Михаил Горбачёв «Крокодил» – мой любимый журнал!», или Как я обманул охрану Горбачева

Ар­хивный ма­тери­ал "Кур­го­зора", Апрель 2008.

Моё личное. Впервые за всю вековую историю "Крокодила" Первое лицо государства (в данном случае - СССР) дал интервью сатирическому журналу ("Крокодил" № 17, июнь 1990 г.) в лице этого автора, тогдашнего – и тоже первого – парламентского корреспондента журнала.

Ниже фотокопия публикации в журнале с фото с того интервью. А еще ниже - подлинные фото, которые были предложены редакции фоторепортёром Борисом Кремером, но подверглись нещадному обрезанию редакционным начальством.

Предлагаемые воспоминания – фрагменты из моей недавно вышедшей книги «Услуги историка» (изд-во «Алетейя», Санкт-Петербург, 2021).

Ну, «обманул» – это, конечно, слишком громко сказано. Просто слегка притупил ее бдительность.

Было это на самом первом съезде народных депутатов России, в мае 1990 года. Как раз в эти дни наши народные заступники должны были избрать председателя Верховного Совета новой России. Все складывалось так, что им должен был стать недавний партийный раскольник и смутьян, а по совместительству тогдашний народный любимец Борис Ельцин. Естественно, вся партийно-правительственная верхушка тогда еще существовавшего Советского Союза отчаянно не желала такого исхода российских выборов. Кому ж нужен был во главе будущего парламента России неуправляемый Ельцин. И уж меньше всего, ясное дело, его главному политическому и человеческому противнику – президенту СССР Михаилу Горбачеву. Посему в ход были пущены все союзно-коммунистические силы и средства для воспрепятствования нежелательного исхода выборов в российском Верховном Совете: предварительно и неоднократно, поодиночке и целыми группами и фракциями в Центральный Комитет КПСС на Старую площадь вызывались российские депутаты–коммунисты, которых партбонзы всячески консультировали, а точнее – элементарно натаскивали, как «правильно» себя вести при голосовании в Верховном Совете России; на ряд потенциальных противников Ельцина, представлявших регионы, действовали испытанным партийным методом «кнута и пряника» – кого обещали повысить в должности, кого – премировать заграницей, кого умасливали алкаемым переводом в столицу и устройством на теплое местечко, а кому и откровенно грозили крупными неприятностями... (Забегая вперед, скажу, что ничего не вышло у кремлевской верхушки с ее ставленником на пост лидера российского Верховного Совета А. Власовым и методами давления на избирателей: 29 мая 1990 года, хотя и с третьего голосования, депутаты большинством голосов избрали-таки председателем Верховного Совета РСФСР Бориса Ельцина).

В первый день этого исторического съезда РСФСР (тогда Российская Федерация еще так именовалась) в зал Кремлевского дворца, где он проходил, прибыло в полном составе все тогдашнее союзное руководство: за два месяца до этого принявший присягу в качестве президента СССР Михаил ГОРБАЧЕВ, премьер-министр Николай Рыжков, председатель Верховного Совета СССР, спикер-поэт Анатолий Лукьянов, секретари ЦК КПСС, зампреды премьера, министры, прочая высокопоставленная свита... И, конечно, небывалое число аккредитованной при съезде пишущей и снимающей корреспондентской братии – как нашей отечественной, столичной и региональной, так и многочисленной зарубежной.

