Сирень и розы Александровского сада. Сталинская катастрофа

Разъяренный Сталин в гневе вскочил и стал выплевывать обвинения против своего министра обороны Ворошилова.

Советские вожди были не только подонками, они, в силу своего античеловеческого и умственного устройства, были дебильными подонками.

Ворошилов весь покраснел, он кричал, что Сталин может обвинять только себя: "Это ты сам уничтожил армию, убил всех лучших наших генералов!" Он схватил большую тарелку с зажаренным поросенком (Сталин очень любил зажаренных поросят) и шибанул ею по столу. Царская удлиненная тарелка разбилась. Поросячий сок растёкся.

Хозяин скривился древневосточной своей местью и замолк.

После этого министром обороны стал маршал Тимошенко. Ворошилов остался жив, он много чего знал о Сталине, например, что тот работал до большевистской революции осведомителем царского Охранного отделения, поэтому Ворошилов и остался жив: сведения эти могли бы мгновенно стать известны всему миру. Оттого и скривился вождь прогрессивного человечества.

Хрущев присутствовал при этом. Он впервые за всю свою рабскую жизнь видел, чтобы кто-либо так кричал на хозяина. Это было в сороковом году. Тогда Сталину исполнилось 60 лет. Хотел Сталин поднести себе подарок ко дню рождения - порабощение Финляндии - не получилось. Обидно было гению всех времен и народов: Финляндия не укладывалась в прокрустово ложе его советского империализма. До этого все сами ложились, как он приказывал, в сталинский гроб - мертвецами или полутрупами. Позже им полагалась честь попасть своим пережжённым вместе с гробовыми досками прахом в кремлевскую стену на Красной площади. Не получилось с финнами, не хотелось им ложиться в сталинский гроб.

 В 1940 году Михаил Афанасьевич Булгаков написал ко дню рождения Сталина пьесу "Батум". Не понравилось это Сталину. Там он был просто старательным, хорошим человеком. Сталин не увидел там будущего советского рая. Сталин видел себя парящим над Землей Богом-Монстром, а внизу, на Земле, простирался бы советский рай. Правда, тот рай огорожен был колючей проволокой, а в пьесе "Батум", к счастью для Булгакова, ничего подобного не было. Запретил эту пьесу товарищ Сталин, хотя другую пьесу Булгакова - "Дни Турбиных" - основанную на его романе "Белая гвардия", Сталин смотрел 15 раз. И оставил живым Михаил Афанасьевича, все-таки показал он вождя хорошим человеком. Изучал товарищ Сталин нутро белого движения, обучался драматургическому искусству Булгакова, чтобы применить его в жизни, когда убивал миллионы людей.

Гитлер поздравил Сталина с шестидесятилетием, вместе с передовыми колхозными доярками, девушками-ткачихами и рабочими страны Советов, и со всем прогрессивным человечеством.

Через полгода начнется война со Сталиным, план "Барбаросса был уже в кармане Гитлера.

Конечно, никто из членов Политбюро никогда не мог предположить, что лагерный волкодав, самая большая овчарка режима товарищ Сталин будет в 1941 году в полной панике.

Жуков позвонил Сталину по телефону 22 июня в 4:30 утра. Война началась в 4:15. По немецкому времени это было 3:15.

Начинался рассвет потрясающего июньского дня.

Рассвет как всегда не опаздывал. Был летний день без дождя и было ясное синее небо.

Первые лучи солнца осветили древний Кремль. Свет этот удивительным образом сочетался с цветом красного кирпичного камня Кремля, создавая особое чувство счастья жизни, а ввысь медленно и счастливо распространялся с утра еще нежный запах роз и сирени Александровского сада.

Жуков долго ждал. Очень долго. Создавалось впечатление, что Сталина в Москве не было, что находился он где-то совсем далеко, настолько далеко, что это могла бы быть не Россия, а другая страна.

