ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ

Ав­то­ру "Кру­гозо­ра Да­виду ШРА­ЕРУ-ПЕТ­РО­ВУ - рус­ско­му по­эту, про­за­ику, ме­му­арис­ту, эс­се­ис­ту, пе­ревод­чи­ку, вра­чу и учё­ному-ме­дику - 75-ть!

Вой­дя в ли­тера­туру с нас­тупле­ни­ем хру­щёв­ской от­те­пели, его имя в кон­це 70-х ста­ло "не­жела­тель­ным" в пуб­ли­каци­ях, а он сам ис­клю­чен из Со­юза пи­сате­лей и ли­шён воз­можнос­ти ра­ботать по спе­ци­аль­нос­ти в свя­зи с за­яв­ле­ни­ем на вы­езд из СССР. Се­год­ня, поз­драв­ляя его с юби­ле­ем, и же­лая в пе­реры­вах меж­ду пос­ле­ду­ющи­ми да­тами про­дол­жать так же ин­тенсив­но и ин­те­рес­но пи­сать, пуб­ли­ку­ем от­ры­вок из его но­вого ро­мана "Третья жизнь", опуб­ли­кован­но­го в ми­нув­шем го­ду. Это про­дол­же­ние до­воль­но из­вес­тно­го ро­мана об от­казни­ках "Гер­берт и Нэл­ли", из­да­вав­ше­гося в Из­ра­иле (пер­вая часть, 1986 г), а по­том в Мос­кве в 1992 и 2006 гг, и но­мини­рован­но­го на Рус­ско­го Бу­кера. 

Од­нажды ему поз­во­нила же­на учи­теля Алек­сан­дра Аб­ра­мови­ча (учи­теля­ми на­зыва­ли от­казни­ки тех, кто тай­ком пре­пода­вал ив­рит) и поп­ро­сила сроч­но при­ехать: "Бо­юсь, что у Са­ши вос­па­ление лег­ких. Тем­пе­рату­ра око­ло со­рока и бе­зум­ный ка­шель". "Хо­рошо, Зоя. Вы­ез­жаю", - от­ве­тил Ле­витин, соб­рал свой вра­чеб­ный сак­во­яж и выс­ко­чил из до­ма. Око­ло трам­вай­ной ос­та­нов­ки он пой­мал так­си и че­рез пол­ча­са был в Чер­та­нове на квар­ти­ре Аб­ра­мови­ча. "Са­ша, вам на­до сроч­но в боль­ни­цу. Это двух­сто­рон­няя пнев­мо­ния", - ска­зал Гер­берт Ана­толь­евич, ос­мотрев боль­но­го. Пе­реси­ливая оз­ноб, Аб­ра­мович от­ве­тил: "Вы же зна­ете, Гер­берт Ана­толь­евич, что я не мо­гу ид­ти в боль­ни­цу. Ме­ня не­мед­ленно упе­кут в со­мати­чес­кое от­де­ление пси­хуш­ки, за­колют дос­мерти яко­бы от вос­па­ления лег­ких или от­ши­бут ра­зум пси­хот­ропны­ми ле­карс­тва­ми. Так что, по­жалуй­ста, не бро­сай­те ме­ня на их про­из­вол". "А как же ан­ти­би­оти­ки? На­до де­лать уко­лы каж­дые шесть ча­сов". "Зоя уме­ет поль­зо­вать­ся шпри­цем. Дай­те ре­цепт и ска­жите, что ей де­лать", - Аб­ра­мович обес­си­лен­но от­ки­нул­ся на по­душ­ку. Гер­берт Ана­толь­евич наз­на­чил инъ­ек­ции це­лалос­по­рина и ген­та­мици­на, кам­фо­ру, кис­ло­род­ные по­душ­ки и обе­щал на­ведать­ся че­рез день.