В перерыве пленарного заседания Горбачев в сопровождении соратников и свиты вышел из дверей своей ложи, и вся его команда – свита и непременная охрана – направилась по коридору в фойе. Где президента, само собой, уже поджидала «падкая на сенсации» и «жаждавшая крови» журналистская братия, вооруженная до зубов фотоаппаратами со вспышкой, кинокамерами, микрофонами, диктофонами и даже, это в основном иностранные корреспонденты, портативно складывающимися лестницами-стремянками... Мгновенно еще только на приближавшегося президента СССР обрушился со всех сторон беспорядочный град вопросов, к нему потянулись сразу несколько микрофонов на длинных выдвижных штативах. Поначалу Горбачев воспринимал вопросы корреспондентов внешне спокойно, отвечал по своей привычке многословно, как всегда, витиевато, но до определенного момента все же вполне терпеливо и даже приветливо. Однако вскоре, после настойчивых просьб – исходивших в основном от настырных иностранных журналистов – прокомментировать произошедшие незадолго до этого съезда, 25 марта 1990-го, трагические события в Литве (с вмешательством в литовские дела советского ОМОНА с танками, введенными советскими властями в Вильнюс для противодействия объявленному выходу Литвы из состава СССР, что окончилось человеческими жертвами), многих уточняющих вопросов по поводу персональной ответственности за эти события, за пролитую кровь невинных людей лично президента СССР, Горбачев, повторявший, что, дескать, ничего об этом знать не знал, явно начал терять выдержку и терпение... Он стал красным и вдруг резко, на полуслове оборвал кого-то из журналистов, попытавшихся снова и снова вернуться к событиям в Литве, и сделал знак своим охранникам и сопровождающим начальникам, чтобы уйти, наконец, из-под опеки назойливой прессы, считая импровизированную пресс-конференцию законченной. Однако выйти из плотно окружившей его толпы Горбачеву долго не удавалось.

Я, до поры занимавший со своим диктофоном хотя и неудобную, в полусогнутом стоянии на одной ноге, но все же довольно выгодную позицию в непосредственной близости от президента СССР, прикинул вдруг, что мне бы самое время как-то ухитриться покинуть всю эту грустную и шумную братию коллег и, если повезет, подстеречь президента на пути его возвращения в ложу зала. Я мысленно рассчитал вероятный маршрут, по которому вся дружная компания руководителей во главе с президентом Горбачевым будет возвращаться с перерыва. Произойти это должно было с минуты на минуту, так как уже прозвучал первый звонок, приглашавший участников съезда в зал для продолжения важного заседания.

Я выполз из-под толпы вооруженных аппаратурой журналистов встал, побежал в направлении коридора, ведущего к правительственной ложе, занял позицию с индифферентным видом у стены пока еще сравнительно пустого коридора, по которому, как я предполагал, должны были возвращаться в зал президент и его люди. Так и вышло. Вскоре я увидел вырвавшихся из лап надоедливых журналистов и показавшихся из фойе лидеров страны – раскрасневшегося и с все еще с какой-то брезгливой гримасой (видимо, утомившийся от всей этой неприятной литовской тематики) Горбачева, рядом с ним Рыжкова и Лукьянова, а за ними всегдашнюю охрану в лице главного тогдашнего охранника президента страны генерала Медведева и еще нескольких его сумрачных упитанных сотрудников в одинаковом черном штатском...

Получалось так, что коридор, по которому они молча, не общаясь друг с другом, направлялись навстречу мне, оставался почему-то в этот момент совершенно пуст с обеих сторон. Только их группа, шедшая прямо на меня, и... я с диктофоном, слившийся с коридорной стеной. Я даже не заметил, как вся свита оказалась вдруг рядом со мной. Я, в первое мгновение чуть оцепенев и как-то растерявшись от такой неправдоподобной близости руководителей страны ко мне и фантастической их доступности, затем, не соображая, что делаю, и не думая ни о какой охране, отделился от стены и машинально протянул руку с диктофоном прямо чуть ли не под нос проходившему мимо Горбачеву. Президенту СССР...

- Здравствуйте, Михаил Сергеевичи, – вылетело само собой. И меня уже понесло: – Я… представляю журнал «Крокодил»...

Группа остановилась, уставившись на меня и, похоже, не понимая, что происходит: откуда возник этот, бородатый с диктофоном?.. Что он лепит? Какой еще крокодил?.. Охрана тоже онемела, ничего не соображая: все шло явно не по протоколу… Быстрее всех сориентировался в ситуации Горбачев: он вдруг, взглянув на меня… ка-ак расхохочется на весь коридор. Тоже не по протоколу… (Потом уже, после всего, вспоминая этот эпизод, я подумал, что такая реакция его проявилась вовсе даже и не от меня как такового и не от моих безумных слов о «Крокодиле», а просто от... нервной разрядки: этот несчастный «Крокодил» в моем лице помог несчастному президенту СССР вырваться из психологического плена противных иностранных вопросов о недавних событиях в Литве и о его роли во всем этом).

