Американские сюжеты

НОВЫЙ АВТОР "КРУГОЗОРА" О СЕБЕ

Я проживаю в Сан-Франциско, работаю в порту, имею степень магистра философии, полученную в Университете Сан-Франциско. Являюсь членом "Общества французских поэтов" (Poetes Francais), а также "Общества французских поэтов и художников" (La Societes des Poetes et Artistes de France). Написал более тысячи стихотворений и поэм, а также 156 рассказов. Опубликовал 6 книг, по преимуществу во Франции. В 1998 году в издательстве Cahiers de Nuit опубликовал сборник стихов Les Putains Cocainomanes ("Кокаиновые шлюхи"). В 1999 году в том же издательстве издан роман Prostitutees au bord de La Route ("Проститутки на обочине"). В 1998 году был удостоен премии имени Виктора Гюго за книгу Une Lancia rouge d?vale Lombard Street tombeau ouvert ("Красная "лянчия", несущаяся с рёвом по Ломбард-стрит").

ЛАЗАНЬЯ-СТРИТ
На русском языке публикуется впервые

Было уже почти два часа ночи, когда я наконец распрощался со своими друзьями Доном Миллзом и Роном Герхардтом и поехал домой. За пивом и разговорами мы засиделись допоздна. Дон и Рон жили на пристани Саусалито, домом им служил лодочный сарай, стоявший в окружении подобных же хибар, старых фургонов и прогнивших лодок. Между этих неказистых обиталищ рос бурьян, валялись ржавые велосипедные рамы, пустые бочки из-под солярки, стертые автомобильные покрышки и прочие объекты постиндустриального искусства.

Дождь, ливший чуть не всю ночь, почти закончился; на ветровой стекло падали редкие капли. На Мариншип-уэй я свернул налево, на Харбор-драйв, затем - еще раз налево, на Бриджуэй. Проезжая мимо автобусной остановки маршрута Голден-гейт Транзит, я заметил стоявшую под навесом женщину, которая голосовала проезжавшим мимо машинам. Порой проститутки таким нехитрым способом подманивают клиентов, но я подумал, что для этого бизнеса время уже слишком позднее, да и погода крайне скверная. Я подъехал, остановился. Насколько я мог заметить, одета она была совсем не по погоде. Росту в ней было примерно метр семьдесят, влажные концы растрепанных рыжих волос прилипли к небрежно накинутому синему дождевику. Она жадно курила, вероятно, просто чтобы хоть как-то согреться.

- Подбрось меня до Лазанья-стрит, - сказала она, забравшись ко мне в машину.

Я тронул с места, потом, когда мы уже проехали пару кварталов, поинтересовался:

- А где эта чертова Лазанья-стрит?

- Не хочешь малость поразвлечься? - ответила она вопросом на вопрос.

- Не особенно, - сказал я. - Да и денег у меня почти не осталось.

- А сколько у тебя есть?

- Шесть долларов.

- Ну, - помедлив, сказала она. - За шесть долларов можешь получить минет.

Можно подумать, я торговался, чтобы сбить цену…

- Если тебе так сильно нужны деньги, - сказал я, - могу дать тебе пятерку просто так. Доллар мне нужен, чтобы заплатить за проезд по мосту.

Она минуту поразмышляла над моими словами, потом сказала:

- Тормозни возле "Севен-элевен", я хочу взять чашку кофе.

К тому времени, как мы подъехали к Милл-Вэлли, она уже задремала, привалившись к моему плечу. Я даже слышал, как она легонько похрапывает во сне.

Я проехал по шоссе Шор-лайн, на Тэм-джанкшн повернул налево и вскоре припарковался возле супермаркета. Она проснулась, потерла глаза. Я вышел из машины, она вылезла вслед за мной. Свой дождевик она сняла и оставила в машине; я обратил внимание на темные пятна у нее на руках. Они были очень похожи на синяки. Впрочем, эти пятна вполне могли оказаться признаками какой-нибудь болезни. Уж и не знаю, какой из двух вариантов был бы хуже, совершенно никуда не годная дилемма.

Я купил ей стаканчик кофе за пятьдесят центов и черствый шоколадный пончик за сорок. "Рэйнир эль" закончился, пришлось взять бутылку "Бадвайзера" за пятьдесят девять центов, и еще я купил пакет соленых крендельков "Ролд Голд" за тридцать пять. Я позволил ей забрать всю сдачу с пятерки - набралось три доллара шестнадцать центов. И у меня еще остался доллар в бумажнике - на проезд по мосту.