Он вы­шел из подъ­ез­да и стал ог­ля­дывать­ся: не под­вернет­ся ли так­си или час­тник. На­до бы­ло доб­рать­ся до мет­ро. То­ропить­ся бы­ло не­куда. Да и нак­ладно бы­ло бы ехать на так­си от до­ма и об­ратно. Ле­витин по­махал "вол­ге", мед­ленно про­ез­жавшей ми­мо не­го по ас­фаль­то­вой до­рож­ке дво­ра. "Вол­га" ос­та­нови­лась. Шо­фер по­манил Ле­вити­на: "Вам ку­да?" "До мет­ро!" "Са­дитесь". Ле­витин усел­ся на зад­нее си­дение. Ма­шина по­кати­ла. Они выб­ра­лись из ла­бирин­та круп­ноблоч­ных се­ми­эта­жек. Пе­ред вы­ез­дом на ули­цу "вол­га" за­тор­мо­зила. Шо­фер по­вер­нул го­лову к Ле­вити­ну. Это был Вла­димир Вла­дими­рович, го­лубог­ла­зый гэ­бэш­ник, ме­сяц на­зад при­ходив­ший в ла­бора­торию. Гер­берт Ана­толь­евич хо­тел бы­ло не­мед­ленно вый­ти. Но руч­ка двер­цы не под­да­валась, бы­ла пе­рек­ры­та.

- Да не спе­шите вы, Ле­витин. По­тол­ку­ем нем­но­го.

- Не о чем нам тол­ко­вать. Вы не име­ете пра­ва без вся­кой при­чины за­дер­жи­вать ме­ня на ули­це.

- Во-пер­вых, вы са­ми ос­та­нови­ли мою ма­шину. А во-вто­рых, ос­тавь­те, по­жалуй­ста, этот бю­рок­ра­тичес­кий тон: "Име­ете пра­во! Не име­ете пра­ва!" Еще в прош­лый раз я вам разъ­яс­нил, что вы на­руша­ете за­кон Рос­сий­ской Фе­дера­ции, за­нима­ясь без па­тен­та час­тной прак­ти­кой. Что вы де­лали на квар­ти­ре Аб­ра­мови­ча?

- Поз­воль­те, да вас это со­вер­шенно не ка­са­ет­ся! Вы­пус­ти­те ме­ня из ма­шины!

- Нет ка­са­ет­ся, Ле­витин. Ина­че бы я не тра­тил на вас слу­жеб­ное вре­мя.
 
- Я не бу­ду от­ве­чать на ва­ши воп­ро­сы. В кон­це кон­цов мог я на­вес­тить зна­комых?! Поз­воль­те мне вый­ти из ма­шины!

Двер­ца "вол­ги" бы­ла за­пер­та. Гэ­бэш­ник си­дел на во­дитель­ском мес­те, по­лу­обер­нувшись к Ле­вити­ну, ку­ря длин­ную па­пиро­су и вы­пус­кая дым в по­лу­опу­щен­ное бо­ковое стек­ло. Гер­берт Ана­толь­евич ви­дел его про­филь, об­рамлен­ный свет­лы­ми (се­дыми, а те­перь ры­жева­тыми в све­те фо­наря) во­лоса­ми, по ко­торым сколь­зи­ли кос­мы та­бач­но­го ды­ма, и единс­твен­ная мысль про­низы­вала все его су­щес­тво, да­же не мысль, а сос­то­яние аб­со­лют­ной без­за­щит­ности и не­навис­ти к ро­боту-гэ­бэш­ни­ку.
 
С это­го мо­мен­та, что бы не го­ворил ро­бот с го­лубы­ми гла­зами по име­ни Вла­димир Вла­дими­рович, как бы ни убеж­дал Ле­вити­на оду­мать­ся, не ло­мать окон­ча­тель­но свою жизнь, при­нять их пра­вила иг­ры, по­тому что по дру­гим пра­вилам ни иг­ра (од­на из мо­делей жиз­ни), ни тем бо­лее да­же ны­неш­няя жизнь не вос­ста­новят­ся; как ро­бот-гэ­бэш­ник ни прок­ру­чивал за­писи толь­ко что под­слу­шан­но­го раз­го­вора на квар­ти­ре Аб­ра­мови­чей, как ни пе­речис­лял наз­ва­ния тру­довых ла­герей стро­гого ре­жима в Мор­до­вии, на Ура­ле, в За­бай­калье или на Ко­лыме со сро­ками пре­быва­ния от пя­ти до де­сяти и да­же пят­надца­ти лет, Гер­берт Ана­толь­евич мол­чал, ска­зав се­бя раз и нав­сегда: "Я по­терял То­лика, Та­ню и Нэл­ли. Ху­же ни­чего не бу­дет".
Гэ­бэш­ник еще пы­тал­ся убе­дить Ле­вити­на в том, что "мол­ча­ние бес­смыс­ленно и что най­дут­ся дру­гие то­вари­щи, ко­торые уме­ют зас­та­вить го­ворить", но Гер­берт Ана­толь­евич мол­чал, по­ка ав­то­мати­чес­кий за­мок не щел­кнул и ему бы­ло ска­зано: "Иди­те!"