Генерал Медведев, похоже, опешил, все еще не решив, как на меня реагировать. В обычное-то время он бы поступил штатно, «по протоколу», то есть так, как следует поступать с непрошеным собеседником, прорвавшимся слишком близко к первому лицу государства: охранники обыкновенно в таких случаях незаметно для окружающих резко бьют непрошеного в пах и – дело с концом... Но… уж не знаю, может, они мой пах вовремя не нашли… Словом, для меня пока, думаю, вроде обошлось без увечий. А тут, главное, у меня появилась надежная «крыша» – президент СССР сам стал активным участником нашей беседы, остановился со мной и долго хохотал:

- А-а, «Крокодил»! Я знаю его, это вообще мой любимый журнал!

Только тут я – видимо, от растерянности – сообразил, что…о, ужас!.. не нажал кнопку включения диктофона, и довольно нахально попросил президента:

- О-о, Михаил Сергеевич, извините, у меня, оказывается, не был включен диктофон, повторите, пожалуйста, эти ваши слова еще раз – для моего главного редактора, а то ведь не поверит мне...

- Пожалуйста, повторяю: «Крокодил» – мой любимый журнал!

- Вы наш подписчик?

- Да, и очень давно, с самого детства! Всегда. Я вообще человек, расположенный к юмору. – Тут он опять расхохотался. Я, признаться, никогда раньше Горбачева таким раскованным на публике, искренне смеющимся, и не видел. При этом он совсем развернулся ко мне одному в этом тесном коридоре, совершенно повернувшись спиной к своим тогдашним соратникам – Рыжкову и Лукьянову стало явно неуютно: председателем советского правительства и спикером Верховного Совета СССР никто не интересовался... – Я ваш постоянный читатель. Как-то ваш редактор спросил, какое мое мнение насчет того, чтобы встретиться. Я сказал ему, что вряд ли это получится, хотя я и не исключаю этого...

(Когда я вернулся с этим горячим блиц-интервью в редакцию и радостно поведал главному редактору о том, что Горбачев со мной эксклюзивно побеседовал, эти слова Михаила Сергеевича о редакторе «Крокодила», оставленные мной в тексте интервью, как мне потом стало известно, глубоко оскорбили моего шефа: дескать, с ним, главным редактором всесоюзного журнала, издания самого ЦК КПСС и проч., Президент страны встретиться отказался, а с каким-то вполне рядовым, хотя и парламентским, корреспондентом Крошиным, его непосредственным подчиненным, видите ли, лично побеседовал... Действительно, кошмар!.. И, между прочим, эта моя оплошность аукнулась мне неожиданным для меня, но, видимо, абсолютно логичным образом: в конечном опубликованном виде мое «крокодильское» интервью вышло с фотографиями, оперативно сделанными одним из фоторепортеров в момент нашей с президентом краткой беседы в Кремле, на которых был оставлен… лишь Горбачев, а я, то есть собственно его единственный собеседник-«Крокодил», которому он дает интервью, был аккуратно отрезан из всех кадров...).

Тем временем мы всей группой медленно, еле-еле передвигаясь по узкому коридору, пятились ко входу в правительственную ложу, а я все никак не мог остановиться:

- Михаил Сергеевич, а как Вы бы определили сейчас главную задачу советских сатириков?

- Самую главную?

- Да.

- Главное, я думаю, нужно в людях сохранять, с одной стороны, чувство критичности, а с другой — все-таки чувство юмора. Пока человек может воспринимать жизнь с юмором — он человек, верно?

- Да уж, без юмора сейчас трудновато...

- Да, да, конечно. В юморе же проявляется духовность человека. А это ведь тот стержень, на котором человек держится. 

 Прозвенели уже все звонки на заседание, а президент Горбачев все еще стоял как ни в чем не бывало, беседуя с корреспондентом «Крокодила», громко смеялся и жестикулировал. При этом я боковым зрением заметил, к ужасу своему, что за мной неотрывно следит плотно идущий за нами справа грозный президентский охранник генерал Владимир Медведев. Вернее, уже не столько за мной-чужаком лично и даже не за Президентом, сколько за ... моим диктофоном, находившемся все это время – о, ужас! – рядом с... лицом первого лица государства: а вдруг это никакой не диктофон, а вообще… часовой механизм, и что если, не приведи Господь, он взорвется?.. Тьфу-тьфу-тьфу...

