Вендетта принца Гамлета. Вровень с врагом

Вспомнилось. Да так отчетливо, будто стала невольной свидетельницей… Март 1930-го. Москва. В воздухе - тяжелый смрад газетных разоблачений: поиски врагов, высылки, расстрелы. По коридору одного из учреждений идет Маяковский. До того, как товарищ маузер перебьет поэта на полуслове, чуть меньше месяца. Остановившись у одного из помещений, где проходит товарищеский суд, Маяковский говорит Катаняну: "Самое страшное - это судить и быть судимым".

А судьи кто? Нет, я не о тех, кто судят-рядят от безделья, уязвленной самости или от неудержимо снедающей зависти. Я о судьях, кто не твари дрожащие, а право имеют, кто семь раз отмеряют, а на восьмой отрезают. Голов ы. "Ты взвешен и найден легким, царство твое - исчислено". Имеет ли моральное право homo mortem - "человек смертный", пусть лучший из лучших, "соединенье знанья, красноречья и доблести, наш праздник, цвет надежд", по долгу крови и чести, вершить суд над себе подобным, то есть мстить, то есть, как булгаковская Маргарита, изменив свою природу, обратиться возмездием, скорым и  бескомпромиссным - вот главный вопрос, поставленный перед зрителем Марком Розовским в спектакле "Гамлет".

Шекспировская драматургия - превосходный стартап для любого авторско го высказывания. Лабильность и витальность конструкции, репрезентация персонажей дают карт-бланш очень разным концептуальным трактовкам. Конечно, режиссерские интерпретации мотивированы историческим контекстом. Впрочем, за далью дальней более чем четырех столетий эти, по-всякому призываемые театральные духи "Потрясающего копьем", представляются полнокровными воплощениями того или иного аспекта единой невыразимой сущности.

Гамлет, которого играет Максим Заусалин, да, блестящий интеллектуал, да, поэт с философским складом ума, но прежде всего это - харизматичный пассионарий, человек силы.

Помимо обращения принца крови в пленника хоррор-мистерии "Сада земных наслаждений", несчастье Гамлета, по версии Розовского, еще и в том, что, оказавшись загнанным в угол, потрясенный масштабом злодеяний, он не столько прислушивается к своему внутреннему голосу, сколько доверяет книжному опыту  - мудрости, нередко ангажированной и противоречивой.

И на солнце есть пятна, однако благородный Гамлет их не замечает: он ослеплен идеями, заряжен их активной, бунтарской энергетикой. Действительно: долг, справедливость, праведная месть - категории сильные, без толики обывательщины и подлого консьюмеризма, зато с изрядной примесью крови, (что, как красноречиво свидетельствует история, только прибавляет им ценности и "нравственной" высоты в глазах человечества). Этот Гамлет ведет себя как готовый к самопожертвованию революционер-романтик, которого революционный же молох перемелет в первую очередь.

 Молодой интеллектуал умозрительную теорию делает практикой жизни. В книгах он стремится найти оправдание жажде мщения. И ему это удается, поскольку создатели литературных текстов далеко не всегда, как сейчас модно говорить, на стороне добра. Вовсе не обязательно творец усердствовал, не щадя живота своего, во имя проповеди гуманизма, всепрощения и человеколюбия.

Гамлет режиссирует свою и чужие судьбы, отведя самому себе роль судии, олицетворяющего собой библейское "Мне отмщение, и Аз воздам".

Грустно и страшно: герой сражается за справедливость, мстит за пролитую кровь, убежденный, что окупает столь дорогой ценой грядущие мир и спокойствие, а в итоге "море бед" не только ни мелеет, а еще и пухнет, расходится по швам, исходя багряной жижей.

Григорий Померанц писал: "Дьявол начинается с пены на губах ангела… Все рассыпается в прах, и люди, и системы, но вечен дух ненависти в борьбе за правое дело, и благодаря ему зло на земле не имеет конца". Именно это обращение во прах всего и вся наследует принц Датский, ибо его бескомпромиссный выбор - насилие, как средство борьбы с насилием. Идея отмщения кладет придел жизни девятерым, в том числе и самому Гамлету, неординарной личности, аристократу по крови и духу, который в качестве правителя многое мог бы сделать на пользу Дании. Вместо того он помимо своей воли расчищает путь к датскому трону норвежскому принцу Фортинбрасу. Объявляя войну всей скверне мира, "который во зле лежит", Гамлет не догадывается, что на самом деле он лишь марионетка "в ловких и натруженных руках" расчетливого норвежца.

