Очерк «Причуды Теории Вероятностей»

Мой дав­нишний при­ятель, в прош­лом одес­сит, а ны­не про­фес­сор прик­ладной ма­тема­тики в Те­хасе, на­зовём его Фи­ма — че­ловек со мно­гими та­лан­та­ми. Oн мо­жет, ес­ли его силь­но поп­ро­сить, сыг­рать на ро­яле, соч­но рас­ска­зать анек­дот, зна­ет мно­жес­тво сти­хов, а так­же у не­го не­малые лин­гвис­ти­чес­кие спо­соб­ности — с юных лет мог го­ворить по-ан­глий­ски и ещё на нес­коль­ких язы­ках. Фи­ма на­писал мно­го книг и ста­тей в сво­ей про­фес­си­ональ­ной об­ласти и об­ла­да­ет ред­ким да­ром, как па­ук па­ути­ной опу­тать хит­ры­ми ве­ро­ят­нос­тны­ми фор­му­лами лю­бое яв­ле­ние или пред­мет. Он уме­ет по­казать, те­оре­тичес­ки, ра­зуме­ет­ся, ка­кой есть шанс че­му-то про­изой­ти, как дол­го это всё прод­лится или ког­да мо­жет сло­мать­ся. На прак­ти­ке он мно­го раз при­менял те­орию ве­ро­ят­ностей для пред­ска­зания на­дёж­ности та­ких боль­ших пред­ме­тов, как оке­ан­ские лай­не­ры и та­ких ма­лень­ких, как чи­пы мик­ро­элек­тро­ники. Се­год­ня он мне поз­во­нил и со­об­щил, что по слу­чаю ка­ран­ти­на из-за ко­рона­виру­са уни­вер­си­тет зак­рыт, он си­дит до­ма и чи­та­ет сту­ден­там лек­ции он­лайн, а в сво­бод­ное вре­мя, что­бы не ску­чать, ре­шил вы­чис­лить ги­поте­тичес­кую ве­ро­ят­ность за­рож­де­ния на Зем­ле ра­зум­ной жиз­ни. Фи­ма не стал за­мора­чивать мне го­лову де­таля­ми сво­их вык­ла­док, а сра­зу со­об­щил, что шанс по­яв­ле­ния жиз­ни во Все­лен­ной оше­лом­ля­юще мал: 10-27, то есть од­на ок­тиль­он­ная. Не­во­об­ра­зимо кро­хот­ная ве­личи­на. Ины­ми сло­вами, ну ни­как ра­зум­ной жиз­ни тут у нас на Зем­ле быть не дол­жно. Ни­как! Это мне на­поми­на­ет муд­рое наб­лю­дение: «шанс вы­иг­ры­ша в ло­терее не за­висит от то­го, ку­пили вы би­лет или нет». Фи­мина те­ория го­ворит — не­ту ре­аль­ных шан­сов нам быть, а вот по­ди-ж ты — мы есть, си­дим се­бе по до­мам в ка­ран­ти­не и бе­седу­ем по те­лефо­ну. Зна­чит, здесь ка­кая-то не­увяз­ка: ли­бо с те­ори­ей, ли­бо с тем, как её при­менять.

По­том, что­бы ме­ня сно­ва оза­дачить, он за­дал мне на со­об­ра­зитель­ность ещё один воп­рос. Спро­сил, знаю ли я, ка­кой есть шанс у ко­раб­ля раз­ва­лить­ся во вре­мя пла­вания в мир­ное вре­мя, то есть, ког­да по не­му не стре­ля­ют и не пус­ка­ют в не­го тор­пе­ды? Я по­чесал за­тылок и по­шутил: 50 на 50 — ли­бо раз­ва­лит­ся, ли­бо нет. Фи­ма в те­лефон ми­ло улыб­нулся и ска­зал, что он дав­но всё пос­чи­тал и пра­виль­ный от­вет та­кой: 10-7, то есть од­на де­сятая од­ной мил­ли­он­ной — со­вер­шенно нич­тожная ве­личи­на. Зна­чит, поч­ти не­веро­ят­но, что­бы ко­рабль мог раз­ва­лить­ся во вре­мя пла­вания. Тут уж я ему воз­ра­зил, что пред­ска­зания те­ории ве­ро­ят­ностей дол­жны про­верять­ся ста­тис­ти­кой, то есть тем, что уже про­изош­ло, а та­кая про­вер­ка час­то не под­твержда­ет те­оре­тичес­кие про­рочес­тва. Вот смот­ри, го­ворю, в 1912 го­ду былa в ми­ре лишь па­ра де­сят­ков оке­ан­ских ко­раб­лей, и са­мый боль­шой и са­мый «не­потоп­ля­емый» это Ти­таник, ко­торый раз­ва­лил­ся по­полам в мир­ное вре­мя при пер­вом же пла­вании. Ну, и где твой один шанс на де­сять мил­ли­онов?