И еще одно мое любопытное открытие, от коего во мне все похолодело: стоило мне сделать попытку хоть на миллиметр придвинуться со своим диктофоном к президенту (я-то в тот момент был озабочен лишь тем, чтобы все качественно записалось на пленку), мое тело, конкретно – правое бедро, непреодолимо упиралось во что-то просто-таки железное, не дававшее двигаться ближе. Потом только я понял, что это была... «железная» рука генерала Медведева, упершаяся мне в бедро и находившаяся там, оказывается, в течение всего времени моего блиц-интервью с Горбачевым... Который, впрочем, тем временем с удовольствием развивал тему значения юмора в жизни советского человека:

- Юмор должен присутствовать обязательно, верно ведь? – сказал мне Горбачев.

- И тем более сейчас, – я решил подыграть президенту, инициатору перестройки, – в условиях плюрализма мнений...

- Да! – вдохновился президент СССР. – И представляете, как будет интересно – показать сатирически, допустим... две партии, а?! – И опять громко и заразительно расхохотался, видимо, впервые представив себе такую небывальщину.

Михаил Горбачев мая 1990-го – тогда еще полновластный хозяин страны под названием СССР, лидер единственной направляющей коммунистической силы в советском обществе, – кажется, и в страшном сне не смог бы себе вообразить такой плюрализм, при котором партий у нас может быть больше двух...

- Словом, – перестав смеяться, протянул мне руку президент СССР, – передайте от меня привет всем тем, кто трудится на вашем поприще.

Поблагодарив президента за интервью и простившись с ним и с высокими сопровождающими лицами, я поспешил удалиться, чтоб скорее бежать в редакцию с таким сенсационным материалом в клюве. Пробегая к выходу из Кремлевского дворца мимо группы моих коллег-журналистов, был атакован их завистливыми вопросами типа: «Что он тебе говорил?», «Что ты ему такое сказал, от чего он так громко хохотал?»… и тому подобное, на что я только многозначительно улыбался, оставив собратьев по перу в явной растерянности – они ведь, похоже, расстроились, что им самим, представителям таких, казалось бы, весьма солидных изданий, как газеты «Правда», «Известия», «Труд», «Комсомольская правда» и прочие, не пришло в голову первыми подстеречь Горбачева в коридоре, а вот какому-то несерьезному «Крокодилу» так повезло ни за что ни про что…

Запыхавшись от собственного успеха и предвкушая восторг братьев-крокодильцев и начальства, я примчался в редакцию, взлетел в лифте на наш двенадцатый этаж, поймал в коридоре ответственного секретаря, как всегда, растрепанного и мрачного, бежавшего с готовыми полосами сдающегося номера, и схватил его за рукав:
- Владислав Георгиевич, я только что в Кремле говорил с Горбачевым.

Секретарь, отмахнулся от меня, вырвавшись и даже не подняв на меня глаза, бросил на ходу:

- Грииша, не пори чушь, нашел время, сейчас не до тебя, видишь – номер сдаем, а ты со своими шуточками!..

- Слава, – кричу я ему вслед, – послушай: я не шучу. Какие уж тут шутки! Я только что из Кремля, с заседания, где избирают Ельцина, а там Горбачев со всей своей командой, и мне – пойми ты! – удалось с ним в перерыве поговорить для «Крокодила», на диктофон. Один на один! Сейчас буду расшифровывать. Так что – делать в номер Горбачева? 

Ответственный секретарь остановился на полпути к своему кабинету, обернулся, уперся в меня остановившимися глазами, по-моему, ничего еще не понимая:

- Какого Горбачева?!.. Ты что, сделал материал с Горбачевым? С самим? С президентом? Серьезно, что ли?

- С самим, с самим. Через пару часов и фотографии будут готовы, репортер обещал сразу же подослать. Я на них должен быть вместе с Горбачевым, ты увидишь.

Он, кажется, наконец-то понял смысл моих слов, резко развернулся и, не глядя на меня, бросился в обратную сторону, в противоположный конец коридора, в кабинет главного редактора. Через минуту меня вызвал к себе Пьянов:

- Гриша, это правда? Вы действительно сделали интервью с президентом?

