Мифы, легенды и курьёзы Российской империи XVIII–XIX веков. Часть первая

автор рисунков Давид Левин

Вступление

Едва ли не вся история Российской империи со времён императора Петра Великого и вплоть до начала XX века, помимо стандартного для любой страны поступательного развития (как и долгих периодов относительной стагнации), является историей войн и завоеваний «сопредельных территорий». Тех вооружённых конфликтов, которые породили химеру о создании некоего «славянского мира»: закрытой государственной «экосистемы», которая отчего-то упорно и целенаправленно (более того, не имея для этого никаких явных причин помимо воспалённых фантазий своих наиболее непримиримых апологетов), намеренной ксенофобией и неприятием всего «иноземного», пыталась противопоставить себя всему остальному миру… Затормаживая развитие, прежде всего, страны собственной…

Как ни удивительно и ни прискорбно и то, что едва ли не вся история русской культуры (и русской классической литературы XIX века в особенности), уже, в свою очередь, являлись попыткой противопоставить себя повсеместной бездуховности, казнокрадству и нетерпимости ко всему инородному в российском обществе. Нетерпимости, рождённой и веками культивируемой, к сожалению, не всегда привлекательной российской государственностью.

Увы, углублённые и беспристрастные попытки самостоятельно осмыслить историю собственной страны едва ли не в любой период существования государства Российского считались чем-то постыдным и даже предосудительным. И, как следствие, – по вполне понятным причинам – совсем не приветствовались. Более того, откровенно пресекались «вечно недремлющими органами, укомплектованными компетентными сотрудниками с неизменно холодными сердцами и горячими головами»…

Впрочем, и это уже давно не ново как для отечественной, так и для мировой истории, которая, как известно, имела тенденцию повторяться, безжалостно перемалывая любые насильственные действия по отношению к своему естественному ходу развития. Причём «имела тенденцию повторяться» всегда и безо всяких исключений, отыгрываясь в дальнейшем, в первую очередь, на самых ярых своих апологетах, готовых ради надуманных теорий, фантазий и имперских амбиций «поворачивать реки вспять, а также сворачивать как горы, так и чужие головы»…
 
…Все очерки в данном сборнике намеренно расставлены не в последовательном, а в произвольном порядке, чтобы читатель не чувствовал себя обязанным прочесть всю книгу «от корки до корки» и тем более не привязывался к порядку «нумерации страниц». Да и сама хронология в книге фактически отсутствует, а каждая отдельная история является завершённым логическим отрывком, который связан с любым другим текстом в книге лишь местом действия или, иными словами, формальной привязкой к Российской империи XVIII–XIX веков и её «неоднозначной истории».

С другой стороны, едва ли каждая первая страна в мире может назвать своё прошлое «неоднозначным». Потому лишь от интереса читателя к истории Российской империи (как и мастерства рассказчика) зависит насколько увлекательными будут очерки в данной книге для зрительного и эстетического восприятия. Как и для информационной подпитки скудеющего с каждым годом интереса то ли «российского электората», то ли «глубинного российского народа» к печатному слову.

И, как надеется автор, хотя бы курьёзность, а подчас и откровенная анекдотичность ситуаций, описанных в этой книге, станет для читателей той самой «изюминкой», которая хотя бы в небольшой степени возродит у последних интерес к истории и культуре «дореволюционной» России.

Автор.
Воронеж.
2023 г.

Пушкин: «Так было мне, мои друзья, и кюхельбекерно, и тошно»

Количество «мифов», легенд и просто забавных исторических анекдотов, окружавших А. С. Пушкина вполне достойно того, чтобы написать о них отдельную книгу (и, вполне вероятно, не одну).

Всю свою, увы, недолгую жизнь незабвенный «Алесан Сергеич» обладал не только исключительным литературным талантом, которому навсегда было уготовано остаться в истории мировой литературы, но и в реальной жизни «Пушкин – это наше всё» (по вполне справедливому замечанию другого знаменитого поэта) был необыкновенно остёр на язык, а подчас и откровенно несносен даже для своих ближайших и горячо любимых им друзей.

Неоспорим и тот факт, что «Наше всё» никогда не лез за словом в карман и всегда готов был дать оппоненту не только словесный «отпор», но даже сатисфакцию на дуэли. Из-за чего, как известно, в феврале 1837 года наша страна и лишилась своего величайшего поэта…

Впрочем, стоит ли сразу о грустном?