Мы вернулись к моему универсалу. Я сгрузил покупки на лежавший в багажнике матрац. Он служил подкладкой для всякого барахла, чтобы оно не гремело, перекатываясь по голому железу. Хотя матрац можно было использовать с большим толком и приятностью.

Я подумал, что теперь моя попутчица хочет вернуться на автобусную остановку, и повез ее обратно.

- Не надо, - сказала она. - Отвези меня домой.

- Куда, на Лазанья-стрит? - спросил я в полной уверенности, что название улицы выдуманное.

- Нет, я покажу дорогу.

Мы проехали Лорел-уэй, свернули на Марин-авеню, потом оказались возле неописуемо ветхой хибары.

- Идем, - сказала она. Пошла к дому первой, открыла дверь.

- Это ты, Крис? - послышался дребезжащий голос.

- Как ты, па? - отозвалась она.

Я такого не ожидал. Скорее подумал бы, что она живет с черным сутенером или подружкой-лесбиянкой.

Папаша Крис сидел на продавленном диване, смотрел телевизор. Грузный, плешивый дядька, который давно перестал за собой следить. Не знаю, какие между отцом и дочерью были договоренности насчет того, может ли она приводить посторонних мужиков к себе в комнату. Он сидел, курил сигарету и, кажется, ему было все равно.

Крис прошла в свою комнату. Я последовал за ней, чувствуя себя незваным гостем, неуверенным стоит ли уйти, или стоит остаться. Она начала раздеваться, и я снова увидел эти чертовы пятна на ее руках. Папаша ее поколачивал, что ли? Или она была наркоманкой? Пока я терзался раздумьями, она скользнула под одеяло.

И как мне надо было поступить? А как мужчина всегда поступает в таких ситуациях? Я из тех людей, что вечно мучаются сомнениями: что правильно, что неправильно, мысленно возвращаясь к ним снова и снова, без конца. Вот до чего доводит степень магистра философии.

К счастью, она дала мне верную подсказку, просто похлопав ладонью по одеялу рядом с собой. Я быстро разделся; тело мое уже было наготове. Она притянула меня к себе, стиснула в крепких объятиях.

И долго не отпускала.

ЭМИ
На русском языке публикуется впервые

Эми шкурит траулер. Драит ржавые борта грубой наждачной бумагой. Работа тяжелая, но Эми упорно трет изо всех сил.

Грязнуля катает по причалу старый винный бочонок, который раздобыла на другой стороне дороги, на пепелище винокурни Мэйсона*. Бочонок громыхает на весь причал; люди выглядывают из своих фургонов и лодок, кричат: "Прекрати немедленно!" Но Грязнуля их не слушает, она продолжает катать бочонок, потому что ей нравится это занятие. В бочонке, похоже, еще осталось чуточку виски, слышно, как что-то плещется внутри.

- Потрясно! - восклицает Грязнуля.

Она пытается влезть на крутой бок бочонка. Устоять не получается.

- Осторожно, - предупреждает ее Эми. - Расшибешься.

Грязнуля пробует снова. Но, в конце концов, бросает эту затею.

- Что делаешь? - любопытствует она.

- Отчищаю ржавчину, - говорит Эми.

- Зачем?

- Чтобы затем покрасить.

- А в какой цвет?

- Об этом я еще не думала, - признается Эми. - В любом случае, сперва надо все привести в порядок, а уж потом отправляться в плавание.

- А куда? - Грязнуле непременно нужно знать все.

- Далеко-далеко. На край света.

- А, - пренебрежительно бросает Грязнуля.

- Да-да, - говорит Эми. - Так и будет, вот увидишь.

- Не, я тебе не верю, - говорит Грязнуля.

- Это почему?

- Потому что ты никогда не закончишь шкурить.

- Тогда зачем же я этим занимаюсь?

- Потому что тебе больше нечем заняться.

- Это не значит…

- Нет, значит. Ты трешь этот траулер уже не первый год.

- Знаешь, ты права, - соглашается Эми, продолжая шкурить. - Больше мне заняться нечем. Но лучше делать хоть что-то, чем вовсе ничего.

Грязнуля берет в руки кусок наждачной бумаги.

- Нужно обернуть наждачкой деревянный брусок, - говорит Эми и показывает Грязнуле, как это делается.

