Единственный день

Утром Коля перешагнул порог родного завода. Голова гудела от вчерашнего ночного застолья. Люди, лица, голоса, хохот, неприкаянность тела и души. Странные мысли  роились в воспаленном мозге как рассерженные пчелы. "Жена.… Куда подевалась жена? Ах, да! Она ушла неделю назад, она не смогла! То есть он, мужик, остался, а она, слабонервная, ушла от него, сказав, что ее издергали Колины выкрутасы с обилием водки, разукрашенных девиц и маргинальных парней с отвисшими губами". Больно кольнуло что-то внутри, затрепыхало, зазвякало надсаженное сердце, напоминая о себе. Коля качнулся и еле устоял на ногах, чувР’В­ствуя, как кровь, разбавленная алкоголем, поползла куда-то в область желудка. Сделалось тепло, а потом резко замутило. Коля сплюнул прямо на бетонный пол. Нет, сегодня он плохой работник! А помнится, в свое время, ему не было равных: крепкие руки ловко повелевали металлом, во все стороны летели горящие искры, и довольная улыбка появлялась в Колиных  рыжих усах.

  - Здорово, Мотя! - хлопнув крепкой рукой по Колиной спине, прямо в ухо пробасил высокий парень, Колин товарищ по бригаде.

  - Здорово! - прохрипел еле слышно Коля себе в усы.

 Тошнота все не отступала, неприятно давило что-то в горле, и череда странных, совершенно ненужных мыслей продолжала лезть в тяжелую голову, от чего делалось еще хуже. "Мотя"…. Что за дурацкое прозвище?! И ведь сам его когда-то придумал для себя! Чтобы рассмешить молодых ребят на заводе назвался Матильдой, с независимым видом протягивая им жилистую руку. Матильда не прижилась, а вот Мотя остался, причем так уверенно, что никто на заводе больше и  не вспоминал Колиного имени.

 Наступал обычный трудовой день. Туда-сюда сновали веселые бравые сварщики, шутили и громко смеялись. Коля  тоже был сварщиком, слыл  балагуром и искренне считал, что любое дело следует начинать исключительно с улыбки,  ибо только такой подход к работе превращает ее в настоящее наслаждение. Но только не сейчас, когда желудок выворачивало наизнанку, а смех и чужая радость раздражали. Что-то невыносимо дергало в голове, накатывала и до судорог сжимала губы тошнота. Молодые сварщики все гоготали, и, казалось, этому никогда не будет конца. Скрежет железа, горящие искры, перепачканные маляры и резкий запах грунтовки. "Клац-клац!" - равнодушно стучал холодный зуб железной гильотины. "Клац-клац!" - отзывалось болью что-то внутри головы. Коля стоял посреди цеха и не понимал, что ему делать дальше. Можно, конечно, отпроситься и пойти скорее домой, чтобы принять лечение. Но за последнюю неделю он проделывал это уже трижды, да и причин, чтобы себя хоть чем-нибудь оправдать, давно не осталось. Просто уйти - значит потерять работу в это и без того сложное время. Коля застыл как холодная статуя, погруженный в свои тяжелые раздумья, а сварщики все шутили, размахивали руками и хватались за животы. Это было невыносимо! Он еще немного постоял и в нерешительности отправился на поиски мастера.

  - Николай, ты опять в таком виде?! - рассердился мастер, высокий сорокалетний мужчина с чертами лица, какие бывают лишь у истинных аристократов, - С меня хватит, я на многое закрывал глаза! Ты отличный специалист, но неприятности мне не нужны! Нервишки, знаешь ли, у меня и так шалят! И работу из-за тебя я потерять не хочу, жена недавно второго родила! Так что, друг мой, иди и работай, а если не можешь - пиши на увольнение!

  С этими словами мастер отвернулся от Коли и быстрым шагом пошел в сторону проходной. Его глаза зло блестели, а губы еле слышно шептали:

  - Ай-ай-ай, такой парень был, вот дурак! Пойдет на увольнение!

