Лестница в голове (глава из повести «Литературный экспресс»)

Институт, в котором трудился академик Вершинский, скрывался от глаз любопытных в подмосковном лесу и являлся одним из немногих научных центров, избежавших пристального внимания иностранных наблюдателей в девяностые годы. Возможно, потому, что в то время разработки сотрудников института считались малоперспективными и финансировались по остаточному принципу. Многие специалисты уволились, решив поискать более выгодное занятие. Остались лишь самые одержимые, чья увлечённость наукой оттесняла житейские трудности на второй план. В стране, где азартно возводились финансовые пирамиды, этот институт оказался одним из тех мест, где не менее азартно возводились бастионы новых знаний.

Далеко не каждый коллектив единомышленников обречён на успех, но сотрудникам этого института судьба, потрясённая их одержимостью, решила улыбнуться. Крошечные ручейки новых идей год от года становились всё крупнее, пока, наконец, не слились в мощный поток, сносящий старые научные заборы. Вскоре последовала реакция правительства. Территорию института оградили капитальным забором, резко усилили финансирование и главой института назначили академика Вершинского.

В назначенное время Артём Гудимов подъехал к проходной и позвонил дяде. Вскоре появился сотрудник, который проводил Гудимова в кабинет академика.

Борис Петрович, окружённый ароматом свежеприготовленного кофе и дымящейся сигары, восседал за огромным столом и просматривал какие-то документы. Он кивнул Артёму и сказал сотруднику:

- Спасибо, Илья. Можешь идти. И передай в пятый блок, чтобы пациента подготовили к приёму посетителя.

- Кофе? – предложил Вершинский племяннику.

- С удовольствием.

Кофе в институте готовили по особому способу – то ли на быстрых нейтронах, то ли на медленных радикалах. Артём в подробности не вдавался, но помнил, что вкус у этого напитка действительно отличался оригинальностью. В этом Гудимов уже имел возможность убедиться ранее, посещая академика в его владениях.

И сейчас, попробовав кофе, принесённый секретаршей, Артём только укрепился в своих воспоминаниях.

Тем временем академик Вершинский, убрав документы в сейф, затушил недокуренную сигару и обратился к племяннику:

- Можем идти. Ты диктофон не забыл? Времени у тебя будет немного, так что разговор лучше записать. А потом обдумаешь. Надеюсь, получишь полезную для себя информацию. Хотя, - по лицу академика пробежала лёгкая тень досады, - это уж как повезёт.

- А что со временем? Какие проблемы? Или это секрет? – поинтересовался Артём.

- Да нет, от тебя какие секреты. Это наши ошибки. Мы дали этому пациенту слишком много информации. Это ведь был наш первый опыт. Ну и хотелось сразу достичь как можно больше. Мы использовали ресурсы сотни лучших мировых библиотек и архивов. Считали, что мозг сам должен отбирать информацию, которая потребуется в данное время. И просчитались. Получив нужный результат, мозг пациента не прекращал отбор, а пытался проанализировать и переработать всю хранящуюся информацию. В результате – сильный перегрев, сбои в нервной системе, ну и всякие сопутствующие проблемы.

Вершинский вздохнул и закончил:

- Мы, конечно, работаем над этим. Но пока можем лишь одно: ограничивать время работы мозга пациента. Другими словами, активировать его лишь на некоторое время. Думаю, у тебя где-то полчаса будет. Вот такие дела. Идём.

Они вышли из кабинета академика, спустились на лифте до нулевого уровня и пошли по длинному коридору, освещённому светодиодными лентами, мимо многочисленных дверей с непонятными для Гудимова надписями на табличках. Артём не стал выказывать ненужного любопытства и молча шагал вслед за дядей. Наконец они оказались перед дверью с табличкой «Блок 5». Академик Вершинский провёл рукой с перстнем перед электронным датчиком, и дверь открылась.

Переступив порог, вошедшие оказались в помещении, которое представляло собой уютную комнату, обставленную в старинном стиле. Круглый письменный стол с кипой бумаг, графином с водой и вазочкой, наполненной засахаренной клюквой. Массивные книжные шкафы с резными дверцами, сквозь стеклянные вставки которых проглядывали книжные переплёты. Несколько стульев у стены, увешанной картинами. Тюлевые шторы на окне, пропускающем в комнату солнечный свет и открывающем вид на городские улицы.