Какое-то время они драят траулер вместе. Потом Грязнуля говорит:

- Скукота.

- Тут еще полно работы, - говорит Эми.

- Успеется, - отвечает Грязнуля, возвращаясь к своему бочонку. Толкает его, и бочонок катится вдоль причала, громыхая.

- Куда пойдешь? - интересуется Эми.

- Думаю, надо проведать мамку.

- На перекрестке, что ли?

Мамка Грязнули стоит на перекрестке, где светофор. Поджидает моряков и морских пехотинцев. Плюх-плюх - бочонок катится по причалу. "Прекрати! - сердито вопит какой-то лысый толстяк. - Прекрати немедленно!" Грязнуля не обращает на него внимания, продолжая толкать бочонок.

- Ну, как там дела? - спрашивает мамка.

- Эми снова трет траулер, - говорит Грязнуля. - Она все трет его и трет. По-моему, она уже малость окосела.

- Мне тоже так кажется, - соглашается мамка. Порывшись в сумочке, она достает листок бумаги. - Эрих кое-что для тебя написал. И даже перевел с немецкого.

Из-за угла показывается лимузин, огромный, как линкор. И даже похожего цвета.

- Шофер привез самого капитана, - роняет мамка.

Лимузин останавливается, затем на светофоре зажигается зеленый, и мамка уезжает.

Грязнуля возвращается на причал. Снова принимается катать бочонок.

У траулера Эми протягивает ей деревянный брусок и новый кусок наждачной бумаги.

- Что, опять? - вопрошает Грязнуля.

- Конечно, - кивает Эми. - Скоро мы поплывем на край света. Но до той поры надо стараться как следует.

- Никуда ты не поплывешь, - заявляет Грязнуля. - Ты будешь торчать здесь и без конца драить этот проклятый траулер.

- А ты хочешь стоять на перекрестке и смотреть на светофор?

- Ты останешься здесь навсегда.

- Хочешь пасти машины, что останавливаются на красный?

- Да, хочу!

Грязнуля отворачивается. Разворачивает записку, которую передала мамка. Читает: "Три пряхи. Жила-была девушка, ленивица да прясть не охотница; и что ей мать ни говорила, а заставить ее работать никак не могла…"** Грязнуля бросает записку, и ее уносит ветром. У Грязнули есть бочонок, который можно катать по причалу.

Плюх-плюх.

Хоть целый день.

ГРЯЗНУЛЯ

Ноги у нее были грязные-прегрязные. Личико тоже чумазое, обрамленное светлыми кудряшками, также давно скучавшими по горячей воде и мылу.

 С палубы старого траулера, вставшего на вечный прикол в сухом доке, я мог наблюдать, как Грязнуля носится по пирсу, заваленному всяким хламом. Груды старых покрышек, мотки кабеля, дикое количество ржавых велосипедных частей, кучи изношенной одежды и еще много всего прочего.

Она могла забраться куда угодно. Без приглашения залезала и в лодки, и в трейлеры, и в лачуги, где обретались местные корабелы, а также вольные художники всех мастей.

Некоторые гнали Грязнулю прочь. Но, любопытная, как кошка, она приходила снова. А многие уже привыкли, что она бродит сама по себе. Мяу-мяу.

Мамка Грязнули работала на перекрестке. Пасла машины, что останавливаются на красный свет. Предлагала за двадцать долларов прокатиться в укромное местечко. И так - целый день, туда-сюда-обратно.

Жили они неподалеку от траулера, в сломанном хлебном фургоне. Фургон когда-то принадлежал пекарне братьев Ларрабуру, натуральная винтажная классика. Внутри был газовый примус и двухъярусная корабельная койка. Грязнуля спала на верхней; у койки были бортики, чтобы ночью не свалиться во сне.

Питались они консервами, разогретыми на примусе. Консервированная тушеная фасоль. Консервированный тушеный горошек. Консервированные сардины. Всякая такая дрянь. Иногда они ели не разогретое. Еще пили разведенное сухое молоко.

Мамка грела консервы на примусе до состояния, когда банка была готова лопнуть. Открывала банку особым консервным ножом. Крутила ручку, пока разрез не замыкался в кольцо, снимала с банки жестяной кругляш. И тогда Грязнуля запускала в банку свою ложку, черпая горячее чили или что там у них в этот раз было на завтрак. Выскребала все до дна, украшая физиономию новыми разводами. Пустые банки, как и прочий мусор, мамка Грязнули складывала в пластиковый мешок, чтобы затем отнести его в мусорный контейнер возле супермаркета "Сейфуэй". Ага, на этот счет у нее были свои принципы.

