Арсенал инноваций и ошибок. Винтовки и револьверы русско-турецкой войны 1877-78 г.г.

Четверть века своего правления император Александр II посвятил восстановлению страны после тяжелого поражения в Крымской войне. Нет, Российская империя не понесла в ней колоссальных человеческих потерь, она не утратила значимые территории, и ей не пришлось выплачивать неподъемные контрибуции. Это поражение было в наибольшей степени политическим: держава, которая после Венского конгресса целых сорок лет являлась «вторым полюсом» Европы (и её «жандармом»), в одночасье была низвергнута и унижена. Бывшие союзники России объединились с её извечными противниками в коалицию, чтобы изгнать «русского медведя» обратно в «Татарию», остановить его развитие и отбить всякую охоту к дальнейшей экспансии. Тут британская пропаганда как всегда фонтанировала креативностью, заваливая европейскую прессу антироссийскими карикатурами и фельетонами.
 
Смириться с этим поражением означало бы согласиться с медленным угасанием страны, а мировая политика всегда была беспощадна к слабым и умирающим. Поэтому Александр II, которому весной 1856-го пришлось согласиться на Парижский мирный договор, похоронивший все мечты и амбиции его покойного отца, чувствовал не только личную вину, но и огромную ответственность за будущее своей державы. Для восстановления её положения на мировой арене требовался впечатляющий реванш, достичь которого можно было только новой, и на этот раз гарантированно победоносной войной. На подготовку к ней ушло двадцать лет масштабных реформ – в первую очередь военных.

Реформы отца и сына

Советские учебники истории безапелляционно утверждали, что поражение в Крымской войне было следствием полной отсталости николаевской России. Сам Николай Павлович при этом изображался недалеким солдафоном и бюрократом, давящим свободу и противящимся всему новому – такой себе типичный «Палкович»! Однако этот образ был создан, во многом, под влиянием либералов и революционеров XIX века и не совсем соответствовал действительности. Поэтому многие, возможно, сильно удивятся, но Николай I был царем-реформатором. Просто одни его реформы были во многом консервативны и потому выглядели как «реакция», а другие слишком затянулись, не успевая за требованиями времени.

Так, именно при Николае I было положено начало отечественному машиностроению (паровые двигатели, паровозы, станки) и построены первые металлопрокатные цеха (рельсы, кровельное железо), проложены основные шоссе (Москва-Петербург, Варшава-Москва-Иркутск) и первая железная дорога (Царскосельская, затем Николаевская). Но всё же их было на порядок меньше, чем в охваченных «промышленной революцией» странах Запада, а создание новых шло черепашьими темпами и упиралось в сопротивление помещиков и политиков.

Это сказалось на вооружении и снабжении русской армии в Крымской войне, испытывавшей огромную нехватку боеприпасов и современного нарезного оружия – дальнобойного и, говоря современным языком, высокоточного. К началу войны в русской армии насчитывалось лишь около 20 тысяч «литтихских» штуцеров образца 1843 года плюс несколько тысяч штуцеров Гартунга (1848) и Эрнрота (1852).

Конечно, о точности тогдашних дульнозарядных нарезных ружей можно было только на фоне их гладкоствольных собратьев. Да и сами стрелки не отличались большой меткостью, причинами чего была дороговизна боеприпасов и сохранявшееся разделение пехоты на легкую стрелковую и тяжелую линейную. Первая, известная также как «егеря», рассыпалась на поле боя и прицельно выбивала офицеров и орудийные расчеты противника. Вторая действовала в строю (шеренги, каре, колонны), вела огонь залпами «по секторам» (скоплению противника) а потом работала штыком и прикладом. И если стрелки были поголовно вооружены нарезными ружьями и их еще кое-как обучали прицельной стрельбе, то линейная пехота получила штуцера в последнюю очередь (британцы и французы перед самой Крымской войной, русские уже после её окончания) и на её тренировки не тратили патронов. Даже британские, обучаясь стрельбе, выпускали всего по 3-5 пуль, в русской же армии норма расхода была и того меньше! По сути, вооружение линейной пехоты нарезным оружием изменило лишь одно – увеличило дистанцию эффективного огня, при этом процент попаданий вырос ненамного. Хотя и это серьезно повлияло на военную тактику.

