Невероятная встреча в Москве (рассказ)

В клубе автозавода «Москвич» происходило невероятное: Антон Павлович Чехов встречался с героями своих литературных произведений. Это был настоящий праздник для всех, а настоящие праздники, как известно, в календарях не нуждаются.

     К указанному культурному заведению подкатывали одна за другой иномарки, иногда подъезжали автобусы – и площадка перед входом в фойе клуба стала заполняться людьми. Приезжали не только чеховские литературные герои. На классика жаждали посмотреть и послушать его литераторы, известные политики, актёры, читатели… всех и не перечислишь.

     Те, кто был знаком с Чеховым или считал, что вправе пожать руку Антону Павловичу, сразу же подходили к нему, чтобы поприветствовать, а потом следовали в фойе клуба. Возле писателя долго никто не задерживался, потому что за спиной каждого из них уже стояли те, кто желал выразить своё почтение герою сегодняшнего дня.

     Описать все встречи невозможно, да и нет смысла. Мы остановимся только на тех из них, которые, по нашему скромному мнению, могут вызвать интерес у читателей.

     Вот к писателю подошёл бывший президент Украины Виктор Фёдорович Янукович и, улыбаясь и протягивая руку для рукопожатия, сказал:

     - Рад приветствовать великого украинского поэта!

     - Господин Янукович, вы назвали меня великим украинским поэтом. А что вы скажете о Гоголе?

     Виктор Фёдорович на мгновение задумался и ответил:

     - Ну… Гоголь – мой любимый поисковик.

     Окружающие, кто услышал эти слова, захихикали. А Янукович понял, что ляпнул что-то не то, и спешно отошёл в сторону от писателя-классика.

     Когда к Чехову приблизился экзекутор Иван Дмитриевич Червяков, Антон Павлович сразу узнал его и воскликнул:

     - Червяков! Ты ли это?! Голубчик мой! Хорошо помню, как я, будучи совсем молодым, писал рассказ «Смерть чиновника»…

     - Такие люди, как я, бесследно не исчезают, - назидательно высказался Червяков, небрежно, как бы делая одолжение, протянул руку и добавил: - Как видите, я жив и здоров. И я уже давно не экзекутор, поднимайте гораздо выше. Я – государственный советник Российской Федерации 1 класса.

     Сатирический чёрт дёрнул Чехова за язык, и он съязвил:

     - Прошу вас, ваше превосходительство, принять уверения в моём весьма высоком к вам уважении.

     - Ну что, Антон Палыч, сегодня не очень-то вас читают, - усмехнувшись, промолвил Червяков. - Прошёл, как говорится, срок годности ваших текстов…

     Червяков хотел ещё что-то сказать, но февральский морозец сделал своё дело – и неожиданно для себя государственный советник… громко чихнул.

     Достал платок, вытер губы, извиняться не стал. Решил, что цели своей достиг: все увидели, что он теперь не какой-то там экзекутор. Без лишних слов повернулся и с чувством собственного достоинства в своём мундире государственного советника Российской Федерации 1 класса важно проследовал к служебному автомобилю «BMW».

      Не спеша сел в машину. Водитель включил мигалку, установленную на крыше автомобиля, и резво тронул с места.

     Ещё через несколько минут Чехов закончил кратковременное общение с Любовью Раневской, Леонидом Гаевым, Ермолаем Лопахиным и предложил им пройти в фойе клуба, так как в его сторону уже направлялись другие гости, и каждому надо было уделить хотя бы минуту внимания.

     Эти литературные герои были особенно дороги Антону Павловичу. Он внимательно посмотрел вслед Раневской – и вдруг услышал, как рубят вишнёвый сад.

     Звук топоров очень быстро смолк, и Чехов подумал: «Что же я забыл спросить у них, как там студент Трофимов?». Если бы он поинтересовался, то узнал бы, что Трофимов , являясь членом  Национал-большевистской партии, осужден вместе с Эдуардом Лимоновым и отбывает наказание. 