У окна в кресле-качалке сидел мужчина. На его вытянутом лице, обрамлённом волнистыми каштановыми волосами и бакенбардами, выделялись серо-голубые глаза, смотрящие на посетителей с усталой грустью.

Глядя на этого человека, Гудимов потерял дар речи.

- Здравствуйте, Александр Сергеевич, - сказал Вершинский. – Как вы себя чувствуете?

- А как бы вы себя чувствовали, если бы вас постоянно отвлекали от важных дел? - ворчливо ответил Пушкин. – Я испытываю естественное раздражение человека, зря теряющего время.

- Но, дорогой мой, нельзя же всё время работать, - мягко заметил академик. – Отдых тоже необходим. А лучший отдых, говорят, это смена деятельности. Я привёл своего племянника, научного работника. Он надеется, что вы сможете выделить для беседы с ним немного вашего драгоценного времени.

- Позвольте представиться: Артём Гудимов, - обрёл дар речи старший научный сотрудник.

- Надежды юношей питают, - рассеянно промолвил Пушкин, жестом указывая Гудимову на стул, - присаживайтесь, молодой человек. В ногах правды нет.

Академик ободряюще подмигнул племяннику и, сославшись на дела, исчез за дверью.

- Ну-с, господин Гудимов, о чём же вы хотели со мной поговорить? - полюбопытствовал Александр Сергеевич, скрывая под напускной вежливостью ожидание очередной пустой светской беседы.

- Меня крайне интересует роль интеллигенции в жизни общества, - торопливо произнёс Артём заранее заготовленную фразу.

Пушкин бросил на гостя быстрый взгляд и уже с более благожелательной интонацией заметил:

- И не вас одного, позвольте заметить. Мне тоже пришлось немало поломать голову над этим вопросом, пока я не пришёл к некоторым выводам. И то – неокончательным. И давно вы интересуетесь подобными философскими понятиями? Это такая редкость среди современной молодёжи.

Гудимов честно ответил:

- Да не особенно. Просто мне поручили сделать очень важный доклад. Я пытался самостоятельно покопаться в разных источниках. Но время у меня ограничено. Всего несколько дней. А материала столько, что ум за разум заходит.

Александр Сергеевич поморщился и с разочарованием протянул:

- Так у вас, молодой человек, чисто практический интерес. А я-то подумал… Ну да ладно. Хорошо уже то, что вы не стали разыгрывать передо мной страсть к философским размышлениям. Так с чего бы вы хотели начать?

- Мне представляется, - сказал Артём, - следует сначала определиться с историей возникновения самого понятия «интеллигенция». Как я выяснил, онтологические корни имеют древнегреческое происхождение.… Или древнеримское? – Артём запнулся, от волнения забыв усвоенный ранее материал.

- Вы желаете написать доклад или полномасштабное историческое исследование? – поинтересовался Пушкин. – Если глубоко погрузиться в этот вопрос, то можно и не выбраться обратно. Этот процесс, знаете ли, очень сильно затягивает. А поскольку время у вас, как вы сказали, ограничено, давайте откажемся от попыток объять необъятное.

- Давайте, - согласился Артём, включая диктофон. - Вы не будете возражать, если я запишу наш разговор?

Александр Сергеевич равнодушно взглянул на диктофон и небрежно махнул рукой:

- Для начала заметим, что в западной Европе термин «интеллигенция» появился очень давно и означал он «способность понимать». В 19 веке в России это слово начали применять для обозначения общественной группы, представители которой обладали вышеуказанной способностью.

- Да, – подхватил Гудимов, - это я уже знаю. Впервые применил его Петр Боборыкин.

Пушкин кивнул:

- Да, Боборыкин так считал и этим гордился. Хотя, вообще-то, лет за тридцать до него это слово уже использовал Василий Жуковский в записях о петербургском дворянстве. Но не будем отвлекаться от основного вопроса.