В результате происходило следующее: союзники подходили к линии русских войск и вели из штуцеров огонь залпами с расстояния 800-1000 шагов, на котором гладкоствольные ружья были просто бесполезны. Единственное, что могло поразить противника на такой дистанции – это артиллерия, причем, лишь ядрами и бомбами. Это стало одной из главных причин того, что защищенные от вражеских пуль батареи укреплений Севастополя смогли противостоять союзникам целых 330 дней, а большинство полевых сражений на полуострове были проиграны русской армией.

Преимущество нарезного оружия хорошо понимал и Николай I, однако он не смог начать его массовое производство. Это сделал его сын, определив полное перевооружение русской армии на нарезные штуцеры главным приоритетом первого этапа военной реформы. И вот уже в 1856 году для принятия на вооружения был утвержден опытный образец дульнозарядного капсюльного штуцера калибра 6 линий (15,24 мм), созданного членами Артиллерийского комитета Лядиным, Резвым и Константиновым. Над ним долго не мудрили: за основу взяли капсюльное же гладкоствольное пехотное ружье образца 1845 года и заменили его ствол на нарезной. Первая модель штуцера была стрелковой (с прицелом на 1200 шагов), а в 1858-м появились пехотная (с прицело на 600 шагов), драгунская и казачий карабин. Именно этот штуцер получил прозвище «винтовка», несколько необычное для того времени, но вскоре ставшее называнием целого класса стрелкового оружия.

Капсюльный замок «шестилинейки» 1856 года

Первую партию винтовок в количестве 3160 стволов выпустили всего за несколько месяцев на Сестрорецком заводе – ведущем оружейном предприятии России того времени. Но и такие темпы были слишком медленными для страны, нуждавшейся в скорейшем перевооружении. Поэтому в 1859-м году на завод прибыли новые станки из США, на которые потратили 176 тысяч казенных рублей. Затем к выпуску подключились другие заводы, и в середине 60-х арсенал русской армии насчитывал уже около более полумиллиона винтовок. Но тут внезапно оказалось, что все они уже безнадежно устарели.

Русская армия 60-х годов XIX века

Эпоха «переделок»

В 30-х годах XIX века высочайшим указанием Николая I был создан Комитет по улучшению ружей и штуцеров. Название прямо отражало его первоначальную задачу - заниматься модернизацией имеющегося на вооружении русской армии стрелкового оружия. Тогда речь шла о переделке всех кремневых ружей в капсюльные: ведь замена одного лишь замка на старом мушкете обходилась дешевле, чем выпуск нового. Так вторую жизнь получило оружие времен Кутузова и даже Суворова!

Однако затем срочно модернизировать приходилось ружья, принятые на вооружения несколько лет назад, которые еще вчера считались совершенно современными. «Техника шла вперед такими быстрыми шагами, что, прежде чем предложенные заказы были испытаны, появлялись уже новые требования и делались новые заказы», - говорил Дмитрий Алексеевич Милютин, в 1861-81 г.г. возглавлявший Военное министерство и проведший множество важных для армии реформ.

Вот так Россия вступила в эпоху т.н. «переделочного» оружия, охватившую всю Европу и длившуюся до начала 70-х. В то время появилось множество интересных идей и конструкций, одни из которых были откровенно неудачными, а другие вполне могут быть востребованными и в наше время. Именно такими «переделочными винтовками» были вооружены большинство солдат Русско-турецкой войны 1877-78 г.г., причем у турок подобного оружия было намного больше.

В 1859-м Комитет по улучшению ружей и штуцеров был переименован в Оружейную комиссию, перед которой встала задача заменить только что принятую на вооружении дульнозарядную винтовку на новую казнозарядную. Для того времени это был очень значительный шаг вперед, потому что дульнозарядные нарезные штуцеры всё ещё удерживали свои позиции, и армии большинство стран Старого и Нового света использовали их вплоть до конца 60-х. На их стороне были такие аргументы, как простота, надежность и дешевизна. Однако Гражданская война в США (1861-64) и Австро-прусско-итальянская война (1866) окончательно убедили даже самых консервативных военных в том, что преимуществом казнозарядных винтовок является более высокая скорострельность (за счет использования патронов), возможность перезаряжать оружие на ходу или лежа, вести огонь не покидая своего места за укрытием. Пожалуй, наиболее жирную черту под эпохой дульнозарядных ружей поставила печально известная атака Пикетта (во время сражения при Геттисберге). Вооруженные нарезными дульнозарядными мушкетами южане фактически шли в штыковую на позиции северян, не имея возможности равноценно отвечать на непрекращающийся ливень пуль и подавлять артиллерийские расчеты.

