О доблести, о подвигах

"Что вы хотели сказть этим очерком?" - грозно сдвинув брови, спросит возмущенный и обиженный читатель. А действительно, что я хотел этим очерком сказать?

 Сама мысль написать его возникла у меня, когда Коля-Ицхак стоял посреди класса с обиженным лицом и, едва сдерживая возмущение, цедил сквозь зубы:

"Дядя Саша, нам, конечно, очень понравился ваш рассказ о религиозных поселенцах, но и мы тоже не полный отстой!"

А я и не говорил, что мои ученики  отстой! Но он свое гнул:

" Не говорили, но намекали. А знаете, что было неделю назад в больнице "Рамбам", когда Рома А. из одиннадцатого класса попал туда с аппендицитом? Нет? Так слушайте! Наши бывшие ребята…"

Но - стоп! Начну с самого начала. Только очень прошу вас - без обид!.

Пол-Америки объехал я со своим рассказом об израильских религиозных  поселенцах, среди которых прожил шестнадцать (лучших!) лет моей жизни. Говорил я о них на встречах с русскоязычной публикой в Израиле и в Канаде, в Германии , ну и , разумеется, в России с Украиной. И, наконец, "обкатав" свой спич на посторонних, добрался до главного своего слушателя - на моих учениках, приехавших все из той же России и Украины по программе "Наале".  С тех пор каждый год у нас традиция - на Рош Хашана ребята отправляются по семьям, куда они приглашены отпраздновать еврейский Новый год по всем правилам, а в ближайший после этого шабат я рассказываю новичкам о поселениях,  тем более, что некоторые из принимающих семей живут как раз за так называемой зеленой чертой. Два года назад я, как обычно, собрал ребят, причем пришли и некоторые "старенькие", которые пропустили мою лекцию в предыдущие годы.  Набился полный класс, глазки горят, ушки, как говорится,  на макушке. Начинаю свое повествование. Сначала коротко о том, как меня занесло в иудаизм, потом - как я попал в поселение в Самарии, а потом…

"Я, как вы, ребята уже  заметили, не очень юн. Я побывал в разных странах, я жил в разных местах, я видел разные группы людей, побывал в разных, так сказать, слоях разных обществ, так вот, уверяю, что не встречал людей больше любящих Б-га, свою землю и ближнего, чем израильские религиозные поселенцы. Подчеркиваю - я не говорю, что нет, я говорю, что я не встречал. Рассказывать можно до бесконечности, я выбрал парочку-тройку самых характерных примеров. Но прежде всего вопрос: кто ярче всего отражает нравственный уровень общества или какой-то группы людей ..."

Тут я слегка запнулся - так же, как запинался и год и два года назад. Не слишком ли для  четырнадцати-пятнадцатилетних пацанов тяжелая формула "нравственный уровень"? Окидываю взором лица. Вроде бы недоумения не видно. На всякий случай спрашиваю: "Всем понятно что это такое?"

Дружный возмущенный гул, раздающийся в ответ, можно перевести как "не дебилы чай!"

Ну что ж, я продолжаю:

"Наилучший барометр нравственности общества это вы - подростки, молодежь. Поясню - во-первых, юное поколение еще помнит, чему их учили мама с папой и в основном ведут себя в соответствии с инструкциями, а во вторых, вы обезьянки…"

Мордашки мальчишек вытянулись. Это хорошо - значит, слушают внимательно.

"Вы обезьянки в том смысле, что вы во многом копируете окружающих вас взрослых. То есть ваши поступки в большой степени не только результат указаний как себя вести, то есть указаний, которые вы слышали от родителей и учителей, но и результат того, что вы видели, как они сами выполняют собственные указания. А теперь несколько примеров.