- Да, так мне повезло. Я только что оттуда, из Кремля, вот диктофон с текстом этой беседы. Я проверил: все четко записалось. А часа через два будут готовы и фотографии.

Главный решительно нажал на кнопку селектора, тут же распорядился поломать сдающийся через два дня в печать номер, снять уже готовые материалы с обложки и со второй страницы, вместо них поставить мое интервью с Горбачевым, будущие текст и фотографии. А мне приказал срочно расшифровывать диктофонную запись беседы и сразу дать ему на просмотр.

Я ушел в свой кабинет и сел за расшифровку. И тут… о, боже!.. я обнаружил в диктофонной записи… Нет-нет, диктофон не подвел, как я и сказал шефу, всё прекрасно записалось, все мои вопросы Горбачеву. Однако вот его ответы были… как бы… не вполне законченными, что ли. Хотя технически и они записались в точности с произнесенным моим высоким собеседником. Но оказалось (а понял я это только, прослушав запись), что Горбачев говорил со мной… половиной фраз. Видимо, эмоционально рассчитывая на то, что мы с ним понимаем друг друга с полуслова, вернее с полуфразы… Остальную половину фразы президент в свойственной ему манере дополнял многозначным «мычанием», мимикой и жестами, которые понимал только я, его собеседник. К такой манере разговора в обычной жизни я был бы, может быть, и готов, но – как быть с… текстом ПРЕЗИДЕНТА, готовящимся к печати? Да еще и в таком «опасном» органе СМИ, как сатирический журнал «Крокодил», издание газеты ЦК КПСС «Правда», да еще и с тогдашним шестимиллионным тиражом?.. Мне ничего не оставалось, как просто… дописывать горбачевские фразы, как я их понимал во время нашей с ним беседы.

Готовый расшифрованный диктофонный текст я часа через полтора принес главному. Он пробежал его при мне и, кажется, остался доволен, ничего не поправив:

- Спасибо, Гриша, вы молодец. Очень оперативно сработано! Это, между прочим, впервые в истории журнала, чтоб нам дал интервью лично Президент страны! Здорово. Подписываю в номер. Фотографии поторопите.

- Да, конечно, Алексей Степанович, но… – Я замялся, не зная, как ему сказать о полуфразах. – Тут такая странная вещь...

- Что такое? – встрепенулся шеф.

- Понимаете… При расшифровке я услышал, что Горбачев, оказывается, говорил со мной как бы… неполными фразами, отрывочными… оканчивая их частенько жестами, мимикой, улыбками, но я-то, конечно, точно знал, что именно он имел при этом в виду, исходя из общего контекста. Ну, и… в общем… мне пришлось… дописать его фразы.

- Что???!.. – Главный аж задохнулся. – Дописать Горбачева?! То есть вы  сами,что ли, дописывали–Президента??!.. Вы понимаете, Гриша, что вы сказали сейчас? Это же значит, что мы должны согласовывать текст с его секретариатом, может быть, с самим Горбачевым? А это, как вы знаете, займет месяца два, если не больше. А нам сдавать номер послезавтра! Как вы себе это представляете? Да-а-а, дела…

- Алексей Степанович, – робко промямлил я. – Но… я же был с ним рядом, лично говорил с Горбачевым, точно знаю, что он имел в виду, не договаривая некоторые фразы. Да и что уж там он особенного говорил-то – о юморе, о нашем журнале… Ничего, в сущности, принципиального и такого уж политически важного… В общем, я отвечаю за точность его мыслей и текста ответов.

Делать было нечего, времени ни на какие согласования не оставалось, да и упускать такой шанс, как эксклюзивное интервью президента страны «Крокодилу», главному явно не хотелось. Видно было, что он борется с собой. Наконец, он выдохнул:

- Ладно, Гриша, на вашу ответственность. Ну и на мою, конечно… Рискнем.

