Сквозь дым и туман. О былом и сегодняшнем

Фото BBC

Раз-два-три,  раз-два-три,,, Вальсовый ритм, обаятельный и наивный шарманочный напев :

Шарманка-шарлатанка,
как сладко ты поешь!
Шарманка-шарлатанка,
куда меня зовешь?
Шагаю еле-еле –
вершок за пять минут.
Ну как дойти до цели,
когда ботинки жмут?..

Выступая перед западной публикой, я говорил, что старый шарманщик в этой песенке Окуджавы  на самом деле никакой не шарманщик. И что советские слушатели прекрасно понимали: автор прозрачно намекает на то, каково достается поэтам, писателям, художникам, творящим под прессом тотальной цензуры.  Прошли годы, и некоторые окуджавские метафоры, аллюзии и намеки стали для меня самой что ни на есть реальностью. «Шагаю еле-еле...»  – да это же про меня сегодняшнего! Ну, может, и не еле-еле хожу, но далеко не в прежнем темпе.  Вместо allegro moderato – adagio trudnovato…

Возвращаются ко мне, как бумеранг, и песни Александра Аркадьевича Галича, много раз петые  по обе стороны океана. 

Чуйствуем с напарником: ну и ну!
Ноги прямо ватные, всё в дыму...

Все верно. Абсолютно точное попадание. И про ноги, и про дым. Который я в моих недавних воспоминаниях-размышлениях заменил туманом. Начинались эти воспоминания строчками из ранней песни Булата:

Уходит взвод в туман, туман, туман,
а прошлое ясней, ясней, ясней.

И продолжились словами о том, что теперь я «сам ухожу в туман. Во мглу, имеющую странное свойство: она не снаружи, не вокруг меня. Она внутри. В черепной коробке. Заползает в глаза, мешает читать и писать, ходить уверенно и прямо. Мешает жить…

Ну, а как насчет прошлого? Непонятно почему, но оно и у меня ясней, ясней, ясней.  Как у тех окуджавских солдат, уходящих на войну под грохот барабана. Сквозь противную, изматывающую муть в голове и немыслимо длинную череду прожитых лет всё отчетливее  проступает многое из того, что происходило со мной с малолетства, с  трех-четырех лет. И все яснее, как на рентгеновском снимке,  видится мне картина моего детства. Картина довольно таки причудливая».

Да, вот такая диалектика получилась. Единство и борьба противоположностей, материи и духа, физиологии и сознания. Дым и туман мешают видеть и двигаться. А память работает, Способность думать и понимать, что к чему, не ослабевает. Да, «уходит жизнь из пальцев», как уходила у Егора Петровича Мальцева, героя галичевской Баллады о сознательности, занимавшей видное место в моем репертуаре. Однако же мои слабеющие пальцы продолжают выстукивать на компьютере тексты, которые, судя по реакции издателей и читателей, все еще имеют какой-то смысл. Да, «вскорости, похоже, не будет ничего», как у того же Егора Петровича. Ну и что?  «Так природа захотела. Почему? Не наше дело. Для чего? Не нам судить». Окуджава высказал (спел) эту мудрую мысль по другому поводу, но она вполне годится и для этого случая. Когда размышляешь о неизбежном. О том, что ars longa, vita brevis...  Таков закон таинственной, непостижимой и неумолимой Природы. Смирись и не рыпайся.

Ну, и еще одна песня вспоминается в эти закатные дни и месяцы. Петая часто и мной одним и в дуэте с дочкой Майкой. Написал ее Булат. «Батальное полотно» называется. «Сумерки. Природа. Флейты голос нервный. Позднее катанье. На передней лошади едет император в голубом кафтане». Это начало. А в конце:  

Все слабее запах очага и дыма, молока и хлеба.
Где-то под ногами и над головами – лишь земля и небо.