Работал я в одном поселении в ешиве тихонит. Это примерно то же, что наша школа - девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый классы, до обеда Тора и сопутствующие предметы, после обеда английский, математика, иврит  и весь джентльменский набор. Дети как дети. Пол-перемены стоят на головах, вторую половину книжки читают. На уроках дисциплина та еще… Но я не о том. Был в десятом классе мальчик по имени Амос. У него было одновременно два неприятнейших заболевания - с одной стороны он был начисто лишен обоняния, то есть не ощущал никаких запахов, а с другой стороны у него был энурез - ночное недержание мочи.  .."

Оглядываю лица ребят - нет ли ухмылок. Да нет же! Из года в год у всех одна и та же реакция, а я все чего-то боюсь!

"Сам-то он запаха не чувствовал, зато воспитатель в общежитии чувствовал очень хорошо и все время гонял его в душ…"

" " А зачем его с такой болезнью в  общежитие отправили?" - спрашивает Коля, сидящий за первой партой.
" 
" Ага. В прошлом году, помнится, такой же вопрос мне задавали. И в позапрошлом.   
" 
" " Видишь ли, Ицхак, - обращаюсь я к нему, употребляя то имя, которое он получил при обрезании и на которое категорически не откликается, предпочитая родное, русское - видишь ли, Ицхак, не знаю
" 
, как в других религиозных слоях общества, а у поселенцев принято, что после восьмого класса почти все ребята отправляются в ешиву-интернат. Благодаря этому в армии - а поселенцы все идут в армию, причем стараются попасть в боевые части - так вот в армии парням потом неизмеримо легче…

" А вылечить его не могли?" ?спрашивает белокурый Довид, в девичестве Иван.

"Могли, - отвечаю, - и в конце концов вылечили, но на это ушло время. А пока… Ну, в классе ничего не чувствовалось - спасибо воспитателям, но мимо комнаты в общаге пройти невозможно было  , не зажав нос. А в комнатах в общежитии, как и у нас, живут по трое. И вот директор - от него я всю эту историю и узнал - вызывает двух других ребят и говорит: " Я не могу допустить, чтобы вы продолжали жить в этом кошмаре, в этом вонизме, я перевожу вас в другую комнату. А Амос пока поживет один. И вот эти ребята, ваши ровесники, между прочим, пошушукавшись, отвечают ему: "Амос не чувствует запахов. Он не знает, какая вонища у нас в комнате. Он не догадывается, что мы знаем о его болезни, о том, что он писается по ночам. Если мы переедем в другую комнату, он все поймет, и ему будет очень больно. Поэтому мы переезжать отказываемся".

Смотрю на лица слушателей. Обычно в этом месте в глазах парней вспыхивает огонек удивления. Но эти, казавшиеся вроде бы такими милыми, сидят как ни в чем не бывало, словно каждый день у них на глазах совершаются подобные подвиги человечности. Гм… Странно. Ладно, продолжу свой рассказ:

"Растроганный директор утирает скупую мужскую слезу и отпускает ребят. А через несколько дней один из них, надышавшись благоуханий собственной комнаты, шлепнулся в обморок. Тут уже директор рассвирепел, вызвал обоих и "Ничего не желаю слышать! Немедленно собирать вещи и переселяться в комнату номер такую-то!" Те размахивают руками, он - кулаком по столу - и все. Побрели. Проходит четверть часа, и - стук в дверь кабинета. Входят двое из того же класса. Руки в боки  и - с чисто израильской наглостью ультиматум: "Либо мы немедленно уходим из ВАШЕЙ ешивы - при этом слово "вашей" произносится с особым презрением - либо вы немедленно переселяете нас в комнату Амоса на освободившиеся места!" Во как!"

В чем дело? Во все предыдущие годы в этом месте на лицах пацанов было прямо-таки начертано: "Стыдно, что мы не такие!" А сейчас - большими буквами: Ну и что? Подумаешь, невидаль! Восьмое чудо света".