     Антон Павлович уже заканчивал мимолётный разговор с подошедшим к нему учителем гимназии Буркиным и ветеринарным врачом Иваном Ивановичем. И в этот момент мимо них проследовал Беликов по прозвищу «Человек в футляре». Беликов боялся заболеть коронавирусом, при общении всегда соблюдал дистанцию два метра и старался иметь как можно меньше контактов.

     Когда Чехов увидел на лице Беликова респиратор, а на руках - резиновые перчатки синего цвета, он обратил внимание на этого человека и из его уст вырвалось:

     - А это что за чудо?

     - Антон Павлович, вы что, не узнали? Это же Беликов, - сказал Буркин.

     - А-а, да, да… - согласился писатель. – А он совсем не изменился.

     - Ну что вы от него хотите? – посмеялся Буркин. - Человек в футляре.

     - А разве то, что мы живём в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт – разве это не футляр? – возмутился Иван Иванович. - А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор – разве это не футляр?

     Увидев, что к писателю спешит располневший человек, несущий в руке, видимо, торт, учитель гимназии и ветеринарный врач проявили такт и поспешили удалиться.

     Подошедшим оказался Николай Иванович Чимша-Гималайский, в его глазах светилась радость. Чехов был уверен, что его подопечный держит в руках торт. «Зачем он пришёл с тортом?» - подумал писатель и задал вопрос:

     - Что это у вас в руках?

     - Это, Антон Павлович, крыжовник. Очень, очень вкусный. Да вы попробуйте, попробуйте, - и он уже начал открывать коробку.

    - Не надо, не надо, спасибо, - воспротивился Чехов и предложил: - Проходите в фойе клуба. Там теплее, чем на улице.

     Глаза Николая Ивановича были наполнены счастьем, восторг охватил его лицо, он хотел что-то сказать ещё, но Чехов показал рукой направление, куда надо  идти. И Чимша-Гималайский безропотно подчинился.

     При виде этого счастливого человека у Антона Павловича упало приподнятое настроение. Им овладело тяжёлое чувство, близкое к отчаянию.

     Всё повторяется, изменяясь до неузнаваемости. Неожиданно, гремя бубенцами и взвивая вихрем снежную пыль, подскочила пара с пристяжной на отлёте и Артыновым на козлах вместо кучера. Лошади встали как вкопанные. К ним подбежал уже ожидавший их Модест Алексеевич и помог Анне выбраться из саней, а «кучеру» - соскочить на землю.

     Артынов поддерживал Анну за локоток. За их спинами плёлся Модест Алексеевич; кроме Анны второй степени, он уже успел получить орден «За заслуги перед Отечеством» 4 степени.

     Песцовая шуба Анны была расстегнута нараспашку, и в глаза бросалось глубокое декольте. Артынов что-то шептал спутнице – и она смеялась. После его слов: «Декольте придумали мужчины по просьбе женщин», Анна рассмеялась ещё громче.

     Не обращая ни на кого внимания, в том числе и на Чехова, все трое направились к зданию клуба. Артынов, улыбаясь, продолжал что-то говорить Анне, а она хохотала ещё громче.

     Что можно сказать, наблюдая эту сцену? Не так страшен хомут на шее, как невозможность его снять.

     Когда Антон Павлович почувствовал, что февральский морозец всё настойчивее крадётся к его телу, а холодный ветерок усилил своё дыхание, он зашёл в помещение клуба и проследовал в кабинет директора. Там снял пальто и протёр запотевшее пенсне. На публике он неизменно появлялся в костюме и при галстуке-бабочке. Так было и сегодня. В сопровождении директора клуба Чехов направился в фойе.

     Когда проходили по узкому коридору, директор показал пальцем на одну из комнат и сказал:

     - А здесь у нас была очень хорошая библиотека.

     - А почему была, а не есть? – удивился Антон Павлович и остановился.

     - Завод стал разваливаться, должность библиотекаря сократили, денег на приобретение книг ни копейки…

     - Храм для верующих в художественное слово закрыт?