Тут про­фес­сор Фи­ма со мной спо­рить не стал и да­же сог­ла­сил­ся, что в жиз­ни по­рой дей­стви­тель­но слу­ча­ют­ся со­вер­шенно неп­равдо­подоб­ные ве­щи, ко­торые ни­какой те­ори­ей ве­ро­ят­ностей пред­ска­зать не­воз­можно. Ну вот к при­меру: два че­лове­ка стре­ля­ют­ся на ду­эли, и мо­жет ли по­лучить­ся та­кое, что­бы оба выс­тре­лили в тот же миг и пу­ли в по­лёте стол­кну­лись лоб в лоб? Ска­жете — ни­как та­кого быть не мо­жет. А вот и нет, бы­ва­ет и пок­ру­че. Пос­ле че­го, в под­твержде­ние этих слов, Фи­ма рас­ска­зыва­ет мне за­нят­ную ис­то­рию. Вот она в мо­ём из­ло­жении.

***

Мно­го лет на­зад жил-был в Брук­ли­не, что в Нью–Й­ор­ке, мо­лодой че­ловек по име­ни Мо­рис. Он был же­нат, но де­тей у них не бы­ло. Же­на его ра­бота­ла в биб­ли­оте­ке и на её скром­ный за­рабо­ток они ху­до-бед­но су­щес­тво­вали, так как сам Мо­рис ниг­де не ра­ботал. Он во­об­ще ни­ког­да не ра­ботал и ра­ботать не хо­тел. Пос­ле шко­лы он ни­чему боль­ше не учил­ся, а по­тому спе­ци­аль­нос­ти у не­го не бы­ло, да и к че­му она ему бы­ла нуж­на? Лю­бое за­нятие, а осо­бен­но та­кое, где на­до бы­ло во-вре­мя при­ходить на ра­боту и что-то там весь день де­лать, вы­зыва­ло у не­го тос­ку и хан­дру. Так они и жи­ли: с ут­ра, по­ка он слад­ко спал, же­на го­тови­ла ему зав­трак и у­ез­жа­ла на ра­боту в биб­ли­оте­ку. Мо­рис про­сыпал­ся поз­дно, дол­го и с удо­воль­стви­ем брил­ся, чис­тил зу­бы, оде­вал­ся, зав­тра­кал тем, что же­на ему ос­тавля­ла на сто­ле, а за­тем вы­ходил на све­жий воз­дух сло­нять­ся по ули­цам или про­мена­ду вдоль оке­ана.

Око­ло по­луд­ня он са­дил­ся на приб­режную ла­воч­ку и с нас­лажде­ни­ем за­тяги­вал­ся трав­кой, а за­тем от­прав­лялся пить ко­фе в од­ной из за­бега­ловок, ко­торых на Брай­тон-Бич Аве­ню в те го­ды бы­ло ве­ликое мно­жес­тво. Он у­ют­но уса­живал­ся где-ни­будь в угол­ке, за­казы­вал се­бе ча­шеч­ку ко­фе эс­прес­со, зак­ры­вал гла­за и под дур­ман от преж­де на­курен­ной трав­ки пре­давал­ся меч­там.

Меч­тал он всег­да об од­ном и том же — о чуд­ном бу­дущем, в ко­тором бу­дет он си­деть, раз­ва­лив­шись в крес­ле на боль­шой ве­ран­де на сво­ей рос­кошной вил­ле с ви­дом на мо­ре. На нём бу­дут бе­лые шор­ты, в зу­бах до­рогая си­гара, а но­ги в бе­лых штиб­ле­тах бу­дут ле­жать на сто­ле, пок­ры­том бе­лой ска­тертью. В ру­ках у не­го бу­дет боль­шая пач­ка поп­корна, а на ска­тер­ти у ног — та­рел­ка с гам­бурге­ром. Даль­ше гам­бурге­ра его фан­та­зия не шла. Это был пре­дел меч­та­ний.