По мнению автора, так оно и происходило: то было за 2000 километров от Москвы, это почти в Грузии, хотя город Сочи, где самый бесстрашный человек в мире прибывал в это время, (доказательства его пребывания в Сочи см. ниже) и его пригороды, всегда находились в черте России.

Существует, собственно, две версии того, что случилось в первые дни войны. Одна версия - что Сталин остался, был в Москве, эта версия основана на воспоминаниях его рабов-приближенных - членов Политбюро и некоторых генералов, полностью контролировавшихся.

Другая версия - что он уехал 18 июня в Сочи, в отпуск. Эта версия приводится в исследованиях жизни Сталина многими западными авторами. Вторая версия основана на свидетельствах человека, встретившего Салина 23 июня 1941 года на его секретной даче в Сочи.

Таким образом, по второй версии вождя в Москве не было.

Уехать в отпуск 18 июня 1941 года означало предательство, бегство из Москвы.

Факт сталинского бегства в Сочи (уехал... в отпуск) вызывает множество отвратительных реакций у такого весьма простого человека, каким является автор, родившийся в центре Москвы, и самым сильным и волнующим воспоминанием счастливого  детства которого в Москве был грохот танковых гусениц, под самыми окнами маленького домика, тремя своими крошечными оконцами обращенными к Спиридоновке, которая тогда еще была булыжной мостовой. То происходило в пять часов утра перед домиком, где пятилетним ребёнком проживал тогда автор. На домике позднее, повесят железный круг, на котором будет выбито, что домик был построен в 1828 году.

Автор вскакивал тогда с постели, подбегал счастливый к окну и с восторгом смотрел на ползущие по Спиридоновке танки: они передвигались, может быть, со скоростью пять километров в час, на первомайский парад на Красной площади.

В нем жила тогда доля от общего советского патриотизма: "броня крепка и танки наши быстры", а также - "могучая, кипучая, никем не победимая! Москва моя, страна моя, ты самая любимая!.." Эти советские песни круглосуточно передавались по репродукторам в любом уголке необъятной страны.

Потом танки поворачивали, урча, налево, на Малую Никитскую, где стояла громадная, теперь пустая церковь, в которой когда-то венчались Александр Пушкин и Наталья Гончарова; поворачивали один за одним - и оттуда уже была прямая дорога до Красной площади.

В церкви же, мимо которой танки медленно продвигались, советский режим организовал какие-то механические мастерские. Это было сейчас гулкое здание, где по железу били кувалдами.

Далее, поддерживая одинаковое расстояние между собой и переваливаясь по булыжной мостовой, танки должны были проползти по Никитской площади мимо памятника Тимирязеву, слева - по Тверскому бульвару, и вниз по Герцена, мимо кинотеатра "Повторного фильма" в направлении к Кремлю.

Когда началась война и немцы бомбили Москву, в памятник Тимирязеву попала бомба, и он после этого стоял с большой трещиной, но не развалился. Мальчишкой я бегал и смотрел на этот памятник…

Танки далее должны были спуститься к Манежной площади, а там, мимо Исторического музея, поднявшись в гору, отчего грохот гусениц несколько увеличивался, появиться-выкатиться на Красную площадь.

За танками, через Спиридоновскую улицу, за каменным забором возвышался высокий дворец-дом Горького, бывший особняк крупнейшего в царское время капиталиста Рябушинского, где жил, а в 1936 году, 18 июня умер (был отравлен-убит Сталиным) первый пролетарский писатель Алексей Максимович Горький.

Пейзаж с ползущими танками, булыжной мостовой и итальянским дворцом Рябушинского, с витиеватыми дубовыми, дворцового размера оконными переплетами и мощными кронами деревьев ошеломлял.

Это было 1 мая 1941 года.

Конечно, счастливый лицезрением танков, пятилетний мальчик никак не представлял, что через 22 дня эти его любимые и урчащие стальные чудовища будут повержены на русской земле лавиной немецкого вермахта.

Мнение автора: Сталин бежал из Москвы 18 июня 1941 года.