Самое распространённое заблуждение - это считать интеллигентом того, кто занимается умственным трудом. Это, конечно, простое определение, однако оно в корне неверно. Интеллигентность определяется образом мышления и развитием эмпатии. Можно заниматься тяжелым физическим трудом и в то же время быть интеллигентным человеком. А можно всю жизнь провести на руководящих постах, или служить в театре, или преподавать, но при этом не иметь никакого отношения к интеллигентности. Псевдоинтеллигенция - настоящий бич нашего времени. Сейчас появилось столько понятий, которые на слуху и которые давно не соответствуют своему исходному значению. Это и «демократия», и «элита», и предмет нашего разговора - «интеллигенция».

- Я бы даже сказал, - уточнил Артём, - не просто интеллигенция, а именно российская. Какова её роль в нашей жизни…

Александр Сергеевич вздохнул и с жалостью посмотрел на собеседника.

- Начать с того, - сказал он, - что нет российской интеллигенции, как нет и немецкой, английской или американской. Люди обожают вешать ярлыки, наивно надеясь, что это приближает их к пониманию предмета обсуждения. На самом деле это лишь вносит путаницу. Путаница понятий - вот причина большинства споров и раздоров. По большому счёту, нет никакой национальной интеллигенции, как нет национальной таблицы умножения. Конечно, национальное воспитание и окружение вносят свои нюансы в поведение интеллигентного человека. Однако общие признаки интеллигентности остаются для любой национальности.

Гудимов пожал плечами и отреагировал на заявление классика:

- Интересная мысль. Но, боюсь, многие с вами не согласятся. Если озвучить ваши слова, то, наверняка, раздадутся обвинения в отсутствии патриотизма.

- Да, это у нас любят, - усмехнулся Пушкин.

Он поднялся с кресла, задумчиво прошёлся по комнате, взглянул в окно и, вздохнув, снова заговорил:

- Однако вернёмся к нашим баранам, если вы не против. Один из признаков разумного человека - это способность сомневаться. Глупцы не сомневаются. Они действуют. Они способны на всё - как на хорошие поступки, так и на самые омерзительные. Всё дело в том, кто или что их направляет. Способность совершать действия, не сомневаясь, - это удел ограниченных людей. У настоящего интеллигента способность сомневаться доведена до абсурда. Он может представить множество возможных последствий совершённых действий. Отсюда - хроническая неспособность к действиям.

- Так что же, выходит, интеллигенция - это абсолютно бесполезная группа населения?

- Как посмотреть. Для насущных проблем – несомненно. Но у неё другая роль.

- И в чём же роль интеллигенции?

- Сомневаться и сеять.

- Сеять?

- Да, сеять. Сеять разумное, доброе, вечное. И не рассчитывать на скорый урожай. Представьте поле, на котором крестьяне годами выращивали репу. И вот однажды на поле появился росток какого-то странного растения. То ли птицы занесли, то ли ветер, но попала на это поле семечка помидора. Что ждёт этот росток? Увидят ли крестьяне в нём какую-то пользу? Вряд ли. Скорее всего, примут за сорняк. Или вообще не заметят. Но если такие случаи будут повторяться, то, возможно, когда-то на поле сможет вырасти помидорный куст. И его плоды, замеченные и оцененные, найдут свое применение и станут так же привычны, как хлеб насущный.

Пушкин помолчал немного и убеждённо произнёс:

- Так и с мыслями, посеянными интеллигенцией. Рано или поздно они прорастут.

- Допустим, вы правы, - с некоторым сомнением произнёс Гудимов, - звучит, конечно, не слишком оптимистично. Особенно для нашего времени, когда ценится быстрый результат, а не отдалённые блага. Думаю, мало кто из сегодняшней интеллигенции готов пожертвовать настоящим ради будущего.

- Их проблемы, - пренебрежительно бросил Александр Сергеевич, снова усаживаясь в кресло.

- Кстати, вы обмолвились об общих признаках интеллигентности, - напомнил Артём. – Об этом тоже немало споров среди социологов.