Он мог про­сижи­вать в ко­фей­не мно­гие ча­сы, ри­суя в сво­ём во­об­ра­жении эту слад­кую жизнь. Меч­ты у Мо­риса бы­ли свет­лые, од­на­ко воз­можнос­ти для воп­ло­щения их в жизнь на­чис­то от­сутс­тво­вали, а как та­кие воз­можнос­ти най­ти, ему бы­ло лень ду­мать. Так оно про­дол­жа­лось до тех пор, по­ка во вре­мя од­ной из сво­их про­гулок по на­береж­ной не встре­тил он сво­его дав­нишне­го зна­комо­го Сэ­ма.

Сэм был то­же раз­гиль­дяй, хо­тя нес­коль­ко ино­го ти­па. В от­ли­чие от Мо­риса, его лень бы­ла твор­ческая — это был лен­тяй с ини­ци­ати­вой. Он имел мно­жес­тво зна­комых, в ос­новном та­ких же без­дель­ни­ков, как и он сам, слов­но му­сор по ре­ке, дрей­фу­ющих по жиз­ни без це­ли и же­лания внес­ти в своё су­щес­тво­вание ка­кой ли­бо смысл. Уви­дев Мо­риса, он об­ра­довал­ся, при­нял его под ру­ку и со­об­щил, что ре­шение всех проб­лем най­де­но! Де­ло в том, по­яс­нил он, что есть та­кая по­лити­чес­кая сис­те­ма под наз­ва­ни­ем «ком­му­низм», где с каж­до­го бу­дут спра­шивать по спо­соб­ностям, не­важ­но, ка­кие бы ма­лые они ни бы­ли, а да­вать бу­дут каж­до­му по его пот­ребнос­тям, сколь боль­ши­ми та­кие пот­ребнос­ти ни ока­жут­ся. Это ли не меч­та: хо­чешь ра­ботай, а хо­чешь — си­ди се­бе на ди­ване пе­ред те­леви­зором, ку­ри трав­ку или жуй поп­корн, а те­бе по пер­во­му же­ланию по­дадут всё, что толь­ко по­жела­ешь!

Мо­рис, бу­дучи че­лове­ком не сов­сем на­ив­ным, усом­нился, что на зем­ле мо­гут су­щес­тво­вать та­кие вол­шебные мес­та, но Сэм с эн­ту­зи­аз­мом его уве­рил, что по­ка ещё нет, но свет­лое бу­дущее не за го­рами и ком­му­низм вот-вот нас­ту­пит в Ки­тае. Лю­ди там уже жи­вут ра­дос­тно и счас­тли­во, и все их пот­ребнос­ти удов­летво­ря­ют­ся по при­казу пред­се­дате­ля Мао. Им, прав­да, при­ходит­ся ра­ботать, но это толь­ко тем, кто хо­чет, а не хо­чешь — так и не на­до.

— По­еха­ли, Мо­рис, в Ки­тай, — пред­ло­жил он с жа­ром, — у нас уже боль­шая груп­па наб­ра­лась, мы едем! Че­го те­бе здесь про­зябать! А там — за­живём!

Этим они и за­нялись. Мо­рис с же­ной и ещё дю­жина ло­бот­ря­сов со свих­ну­тыми на ком­му­низ­ме моз­га­ми вы­яс­ни­ли, что в США ин­те­ресы Ки­тая пред­став­ля­ет по­соль­ство Па­кис­та­на (в те вре­мена у Ки­тая дип­ло­мати­чес­ких от­но­шений с Аме­рикой ещё не бы­ло), пош­ли в па­кис­тан­ское кон­суль­ство и там за­пол­ни­ли бу­маги на эмиг­ра­цию. Граж­да­нам США бы­ло зап­ре­щено по­сещать Ки­тай, но кто мог зап­ре­тить им эмиг­ри­ровать? Че­рез не­кото­рое вре­мя они по­лучи­ли из Ки­тая ви­зы и всей груп­пой ту­да уле­тели.