Рискнули. Сдали мой текст в номер. И несколько фотографий к нему (напечатанных в том виде, как это описано выше, то есть без меня в кадре…). Получилось довольно эффектно, даже красиво. Журнал отправили в секретариат Горбачева. Через пару дней меня в Кремле встретил пресс-секретарь президента Аркадий Африканович Масленников и похвалил за крокодильское интервью, сказав, что и самому президенту понравилось. А еще через день на заседании Верховного Совета СССР Президент страны М. С. Горбачев, сидящий, как обычно, за своим отдельным столиком под государственным флагом слева от президиума, увидев меня на журналистском балконе… приветственно, как своему знакомому, покивал мне с улыбкой. Это было, хотя и приятно, но…меня охватила легкая дрожь, когда я оглянулся вокруг: со всех сторон на меня смотрели бдительные глаза кремлевских сотрудников, отвечающих за безопасность…

Горбачёв лежал на столе

Ирэн Андреева, союзный депутат, зампредседателя Комитета по депутатской этике, рассказала мне как-то про то, как, оказывается, президент СССР переживал свои взаимоотношения с академиком Сахаровым... В частности, когда в нашем с ней разговоре возникла тема Сахарова,  я спросил:

- Неужели на заседаниях своего Комитета вы ни разу не обсуждали грубое поведение Горбачёва по отношению к Сахарову, его унизительную для последнего перепалку в присутствии всего съезда?

- Нет, не обсуждали... Но я сейчас вам расскажу один случай, который может кому-то не понравиться, но - это было лично со мной, поэтому я не могу не рассказать.

Итак, закончился съезд. Собираюсь уходить, вдруг оборачиваюсь на стол президиума, вижу: Горбачёв, прощаясь с депутатами, смотрит с мою сторону и ... протягивает свой длинный палец, бросая мне: «Подожди!»... Он повернулся ко мне и вдруг... лёг животом на стол, и его лицо мгновенно оказалось прямо возле моего лица, и заорал бешеным голосом:

- Вы соображаете, что вы делаете?! Вы когда-нибудь людей жалеть научитесь? Вы о чём-нибудь кроме своих страстей думать будете или нет?!!

И вот постепенно, с его криком до меня начало доходить, что я для него - представитель московской группы... А он тем временем продолжал кричать мне в лицо:

- ... Вы будете жалеть старика?!! Или так и будете везде продолжать везде выставлять его тараном для пробивания своих идей?..

Я, поверите, сначала не могла даже понять: какого старика? А он мне:

- Вы что думаете, я - идиот? Я что, зала не знаю?! Да запомните вы: я каждую пару глаз в этом зале вижу и знаю реакцию зала наперёд, а вы, ни черта не соображая, гоните человека на трибуну, чтобы погубить его! Вам его не жалко?!..

И тут только до меня доходит, наконец, что он говорит о Сахарове... Он же ни разу не назвал его ни по имени, ни по фамилии, никак...

- ... Я делаю всё, чтоб не дать им затоптать его! А вы!!!..

... Вы представляете себе эту картину и моё состояние: глава государства лежит передо мной на столе, головой прямо чуть ли не в лицо мне, да ещё пальцем своим длинным машет перед моим лицом, знаете, как он умеет... Сам весь красный!..

На нем были импортные туфли...
(подробности освобождения Горбачева)

Сейчас, с течением дней, в этом странном деле становится важным все. Все приобретает значимость. До мельчайших подробностей. До деталей быта, до прически и выражения глаз действующих и даже, на непросвещенный взгляд, вполне бездействующих лиц этого уникального спектакля (в том смысле, в каком Шекспир считал нашу жизнь театром), этого фарса с трагическим исходом...

И вроде все уже известно о том, что происходило в стране в эти жуткие августовские дни 1991 года – с 19-го по 22-е. Ну, кажется, уже все непосредственные участники столь необычной для советского человека детективной операции под кодовым названием «вызволение президента» высказались и устно, и письменно. Но теперь, оказывается, важно уже не столько, ЧТО там было, сколько – КАК. Как именно, какой походкой шел поверженный, еще несколько минут назад такой грозный шеф КГБ Крючков? Как в первые минуты вел себя изобличенный в предательстве, бывший еще недавно таким всесильным маршал Язов? Как держал себя (или вовсе не держал) наш законно избранный президент Горбачев? Как он был одет? Как выглядела первая леди страны Раиса Максимовна в той иррациональной для нее ситуации? И так далее. От этих деталей — кто знает, — может быть, будет зависеть в будущем установление истины в этом до сих пор еще довольно мутном факте переворота.