- Что же тут удивительного? Сколько бы они ни спорили, все их споры недалеко ушли от первоначального определения, что интеллигенция – это наиболее образованный слой общества. Я уже говорил, что причина подобных споров – это путаница в понятиях. И многие современные специалисты считают, что можно избавиться от этой путаницы, если вводить новые термины. На деле же это приводит лишь к ещё большей путанице. Недавно прочитал, - расхохотался Пушкин, - что российская интеллигенция разделилась на три страты: высшую интеллигенцию, массовую интеллигенцию и полуинтеллигенцию. Деление естественно по профессиональной деятельности.

Пушкин вновь вскочил с кресла-качалки и зашагал по комнате.

- Страта, - повторил он с издёвкой. – Звучит глубокомысленно. И что? Переведите это новомодное словечко на русский язык и получите тот же «слой». И даже не один, а целых три. Ибо теперь предлагается считать, что степень образованности зависит от профессии. А это, строго говоря, не выполняется даже для такого понятия как «интеллектуал».

- А в чём разница? – тут же спросил Гудимов, старающийся не потерять нить рассуждений классика.

- Разница есть. И многие это уже осознали. Из российских специалистов я бы отметил Виталия Тепикина, который, на мой взгляд, наиболее глубоко продвинулся в изучении обсуждаемой нами темы. Он даже сформулировал 10 признаков интеллигенции.

- Да и Чехов о нём хорошо отзывался, - кивнул Артём, подумав, что нужно будет дома просмотреть эти десять признаков.

- Мнение Антона Павловича дорогого стоит, - улыбнулся Пушкин. – А что касается признаков интеллигенции, то я бы их численность несколько сократил. Что можно сказать об интеллигенте как отдельном представителе интеллигенции? На мой взгляд, следующее:

Интеллигент хорошо образован. Разумеется, для своего времени. Он не просто обладает обширными познаниями в области науки или искусства, но и постоянно углубляет их, получая в результате этого процесса новые знания. Отсюда его способность к творчеству.

Интеллигент понимает неизбежность ошибок в любом виде деятельности и никогда не считает, что получил истину в последней инстанции. Отсюда его терпимость к убеждениям, с которыми он не согласен.

Интеллигент обладает обострённым чувством эмпатии. Он в первую очередь думает о других, а не о себе. Интеллигенту присущи определённые моральные принципы, преступать которые он не может. Отсюда его способность к жертвенности.

Итак, - завершил Пушкин, - если говорить о некоем абстрактном интеллигенте, то можно выделить такие черты:

1. Способность мыслить нестандартно, видеть новые пути и не признавать свою точку зрения единственно правильной.

2. Толерантность.

3. Готовность пожертвовать своими интересами ради интересов общества или даже интересов отдельных людей.

Александр Сергеевич на миг задумался и добавил:

- Впрочем, второй пункт вытекает из первого. Таким образом, я бы выделил две характерные черты интеллигента. Но, конечно, - усмехнулся он, - при большом желании их можно разбить ещё хоть на сотню более мелких.

Гудимов не удержался и возразил классику:

- При всём уважении, дорогой Александр Сергеевич, но если следовать вашим определениям, то таких интеллигентов не может быть. Они просто не способны к выживанию в этом мире.

- А их и нет. Есть люди, более или менее приближающиеся к интеллигентам. Смотря насколько далеко они ушли от дикаря.

Пушкин сел за стол, взял чистый лист бумаги и провёл на нём карандашом прямую линию. Снизу написал «дикарь», а сверху – «интеллигент».

- Смотрите, молодой человек, - сказал он, жестом подзывая Артёма к столу. - Вот вам простейшая иллюстрация развития человека в любом обществе. На низшей ступени – примитивный представитель гомо сапиенс, которого я условно обозначил как «дикарь». В России, да и в большинстве других стран, эта ступенька уже пустует. По мере того как человек приобретает опыт, знания, моральные принципы, он продвигается всё выше по этой лестнице. На верхней ступени, как вы видите, находится тот самый «интеллигент», о котором мы с вами вели речь. Но должен вас огорчить: эта ступенька ещё пуста. А вот как распределились отдельные люди между двумя отмеченными ступенями – это уже поле исследований для социологов. И обширное поле. Вот где может вырасти ещё не одна сотня диссертаций.