Их встре­тили очень при­вет­ли­во, фо­тог­ра­фии аме­рикан­ских ком­му­нис­тов на­печа­тали мес­тные га­зеты, и каж­дый из них по­лучил бес­ценный по­дарок — крас­ную кни­жеч­ку с выс­ка­зыва­ни­ями Пред­се­дате­ля Мао в пе­рево­де на ан­глий­ский язык. Пос­ле че­го всю груп­пу нап­ра­вили в не­боль­шой го­родок у Жёл­той Ре­ки, где в ок­рес­тных за­рос­лях ру­били бам­бук и де­лали из не­го лыж­ные пал­ки для эк­спор­та в СССР. Прис­та­вили к быв­шим ка­пита­лис­там нес­коль­ко сог­ля­дата­ев, учи­тель­ни­цу ки­тай­ско­го язы­ка, по­сели­ли в об­ще­житии, всех в од­ной ком­на­те и оп­ре­дели­ли ра­ботать на фаб­ри­ку. Каж­дое ут­ро за бег­ле­цами из ка­пита­лис­ти­чес­ко­го ада за­ез­жал до­потоп­ный ав­то­бусик и от­во­зил их на фаб­ри­ку в со­ци­алис­ти­чес­кий рай. Ра­бота бы­ла нет­рудная, но ужас­но скуч­ная и од­но­об­разная — с вось­ми ут­ра до шес­ти ве­чера Мо­рис при­вин­чи­вал коль­ца к лыж­ным пал­кам. Кор­ми­ли их два ра­за в день в ог­ромной сто­ловой вмес­те с сот­ня­ми ки­тай­цев; на еду каж­до­му вы­дава­ли мис­ку ри­са и фар­фо­ровый чай­ник с ча­ем. Рис на­до бы­ло ку­шать па­лоч­ка­ми. Ни о ка­ких гам­бурге­рах, поп­корне или ко­фе эс­прес­со тут ник­то и не слы­хивал. Пос­ле ра­боты бы­ли за­нятия язы­ком, но ве­лись они до­воль­но стран­ным об­ра­зом — аме­рикан­цы дол­жны бы­ли за­учи­вать на­изусть ци­таты Пред­се­дате­ля Мао, а ка­кой в этих ви­ти­ева­тых фра­зах был смысл, ник­то объ­яс­нить не мог.

Мо­риса та­кая жизнь со­вер­шенно не ус­тра­ива­ла: за­учи­вать не­понят­ные зву­ки ему не хо­телось, ра­ботать не нра­вилось, ку­шать рис па­лоч­ка­ми он так и не на­учил­ся, а по­тому час­то ос­та­вал­ся го­лод­ным. Нет, на ком­му­низм, о ко­тором меч­тал, это со­вер­шенно не по­ходи­ло. Мо­рис приг­ля­дывал­ся к ки­тай­ским ра­бочим на фаб­ри­ке и вско­ре за­метил, что ник­то из них не вы­ражал ни­каких пре­тен­зий, и все доб­ро­совес­тно де­лали лыж­ные пал­ки и, по­хоже, бы­ли впол­не до­воль­ны сво­ей жизнью. Он по­думал, что, ви­димо, их пот­ребнос­ти со­вер­шенно не та­кие, как у не­го, и во­об­ще ки­тай­ский ком­му­низм ока­зал­ся ка­ким-то стран­ным. Мо­рис по­гово­рил об этом с Сэ­мом и тот сог­ла­сил­ся, что они ошиб­лись: на­до бы­ло ехать не в Ки­тай, а в СССР — вот там-то ком­му­низм са­мый, что ни на есть пра­виль­ный.

Они с ве­ликим тру­дом смог­ли объ­яс­нить сог­ля­дата­ям, что им не­об­хо­димо по­гово­рить с на­чаль­ством. Вско­ре на том же ав­то­буси­ке от­везли их в рай­он­ный центр Жи­нан к са­мым боль­шим на­чаль­ни­кам, где Мо­рис с же­ной и Сэм объ­яс­ни­ли (там был пе­ревод­чик), что им в Ки­тае очень нра­вит­ся, но есть серь­ёз­ные язы­ковые проб­ле­мы, а по­тому они хо­тят у­ехать в Со­вет­ский Со­юз, так как рус­ский язык очень по­хож на ан­глий­ский и по­это­му им там бу­дет мно­го про­ще стать нас­то­ящи­ми ком­му­нис­та­ми. Дол­го ли, ко­рот­ко, но в кон­це кон­цов им поз­во­лили у­ехать, а СССР сог­ла­сил­ся при­нять в свои за­бот­ли­вые ру­ки не­задач­ли­вых аме­рикан­ских ком­му­нис­тов.