Вместе с ним фактически бежал Берия. Берия в то время находился в Сухуми. Сталин отпустил в отпуск подлечиться Жданова. Об этом позже писал его сын Юрий Жданов. Думаю, Сталин делал это намеренно, дабы вдруг оказалось бы, что ни он один бежал из Москвы в это тревожное время, то есть он как бы честно считал, что войны не будет, и если вывернется вдруг так, что война начнется, то не он один так думал и верил в это! Вот какая мелкая мыслишка виляла хвостом в его затылке.

В этот день, 18 июня он обычно в прошлые годы уезжал в Сочи на суперсекретном поезде. Но время сейчас было другим, и Сталин знал об этом, через несколько дней должна была начаться самая страшная война. Сталин пребывал в полной панике. Ниже будет показано по дням что происходило за несколько дней до войны. Остановить её Сталин не мог. Нужно было срочно спасаться. Поэтому вождь метался, распыляя злобу и смертельную месть вместе со своей слюной.

Поезд его летел по всей территории России без всяких остановок, скидывая по стрелкам на запасные пути все самые важные, попадающиеся по дороге поезда, лишь бы пролет гения всех времен и народов по стальным рельсам через всю Россию был беспрепятственен и в полной безопасности.

Летать на самолете Сталин боялся. Молотов тоже боялся летать на самолете. Таковы были руководители советского народа, которых русский человек настолько трепетно любил, что Проханов и сейчас предлагает сделать Сталина святым.

Риббентроп передал от имени Гитлера приглашение приехать Сталину и Молотову на встречу с Гитлером в ноябре 1940 года. Сталин боялся ехать. Решили, что поедет один Молотов. Молотов поехал на поезде. Поезд отошел с Белорусского вокзала.

С ним было тогда 60 человек, а в кармане его костюма лежал пистолет. Зачем он взял пистолет, не ясно, в Гитлера стрелять он не собирался, воевать с Риббентропом тоже. Но советская знать была всегда боязлива-труслива и предусмотрительна.

Вот и Сталин бежал из Москвы, потому что был труслив. Нельзя было бежать, как ни смотри, как не примеряй - по всем соображениям. Лучше бы пристрелил себя. Легко вздохнули бы советские народы. Но не смог справиться с собой гений всех времен и народов, так и видел себя болтающимся, повешенным на Мавзолее.

Сталина охватил непрекращающийся беспредельный страх, будто постоянный озноб, как при малярии: не верил заявлению Гитлера, что тот, когда захватит Россию, сделает его главным гаулейтером России, чтобы присматривал бы за всеми. Лучшего кандидата было не найти. Не верил, что останется жив.

Факт бегства Сталина был открыт и сообщен французским писателем Делбарсом, который очень тщательно отбирал и перепроверял материал.

Западные авторы весьма осторожны. Делбарс пишет, что Сталин уехал в отпуск. То есть, 18 июня 1941 года, он уехал в отпуск. Какой отпуск! Когда все ему докладывали, весь мир докладывал ему, товарищу Сталину, что война вот-вот начнется, что днями весь мир будет в огне.

А он взвизгивал, рычал и самоутверждался своим отрицанием реальности окружавшего его мира. Грозил всех перестрелять.

Делбарс сообщает о некотором военном человеке, который встретил Сталина на его даче в Сочи 23 июня 1941 года.

Делбарс приводит воспоминания этого человека:

 "…Я пришел в дом Сосо поздно после полудня 23 июня. Ничто на даче не напоминало о войне. Начальник охраны НКВД Ломакин не предпринимал никаких особых мер предосторожности. Сталин сидел за своим столом рядом с большой картой СССР, которой три дня назад здесь не было. Он выглядел как человек, который очень мало спал. Всю ночь он провел, разговаривая с Молотовым и Тимошенко, он послал также за Берией, который отдыхал в это время в Сухуми.