Александр Сергеевич рассмеялся над своей шуткой, приглашая присоединиться и Гудимова. Однако старший научный сотрудник шутки не понял, всецело поглощённый осмысливанием полученной информации.

А увлекшийся классик быстро изобразил на проведённой линии две жирные точки и, подписывая их, продолжил:

- Я бы отметил ещё две ступени. Увеличивая свой запас знаний и умений, человек поднимается вверх по этой лестнице и, наконец, добирается до ступени, обозначенной как «эрудит». Это хорошо образованный человек, разбирающийся в основных достижениях своего времени. Правда, понятие «хорошо образованный» сейчас следует применять с осторожностью. Появилось очень много людей с высшим образованием. И не с одним. Но вот среднего образования у них зачастую не наблюдается. И причина этого, как ни странно, - развитие технологий. Зачем изнурять себя чтением учебников? Достаточно обратиться к Гугглу или к Алисе - и тут же получишь готовый ответ. Да, в Интернете можно много чего найти. Но, видите ли, в чём тут подвох. Жемчужину трудно отыскать среди кучи мусора. А в Интернете, после того как туда получили доступ все, кому не лень, именно кучи мусора выходят на первый план, и люди забивают мозги этим мусором, считая, что повышают своё образование.

- В этом с вами трудно не согласиться, - смущённо отметил Гудимов, примеряя на себя слова собеседника и убеждаясь в их справедливости.

Карандаш Пушкина переместился к следующей точке.

- Ступень «интеллектуал». На этой стадии находятся хорошо эрудированные люди, обладающие высоко развитым умом и аналитическим мышлением. В отличие от предыдущей ступени здесь появляется новое качество – способность к творчеству. Именно интеллектуалы производят и развивают идеи, совершенствуют науку, технику, производство, искусство, мораль.

– Но разве высокая эрудиция не включает в себя автоматически и способность к творчеству? – спросил Артём.

- Не обязательно. Сам по себе большой запас знаний ещё ничего не значит. Помнится, об этом хорошо сказал Пётр Лебедев: «Мой книжный шкаф знает гораздо больше меня, однако, он не физик, а я физик». Да, порой «эрудит» может обладать большими знаниями, чем «интеллектуал», но эти знания не будут развиваться, порождая новые. А вот когда и если знания у «эрудита» обретут эту возможность, то появится ещё один «интеллектуал».

Гудимов внимательно выслушал Пушкина и подвёл итог:

- Выходит, именно интеллектуалы необходимы обществу для продвижения вперёд по пути прогресса. Я прав, Александр Сергеевич?

- Как вы торопитесь с выводами, - поморщился Пушкин. – Если бы всё было так просто.

- А в чём проблема?

- А проблема в том, что интеллектуала в первую очередь занимает мыслительная составляющая его деятельности. Нравственная составляющая отходит на второй план, если она вообще присутствует. Для интеллектуала важен результат, а не его последствия. А потому его действия способны принести человеческой цивилизации как пользу, так и вред. Разве мало интеллектуалов вели свои исследования в фашистской Германии? Или сегодня в бактериологических лабораториях, рассеянных по миру? Интеллект без нравственных рамок – опасное оружие.

- Да, пожалуй, вы правы, - согласился Гудимов и задумчиво добавил, - а нравственность – это уже черта интеллигента.

- Вот именно, - кивнул Александр Сергеевич. – И чем больше она выражена в «интеллектуале», тем ближе он становится к «интеллигенту». Вот мы с вами и добрались до вершины нашей символической лестницы. К сожалению, в жизни это сделать значительно трудней. По крайней мере, пока это ещё никому не удалось.

- Но ведь история знает немало интеллигентных людей, - возразил Артём.

Пушкин пожал плечами:

- Вы же сами сказали – «интеллигентных людей». Но не «интеллигентов». А это, как я уже говорил, не одно и то же. «Интеллигентный человек» преодолел уровень «интеллектуала» и приближается к ступени «интеллигент». А вот насколько ему удастся приблизиться, это уже зависит от развития нравственной составляющей.