Одна из забавных историй, связанных с Пушкиным, также включила в себя и вторую, намного менее известную дуэль, непосредственным участником которой стал «Наше всё».

История та, случившаяся, судя по всему, в начале 1818 года, за 200 лет обросла домыслами, дополнительными подробностями и прочими деталями, которые вряд когда-либо возможно будет точно подтвердить или опровергнуть. Потому, как обычно, оставим на усмотрение вдумчивого читателя – верить каким-либо деталям из случившегося, либо просто отмахнуться от них, как от досужих домыслов.

Опосредованным же участником, который по разным свидетельствам, чуть было не стал единственной жертвой той дуэли, был другой «великий русский» – Антон Антонович Дельвиг, поэт, литературный редактор и будущий издатель. Так же, как и Пушкин, воспитанник Царскосельского лицея и «по совместительству» ближайший друг «Нашего всё», которого последний за мечтательность и плохую успеваемость в лицее шутя называл «сын лени вдохновенный». 

Непосредственным же противником Пушкина на дуэли стал ещё один из ближайших его друзей и также воспитанник Царскосельского лицея, Вильгельм Кюхельбекер. Русский поэт, общественный деятель и будущий декабрист.

По историческим свидетельствам, Кюхельбекер всегда был достаточно слаб здоровьем. Был он очень худым и часто начинал задыхаться, даже читая лекции. Но несмотря на определённую физическую немощь (напомним, что в обязательную программу обучения молодых дворян в лицее входили гимнастические дисциплины, требовавшие серьёзных физических нагрузок, такие, как фехтование, танцы, плавание и верховая езда), был он исключительно любим и уважаем всеми остальными воспитанниками лицея.

Тем не менее в стихах Кюхельбекера в молодости помимо мысли и чувства, было много приторности и пафосности (очевидно, в попытке подражать великим поэтам прошлого). Что касается Пушкина, то он был нетерпим к стихам, где было слишком много мечтательности и надуманных эмоций. И при всех тёплых чувствах к Кюхельбекеру нередко выводил его из себя достаточно едкими выпадами в отношении его стихов.

Как свидетельствуют некоторые исторические источники, знаменитый поэт Василий Жуковский, которому помимо его собственного творчества все мы обязаны лучшим переводом на русский язык «Одиссеи» Гомера, был нередко осаждаем молодыми поэтами, которые читали ему свои стихи в надежде получить слова одобрения от признанного мэтра.

Однажды, как якобы рассказывал Владимир Иванович Даль, Жуковский был зван на великосветский ужин, но ещё днём чем-то сильно расстроил себе желудок и остался дома, куда к нему в тот же вечер явился Вильгельм Кюхельбекер читать свои стихи.

Эти-то два факта, очевидно, и родили знаменитую пушкинскую эпиграмму, которая едва не стала причиной гибели одного из друзей зимой 1818 года.

Едва ли не в тот же вечер и, как сказали бы в наше «вечно нелёгкое время» – буквально «на коленке», тогда ещё не такой великий, каким он стал впоследствии, «Алексан Сергеич» написал едва ли не самую известную и цитируемую из своих эпиграмм:

За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно –
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.

Всё, что случилось после того, как текст эпиграммы был прочитан Кюхельбекером, окутано легендами, тайнами и «мифами». Но одно несомненно: обиженный до глубины души Кюхельбекер потребовал от Пушкина сатисфакции.

Якобы Пушкин не смог перевести всю историю в невинную шутку, и дело дошло до реальной дуэли. По свидетельствам будущего знаменитого украинского писателя, историка и этнографа Николая Маркевича, на тот момент совсем ещё юного поэта, живущего с семьей в Петербурге и то ли лично присутствовавшего на дуэли (ибо был он лично знаком и с Пушкиным, и с Дельвигом, и с Кюхельбекером), то ли слышавшего обо всём «из первых рук», дуэлянты явились на Волково поле и затеяли стреляться в некоем недостроенном фамильном склепе.

Пушкин, по вполне понятным причинам, не хотел глупой дуэли с близким другом. Тем более из-за совершенно невинной шутки. Но отказаться не позволяли ни «нормы приличий» того времени, ни дворянская честь.

Секундантом Кюхельбекера на дуэли был именно Антон Дельвиг, который стоял в нескольких шагах от «оскорблённой стороны». Кто был секундантом Пушкина, история либо умалчивает, либо (по разным версиям) «путается в показаниях».