По при­ез­де в стра­ну Со­ветов Мо­риса с же­ной нап­ра­вили жить в Одес­су, а Сэ­ма — в Минск. В Одес­се Мо­рису вы­дели­ли од­но­ком­натную квар­ти­ру с ме­белью, о чём мес­тные жи­тели да­же и меч­тать не мог­ли. Его нап­ра­вили ра­ботать на су­доре­мон­тный за­вод, а же­на ста­ла пре­пода­вате­лем на ка­фед­ре инос­тран­ных язы­ков в мес­тном по­литех­ни­чес­ком ин­сти­туте. По­нача­лу Мо­рису всё очень нра­вилось — теп­ло, сол­нечно, мо­ре ря­дом, про­дук­ты вкус­ные, квар­тирка у­ют­ная, лю­ди при­вет­ли­вые, и да­же одес­ские ули­цы чем-то на­поми­нали ему Брук­лин, хо­тя, как и в Ки­тае, ник­то по-ан­глий­ски не го­ворил. Ка­залось, к за­вет­но­му ком­му­низ­му ста­ло мно­го бли­же, меч­та на­чина­ла сбы­вать­ся и всё бы хо­рошо, ес­ли бы не ра­бота.

Мо­риса оп­ре­дели­ли в бри­гаду свар­щи­ков. Так как он ни­чего де­лать не умел и не по­нимал, что ему го­вори­ли, ра­ботя­ги уса­жива­ли его на пус­тую боч­ку, да­вали в ру­ки жур­нал с кар­тинка­ми и зна­ками по­казы­вали, что на­до прос­то си­деть и не ме­шать. Ра­бота­ли там бри­гад­ным ме­тодом, и два ра­за в ме­сяц весь за­рабо­ток чес­тно де­лили по­ров­ну меж­ду все­ми. Это Мо­рису очень пон­ра­вилось — си­ди се­бе на боч­ке, ни­чего не де­лай, а день­ги пла­тят — поч­ти ком­му­низм! Толь­ко уж очень скуч­но так си­деть без поп­корна, да и рус­ский язык для не­го был не мно­го по­нят­нее ки­тай­ско­го. Так он «про­рабо­тал» на боч­ке ме­сяца два или три, но пос­те­пен­но его кол­ле­гам-свар­щи­кам та­кой рас­клад стал на­до­едать. Им по­чему-то не нра­вилось де­лить­ся сво­ими день­га­ми с аме­рикан­ским без­дель­ни­ком, и они ста­ли его зас­тавлять де­лать хоть что-то по­лез­ное: при­тащить ка­кую-то тя­жёлую же­лезя­ку, при­катить или ука­тить бал­лон с га­зом, под­мести пол, кое-что ещё в том же ро­де. Мо­рис обоз­лился — на за­вет­ный ком­му­низм по­ходить пе­рес­та­ло, меч­та ру­шилась на гла­зах и ско­ро ему за­хоте­лось об­ратно в Аме­рику.

Он от­пра­вил­ся в за­водо­уп­равле­ние на при­ём к ди­рек­то­ру. Вот тут-то и про­изош­ла его встре­ча с мо­им дру­гом Фи­мой, ко­торый пос­ле рас­пре­деле­ния из ин­сти­тута ра­ботал ин­же­нером на том же су­доре­мон­тном за­воде. Как я уже упо­мянул в на­чале мо­его по­вес­тво­вания, у Фи­мы бы­ли лин­гвис­ти­чес­кие спо­соб­ности, и он мог с гре­хом по­полам по­нимать и го­ворить по-ан­глий­ски. На весь за­вод Фи­ма был единс­твен­ный, кто мог по-ан­глий­ски, и все это зна­ли, а по­тому сек­ре­тар­ша ди­рек­то­ра поз­во­нила в про­ек­тный от­дел и приг­ла­сила Фи­му сроч­но зай­ти. Фи­ма при­шёл, ди­рек­тор его пред­ста­вил Мо­рису и поп­ро­сил пе­рево­дить, так как сам ди­рек­тор, кро­ме рус­ско­го и ук­ра­ин­ско­го, ни­каких дру­гих язы­ков не знал.