И всё же, не смотря на очевидные преимущества казнозарядного оружия, военные самых передовых стран мира долго делали мучительный выбор между способами заряжания. Сегодня эти смятения кажутся нам странными – но только потому, что в наше время конструкция оружия идеально отточена и проверена временем. Тогда же его создатели всё ещё находились в поиске. Казалось бы, что заряжать с казны проще и быстрее – но всё упиралось в конструкции затворов, которые были еще очень далеки от совершенства.

Так, одни затворы имели настолько мудреный механизм, что обращение с ним было очень неудобным и требовало долгой подготовки. Другие затворы не обеспечивали надежность – и, в лучшем случае, во время выстрела из них вырывалась часть пороховых газов (в худшем затвор просто вырывало «с корнем»). Третьи затворы, которые на первый взгляд были просты и надежны, затем быстро ломались, у четвертых возникали проблемы с используемыми боеприпасами и т.д. Такие проблемы возникли перед создателями не только ружей, но и новой артиллерии – где требования к надежности затворов были еще выше. Вот почему с принятием на вооружение нарезных орудий тянули до середины XIX века, а потом вплоть до конца 70-х даже такие ведущие промышленные страны Европы как Британия и Франция выпускали дульнозарядные нарезные пушки.

 В течение 1859-65 г.г. Оружейная комиссия провела испытания полутора сотен зарубежных и отечественных моделей казнозарядных винтовок, отбраковав большинство из них. Одни просто не выдерживали этих испытаний, другие были слишком сложны в производстве или обращении. Определиться с окончательным выбором мешало то, что идеального во всех отношениях ружейного затвора тогда еще не было, поэтому приходилось выбирать из того, что есть – а разнообразных вариантов предлагалось множество. И тогда было принято решение пойти по уже проверенному пути переделки, используя уже изрядно накопившийся арсенал дульнозарядных винтовок образца 1856 года.

От Карле до Бердана

Первой казнозарядной переделкой, принятой на вооружение русской армии, стала винтовка Терри-Норманна, ныне известная у западных коллекционеров как «Russian M.1866 Terry-Norman rifle». Увы, на своей родине о ней давно забыли, и практически не упоминали даже в самых подробных изданиях об оружии XIX века. И совершенно зря, поскольку конструкция затвора этой винтовки достойна удивления, хотя и не восхищения.

Затвор винтовки Терри-Норманна

Её создал инженер Тульского завода И.Г. Норманн, взяв за основу британскую винтовку Терри и установив её затвор на русскую шестилинейную винтовку 1856 года. Это было настоящее детище своего времени, неудачно сочетающее архаику и инновации: казенник запирался очень замысловатым горизонтально-скользящим затвором со складной ручкой, а вот порох в бумажном патроне поджигался всё тем же капсюлем-колпачком, по которому бил курок-молоточек. Всё это было настолько сложно и ненадежно, что принятая на вооружение в 1866-м и выпущенная на Сестрорецком заводе в количестве около 12 тысяч единиц, винтовка Терри-Норманна через полгода была с позором отправлена в отставку. Но сегодня она является настоящей находкой для ценителей старого оружия!

Окончательно отвергнув устаревший капсюльный механизм, Оружейная комиссия увлеклась популярными тогда в Европе игольчатыми винтовками, обязанных своей короткой славе вышеупомянутой Австро-прусско-итальянской войне 1866 года - на которой себя отменно зарекомендовала (на фоне дульнозарядных штуцеров) прусская игольчатая винтовка Дрейзе. Тут же появились похожие конструкции: французская армия вооружилась игольчатыми винтовками Шаспо, а проживавший в Британии немец Йоганес Карле разработал свою модель, заинтересовавшую российскую Оружейную комиссию.