После стандартной преддуэльной процедуры все сошлись на том, что первым стрелять будет именно Кюхельбекер. За Пушкиным оставался второй, он же – ответный выстрел.

После того, как все формальности были соблюдены, Кюхельбекер поднял пистолет и начал прицеливаться. Пушкин в этот момент якобы закричал: «Дельвиг! Стань на моё место, здесь безопаснее».

Крик Пушкина, ещё раз косвенно оскорбивший Кюхельбекера, как неважного стрелка, взбесил последнего и того больше. Рука Кюхельбекера дрогнула, он развернулся в пол-оборота и случайно нажал на курок…

Пуля якобы пробила фуражку на голове Дельвига. Хотя и не причинив последнему никакого физического увечья.

Ситуация явно вышла за рамки шутки, ибо мог пострадать совершенно непричастный к истории человек.

Но и здесь будущий великий поэт не смог удержаться и «изменить себе», оставаясь всё тем же острым на слово Пушкиным.

Послушай, товарищ, – воскликнул «Наше Всё», обращаясь к Кюхельбекеру, – говорю без лести – ты стоишь дружбы, но без эпиграммы ты и пороху не стоишь!

После чего бросил свой заряженный пистолет в снег.

Якобы Кюхельбекер пытался заставить сделать Пушкина ответный выстрел, но последний напрочь отказался стрелять, ссылаясь на формальную причину, что в ствол пистолета попал снег и порох внутри уже отсырел…

Разумеется, друзья быстро помирились. Хотя выражение «и кюхельбекерно, и тошно», которое с лёгкой руки незабвенного «Алесан Сергеича» стало крылатым, великий поэт ещё не раз использовал как устно, так и в своих письмах. Например, во время путешествия по Российской империи в январе 1823 года в числе прочего Пушкин писал своему брату Льву из Кишинёва: «Благоразумный Левинька… Прощай, душа моя! Если увидимся, то-то зацалую, заговорю и зачитаю. Я ведь тебе писал, что Кюхельбекерно мне на чужой стороне. А где Кюхе?..»

Чтобы завершить очерк на высокой ноте и показать особенно впечатлительному читателю искреннее и трепетное отношение Пушкина к своему близкому другу и его стихам, достаточно привести стихотворение «Нашего Всё», написанное и посвящённое им именно Вильгельму Кюхельбекеру ещё в 1817 году.

В последний раз, в тиши уединенья,
Моим стихам внимает наш Пенат!
Лицейской жизни милый брат,
Делю с тобой последние мгновенья!
Итак, они прошли – лета соединенья; –
Итак, разорван он – наш братский верный круг!
Прости!... хранимый тайным небом,
Не разлучайся, милый друг,
С фортуной, дружеством и Фебом, –
Узнай любовь – неведомую мне –
Любовь надежд, восторгов, упоенья:
И дни твои полетом сновиденья
Да пролетят в счастливой тишине!
Прости…. где б ни был я: в огне ли смертной битвы,
При мирных ли брегах родимого ручья,
Святому братству верен я!
И пусть…. (услышит ли Судьба мои молитвы?)
Пусть будут счастливы все, все твои друзья!

Маркиз де Кюстин. Шокирующие «Записки о России»

Удивительно, но одна из самых откровенных книг о России, была написана иностранцем…

Книга, которая буквально и без преувеличения стала мировым бестселлером, переиздавалась множество раз и до сих пор не только не потеряла своей актуальности, но, кажется, вобрала в себя все те вневременные наблюдения о чертах и особенностях нашей «многострадальной» отчизны, которые актуальны для России в любой исторический период.

Ещё более удивительно то, что книгу, написанную в 1839 году и впервые изданную в 1843 году во Франции, официально запрещали в России. И даже в Советском Союзе – стране «с самым справедливым социальным устройством за всю мировую историю» – публиковали, сократив почти в 3 раза… Книгу, о которой в России до сих пор знают лишь историки и литературоведы и которая вообще неизвестна широкой читающей публике…
 
Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин, французский аристократ, родившийся на исходе 18-го века во Франции (то есть времени, когда нынешнюю Пятую республику сотрясали последствия Великой Французской революции, а затем Наполеоновских войн), был ярым приверженцем абсолютной монархии. Литератор и путешественник, де Кюстин приобрёл мировую известность, прежде всего, как автор своих объёмных записок о России. Книги, которую он написал после трехмесячного пребывания в Российской империи в 1839 году. И которая так и называется – «Россия в 1839 году» (во французском оригинале – «La Russie en 1839»).