По всему по этому, несмотря на, казалось бы, имеющуюся у нас картину самого процесса освобождения Горбачева из лап путчистов, я решил поделиться с читателем теми подробностями, которые мне удалось «выудить» у одного из непосредственных участников проведенной акции «вызволения», тогдашнего народного депутата РСФСР Владимира ЛЫСЕНКО.

— Как формировалась российская делегация для поездки в Крым?

— Она формировалась Руцким (тогдашний вице-президент России. – Г. К.). Он применил, надо сказать, этакий традиционный пролетарско-крестьянский принцип: составил список, в котором должны быть представлены все категории — кто-то от рабочих, кто-то от автономий... и так далее. Меня вообще не хотели включать туда... Я слышал, что сначала вроде и Александр Николаевич Яковлев хотел поехать...

— И Шеварднадзе?

— Нет, мне сказали, что Шеварднадзе отказался, мотивируя тем, что в его поездке, как он считал, нет необходимости. По-видимому, у него сейчас какие-то сложные взаимоотношения с Михаилом Сергеевичем. Примаков с Бакатиным позвонили, выразили желание поехать, академик Шаталин позвонил, начал давать советы, как там нам надо поступать, но сам решил не ехать... Любимов тоже где-то потерялся... И в конечном итоге оказалось, что депутатов осталось всего четыре человека. Яковлев в последний момент, по-моему, опоздал. Самолет уже начал заводиться, а туг Примаков с Бакатиным бегут, их удалось забрать. А Сергей Адамович Ковалев опоздал, и его уже не пустили в самолет.

— В каком состоянии вы нашли узника по прибытии в Форос?

— В общем-то, в нормальном состоянии. Он к этому времени уже, видимо, был хорошо подготовлен. Дело в том, что путчисты, а также Ивашко (Владимир Ивашко – заместитель генсека КПСС Горбачева) и Лукьянов (Анатолий Лукьянов – председатель ВС СССР) вылетели в Крым примерно в 14 часов, а в 16 они приземлились на местном аэродроме Бельбек, что рядом с дачей Горбачева. К этому времени связь, у президента была уже вновь налажена, он уже многое знал о происходящем, имел возможность пообщаться с внешним миром, в том числе и с заграницей. Принять прибывших заговорщиков он наотрез отказался. Они сидели в комнате для гостей. Горбачев через некоторое время получил по своей связи сообщение, что к нему направляется российский самолет с Силаевым, Руцким и депутатами на борту. Когда мы сели в том же аэропорту Бельбек, нас встретил... первый секретарь Крымского обкома КПСС. В соответствии со старой «доброй» традицией... Он тут же проводил нас к Горбачеву. Нас попросили располагаться и немного подождать в комнатах для гостей. Я ходил по этим комнатам, там было множество дверей, я открыл одну из них и вдруг увидел... Крючкова, Ивашко, Лукьянова, Тизякова, Бакланова. Мне стало как-то не по себе от такого нелепого зрелища, и я быстро закрыл дверь...

Я успел заметить, что, однако, Язова там почему-то не было. Мне потом сказали, что он ушел в комнату к генералу, который командовал охраной Горбачева. По-видимому, Язов решил от остальной компании как-то отмежеваться. Кстати, механик, который встречал их самолет в аэропорту, сказал мне, что из самолета первым вышел Бакланов, а последним Язов. Выглядел он, по его словам, как размазня, если говорить по-русски. Он, наверное, был уже в очень плохом состоянии, его чуть «кондрашка» не хватила...

— Итак, как вас встретил президент?

— Держался он, я считаю, нормально. Беседа с нами длилась почти два часа, он часто улыбался, шутил даже. То есть вел себя в привычной своей манере. Не производил совершенно впечатление раздавленного обстоятельствами человека. Выглядел хотя и усталым, но не подавленным и не испуганным. Одет он был в свитер, пижамные брюки, на нем были импортные туфли, если вам это интересно.

— Он, как вы думаете, ожидал именно такого исхода?

— Не знаю... Во всяком случае, он не ждал такого скорого освобождения. Они с семьей уже, видимо, настраивались на самое худшее: с Раисой Максимовной случился удар... Смотреть на нее было очень тяжело.