Затем мамка отправлялась работать на перекресток. Наблюдать за сигналами светофора. Ждать.

Грязнуле иногда хотелось посмотреть, как мамка стоит на перекрестке. Как ловит удачу.

Впрочем, и без этого на пирсе хватает места для забав. Можно играть среди брошенных фургонов, ржавых велосипедов, прогнивших лодок. На руках и ногах Грязнули отчетливые следы от соприкосновений со множеством старых вещей. Вроде тех бочек из-под виски, что свалены на другой стороне дороги. Они еще хранят сладкий запах американской мечты.

На пирсе живет много разного народу. Жан де Люс родом из Бельгии, настоящий валлон. Мистер Пирз - художник, рисует клоунов. Сэмми строит лодки, а его подруга Эми целый день драит наждачной бумагой борт траулера.

Есть даже писатели. Дон Миллз и его друг Рон Герхардт, которые работают в листоштамповочном цеху. Еще Эрих фон Нефф, который живет на старом траулере. Туда тоже можно забраться, к правому борту прислонена лестница.

Грязнуля поднимается по лестнице, перебирает грязными ножками. Ступенька за ступенькой, все выше и выше. Перелезть через борт, перейти на другой конец палубы - там другая лестница, что ведет вниз, внутрь корабля.

Я сижу в единственной обустроенной каюте, пишу истории из жизни. Завершенные истории аккуратно раскладываю в стопки прямо на полу. Маленькие ровные стопки бумаги.

- Что делаешь? - спрашивает Грязнуля.

- Пишу про жизнь, - отвечаю я.

Она кивает, как будто ей все понятно. Разглядывает книги на полках, одну за другой. Берет в руки сказки братьев Гримм. Но книга на немецком. Грязнуля все равно листает страницы, ее завораживает готический шрифт.

- Почитай мне, - просит она.

Я беру в руки книгу.

- "Goldkinder ." Es war einmal ein armer Mann und eine arme Frau; die hatten weiter nichts als ein Hutte, - читаю я и сразу перевожу. - "Золотые дети". У одного бедняка и его жены не было за душой ничего, кроме маленькой хижины, а питались они от рыбной ловли: что добудут, то и съедят.

Пока я читаю, Грязнуля обхватывает меня своими ручонками. Дитя, тоскующее по отцовской любви.

- Der Mann was ein Fisher, und wie er einmal am Wasser sass und sein Netz ausgeworfen hatte, das fing er einem goldenen Fisch. - Я продолжаю читать и переводить. - Случилось, однако же, что однажды, когда муж сидел у воды и сеть свою закидывал, он выловил рыбу, совсем золотую…

Вскоре чтение на немецком и последующий перевод начинает меня утомлять. Грязнуля смотрит на меня, на писателя, чьи рассказы разложены на полу в маленькие аккуратные стопки. Ее мамка где-то там, ждет, когда на светофоре загорится красный. Мой медленный пересказ с немецкого Грязнуле надоел. Она возвращается к лестнице и лезет наверх, к солнечному свету, бросив мне один косой взгляд напоследок.

Мамка Грязнули возвращается с перекрестка, отработав полдня внутри машин и снаружи. Пришла домой на ланч, по пути заскочила в супермаркет. В пакете у нее консервные банки, молоко и пиво.

Грязнуля проворно перебирает ногами, спускаясь по прислоненной к борту лестнице. Подбегает к мамке, вцепляется в ее куртку.

- Дон Миллз написал пьесу, - сообщает Грязнуля с важностью.

- А Эрих что написал? - насмешливо спрашивает мамка.

- Он сказки читает, - говорит Грязнуля.

Мамка с пониманием кивает.

Котенок трется о ее грязные ноги. Мурлычет. Ласкается ради объедков. Просительно заглядывает в глаза.

Мяу-мяу.

___________________
* Винокуренный завод Мэйсона (Mason Distillery) - предприятие по производству крепких алкогольных напитков, принадлежавшее American Distilling company. Находилось в Саусалито, пригороде Сан-Франциско. Уничтожено пожаром в 1963 г. (прим. перев.)

** "Три пряхи" - сказка братьев Гримм. Приведенный фрагмент дан в переводе Григория Петникова (прим. перев.)