Уже в 1867 году винтовка Карле была принята на вооружение русской армии, и всего за полтора года в неё превратили 214 тысяч «шестилинеек», приделывая к ним игольчатые затворы. Они имели одну особенность, по которым их можно легко отличить от той же «берданки». Поскольку такой тип оружия использует патроны в бумажных гильзах, сгорающих в стволе (а по капсюлю, пробивая гильзу насквозь, бьет длинный ударник-игла, отсюда и название), то затворная часть винтовки Карле имеет закрытую конструкцию с узким окошком для заряжания – ведь экстракция (удаления) гильзы в ней не предусмотрена. Довольно надежная, винтовка Карле прослужила в русской армии более десяти лет, и во время Русско-турецкой войны 1877-78 г.г. использовалась солдатами пяти пехотных дивизий и отдельных казачьих и «туземных» (горских) частей на Кавказском фронте.

Винтовка Карле

Но у бумажных патронов игольчатых винтовок был существенный недостаток: они сразу размокали от дождя или замочившись при переходе рек, приходя в полную негодность. Поэтому в 1869 году Оружейная комиссия сделала новый выбор, на этот раз остановившись на винтовках под металлический патрон. Первой из них стала винтовка конструкции Николая Михайловича Баранова – флотского офицера, тогда возглавлявшего Морской музей (в дальнейшем ставшего губернатором Архангельска, затем Нижнего Новгорода). Винтовка Баранова, представлявшая собою усовершенствованную итальянскую винтовку системы Альбини, имела небольшой и очень простой вертикально-клиновой затвор, откидывающийся вверх и вперед – заодно выдвигая назад стреляную гильзу. Роль ударника выполнял курок, который был уже не по капсюлю, а по бойку внутри затвора. Но при всех достоинствах винтовки Баранова её сочли слишком дорогой (целых 7,5 рублей за переделку) и после выпуска 10 тысяч для вооружения флота её производство свернули.

Последней и самой массовой «переделкой» русской армии (более полумиллиона стволов) стала винтовка системы чешского инженера Сильверста Крнка, принятая на вооружение в том же 1869 и прозванная солдатами «крынка». Она обходилась казне в 6 целковых, и потому именно её и отдали предпочтение перед винтовкой Баранова. Более того, когда в «крынки» переделали все имевшиеся на складах «шестилинейки», то было принято решение выпустить еще более ста тысяч винтовок Крнка с нуля.

Отличие винтовки Крнка было главным образом в конструкции затвора: он откидывался в сторону, а не вверх. Но при этом, становясь изношенным, затвор все больше пропускал пороховые газы. А главным недостатком винтовки было раздутие гильзы – в этом случае стрелку приходилось выбивать её шомполом, а эта задержка могла стать фатальной в разгаре боя.

Винтовка Крнка

К тому же металлические патроны калибром 15,24 мм были излишне тяжелы, а баллистика их пуль проигрывала «малокалиберным» патронам – как тогда называли боеприпасы калибра 10,67 мм (4,2 линии), которые использовались винтовкой американского инженера и полковника (участника сражений при Чанселорсвилле и Геттисберге) Хайрема Бердана.

Как известно, в России на вооружении принимали две разные «берданки». Винтовка Бердана под номером 1 конструкцией своего затвора несколько напоминала винтовку Баранова: такой же откидывающийся вверх затвор, но запирающейся продольно-скользящим «шпингалетом» с ударником. Её одобрили в 1868 году после доработки, в которой приняли участие русские офицеры Горлов и Гуниус, и выпусти почти 30-тысячным «тиражом».

И всё же военные ведомства России и стран Европы желали заполучить оружие, соединяющее простоту заряжания и скорострельность игольчатых винтовок с надежностью металлических патронов. Так появились горизонтальные продольно-скользящие затворы, которые вскоре вытеснили все другие системы. И Хайрем Бердан был одним из их первых создателей, воплотив свою конструкцию в принятой на вооружение русской армии в 1870 году винтовки, официально названной «Бердан №2» (хотя её доводили до ума еще полтора десятка русских офицеров и инженеров). Собственно говоря, именно она, а не её предшественница получила прозвище «берданка» и большое уважение солдат за свою исключительную надежность и намного большую меткость, чем все «переделки».

