СО ЗРИТЕЛЕМ ЕДИНАЯ ИГРА

А. Ц.: Уважаемый Григорий, я видела все поставленные Вами спектакли. И признаю, что они вызывают всегда взволнованное и праздничное, щемящее и приподнятое чувство. Зрители покидают зал и насмеявшись, и наплакавшись, и ощутив забытые в житейской прозе и столь нужные сердцу эмоции. Что, по Вашему мнению, должно происходить с человеком в театре? Что в удивительном искусстве театра содержится такое, чего не сыщешь и не найдешь ни в какой информации? Ведь бывает интересно смотреть спектакли (даже уже виденные) потому, что внутренний посыл, наполнение актёрской игры может меняться…

Г. З.: Театр – это игра. Для меня, как для режиссёра, самое главное – правильно организовать встречу актёров со зрителями, превратить её в праздник. И если актёрам своей игрой, своим существованием на сцене удаётся установить контакт со зрительным залом, заворожить публику, заставить её сопереживать, то есть вовлечь её в ту же игру, в которую играет актёр, тогда можно считать, что спектакль получился, состоялся. В этом состоит специфика театрального искусства, отличающего его, например, от кино и телевидения. Непосредственный контакт актёра со зрителем может происходить только в театре. И поэтому искусство театра бессмертно, вечно!

А. Ц.: А теперь расскажите, пожалуйста, о себе, своей семье. Ваша биография достаточно наглядно отражает испытания, выпавшие на тех, кто пережил сталинские репрессии…

Г. З.: Моя биография обычна для людей моего поколения, просто банальна. В 1937 году был арестован и расстрелян мой отец. Через несколько дней была арестована моя мама. Меня хотели забрать и отдать в детский дом. Но бабушка не отдала. Меня спрятала и воспитала тётя Зина, мамина сестра. Мама была сослана на Колыму, где провела 15 лет своей жизни. Там она встретила и вышла замуж за Леонида Викторовича Варпаховского. Он ставил в Магаданском театре «Травиату», а мама пела партию Виолетты, она была оперной певицей. Их называли колымскими Ромео и Джульеттой.

Вернулись они из заключения, когда мне было 17 лет. И привезли маленькую худенькую девочку, которая ужасно картавила. Это была Аня Варпаховская. А в прошлом году Аня совершила героический поступок – она поехала в Магадан и в том театре, где работали Леонид Варпаховский и Ида Зискина, поставила спектакль в память о своих родителях.

Ну, что еще? Закончил театральное училище им. Б. В. Щукина, режиссёрский факультет. Работал на телевидении, поставил несколько спектаклей в разных театрах Советского Союза. В 1982 году уехал из России. Последние 25 лет живу в Монреале, в Канаде. Женат. Жена моя – красавица и умница Марина – играет главную руководящую роль в нашей семье, без неё я ни на что не гожусь. У меня прекрасный сын Алёша и гениальный внук – Павлик Зискин. Потрясающий мальчик, очень любит свою маму и бабушку Марину. 12 лет тому назад мы вместе с Аней Варпаховской основали театр, который носит имя Леонида Викторовича Варпаховского.

А. Ц.: Таким образом, Ваш отчим – выдающийся режиссёр Леонид Викторович Варпаховский – также жертва режима, человек недюжинной воли, если после лагерей он смог поставить спектакли, приумножившие славу советского театра: «Мораль пани Дульской» и «На дне» – в киевском театре имени Леси Украинки, «Дни Турбинных» и «Шестое июля» – во МХАТе, «Чайку» – в театре имени Грибоедова в Тбилиси, «Волки и овцы» и «Продавец дождя» – в московском драматическом театре имени Станиславского, «Маскарад», «Бешеные деньги» и «Оптимистическую трагедию» – в московском Малом театре, «Странную миссис Сэвидж» – в театре имени Моссовета… Он не мог не оказать влияния на Ваше увлечение театром.

Г. З.: Леонид Викторович был светлый, интеллигентный, образованный, безгранично талантливый человек. Сам он говорил, что выжил в сталинских лагерях благодаря своему природному легкомыслию. Но это, мне кажется, он говорил для красного словца. На самом деле он был очень мужественный, стойкий человек, с непреодолимым желанием жить, работать. Он был предан своей профессии, он был подлинным режиссёром, он выжил благодаря тому, что верил в своё предназначение, в свою путеводную звезду, в свою судьбу.

Когда он вернулся, он был полон надежд, веры и оптимизма. Он работал много и продуктивно, как бы желая наверстать упущенные годы. И если вы перечислили все спектакли, поставленные им за годы жизни после заключения, вы видите, что ни одному режиссёру не удалось поставить столько спектаклей, сколько поставил он.

Я, конечно, многому у него научился. Я часто бывал на его репетициях, мы много говорили с ним о профессии режиссёра, я посещал его занятия и лекции по режиссуре, которые он проводил в ВТО, я работал вместе с ним.

Ни один человек в жизни не оказал на меня такого влияния, как Леонид Викторович. Когда-то он подарил мне свою фотографию с шуточной надписью: «Сыну, другу, наставнику и учителю» и подпись – ПСГ, то есть ПРОСТОЙ СОВЕТСКИЙ ГЕНИЙ. Так в шутку он себя называл. Эта фотография всегда со мной, стоит на моём письменном столе.