Как поклонник абсолютной монархии, которую он сам не застал и знал лишь из книг или воспоминаний старшего поколения своих современников, де Кюстин решил посетить Россию и воочию убедиться, что самодержавная, монархическая власть является наиболее оптимальной формой государственного правления.

По его собственному признанию, де Кюстин, являвшийся убеждённым монархистом – цитата: «ехал в Россию искать доводов против республики», а вернулся в родную Францию после трёх месяцев в России, по сути, с полным неприятием абсолютизма, как формы правления и государственного устройства.

В его наблюдениях, которые, казалось, шокировали его самого и полностью заставили пересмотреть свои убеждения, де Кюстин размышляет об абсолютной форме правления, которая не только погубила Францию, как монархическое государство, но по той же причине может погубить и Россию.

В эпистолярном стиле того времени, в течение летних месяцев 1839 года, де Кюстин ежедневно записывал свои наблюдения относительно российских реалий, стараясь смотреть на всё окружавшее его максимально непредвзятым взглядом, и оформлял их в форме писем своим друзьям.

Во время пребывания в России де Кюстин посетил Санкт-Петербург, Москву, Ярославль, Владимир и Нижний Новгород, дольше всего прожив именно в столице империи…

В этой книге, взглядом человека, который никогда не бывал в России (но который ехал в эту страну в надежде увидеть в ней прототип ушедшей навсегда абсолютистской Франции), Российская империя описана, как государство «варваров» и рабов, всепоглощающего страха и «бюрократической тирании».

После издания «России в 1839 году» во Франции её текст вызвал настолько бурный общественный резонанс, что даже официальные власти России начали кампанию по дискредитации книги, заказав у известных авторов критические и нелицеприятные статьи, которые последовательно выходили во Франции.

Увы, книга, в которой описываются «традиционные устои и духовные скрепы» и содержатся далеко не самые лестные отзывы о России в целом, начиная от оценки императора Николая I и высшего света, вплоть до описания нравов крестьянского быта и ментальности простолюдинов, так и не дошла до российского читателя, поскольку не была переведена на русский и ознакомиться с ней мог лишь ограниченный круг читателей, говорящих и читающих на французском. Да и сама книга «не была рекомендована» (а фактически попала под запрет цензуры) для распространения в России. Потому вся «буря обсуждений» и критики «Записок» прошла в Европе, не пересекая границ Российской империи…

Тем не менее буквально вся литературная общественность в России, начиная с Василия Жуковского и заканчивая Фёдором Тютчевым, была возмущена подобным откровенным и нелицеприятным изображением России… хотя, одновременно, едва ли не все «недовольные» отмечали, что большая часть отражённого в «Записках» полностью соответствовала действительности.

В книге Россия показана в очень мрачных тонах. Высшему обществу де Кюстин приписывает крайнее лицемерие и лишь формальную имитацию европейского стиля жизни и мышления.

Сам де Кюстин, ожидавший от посещения России подтверждения своих «абсолютистских» убеждений, признавался, что «там ему было трудно дышать». Везде и во всём чувствовалась тирания, идущая от верховной власти.

В книге де Кюстин замечает, что под влиянием этого формируется и рабский характер русских, которых загнали в узкие рамки раболепия и подчинения. Автор описывает, что во всей России работает принцип пирамидального насилия: император, обладая верховной, более того, абсолютной властью над дворянством и государственными чиновниками, словно формирует образец, по которому его нижестоящие ведут себя соответствующим образом с подчинёнными им людьми на всех ступеньках социальной лестницы вплоть до бесправных крепостных, которые не имея никого в подчинении, выплёскивают бессильную злобу на членов своих семей, уже собственным поведением и отношением к близким формируя тяжёлый, а подчас совершенно невыносимый семейный быт.

В обратном же направлении той самой пирамиды, как отмечает де Кюстин, действуют «законы» лицемерия, раболепия и заискивания. По мнению автора книги, русские лишь пытаются имитировать внешние признаки европейского образа жизни для того, чтобы их воспринимали во всём мире могущественной нацией. Явный признак всего этого, как пишет де Кюстин, это максимально и болезненно выраженное честолюбие русских…

И лишь свободных крестьян, которых не коснулись крепостные отношения, де Кюстин хвалит за открытый и свободолюбивый образ жизни и характер.