Меня миновала ностальгия по оставленной стране. Не тосковал, не мучился воспоминаниями. Единственное, чего мне не хватало на Западе, – запахов. Особенно тех, что наполняли мое белорусское детство, протекавшее в глуши, в маленьких поселках возле спиртзаводов, где работал мой отец. До сих пор помню ни с чем не сравнимый запах парного молока от нашей собственной коровы. Неподражаемо пахла весенняя почва, когда мы вскапывали наш огород, А как благоухали потом выросшие на нем помидоры, морковь, огурцы, смородина, клубника, Не могу забыть пьянящий запах антоновских яблок. Белорусские леса, дикие и гусые, местами заболоченные, источали прихотливую гамму запахов, которые я не берусь ни перечислить, ни описать. Помню, как я обрадовался, увидев в Америке кусты сирени. Подошел к одному, приник к ветке – сирень, да не та. Не тот запах. Не та интенсивность. Бедноватый запах. То же самое – с жасмином, липой, кленом, тополями. С запахами тающего снега в начале весны,..

Был у моей первой родины еще один, специфический запах, по которому я абсолютно не скучаю. Он, собственно, и вынудил меня ее покинуть. Я имею в виду запах несвободы. Которого я поначалу не ощущал, но по мере взросления стал чувствовать все явственнее и невыносимее. Странным образом, я стал ощущать его в воздухе моей второй родины, И не то, чтобы этот удушливый запах приносит случайным ветром откуда-то извне: из Ирана, Китая России или Северной Кореи. Нет, похоже, что его начинает издавать наше родное, слегка подгнивающее, общество. Моим согражданам, как видно, порядком поднадоели свободы, которые, подобно мощному магниту, продолжают притягивать к Америке миллионы людей из разных континентов планеты. Между тем, половина Америки почему-то решила, что настала пора эти вольности поурезать, обкарнать, а некоторые и вовсе похерить. Интересно, куда мы придем, подгоняемые этой половиной, к которой 20-го января присоединилась еще и наша исполнительная власть?

Все слабее звуки прежних клавесинов, голоса былые.
Только цокот мерный, флейты голос нервный, да надежды злые…
 
Это и про нас тоже. Про сегодняшнюю Америку. Былые голоса, провозгласившие невиданные американские свободы, звучат все глуше. Отцы-основатели, оказывается, не так безупречны, как думали предыдущие поколения американцев. Они были колонизаторами и рабовладельцами. А потому и к их идеям не может быть полного доверия. Америка нуждается в глубокой трансформации на основе новых, прогрессивных идей. Почерпнутых у знаменитых философов Франкфуртской школы, неомарксистов, в 1935 году переместившихся в Нью-Йорк — от гитлеровской несвободы к американской свободе, которую они в своих писаниях и лекциях призывали поломать, отменить, чтобы построить более справедливое общество. Без капиталистической эксплуатации и без притеснения белыми людьми угнетенных цветных меньшинств. Вот такая философия. Другую половину страны от этих идей охватывает оторопь: Вы что, спятили? Совсем потеряли здравый смысл? Ведь то, что вы предлагаете и уже начали делать, ничего хорошего стране не сулит! Только misery, как предупреждала незабвенная Маргарет Тэтчер. То есть, несчастье, страдания, нищету.

Увы, инициатива — не за этой, здравомыслящей половиной. Ее перехватили искатели истинной справедливости и тотального равенства. В их руках теперь, практически, все рычаги власти. Плюс почти все информационное поле огромной страны, университеты, государственные школы, Голливуд. Воинственность их риторики достигла опасного уровня: на несогласных с их идеями навешан ярлык внутренних террористов, подобных бандитам Аль-Кайды и ИГИЛа. Для защиты от которых они превратили Капитолийский холм в подобие осажденной крепости, которая охраняется тысячами национальных гвардейцев.

Пассионарность наших «прогрессистов» все больше смахивает на маниакальность. Они не остановятся. Одна надежда, что двигаться они будут, как окуджавский шарманщик. Еле-еле, вершок за пять минут. А лучше бы — еще медленнее. Притормозите, господа! Проверьте ваши навигационные карты! Пока еще не слишком поздно.