Фи­ма не на шут­ку пе­репу­гал­ся. В до­пол­не­ние ко мно­гим та­лан­там у не­го бы­ла хо­рошая па­мять, и он прек­расно пом­нил, что в не столь да­лёком прош­лом про­ис­хо­дило с со­вет­ски­ми граж­да­нами из-за их свя­зей с инос­тран­ца­ми, «вос­хва­ления» за­пад­но­го об­ра­за жиз­ни или за «кле­вету» на со­вет­ский об­раз. А тут его по­сади­ли ря­дом с нас­то­ящим аме­рикан­цем и ве­лели пе­рево­дить его кра­моль­ные ре­чи. Это был пер­вый и единс­твен­ный аме­рика­нец, ко­торо­го Фи­ма встре­тил за всё вре­мя сво­ей жиз­ни в СССР. Де­вать­ся бы­ло не­куда, и он стал доб­ро­совес­тно пе­рево­дить, а что­бы, не дай бог, ди­рек­тор не при­нял сло­ва Мо­риса за собс­твен­ные сло­ва Фи­мы, наш пе­ревод­чик каж­дую фра­зу на­чинал со слов: «Мо­рис го­ворит» или «Мо­рис про­сит» или «Мо­рис хо­чет».

Аме­рика­нец веж­ли­во, но нас­той­чи­во убеж­дал ди­рек­то­ра, что в этой стра­не ему жить со­вер­шенно не­воз­можно без поп­корна, гам­бурге­ров и по­луден­но­го ко­фе эс­прес­со, а по­тому он про­сит, что­бы ди­рек­тор за­вода об­ра­тил­ся ку­да на­до и пе­редал мо­рисо­ву прось­бу поз­во­лить ему с же­ной у­ехать из СССР об­ратно в прок­ля­тую Аме­рику, где он неп­ре­мен­но про­дол­жит борь­бу за по­беду ком­му­низ­ма во всём ми­ре. Пос­ле раз­го­вора ди­рек­тор ска­зал Фи­ме «спа­сибо, мо­жете ид­ти», а что там бы­ло с Мо­рисом даль­ше нам не­из­вес­тно, да и не очень ин­те­рес­но.

***

Прош­ло дол­гих сем­надцать лет и Фи­ма с же­ной и доч­кой эмиг­ри­ровал в Аме­рику. В а­эро­порт им. Кен­не­ди са­молёт при­летел поз­дно ве­чером; встре­тила их пред­ста­витель­ни­ца Хи­аса, быв­шая со­оте­чес­твен­ни­ца, и от­везла в сня­тую для них квар­ти­ру в Брук­ли­не.

На сле­ду­ющее ут­ро, по­ка же­на с доч­кой го­тови­ли зав­трак, Фи­ма ре­шил вый­ти на ули­цу и при днев­ном све­те впер­вые взгля­нуть на Аме­рику. Спус­тился вниз, от­крыл на­руж­ную дверь и сра­зу же уви­дел пе­ред со­бой са­мого нас­то­яще­го жи­вого аме­рикан­ца — пер­во­го сво­его аме­рикан­ца на аме­рикан­ской зем­ле. От аме­рикан­ца пах­ло ал­ко­голем и ма­риху­аной, он про­тянул ру­ку и зап­ле­та­ющим­ся язы­ком поп­ро­сил у Фи­мы 25 цен­тов. Фи­ма взгля­нул в ли­цо поп­ро­шай­ки и ото­ропел. Уга­дай­те с од­но­го ра­за, кто это был?

Вы пра­вы, чи­татель, это был Мо­рис! Пос­та­рев­ший, опус­тивший­ся, обод­ранный, но тот са­мый Мо­рис из Одес­сы сем­надцать лет на­зад. Уди­витель­но, но он то­же уз­нал Фи­му, страш­но сму­тил­ся, про­бор­мо­тал что-то вро­де «сколь­ко лет, сколь­ко зим», сму­щён­но уб­рал ру­ку за спи­ну, то­роп­ли­во поп­ро­щал­ся и ушёл.

— А те­перь по­думай, — ска­зал мне Фи­ма, за­кон­чив эту ис­то­рию, — ну ка­кова ве­ро­ят­ность то­го, что­бы са­мый пер­вый аме­рика­нец, ко­го я уви­дел в Аме­рике, ока­зал­ся тем са­мым пер­вым и единс­твен­ным аме­рикан­цем, ко­го я лишь од­нажды встре­тил в Одес­се мно­го лет на­зад? Тем са­мым! Ну мо­жет ли та­кое быть? Это те­бе по­чище, чем две пу­ли в по­лёте уда­рят­ся лоб в лоб!

_________________
©Jacob Fraden, 2020.

Рас­ска­зы и эс­се Яко­ва Фрей­ди­на на его веб–сай­те: www.fraden.com/рас­ска­зы
Кни­ги Яко­ва Фрей­ди­на мож­но при­об­рести че­рез: http://www.fraden.com/books