Еще че­рез две-три не­дели (бы­ла глу­бокая осень, он то­ропил­ся пос­ко­рей прий­ти до­мой из по­лик­ли­ники, на­пить­ся чаю, по­читать что-ни­будь для ду­ши) Гер­берт Ана­толь­евич об­на­ружил в сво­ем поч­то­вом ящи­ке еже­недель­ник "Ар­гу­мен­ты и Фак­ты". Он эту га­зету не вы­писы­вал и по­думал бы­ло, что поч­таль­он слу­чай­но по­ложил чью-то кор­респон­де­цию, и он Ле­витин от­не­сет ее со­седям. Од­на­ко ад­ре­са по­луча­телей на га­зете не бы­ло. Ле­витин пе­ре­одел­ся в до­маш­нее, при­гото­вил чай, до­бавил ту­да ло­жеч­ку "Риж­ско­го баль­за­ма" и вспом­нил о чу­жой га­зете.

Пе­рево­рачи­вая од­ну стра­ницу за дру­гой, он нат­кнул­ся на за­голо­вок: "Рас­ка­яние об­ма­нуто­го". Статья бы­ла не­обыч­ной: око­ло за­голов­ка был вмон­ти­ровал ку­сок ру­копис­но­го тек­ста, а ни­же рас­шифров­ка это­го тек­ста, сде­лан­ная ти­пог­раф­ским на­бором. Гер­берт Ана­толь­евич про­бежал­ся по строч­кам и, нат­кнув­шись на свои фа­милию, имя и от­чес­тво, на­чал чи­тать вни­матель­но. Ру­копис­ный текст и его ти­пог­раф­ская рас­шифров­ка бы­ли за­яв­ле­ни­ем-рас­ка­яни­ем не­ко­его Кай­фма­на: "Я, Кай­фман, Ев­ге­ний Ль­во­вич, на про­тяже­нии ря­да лет под­вергал­ся об­ра­бот­ке со сто­роны на­ци­она­лис­ти­чес­ки нас­тро­ен­но­го ли­ца, ка­ковым яв­лялся Ле­витин Гер­берт Ана­толь­евич, ко­торый убеж­дал ме­ня в не­об­хо­димос­ти вы­ез­да в Из­ра­иль, изу­чения ив­ри­та, ис­то­рии и куль­ту­ры ев­ре­ев, тем са­мым фор­ми­руя во мне убеж­де­ние в ев­рей­ской ис­клю­читель­нос­ти. Под вли­яни­ем Ле­вити­на, к ко­торо­му я вна­чале об­ра­тил­ся как к вра­чу-те­рапев­ту, и ко­торый ока­зывал мне не­легаль­ные ме­дицин­ские кон­суль­та­ции, я по­пал в си­онист­ское ок­ру­жение…" За­яв­ле­ние Кай­фма­на кон­ча­лось сло­вами: "Я пол­ностью и бес­по­ворот­но от­ка­зыва­юсь от ме­дицин­ских и иде­оло­гичес­ких ус­луг Ле­вити­на и его за­рубеж­ных дру­зей, яко­бы за­щища­ющих мои пра­ва, и от­вергаю спе­куля­цию мо­им име­нем за ру­бежом. Мое за­яв­ле­ние глу­боко мною осоз­на­но. Все пос­ледние го­ды мо­ей жиз­ни под­ска­зыва­ют мне са­мому, что я встал на неп­ра­виль­ный путь, на­нося­щий ущерб как мне са­мому, так и мо­ей Ро­дине - Со­юзу Со­вет­ских Со­ци­алис­ти­чес­ких Рес­публик, в чем я рас­ка­ива­юсь".

За­яв­ле­нию Кай­фма­на со­путс­тво­вала ре­дак­ци­он­нная статья за под­писью не­ко­его Д. Лес­ных, ко­торый (или ко­торая) под­робно рас­ска­зывал(а), как на­ив­ный мо­лодой ин­же­нер Же­ня Кай­фман был пред­став­лен из­вес­тно­му ког­да-то, но дав­но по­теряв­ше­му ква­лифи­кацию вра­чу Ле­вити­ну, ко­торый за­нима­ясь под­поль­ным вра­чева­ни­ем боль­но­го, вну­шал ему идеи си­ониз­ма. И так да­лее, и то­му по­доб­ное.