Очень важным было то, что «Бердан №» поступала на вооружение пехотных (линейных) подразделений, резко увеличивая их огневую мощь. Впрочем, многие участники Русско-турецкой войны 1877-78 г.г. потом сетовали, что у «берданок» прицел был ограничен 1200 шагами (у пехотных «переделок» и вовсе 600), что существенно уступало винтовкам Пибоди-Мартини (1800 шагов) и Снайдера (1300), которыми были вооружены турки. Мол, из-за этого русские войска были вынуждены открывать огонь с меньших расстояний, чем противник! Однако следует учитывать, что меткость любой тогдашней винтовки на дистанции свыше 1000 шагов оставляла желать лучшего – но это было не столько страшно, когда огонь велся залпами целых рот и батальонов.

И вот на полях сражений Балкан и Кавказа вновь сошлись две враждующие уже несколько веков державы. На вооружении наших прадедов (а этнические украинцы составляли почти треть русской армии) тогда находилось: чуть больше 4 тысяч винтовок Терри-Норманна, 3600 винтовок системы Баранова, 151 тысяча винтовок Карле, 413 тысяч винтовок Крнка, почти 18 тысяч «Бердан №1» и более 250 тысяч «Бердан №2». К счастью у военного командования хватило ума не придерживать новые образцы вооружений для парадов, не хранить их на «черный день» и не прятать как секреты от врагов, а сразу вооружить ими основные ударные силы армии на Балканском театре военных действий. Что и определило победный исход войны, сумевшей вернуть Российской империи статус одной из сильнейших держав мира.

Кто был до «нагана»?

Конечно же, не только винтовки сыграли важную роль в победе 1878 года. Участники войны, а затем и историки отмечали, что взятие Плевны и оборона Шипки просто провалились бы без русской артиллерии, значительно превосходящей турецкую (точнее, британскую и французскую, закупленную османами). Но, к сожалению, при этом практически все незаслуженно обошли своим вниманием еще одно оружие той войны – пистолеты, а точнее револьверы.

Турки, не имевшие своего современного оружейного производства, использовали тогда либо устаревшие однозарядные пистолеты (в том числе дульнозарядные), либо капсюльные револьверы Кольта – перезарядка барабанов которых требовала немало времени и не могла быть произведена на ходу.

А что же русская армия? Когда речь заходит об отечественных револьверах, то практически все мы сразу представляем знаменитый «наган». Настолько старый, что из него еще городовые стреляли в революционеров, и настолько надежный, что он до сих пор состоит на вооружении некоторых военизированных структур. Но что было до «нагана»? Для многих этот вопрос повисает в воздухе, а между тем у револьвера Нагана образца 1895 года был очень замечательный предшественник: револьвер системы Смит-Вессона образца 1871 года, известный так де как «русский Смит-Вессон» (S&W Russian).

«Русский Смит-Вессон»

Если сравнить оба револьвера, то «смит-вессон» по многим параметрам будет превосходить своего более молодого приемника, уступая ему лишь большими размерами и весом, а также не такой завидной вечной надежностью. Судите сами: пуля 44 Russian (10,67 мм) в полтора раза превосходит 7,62 мм пулю револьвера Нагана по калибру и почти вдвое по дульной энергии (420 Дж против 244), имея значительно большее останавливающее действие – что очень важно в бою на ближней дистанции. То есть если «наган» только наносил противнику раны, то «смит-вессон» сбивал его с ног и выбивал из седла! Намного быстрее он и перезаряжался: у «нагана» нужно сначала по одной удалить стрелянные гильзы, а затем по одной же зарядить барабан. У «смит-вессона» при разламывании все гильзы сразу автоматически выбрасывались экстрактором (который можно было отключить), зарядить же его можно было как по одному патрону, так и с помощью специальной обоймы-держателя.

Первые 250 тысяч револьверов были закуплены в США: к началу войны 1877 года в войсках их насчитывалось уж свыше 150 тысяч «смит-вессонов», и ими были вооружены все офицеры. Таким образом, задача технического превосходства над противником была решена, и дальше всё зависело уже от талантов полководцев и храбрости солдат.