Он сказал, что очень хорошо было бы знать истинное отношение народа к немецким захватчикам. Он ожидал, что немецкая пропаганда будет эксплуатировать мотивы антисемитизма и пытаться получить поддержку среди старых кулаков с помощью компании против колхозов. Берия, который только что опять звонил, был скорее оптимистом, что касается общего состояния умов...

Сталин думает, что Красная Армия ни в чем не уступает вермахту, если говорить об умении драться, он был уверен, что они отбросят немецкие войска по всему фронту..."

    Они-то умеют драться, особенно, если за спиной стоят сталинские заградотряды, которые мгновенно пристрелят тебя, ступи ты шаг назад, а вот сам-то он оказался в Сочи, подальше от того места, где дрались, ни на один только шаг умчался Сталин от места сражений. Однако на Сталина не нашлось ни одного заградотряда.

Тот неизвестный свидетель пришел, напоминаю, 23 июня 1941 года.

В 2 часа дня 21 июня 1941 командующий Московским военным округом генерал И.В. Тюленев получил телефонный звонок из Кремля. Сообщили, что товарищ Сталин будет говорить с ним.

Голос вождя был сильно приглушен и Тюленев с трудом слышал, что тот говорил. Тюленев отмечает в своих мемуарах эту приглушенность голоса. Сталин спрсил: "Товарищ Тюленев, как обстоят дела с противовоздушной обороной Москвы?" Тюленев коротко доложил о противовоздушных мерах, принятых 21 июня в Москве.

"Хочу отметить, что сложившаяся ситуация нелегкая". Очень важное сообщил гений всех времен и народов Тюленеву, будто никто не знал, что ситуация трудная. "Вы должны довести противовоздушную боевую готовность до 75 процентов полной боевой готовности". (А почему бы не до ста? Ведь было уже 21 июня. К этому времени к Сталину всего уже поступило около сотни предупреждений, что война начнется 22 июня.)

После этого разговора Тюленев немедленно изменил все прежние планы. Он отдал инструкции своему заместителю не посылать подразделения воздушной защиты в лагерь для проведения тренировочных учений. После Тюленев вспоминал, что тогда у него было впечатления, будто Сталин получил новую информацию о планах Германии начать войну. Еще бы, было 21 июня! Он ее постоянно получал.

Коль Сталин был в Москве, как утверждают его сторонники, то почему же он не вызвал Тюленева к себе 21 июня, а предпочел поговорить с ним в 2 часа дня по телефону? Или война, про которую Сталин твердил, а все его рабы соглашались, что она никогда не должна была случиться, неожиданно (с точки зрения Сталина) надвинулась на Россию, и это начало войны было недостаточной причиной, чтобы подробно поговорить с командующим Московским военным округом генералом Тюленевым?

Война вот-вот должна была начаться, даже Сталин начал уже беспокоиться. Немецкие торговые корабли покинули порты России. Об этом сообщил адмирал Кузнецов. Обитатели немецкого посольства в Москве покинули его, все, кроме Шуленбурга и его семьи. Кстати, Кузнецов сыграл потрясающую роль в защите СССР. Это Николай Герасимович Кузнецов. Однако не вызвал к себе в Кремль товарищ Сталин Тюленева, а говорил из далекого телефона, да еще с приглушенной слышимостью. Не вызвал Сталин и Кузнецова.

 Похоже, что вождь сел на поезд, уносивший его из Москвы, вечером 18 июня. В июне 21-го в 2 часа дня он был уже в Сочи. Оттуда и разговаривал с Тюленевым. Позже - тоже 21 числа - он послал предупреждение Хрущеву в Киев. Сталин также издал приказ Жукову и Тимошенко привести войска в полную боевую готовность. Однако приказ этот носил двойственный характер - на нарушение советских границ отвечать не разрешалось, об этом свидетельствуют дальнейшие действия Жукова и Тимошенко. Кроме того советская бюрократическая военная машина работала медленно: до многих военных частей приказ дошел только через 12 часов, когда атака немецких военных частей уже началась.

Может, Сталин и не давал такого приказа вообще? Уж больно вяло он выполнялся.