Гамлет желал роли освободителя, а обратился в Ореста, гонимого грозными Эринниями, сам став жертвой мести, но той, которую, как "последний дар Изоры", падают холодной. Благодаря хитрой политической интриге, Фортинбрас празднует двойную победу: занимает трон и удовлетворяет собственную жажду возмездия, отплатив за поражение отца в битве с королем Дании. Охваченный страстью отмщения Гамлет, ("что за гордый ум сражен!"), и не подозревает, какая в действительности пьеса разыгрывается в дьявольском балагане, "где куклы так похожи на людей". Принца вводит в заблуждение маска "лучшего из людей" верного спутника Горацио, который, возможно, и верен, но только не ему, а норвежскому наследнику. Беспринципный карьерист и предатель Горацио, ловкий политтехнолог и мистификатор, принимает самое непосредственное участие, по крайней мере, в двух мистификациях: в явлении "призрака" и, как можно догадаться, в последующем мифотворчестве, которое представит взыскующим потомкам  трагические событиям в Эльсиноре в "верном" ракурсе. Позднее на основании "первоисточника", будут сочиняться трагедии, героические эпосы, будут писаться монографии, защищаться диссертации… Повествуя "незнающему свету, как все произошло", главную роль историограф, схоласт-казуист Горацио  отведет, разумеется, своему покровителю - Фортинбрасу: на то она и история, чтобы быть служанкой идеологии.

 По сути, Горацио мало чем отличается от мальчиков-плацебо Розенкранца и Гильденстерна. Разве только в сравнении с этими двумя "из ларца одинаковых с лица", готовых на все услуги, "друг-студент" во сто крат амбициознее и тщеславнее.  Прочие из "пчелиного хора сомнамбул, пьяниц", окружившие Гамлета мертвым кольцом, так же не способны помочь ему правильно сориентироваться в ситуации. Все они - мнимые величины: что Полоний, этот "мелкий бес  с насморком", с  харизмой и вывертом в тарантиновского мистера Вольфа, который "решает проблемы", а заодно истово натаскивает дочь на зверя королевских кровей; что эта несчастная, нет-нет, не с полотен прерафаэлитов, убогая  Недотыкомка - Офелия, несостоявшаяся королева; что бедная, пусть и преступная мать, которой, в любом случае, суждено быть лишь пешкой в мужской игре. В душной атмосфере Эльсинора нет покоя душе Гамлета. Любви нет. Есть тщательно затушеванные отчаянье и безысходность, ощущаемые, точно тупая фантомная боль, как у Ахматовой: "Несказанные речи я больше не твержу. Но в память той невстречи шиповник посажу"... Зато нет недостатка в чувственности: на глазах двора королевская чета самозабвенно предается страсти, которая стала для них источником власти, а власть - состоянием души.

Трагедия отсутствия любви - еще одна причина превращения принца в фанатика, в борца за идеи нравственной чистоты и справедливости: там, где нет вдохновения чувствам, есть соблазн стать не то что избавителем, а скорее ассенизатором, как губка, пропитанного пороками пошлого мирка во имя "прекрасного будущего" всего человечества.

Девять трупов, залог восстановления расшатавшегося века, не оправдывают теорию добра с кулаками: мир как лежал "во зле", так, ничтоже сумняшеся, в нем и пребывает, а все новые и новые гамлеты, восклицая: "The time is out of joint!", рискуют своими и чужими жизнями. В выигрыше всегда лишь тарантулы-фортинбрасы, которые умеют оказаться в нужное время в нужном месте и весьма ловко управляются с державными регалиями, на миг оказавшимися вакантными.

Герой, созданный Розовским, пугающе современен. Брутальный, волевой, бескомпромиссный selfmade-Hamlet удобопонятен и массовой культуре, охочей до зрелищ и идеологии, и разнообразным субкультурам, алчущим зрелищ и смыслов. Ныне в чести, точнее, в тренде быть жестким на словах и на деле, давно позабыты почившие в бозе идеи гуманизма, а агрессивная риторика стала уместной даже в среде интеллектуалов. "Kill Bill!" - вот он, "культурный код" многих объектов актуального искусства и массовой культуры, поэтому не удивительно, что вопрос о легитимности удовлетворения жажды мести до сих пор остается открытым.

 Чем ночь темней, тем важнее нам, в том числе и в пространстве культуры, иметь альтернативу. Примером такой  альтернативы, на мой взгляд, является спектакль "Гамлет" Марка Розовского, ставший главной премьерой тридцатого юбилейного сезона театра "У Никитских ворот".

23 апреля 2016 была круглая дата - 400 лет со дня смерти легендарного английского драматурга Уильяма Шекспира. Лучший способ почтить память величайшего драматурга, как ни банально это прозвучит - обратиться к его наследию. Пережив муки Гамлета, читатель и зритель, возможно, сам себе ответит на главный вопрос: способствует ли справедливое отмщение удержанию и преумножению в жизни хрупкой материи добра и взаимопонимания. Кто-то примет сторону Гамлета, а кто-то, быть может, вспомнит слова другого литературного героя - профессора Преображенского:

"Борменталь вдруг засучил рукава и произнёс, кося глазами к носу:

- Тогда вот что, дорогой учитель, если вы не желаете, я сам на свой риск накормлю его мышьяком. Чёрт с ним, что папа судебный следователь. Ведь, в конце концов - это ваше собственное экспериментальное существо.

Филипп Филиппович потух, обмяк, завалился в кресло и сказал:

- Нет, я не позволю вам этого, милый мальчик. Мне шестьдесят лет, я вам могу давать советы. На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками".

_____________________________
На фото: Максим Заусалин в роли Гамлета; Сцена из спектакля. Фото из архива театра.