  Коля понимал, сейчас он должен выбирать: или хоть что-нибудь делать, или перемахнуть через вертушку проходной и бежать в винно-водочный магазин. Но как работать, когда в глазах скачут хмельные чертики?! И как уволиться, когда у него семья?! Коля снова задумался. Мысли были мерзкими и неприятными. Он думал о своей жене. Он любил ее, и он предавал ее. Предавал всякий раз, как только спиртное разносилось кровью по его венам, а на пути от магазина к дому вР’В­стречались такие же пьяные грязные женщины. И даже тогда он все равно любил свою жену. Он помнил, как самоотверженно она боролась за его жизнь, когда безразличный врач кривым неразборчивым почерком вывел на желтом листке бездушное заключение "опухоль". Всего-то семь букв, но каких…. Сколько слез, боли, отчаянья и новых надежд! Родные глаза в больничной палате, прямо напротив его желтого исхудавшего лица. Две пары теплых участливых рук самых любимых, единственных женщин в его жизни - жены и дочери. И Коля выкарабкался, выполз из черного омута болезни. Жизнь, отдышавшись, снова уверенно двинулась вперед. Работа, хорошая зарплата, семья, любимое дело. Никогда Коля не жаловался своим коллегам на тяжелую болезнь, которую он преодолел, лишь шутил и смеялся, как смеялись сейчас молодые ребята рядом с ним. Коля хорошо знал, что в коллективе к нему очень тепло относятся, и дня не могут прожить без шуток веселой Матильды.

  Все изменилось как-то в одночасье. Коля даже сам не мог понять, когда именно это произошло. Кажется, это случилось весной. Болезнь отступила, появилось пьянящее желание жить, чувР’В­ствовать себя молодым, энергичным, крепким мужчиной, который может сражаться и побеждать. Он шел с работы, а зеленые листочки на деревьях кружили голову. Коля сделал вдох, потом другой и почувР’В­ствовал, как юная весна робкими солнечными лучами словно растекается по всему его телу, жжет внутри и расправляет сдавленные легкие. Коля прислушался к себе и с удивлением заметил, что может дышать полной грудью, чего раньше никогда с ним не случалось. Он стоял среди прохожих, смотрел в небо и хохотал, жадно хватая ртом запах реальной жизни, без уколов, капельниц, больничных стен и белых халатов.  Всем своим естеством он ощущал свободу! Прежде, ограниченный запретами из-за тяжелой болезни, он только и слышал: "То нельзя, это нельзя". И вдруг как будто в один момент все стало можно, будто бы до этого чудесного момента он и  не жил вовсе. И всему виной жена со своим бесконечным тотальным контролем, таблетками по расписанию, оздоровительными диетами и травяными чаями; правила в коллективе, которые нужно выполнять; общество, что заставляет его жить в маске порядочного семьянина и отличного труженика. Надоело!

  В этот вечер он напился, напился сильно. Домой идти было стыдно, он и не пошел. Шатался по злачным заведениям до утра. А когда появился на пороге родного дома, заплаканная жена, молча, провела его к кровати и уложила спать, как маленького провинившегося ребенка. От этого стало еще противнее. Жена не упрекала его, не ругалась, не устраивала скандалы и бойкоты. Как ни странно, на работе к Колиной выходке отнеслись тоже снисходительно. Первый день с перегаром, второй, неделя -  ни единого упрека. Коля чувР’В­ствовал себя хитрым сорванцом, который всех водит за нос.  И началось…. Коля катился в пропасть, которая была страшнее рака. Он горел в алкогольном аду, из которого ему одному выбраться было уже не по силам. Но он сам, своими собственными руками оттолкнул от себя всех, кто был для него дорог. И больше никто в этом не виноват. Коля понимал, что с каждой каплей выпитого горячительного напитка теряет контроль над собой, а вслед за ним и уважение коллег на работе. Он замечал не один раз, как молодые ребята с сочувР’В­ствием смотрят ему вслед. Вот и сейчас все трудятся, а он одинокий и неприкаянный стоит посреди родного цеха, похожий на огромное пугало, и никто не зовет его приступить к делу. А что, если все взять и исправить? А что, если это единственный день, когда можно повернуть время вспять? Честно отработать смену, честно поговорить с ребятами, что ему тяжело, и он будет рад любой поддержке, потом по дороге домой купить самые лучшие цветы для жены и дочери, и, собрав всю семью дома, просить у них прощения, стоя на коленях, и целовать милые родные тонкие запястья.