Почему же 21 числа он еще давал какие-то указания, хоть и по телефону в Москву, а 22-го полностью прекратил общение со своей бандой, членами политбюро?

Посол СССР в Англии Майский не знал что делать: из Москвы не было никаких указаний с 22 по 25 июня - связь с Москвой полностью прекратилась.

Сталин не давал никаких указаний 22 июня, потому что 22 июня рухнула сталинская дебильная концепция, несмотря на многократные предупреждения со всех концов света о том, что Гитлер не будет вести войну на два фронта и не нападет на СССР. Первым фронтом была Англия, война там шла уже вовсю, вторым - Россия. Реальная жизнь опрокинула его иллюзорные построения, оставив его в дураках в глазах всего мира. Поэтому, убежав из Москвы, он замолк. Сталинское честолюбие не могло пережить своего крушения и реальных событий. Его закомплексованность не выносила чьего-либо превосходства. Сейчас это было превосходство Бога.

Паника Сталина была от собственного непреодолимого страха и от собственного убожества. Сейчас природа и Бог были над ним, а сам он превратился в ничто. Это ничто оставило ему только один инстинкт - инстинкт спасения своей жизни.

Это была концепция маньяка, который вопреки фактам долдонил с пеной у рта одно и то же. В то время Сталин был в полной панике. Это Бисмарк учил не вести войну на два фронта, а Гитлер не послушал Бисмарка. Гитлер тоже был не семи пядей во лбу. Его идея блицкрига, молниеносной войн была опрокинута им же самим: Гитлер приказал фельдмаршалу Федору фон Боку и Гудериану не идти на Москву, а поддержать окружение на западном берегу Днепра 650 тысяч советских войск. Тогда было еще прекрасное лето русской земли, и их величество русские морозы еще не наступили. Фюрером руководила мысль: сначала разбить русскую армию, а потом захватить Россию. Гитлер считал, что это и была главная ошибка Наполеона. Русскую армию требовалось сначала разбить. Наполеону трудно это было сделать, потому что Кутузов убегал от него. Убегая, он спасал русскую армию. А Наполеон терпел Кутузова, пока тот отсиживался, чтобы совладать со своей судьбой и унять собственную дрожь в Филях.

Слава Богу, что вермахт не пошел на Москву, иначе миллионы, живших тогда в Москве людей, включая автора и его семью, превратились бы в таинственную земляную массу, из которой хотя и происходит любая жизнь, но они сами бы уже этой жизнью не были. Жуков просил тогда Сталина, чтобы сохранить армию, перевести ее на восточный берег Днепра. Сталин отказал ему.

Где же сталинский гений? Гений должен был все видеть, все понять, понять, что Гитлер не будет пользоваться теориями Бисмарка. К тому же, Сталин знал о плане "Барбаросса" сразу же, это было еще в1940 году, что ж он не подготовился? Нужно было сделать простые вещи, он их не сделал.

Кузнецов писал, что "единственный путь отрезвить агрессора, это быть способным ответить ему ответным ударом - удар за удар. Агрессор может понять только кулак; это означает, что вы должны показать ему таковой. Кулак, показанный Гитлером, это дивизии, которые он сконцентрировал на нашей границе. Нашим кулаком могли бы стать советские дивизии. Само по себе наличие дивизий, танков, самолетов и кораблей было недостаточным в этих обстоятельствах. Что необходимо - это высокий уровень боевой готовности, способность каждой военной единицы и даже всей страны..."

Кузнецов о Сталине: "стремясь показать, что мы не хотим воевать с Германией, он был невротически чувствителен к любому ответу нашей армии (весьма мягко сказано - Ф.И.Б.) В результате, когда самолеты Германии фотографировали наши базы, нам было приказано не открывать огня! Когда мы ловили немецкую воздушную разведку над нашими укреплениями и заставляли их сесть на наших аэродромах, следовал приказ: отпустить их немедленно!".

©Copy right by Philip Isaac Berman.