Уже без прежнего воодушевления рассказываю еще одну историю о том, как вечером в пятницу,  встречал шабат в ешиве (не тихонит, а эсдер, где ребята учебу со службой в армии сочетают), при этом у меня сильно разболелись ноги, и я вдруг подумал, что домой идти минут двадцать пять, а наше поселение - оно такое, гористое…

Тут я возьми да и спроси у ребят ешивников, мол не найдется ли свободного места переночевать, а то тащиться, а тут ноги болят и все такое. "У меня, - воскликнул парень один, - сосед как раз уехал домой на шабат!" Приводит он меня в комнату, а в комнате только одно спальное место - эдакий топчан, как сейчас помню. "А ты, - спрашиваю, - где?" "А я, - отвечает  , в соседней комнате , и - за дверь. А темно - шабат, свет не зажжешь! Прочел я по памяти молитву и завалился.

 Утром  - открываю глаза, вижу - юноша, что меня приютил, набросал  на пол какое-то тряпье, свернулся клубочком возле моего топчана, а соседа никакого нет и в помине...

Рассказываю я все это ребятам - ну не то, что бы реакции никакой,  но и нет того восхищения перед чем-то недосягаемым, которое чувствовалось в предыдущие годы. Дескать, они молодцы, но и мы не лыком шиты.

"Ладно, - , думаю, - все равно я ваш панцирь пробью!" Пускаю в ход тяжелую артиллерию - рассказ о молодых поселенцах, среди которых я жил в палатке в те дни, когда все мы пытались сорвать план Шарона уничтожить - Гуш Катиф  - еврейские поселения в секторе Газа.

В палатке этой обитало порядка двухсот человек. Что такое палатка? Вбитые в землю колья, с боков ничего, а над головой потолок из какого-то материала, представляющего собой нечто среднее между рогожей и сеткой, так что,  когда идешь по этой палатке в солнечный день, твоя черная тень скользит по полу так, словно никакого потолка нет и в помине. А дни, надо сказать, были очень солнечными - дело происходило в августе, а какие погоды в эту пору стоят на дворе в наших широтах, рассказывать не надо.

Я сказал: "Тень скользит по полу". А что есть пол в этой палатке? Сектор Газа граничит с двумя пустынями - Негев и Синайской и почва там соответствующая - песок, измельченный в пыль. На этот песок брошены куски картона, а на них - спальники. И в этих условиях  - в пылище, на дикой жаре, я провел неделю. Я думал, точно, крышу снесет. Но я-то туда прорвался благодаря письму из американского журнала "Панорама", как журналист. А остальные сто девяносто восемь приехали загодя, то есть, за МЕСЯЦ перед тем, как Шарон на границах сектора Газа поставил войска с полицией и запретил въезд всем, кроме местных жителей. То есть, ребята - а все там, кроме меня, были поселенцы в возрасте от пятнадцати до восемнадцати - ребята провели в этом кошмаре целый месяц. И что, озверели, как следовало бы ожидать? Ни Б-же мой! Смотрят друг на друга прямо- таки с нежностью и все время улыбаются. Ни чтобы у кого нервы сдали, ни чтобы кто-то с кем-то поругался! Еще вот что - в тех условиях в душ приходилось бегать по пять-шесть раз в день. Иначе ведь и ласты склеить можно! А что такое тамошний душ? Три кабинки, в каждом - трубочка, из которой течет холодная вода. И очередь человек пятьдесят. О! Я ведь из страны, где очередь была таким же символом общественного строя, как серп и молот! И я знаю, что очередь -  это место, где люди звереют. Так неужели же я ни разу здесь не услышу: "Вас здесь не стояло!", "Эй, подвинься! Ты чо пихаешься?!"?

 Встать в очередь мне не удалось. Сразу расступились и буквально протолкнули меня к душевой: "Абеле, бевакаша" - "Папаша, пожалуйста!" Я им говорю: "Какой я вам, на фиг, абеле?! Ну какой я вам папаша?!" Я такой же, как и вы! Варюсь с вами в одном котле… В прямом смысле! И нечего меня вперед пропускать! " Ну, говори не говори, ни разу они мне не дали в очереди отстоять. И вот однажды выхожу я из душа. Довольный жизнью. И думаю : "Встану в сторонке и уйду только, когда кто-нибудь из них с кем-то лаяться начнет, не раньше!