  Коля направился к гильотине, где парни из его бригады рубили металлические пластины. "Вот сейчас возьмусь за дело! - думал Коля, - Ничего, что стучит в голове и мутит, перетерплю, переболею!" Коля подошел близко-близко к своим напарникам и прокричал: "Ребята, давайте помогу!" Те из-за заводского шума и грохота не совсем разобрали, что говорил им вечно нетрезвый Мотя, но все же обернулись. Коля смотрел в их лица, и ему казалось, что он пытается им улыбнуться, но в глазах ребят застывал ужас. Коля не понимал, что происходит. "Клац - клац!" - молотил железный зуб гильотины. "Клац - клац", -  эхом отзывалось внутри головы. Потом удар, еще удар, и Коля не совсем уже понимал, в голове ли это, или все же так стучит гильотина. "Нет, - догадался Коля, - это не гильотина, точно голова!" Внутри, в самом центре воспаленного мозга, действительно что-то напряглось, застучало, запульсировало, потом еще раз напряглось и дернулось. Да так, что Коле почудилось, словно на него вылили ушат с горячей свиной кровью. Он не понимал, почему земля трясется и плывет, плывут лица людей вокруг и он сам плывет куда-то, подхваченный горячими волнами крови внутри своей головы.

  А потом не было уже ничего. Лишь бетонный пол цеха, боль в плече и шум в ушибленной голове. "Надо срочно подниматься! - подумал Коля, - Что люди скажут?! Теперь точно уволят! Не смог устоять на ногах - значит нетрезв!" Коля тихонько попробовал приподняться, голова чувР’В­ствовала себя лучше, тошнота совсем исчезла. Снова хотелось жить, дышать, шутить и работать! "Обязательно куплю цветов, и, наверное, сам испеку пирог, хорошо, что внимательно когда-то следил за ловкими руками жены, когда та стряпала, и запоминал рецепт!" Коля совсем поднялся и уверенно вР’В­стал на сильные ноги. А люди вокруг все равно кричали. "Да перестаньте, ребята, все хорошо, я даже не ушибся!" Но люди продолжали кричать и суетиться:

  - Удар! Удар! 

  - Какой еще удар? - не понимал Коля.

   Но все же пошел взглянуть, туда, где толпились люди. На холодном бетонном полу лежал он сам…. Лежал на боку, как-то неестественно поджав под себя ноги, с синим, искаженным в уродливой улыбке, лицом, изо рта шла белая пена, она пузырилась и струей стекала на бетонный пол, некрасиво пачкая левый приоткрытый глаз. Над ним склонялись два молодых парня. Он хорошо их знал, и даже любил. Один держал голову, другой растирал руки. "Смотри-ка и не побрезговали!" Коля видел, как приехала скорая помощь, как его тело несли в машину, как хлопотал возле него бледный мастер. А потом все вмиг исчезло…. Люди, лица, страх и суета…. Все перестало существовать кроме одного этого единственного дня, кроме огромных испуганных глаз его жены и дочери, кроме сожаления и боли от того, что так и не успел обнять их и попросить прощения. Он становился бледным облаком, и это облако видело, как жена несет ему белые цветы, и облако горевало, что несет она, а не он, Коля, ей - такой родной и близкой, такой одинокой и постаревшей. Если бы только все можно было исправить, если бы можно было остановить стрелки часов, то все могло бы быть иначе! Не лежал бы в душе, в его именной заводской кабинке, одинокий кусочек мыла, не стояла бы сиротливая невымытая чашечка с недопитым кофе в цеху на металлическом столе. Все могло бы быть иначе! Могло бы, но уже никогда не будет. Теперь он - белое облако.

  Темным утром идут молодые сварщики мимо заводской проходной, шутят и хохочут. Один останавливается, словно наткнувшись на невидимую стену. Это тот, что держал Колину голову на своих коленях. Долго всматривается в пустоту и вдруг улыбается одними глазами:

  - Здорово, Мотя! - шепчет он.

  -Здорово! - радуется другу невесомое облако и плачет, и молится о нем, и желает удачного трудового дня.

Декабрь 2015.