Гер­берт Ана­толь­евич пе­речел дваж­ды пись­мо Кай­фма­на в ре­дак­цию "Ар­гу­мен­тов и Фак­тов" и ком­менти­ру­ющую пись­мо статью. Он с тру­дом при­поми­нал фа­милию и об­лик мо­лодо­го че­лове­ка, Ев­ге­ния Кай­фма­на, с ко­торым его поз­на­коми­ли на ули­це Ар­хи­пова око­ло си­наго­ги не­кото­рое вре­мя на­зад. Да, Ле­витин при­нял Кай­фма­на у се­бя до­ма и да­же вы­писал ре­цепт по по­воду ка­кого-то не очень серь­ез­но­го не­домо­гания. И это все. Ка­кая там си­онист­ская ли­тера­тура! Хо­тя, ко­неч­но, ны­неш­ни­ми нас­тавни­ками Кай­фма­на да­же кни­ги по ис­то­рии ев­ре­ев, Биб­лия или сти­хи Бя­лика мо­гут ква­лифи­циро­вать­ся как про­паган­да си­ониз­ма.

Те­перь он знал, что ждать доб­ра не­чего. Тем бо­лее, что на сле­ду­ющий день (это бы­ла суб­бо­та) к не­му при­еха­ла Юля По­тоц­ская, же­на не­дав­но арес­то­ван­но­го ак­ти­вис­та-от­казни­ка Вла­дими­ра По­тоц­ко­го. Во вре­мя сви­дания он шеп­нул ей, что на доп­ро­се его под­робно выс­пра­шива­ли о Ле­вити­не. "Пусть бу­дет ос­то­рожен и ни­кого не на­зыва­ет!" - пе­редал По­тоц­кий. С это­го дня раз­го­воры с от­казни­ками на квар­ти­ре у Ле­вити­на ве­лись при по­мощи "блок­но­та под­поль­щи­ков" и спе­ци­аль­но­го ка­ран­да­ша. За­писи тот­час ис­че­зали, ког­да пе­рево­рачи­валась вер­хняя плас­ти­ковая стра­ница блок­но­та.

Вско­ре в поч­то­вом ящи­ке ока­залась зе­леная по­вес­тка, та­кая же зло­вещая на вид, как по­вес­тка из во­ен­ко­мата, прис­ланная ког­да-то сы­ну Ана­толию. Ле­витин фо­тог­ра­фичес­ки за­пом­нил каж­дое сло­во:
 
Про­кура­тура гор. Мос­квы
ПРО­КУРОР
Цир­ку­нен­ко
27 но­яб­ря 1985 г.
#13
те­лефон: 233-86-77 

ПО­ВЕС­ТКА

Про­шу Вас явить­ся 02 де­каб­ря 1985 г. к 11.00 ча­сам
в про­кура­туру г. Мос­квы по ад­ре­су: ул. Но­вокуз­нецкая, дом # 27 к про­куро­ру тов. Цир­ку­нен­ко Н.Б.

Сек­ре­тарь:
Про­кура­тура г. Мос­квы

Бы­ла глу­бокая мос­ков­ская осень. Поч­ти зи­ма. Шел мок­рый снег с дож­дем. Чер­ная ве­чер­няя Мос­ква-ре­ка мед­ленно тек­ла в сто­рону шлю­зов, хо­лодя и пу­гая слу­чай­ных пе­шехо­дов. Бы­ла пе­реход­ная гиб­лая по­года, ког­да сы­рость, хо­лод и бе­зыс­ходность уси­лива­ют­ся ран­ни­ми су­мер­ка­ми, ко­торые, как во­допад, об­ру­шива­ют­ся в ночь. Ку­та­ясь в зас­ти­ран­ный шарф, на­тянув кеп­ку на уши, зас­тегнув про­тер­тое паль­то, ког­да-то куп­ленное как дра­повое, Гер­берт Ана­толь­вич доб­рался до ос­та­нов­ки и под­нялся по сту­пень­кам при­катив­ше­го из кос­мо­са ули­цы трам­вая. По­вес­тка, ле­жащая в бу­маж­ни­ке, во внут­реннем кар­ма­не пид­жа­ка, про­жига­ла сер­дце.