 В общем, час я простоял, потом плюнул, принял еще раз душ без очереди и поплелся в палатку.

Наступает последняя ночь перед тем, как Кфар Даром будут выкорчевывать.  В два часа ночи рав Яки, командующий обороной, влетает к нам в палатку. "Всем срочно подниматься! Дозорные сообщили, что в лагере солдат какое-то движение. Есть подозрение, что они заявятся не в восемь утра, как было объявлено, а среди ночи, чтобы взять вас тепленькими! Собирайте вещи и пойдем в синагогу".

В синагоге помимо основного зала было несколько подсобных помещений. Нас поделили на группы и разместили в этих комнатах.  Я и еще человек тридцать оказались в каком-то классе, хаотично  уставленном самыми настоящими партами. Очевидно, там проводились уроки по Торе.  Выносить эти парты ради нескольких часов сна мы не стали, а расстелили свои спальники прямо под ними. И уже собирались завалиться, когда кто-то из ребят сказал: "А ведь завтра предстоит потасовка с полицией. Как бы рюкзачок в драке не потерять!" "Ничего! - сказал другой.  -Полицейские потом подберут и вернут". "Да как же они узнают, где чей рюкзак?!Нас здесь вон сколько! А если потом еще загремим… Вон, ребята, которые защищали Неве-Дкалим до сих пор сидят. К тому времени, как начнут выпускать, это ж сколько рюкзаков скопится - и все похожие друг на друга". Мысленным взорам предстали бесчисленные рюкзаки, громоздящиеся, как черепа на полотне Верещагина "Апофеоз войны".

Под впечатлением сей апокалиптической картины, мы срочно достали пузырьки с корректором, что на иврите зовется "типекс",  и стали на рюкзаках писать свои фамилии и адреса.  Несмотря на то, что моя фамилия, вероятно, была самой длинной, я закончил работу раньше всех, потер глаза и пробормотал "Эйх ани роце лишон!" "До чего спатеньки хочется!"

Пробормотал, совершенно не думая о последствиях. А последствия не заставили себя ждать. Когда я раскрыл свежепотертые глазоньки, в комнате было темно. Мол, спатеньки хочется? -  Пожалуйста!

Причем тьма царила полная. Я понял, что в сам в жизни не доберусь по лабиринту парт до выключателя  , к тому же понятия не имея, где таковой находится, где-то у противоположной стены.  .. Я заорал: "Немедленно зажгите свет! Допишете -  и тогда погасите. Не развалюсь до тех пор!" Свет они включать не стали. Достали мобильные телефоны и при их свете дописали адреса…

Все эти истории вываливаю на несчастных пацанов и все время поглядываю на лица - проняло или нет? Вроде  глазки горят, следовательно, хотя бы немного прониклись. Я перехожу к сути повествования, рассказываю про защитников Кфар Эциона, про чудеса Шестидневной войны,  про возвращение евреев в Хеврон в шестьдесят восьмом году под руководством рава Левингера, про ядро " Элон для русскоязычных подростков: "Жизнь здесь не для кого не пройдет бесследно. Где бы мы потом ни оказались - хоть в Море", возглавляемое Бени Кацовером, про схватки с полицией и с властью, про восемь неудачных попыток создать поселение в центральной Самарии, и про.девятую удачную  на Хануку семьдесят пятого… Ну, и о том, как после этого возродилась еврейская Самария, про Ариэль, о котором поется:  "Покуда стоит Ариэль, Стоять и стоять Тель-Авиву", про ариэльский университет, в котором, возможно, кому-то из юных слушателей со временем предстоит учиться, и про сотни тысяч евреев, заселявших Иудею и Самарию, которые еще недавно были "Юден райн". Заканчиваю  я свое повествование словами одного их учеников созданного нами когда-то в нашем поселении интерната Тель Авиве, хоть в Хайфе, хоть в Беэр Шеве, душой мы всегда останемся поселенцами". И добавляю от себя, обращаясь к своим нынешним ученикам: "Чего и вам желаю!".