— Когда это случилось с ней?

— Когда им стало известно из сообщения какой-то западной радиостанции, что Лукьянов сказал кому-то, что Горбачев настолько плох, что в этом состоянии его даже нельзя показать по телевизору. Она туг же представила себе, что теперь от них можно ждать самого страшного, что они постараются сделать все для того, чтобы и в самом деле довести его до такого «состояния», подогнать задним числом действительность под сказанное Лукьяновым...

...Мы стояли в комнате, где он с нами беседовал, как вдруг по лестнице к нам стала спускаться Раиса Максимовна. Ее трудно было узнать. Она шла очень медленно, была еще очень слаба. Она подошла к каждому из нас, со всеми поздоровалась за руку, поблагодарила за помощь, а с Примаковым расцеловалась.

— Как вел себя Крючков?

— А Крючкова близко я увидел уже тогда, когда была отдана команда «по машинам». Тут для меня была неожиданность: там стояло несколько черных машин, и я думал, что все их займет команда Горбачева, семья его, охрана, но... Вижу, что к одной из этих черных машин идет... Крючков! Причем кто-то из охранников, смотрю, любезно так провожает его к машине, и он садится в нее один, без какой-либо еще охраны. То есть в той же свите, в которой   ехала   команда   Горбачева, ехал и Крючков... Все остальные преступники, видимо, ехали за нами в другой машине.

— Охрана осталась верна Горбачеву?

— Да, абсолютно. И Горбачев очень много раз подчеркивал это. Он сказал, что этих людей надо обязательно наградить. Они заверили его, что будут верными ему до конца, будут защищать президента, если даже придется положить всю дивизию. Он неоднократно повторил, что охрана была его последней надеждой.

—Как вы возвращались в Москву?

— Я летел в российском самолете. Там три салона: один – правительственный, где находилась семья Горбачева. Силаев отдал ему этот свой салон, он как бы несколько изолирован от двух других салонов, а в тех летели мы с Силаевым и Руцким. По прилету Силаев вышел через задний люк (а передний был пока закрыт), чтобы выяснить, какова ситуация на аэродроме. Я шел через этот люк последним и мог наблюдать, как в салоне подошел к Крючкову один человек в штатском из охраны Горбачева и еще двое в военной форме — из команды Руцкого и объявили: «Вы арестованы, просьба следовать за нами». Крючков безвольно встал с кресла и, совершенно не сопротивляясь, покорно пошел за ними. По словам многих, Крючков был одним из самых умных из всей бравой восьмерки.

— А Язов?

— Язов вышел из Ил-62, который приземлился через 10 минут после нас. Он шел первым, держался прямо, как генерал, а за ним – вся команда Руцкого с автоматами наперевес. Внешне в этот момент он держался наиболее достойно. Команда Руцкого, мне кажется, готова была наброситься на Язова в любой момент и растерзать его. Такое было впечатление. Но он спокойно дошел до здания аэропорта, а там какие-то люди в штатском, видимо, горбачевская охрана, оттеснив ребят Руцкого, завели Язова в какую-то комнату вместе с его заместителем (не помню его фамилию), и с ними еще пошел наш, российский, министр внутренних дел Баранников, и они там еще в течение часа что-то выясняли.

— Как Горбачева встретили в Москве?

— Ну... Его встретили аплодисментами, уж не знаю, искренними или нет... Но, во всяком случае, каких-то расшаркиваний с его стороны по отношению к встречающим я не заметил. Все свои слова благодарности он сказал в основном в адрес России, в адрес москвичей, в адрес народа. По моим наблюдениям, он был счастлив. Такая деталь: когда Примаков тащил его к машине, чтобы скорее уехать с аэродрома, он ему несколько раз повторил: «Подожди, я хочу еще подышать свободным воздухом Москвы». То есть он вдруг совершенно четко почувствовал, что весь кошмар для него кончился. Что раз он на этой земле, в окружении людей, которые его уже будут охранять, он в полной безопасности. Он сказал туг же, что полк КГБ, который находится в Кремле, своим приказом вывел из подчинения органам и что полк этот будет теперь находиться в непосредственном подчинении президента СССР.
Вот и вся эпопея...

Москва, «Белый дом» России, на рассвете 22 августа 1991 г.