Пушкин провёл на листке рядом с уже нарисованной ещё одну наклонную линию так, что обе линии соединялись в верхней ступени:

- Вот смотрите. Эта лестница иллюстрирует степень нравственного развития человека. Можно и на ней выделить основные ступени, дать им соответствующие названия. Сейчас это не важно. А важно то, что человек в своём развитии должен подняться как по одной, так и по другой лестнице.

Александр Сергеевич отложил карандаш и взглянул на Гудимова:

- Вы, разумеется, понимаете, что наш рисунок – это лишь грубая иллюстрация? В действительности обе «лестницы» переплетаются и влияют друг на друга. Кстати, я допускаю мысль, что есть и другие «лестницы», о которых мы пока понятия не имеем.

- Разумеется, - подтвердил старший научный сотрудник с понимающим видом, но с некоторой долей иронии. Его начинала немного раздражать безапелляционность высказываний классика. Артёма так и подмывало вежливо поинтересоваться, а какое место Пушкин отводит себе на изображённой им линии умственного развития. Ведь получается, что чем ближе ты становишься к интеллигенту, тем больше должно быть сомнений в правильности своих суждений.

- Вот и хорошо, - медленно и как-то отстранённо произнёс поэт, закрывая глаза и опуская голову на подставленную ладонь. А левая рука судорожно скомкала листок с рисунком, после чего потянулась к вазочке с засахаренной клюквой. Внезапно Пушкин вскочил со стула и на заплетающихся ногах добрался до кресла-качалки. Упав в него, поэт замер.

- Что с вами, Александр Сергеевич? – перепугался Гудимов, бросаясь к Пушкину.

В это время открылась дверь, и вошли академик Вершинский и два сотрудника. Сотрудники быстро подняли кресло с поэтом и вынесли из комнаты. Академик взглянул на часы и обратился к племяннику:

- Пойдём, Артём. Время вышло.

Гудимов подошёл к столу, собрал в вазочку рассыпанную клюкву, бережно расправил скомканный листок бумаги.

- Я могу это взять? - повернулся он к дяде. – Всё-таки автограф Пушкина.

Академик улыбнулся:

- Бери, конечно. Почему нет? Идём.

Они вышли из комнаты и молча зашагали по длинному коридору.

И только в лифте Артём не удержался и спросил:

- А что произошло, дядя Боря? Это из-за меня? Пушкин слишком переволновался?

- Да нет, ты здесь не причём, - успокоил племянника Вершинский. – Я ведь сразу тебя предупредил, что времени будет не так много. Наши просчёты. Слишком большой объём перерабатываемой информации. Даже для искусственного интеллекта. Потом уже мы стали добавлять в программу ограничения, и наши – скажем так: «проекты» - теперь могут достаточно долго функционировать автономно. Да ты и сам видел Антона Павловича Чехова. А вот три первых образца – Пушкин и ещё два – работают без ограничений. И довольно часто перегреваются. Мы потому и зовём их «пациентами», что за ними нужен постоянный контроль.

В кабинете академика Артём пробыл недолго. Не терпелось поскорее приняться за работу над докладом, пока из головы не выветрились некоторые мысли, возникшие во время беседы с Пушкиным. Поэтому Гудимов лишь кратко обрисовал дяде основные поразившие его моменты этого разговора. Вершинский внимательно слушал, изредка покачивая головой и делая какие-то пометки в блокноте.

А на прощание предупредил племянника:

- В своём докладе на Чехова ты можешь ссылаться, а на Пушкина – нет. Ты должен понимать одну вещь. Если в беседе с Чеховым с тобой говорил именно Чехов, или, по крайней мере, его точная копия, то здесь другое. С тобой беседовал не сам Пушкин, а от его лица некий синтезированный образ, впитавший в себя мысли и чувства людей из многих веков. Причём, их размышления были переработаны, дополнены и получили дальнейшее развитие. Учти это.

- Я понимаю, - сказал Артём. – Спасибо, дядя Боря. Побегу работать.

- Давай. Потом скажешь, что получилось.

По дороге домой старший научный сотрудник Гудимов поймал себя на мысли, что пытается определить своё место на предложенной Пушкиным линии интеллектуального развития. Но из-за многочисленных дорожных знаков, которые требовали постоянного внимания, к окончательному решению он так и не пришёл.