой, люб ты мне. Был бы такой внучек возле меня, вот радость мне бы была, - подумала Мария.

Когда они вернулись домой с корзиной яблок, все уже проснулись.

Ребята умывались во дворе, поливая друг другу из большой кружки, женщины

варили кашу на завтрак.

     - Папа, я прямо с дерева срывал яблоки, они ничьи, меня бабушка подсадила на дерево. Мне нужно ещё покормить козу и кроликов, а потом на огороде я буду срывать помидоры и огурцы, но нельзя ломать кусты. И я знаю, как молодую картошку копать, бабушка нам в дорогу накопает.

     - Молодец, сына, я вижу ты подружился с бабушкой.

     - Ой, Саня, милок, люб мне твой сын. Оставьте его у меня, а на обратном пути заберёте. Я за ним буду хорошо смотреть, окрепнет он у меня и если оставите у меня мальчика погостить, подарю вам икону, мне дорогую.

    - Мария Фёдоровна, вам я бы доверил ребёнка, да сами мы мало его видим, целый день на работе, приходим с работы, ему скоро спать ложится, только в отпуске и видимся с утра до вечера. А к Вам он потянулся, чувствует доброе сердце.

     - Приезжайте к нам, будете дорогой гостьей.

     - Да куда же я с Пелагеей? И одну её оставить нельзя. А за приглашение спасибо. Приезжайте в следующем году.

      Позавтракали все вместе, мужчины спустили байдарки на воду, стали сносить вещи в байдарки. Мария вынесла им мешок с яблоками и разных овощей с огорода.

Женщины поделились с ней консервами. Она поблагодарила их, от их дома  магазины далеко, да и консервы в магазинах перевелись.

      На дорогу присели все на скамьях. Потом Мария подошла к углу, где она всегда молилась, взяла икону в серебрянном окладе, богородицу с младенцем, положила её в льняной мешочек и протянула Мишутке: "Тебе дарю на счастье."

Он взял икону серьёзно и прижал её к груди.

       Байдарки отчалили от берега, а Мария и Пелагея махали им рукой.

Потом одна байдарка развернулась и снова причалила к берегу, из неё вышел Мишутка и побежал к их дому со свёртком в руках: " Мне нужно в хату, бабушка." Он вошёл в хату и поставил икону на место, где она стояла много лет.

       Потом он уткнулся в Мариин подол и заплакал. Она крепко обняла его, и мальчик побежал к реке, где у байдарки его ждал отец.