     Директор в ответ только пожал плечами и, как нашкодивший юнец, почувствовал себя виноватым перед выдающимся писателем, который стоял рядом с ним. И это не удивительно: чувство вины чаще испытывают те, кто ни в чём не виновен.

     - Да-а.. – возмутился Антон Павлович, - я не знаю, куда мы идём... И время покажет не только то, куда мы идём, но и то, от чего отказались.

     До фойе они шли ещё несколько минут, и никто не проронил ни слова.  

     Фойе было уже переполнено гостями, но в зал пока никого не приглашали.

     Чехов написал более пятисот произведений, и его многие литературные герои находились здесь. Вон показалось лицо дяди Вани, который собирался стать гением, но вся его жизнь ушла на сборы. Это он в отчаянии воскликнул: «Пропала жизнь! Я талантлив, умён, смел… Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский…».

     А вон стоит и тяжело дышит располневший Старцев, больше известный как Ионыч. Ему в жизни уже ничего не интересно, он даже перестал играть в винт. И лицо Кати, в которую когда-то был безумно влюблён, совершенно забыл.  

     Чуть правее промелькнула фигура Андрея Ефимыча Рагина, который до сих пор своим образом жизни учит всех, как не попасть в «Палату №6».

     Недалеко от него золотых дел мастер Хрюкин показывает забинтованный палец полицейскому надзирателю Очумелову и что-то говорит ему. Теперь его кусанула собачка той женщины, которую Чехов назвал «Дама с собачкой». На сей раз Хрюкин не тыкал окурком в морду собачке, а всего лишь попытался потрогать её за нос. Кстати, и хозяйка собачки тоже где-то здесь. 

     Перечислить всех героев, толкущихся в фойе, невозможно. Тут были: полицейские, портные, арестанты, повара, богомолки, педагоги, помещики, врачи, чиновники всех рангов и ведомств, крестьяне, генералы, инженеры, конокрады, купцы, солдаты, судебные следователи, профессора, пастухи, адвокаты и представители ещё очень многих профессий.

     Одни из них в погоне за деньгами потеряли то, что за деньги не купишь. Другие, являясь рабами больших денег, мнили себя рабовладельцами. Третьи не всегда находили шанс оставаться человеком. Четвёртые не уяснили: чтобы излечиться от невежества, нужно самому стать врачом. Кто-то из них не понимал, что жизнь учит только тех, кто склонен к самообразованию, и что каждый человек кузнец своих глупостей. Кто-то не сообразил, что любовь с первого взгляда – это часто обман зрения. А кто-то из мужчин подарил женщине крылья – и она улетела от него… Здесь нет ни одной жизни без ошибок, но есть много жизней без работы над ошибками.

     Но у всех этих героев есть общее: они не научились жить – поэтому соглашаются на существование. Их жизнь – это несовершённый подвиг.

     Антон Павлович, получив профессию врача, учился лечить не только больного человека, но и - больное общество. И в этом деле литературные герои были его надёжными помощниками.  Да, он не вылечил общество, но безошибочно установил диагноз.

     Присутствовали тут и актёры. И это не удивительно: произведения писателя экранизировались более двухсот раз.

     Как бывает в таких случаях, одни бродили по фойе, создавая броуновское движение; другие собирались кучками по каким-то, не понятным даже им самим, принципам. Все разговоры, естественно, были о Чехове.

     Вон в углу стоит «дядя Гиляй» - известный репортёр Владимир Алексеевич Гиляровский, которого обступила группа современных литературных критиков. Зная, что Гиляровский дружит с Чеховым, они задавали ему много вопросов. Отвечая на один из них, он сказал:

     - Однажды я приехал к Антону Павловичу в Крым и в ходе общения поинтересовался, почему он не ответил на мою открытку, где было всего четыре строчки. А строки такие: каламбуром не избитым удружу – не будь уж в гневе: ты в Крыму страдал плевритом, мы на севере – от Плеве. Антон Павлович ответил, что послание до него не дошло, и добавил: «Открытка твоя, наверное, пригвождена к делу приставом Гвоздевичем».