Одна из самых известных и наиболее расхожих цитат из его книги вобрала в себя, как аннотация, основное содержание наблюдений автора:

«Когда солнце гласности взойдёт, наконец, над Россией, оно осветит столько несправедливостей, столько чудовищных жестокостей, что весь мир содрогнётся. Впрочем, содрогнётся он не сильно, ибо таков удел правды на земле. Когда народам необходимо знать истину, они её не ведают, а когда, наконец, истина до них доходит, она никого уже не интересует, ибо злоупотребления поверженного режима вызывают к себе равнодушное отношение».

В Советском Союзе в 1930 году выпустили вариант книги де Кюстина, сокращённый почти в три раза. Книга была названа «Николаевская Россия». Более того, перевод намеренно был сделал с грубыми неточностями и искажениями слов автора.

В самом предисловии к изданию уже было указано, что текст сильно сокращён, поскольку не было смысла публиковать – цитата: «много излишних семейных и автобиографических подробностей, чрезвычайно ча?сты повторения, встречаются обширные и не всегда идущие к делу исторические экскурсы, и …книга Кюстина перегружена философскими размышлениями».

В первом советском издании книги 1930 года из оригинального текста были изъяты буквально все мысли, подтверждающие генеральный тезис книги, а именно: о пагубности единоличной и бесконтрольной власти, о централизации бюрократического аппарата для управления настолько огромной страной.

Опять же, из оригинала были убраны и прогнозы де Кюстина о том, что революция в России неизбежна, если не изменить систему управления государством. А также об основных движущих силах революции в России.
 
Первый же полный текст книги на русском языке был издан лишь в 1999 году небольшим тиражом, после чего переиздавался ещё несколько раз.

Достаточно лишь привести слова известного американского политика Збигнева Бжезинского, как суммированное мнение историков и политологов о книге и России в целом. Слова, которые Бжезинский опубликовал в аннотации к американскому изданию «Записок» в 1987 году:

«Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям де Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы. В самом деле, чтобы понять современные советско-американские отношения во всех их сложных политических и культурных нюансах, нужно прочитать всего лишь две книги: «О демократии в Америке» де Токвиля и кюстинскую «Ля Рюсси».

Чтобы проиллюстрировать несколько основных мыслей автора книги, достаточно привести несколько наиболее известных и показательных цитат де Кюстина из его «Записок о России»:

– «Россия – страна совершенно бесполезных формальностей».

– «Каждый старается замаскировать пред глазами властелина плохое и выставить напоказ хорошее».

– «Богатые здесь не сограждане бедных».

– «…изо всех европейских городов Москва – самое широкое поле деятельности для великосветского развратника. Русское правительство прекрасно понимает, что при самодержавной власти необходима отдушина для бунта в какой-либо области, и, разумеется, предпочитает бунт в моральной сфере, нежели политические беспорядки. Вот в чём секрет распущенности одних и попустительства других».

– «Недобросовестность печально отражается на всём и в особенности на коммерческих делах».

– «...нерасположение к суду кажется мне верным признаком несправедливости судей».

– «…в армии – невероятное зверство…».

– «Полиция, столь проворная, когда нужно мучить людей, отнюдь не спешит, когда обращаются к ней за помощью».

– «Обилие ничтожных, совершенно излишних мер… делает необходимым наличие бесконечного множества всякого рода чиновников».

– «…армия чиновников, эта сущая язва России. Эти господа образуют нечто вроде дворянства…».

– «Россией управляет класс чиновников… и управляет часто наперекор воле монарха… самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией…».

– «В России монарх может быть любим народом, даже если он недорого ценит человеческую жизнь».

– «В [Петропавловской] крепости погребают императоров и содержат государственных преступников – странный способ чтить мертвецов!»

– «В России всякий правитель – бог, всякая монархиня – Армида и Клеопатра».

– «В России единственный дозволенный шум суть крики восхищения».

В заключение же короткого очерка, ещё раз стоит напомнить о том, что всё это было написано де Кюстином почти два века назад, в 1839 году. Выводы же из прочитанного и собственные умозаключения любой читатель может сделать самостоятельно…