Не успеваю насладиться произведенным впечатлением, как поднимается Коля-Ицхак и с достоинством произносит:
-Дядя Саша, нам, конечно, очень понравился ваш рассказ о поселенцах, но и мы тоже не полный отстой!

-Да я не говорил, что вы отстой!

- Не говорили, но намекали. А знаете, что было неделю назад в больнице "Рамбам", когда Рома А.Из одиннадцатого класса попал туда с аппендицитом? Нет? Тут наши бывшие ребята… В-общем, такое 

Кстати, вы его навещать в больницу не ездили?

- Ребят, ну когда мне?! Я с этим Рош Хашана света Б-жьего не видел. Сначала ищи семьи, потом организовывай, потом раздавай деньги на дорогу, потом контролируй, как доехали, потом - обратный путь. А потом - собирай сдачу, билетики, финансовый отчет…

Говорю - а сам чувствую - еще немного и начну дымиться от стыда.

- Дядя Саша, ну что вы оправдываетесь? Ну вот, допрыгался! Прощай, авторитет). Просто вы наверно не знаете, что на Рош Хашана, когда Ромка оказался в больнице, один, несчастный такой… нас разогнали по семьям, мадрихи разъехались, вы вот были заняты, а он один!

- Ну?

- Ну, узнали об этом выпускники, те, что закончили школу летом, и поехали к нему. Все два дня праздника провели у Ромки в палате! Настоящий праздник ему устроили!

Здорово, а я и не знал! Очень здорово, что у нас такие ребята! Можно было бы , конечно, сказать, что это наша заслуга, как воспитателей. Но я чувствую, что это будет нечестно. Ни в религиозном, ни в просто нравственном плане нам не удается провести в душах революцию. Ребята у нас действительно очень хорошие, но чтобы такое благородство…

В общем, решил я во всем разобраться и даже очерк был готов писать, чтобы воспеть подвиг наших выпускников. Но -увы! -  текучка налетела, навалилась, закрутила, и… честно говоря, вспоминал я об этой истории только во время очередного выступления - уже перед взрослыми - где-нибудь в Москве или в Ариэле. Когда доходил до слов " не встречал людей больше любящих Б-га, свою землю и ближнего, чем израильские религиозные поселенцы", то перед этим "не встречал" всегда ставил слово "почти". Причем, с Ромкой общался регулярно, но как-то вот все откладывал расспрос о его эпопее с аппендицитом. И опомнился совсем недавно - Ромка-то вот-вот закончит двенадцатый класс, а героизм наших "бывших" останется невоспетым. Непорядок!

  И вот недавно ловлю его на переменке.

- Ромочка, - говорю, - ты не мог бы мне на неделе уделить часочек? Я хочу написать очерк о том, как наши   выпускники пасли тебя, когда ты в больнице с аппендицитом лежал.

- Так не о чем писать, дядя Саша!

- То есть?

- Вот вам и то есть! Всего один ко мне приехал и то по просьбе мадриха, и то не шибко  надолго!

- А вот ребята рассказывали…

- Да сам не знаю откуда взялись эти слухи о суперправедности. Дядя Саш, я пойду, мне на урок!

Он уходит, а я стою в ступоре, хотя мне тоже на урок. Нет, я конечно был прав, ставя в пример поселенцев, но как хотелось быть неправым.

И тут вдруг слышу грозный голос возмущенного читателя: "Что вы хотели сказать этим очерком?!"

А что я хотел сказать? Да только то, что сказал, и ни словом больше!