     Кто-то негромко посмеялся, кто-то улыбнулся. 

     Гиляровский прервал беседу и решил пройтись по фойе в надежде найти Чехова. Недалеко от буфета он услышал голос Антона Павловича:

     -… Своими произведениями я хотел только честно сказать людям: посмотрите на себя, посмотрите, как вы все плохо и скучно живёте…

     «Дядя Гиляй» остался доволен, что Чехов покинул холодную улицу,  не стал мешать общению писателя со своими литературными героями и проследовал дальше. Поздоровался с Николаем Некрасовым и Александром Куприным, раскланялся с Игорем Северянином и очутился рядом с очередной группой посетителей. И тут его взгляду  открылась следующая картина.

     Начинающий писатель Павел Бурлеев громко сообщил, что он написал книгу рассказов о Чехове и добавил:

     - Причём каждый рассказ состоит всего из 4-5 предложений. Хотите послушать?

     Не получив ответа, он продекламировал:

     - Рассказ называется «Чехов и больной». Как-то один больной пришёл к Чехову и говорит, что у него и зубы болят, и голова болит, и рёбра болят, и суставы болят, и в глазах темно, и в пальцах слабость. «А фамилия ваша какая?» - с готовностью помочь спросил Чехов. «Не скажу», - ответил больной и убежал. Тогда Чехов плюнул и написал рассказ «Лошадиная фамилия».

     Некоторые из слушателей похихикали.

     - Вот видите, вам рассказ понравился, - с чувством глубокого удовлетворения высказался Бурлеев и спросил: - А никто из вас не может мне посоветовать, какое издательство могло бы напечатать книгу моих рассказов о Чехове?

     - Я слышал, что подобные книги выпускает один издатель здесь, в Москве, - сказал худощавый мужчина и протиснулся ближе к начинающему писателю.

     - А не подскажете адрес? – ещё больше оживился Бурлеев. 

     - Его адрес я не знаю, а вот фамилия его… - мужчина запнулся. - Хотел быстро сказать – и забыл…  какая-то чудная… обозначает что-то среднее между мужчиной и женщиной… в общем, не мужчина, не женщина… 

     Из толпы посыпались подсказки:

     - Может, Бисексуалов?

     - Гермафродитов?

     - А может интерсексуалов?

     - Гендеров?

     - Вспомнил! Вспомнил! – воскликнул худощавый мужчина. – Его фамилия Недядько. Его ещё там зовут «ни дядька, ни тётька».

     - Вот спасибо, дорогой мой человек, вот спасибо, - порадовался начинающий писатель. – А уж адрес-то его я сам найду.

     А в центре фойе стоял Михаил Михайлович Пришвин, которого окружила группа актёров. Он им внушал:

     - Чехов – поэт нежнейших прикосновений к страдающей душе человека. Читая Чехова, становится стыдно позировать. Антон Павлович своим искусством даёт нам образцы поведения, он в числе десяти, двадцати писателей, давших нам русскую литературу на поведение. В наше время героических требований к личности, Чехов – яркий представитель нашего русского родного дома – каждому претенденту на героя может служить проверкой: действительно ли ты цвет или пустоцвет…

     Напротив Пришвина на стене висел большой портрет Чехова, который написал Осип Эммануилович Браз. Казалось, что писатель внимательно слушает, что о нём говорит собрат по перу. Ниже портрета можно было прочитать слова Константина Сергеевича Станиславского: «Антон Павлович – самый большой оптимист  будущего, какого мне только приходилось видеть. Он бодро, всегда оживлённо, с верой рисовал красивое будущее  нашей русской жизни».

     Массивные дубовые двери в зал распахнулись. И толпившиеся в фойе гости не спеша направились в громадное помещение, с потолка которого свисала как неопознанный летающий объект массивная люстра.