А. Ц.: Григорий, в какой мере, работая на телевидении в Москве, Вы лично зависели от пресса идеологии?

Г. З.: Центральное телевидение подчинялось идеологическим установкам неукоснительно. Вся пропаганда шла с экрана. Конечно, я зависел от того, что могло быть допущено или нет. Как все. Думаю, однажды это на меня так подействовало, что я принял решение уехать.

А. Ц.: Когда Вы ехали в эмиграцию, Вы намеревались продолжить театральное дело Вашей жизни? Или Вы поняли, что можете вернуться к профессии, уже слегка освоившись за границей? И еще: я знаю, что некоторые Ваши спектакли поначалу шли и на русском, и на французском языках, что чрезвычайно трудно актёрам. А сейчас приходится ли этот опыт поддерживать?

Г. З.: Когда уезжал из Москвы, и верил и не верил, что буду продолжать основное дело моей жизни, заниматься режиссурой, работать в театре. Но так сложилась жизнь, что я продолжаю работать в театре. И все это благодаря моей жене Марине. Основную тяжесть иммигрантской жизни она взяла на себя, предоставив мне возможность заниматься искусством. Когда мы приехали в Монреаль, я работал в местном театре «Кентавр» как консультант и сорежиссёр на спектакле «Чайка» А. П. Чехова. Ставил спектакли на театральном отделении университета «Конкордия». Поставил пьесы Чехова, Островского, Эрдмана. Преподавал в Национальной театральной школе Канады. К тому же, 12 лет преподавал в университете Мак Гилл. Работал в кино. Работал как рецензент на канадской студии «Телефильм». Так что сначала я работал на английском языке. Более 25-ти спектаклей поставил в Русской летней школе в Мидлбери с американскими студентами, изучающими русский язык. Потом, когда организовали свой театр, сначала играли по-французски. Последние 10 лет ставлю спектакли только порусски, для нашей русскоговорящей публики, живущей в США, Канаде, Европе, России и Украине.

А. Ц.: Есть особо сложный аспект в существовании русского театра за рубежом, это подбор репертуара. Ведь иммигрантская публика из России ждёт от Вас и классический репертуар: в стремлении к русскому – естественна ностальгия, и современный: от напряжённой жизни так хочется что-то забавное; и чисто национальный, задевающий струны еврейской души. И Вы почувствовали это триединство, и заполняете афишу именно им. Вы угадали такое зрительское тяготение сразу или в процессе встреч с русскоговорящими американскими зрителями?

Г. З.: Да, с репертуаром нелегко. Публика здесь, в основном, любит эстраду, юмористов. Нам тоже приходится искать и ставить шлягерные спектакли. Но здесь также много старых театралов с хорошим вкусом, помнящих лучшие русские театры Москвы, Петербурга, Киева. Многие наши зрители говорят, что хотят смотреть спектакли русского классического репертуара. И в этом наши желания совпадают. Мы поставили «Дядюшкин сон», Водевили Чехова, «Волки и овцы» Островского. Но большая часть публики, у которой благодаря советской школе, развито чувство неприязни к русской классике, хотят ходить только на развлекательные, смешные комедии. Вот так мы и работаем: от постановки классических пьес русского театрального репертуара – до веселых пулевых комедий. Третья ипостась, как вы правильно отметили, – это пьесы на еврейскую тему. Это и «Последняя любовь» по повести Башевиса Зингера и «Бабье лето» Айвона Менчелла.

Я постоянно ищу и читаю разные пьесы, мой компьютер забит различной драматической продукцией. В нашем театре существует определённая театральная политика. Мы всегда ищем пьесы, в которых есть общечеловеческая тема, тема, волнующая людей, заставляющая их задуматься над смыслом жизни, тема смешная и грустная, когда зал смеётся и плачет.

А. Ц.: А почему, организовав свой театр и выстроив репертуарную направленность, Вы не ставите пьесы американских драматурговклассиков?

Г. З.: У нас были поставлены две современные американские пьесы: «Четыре довода для брака» и «Бабье лето». Их содержание резонирует с нашей современной жизнью. Я всегда ищу связь в искусстве театра с тем, что ощутимо в воздухе нашего времени. Ведь театры имеют успех не только на основе масштабной драматургии. Иногда тепло человеческого (зрительского) сердца вызывают пьесы, не претендующие на существование в веках, которое мы называем «нетленкой». Великие драматурги: O’Нил, У. Тенесси, А. Миллер были популярны в России. Их пьесы содержали социальные конфликты, пожалуй, ушедшего периода истории. Сегодня я не вижу их на сцене.

А. Ц.: Вы систематически, в каждую премьеру приглашаете для участия известных актёров из России. И они украшают своим участием составы. Елена Соловей, Екатерина Райкина, Эдуард Марцевич, Михаил Янушкевич, Александр Дик… Но ведь в Москве и Петербурге имеется «созвездие» актёрских талантов. Из Австралии Вы приглашаете Майю Менглет и Леонида Сатановского. И никто бы не отказался от Вашего приглашения. По какому принципу Вы делаете Ваш выбор?

Г. З.: Наш театр – театр актёрский. Станиславский говорил, что режиссёр должен умереть в актёре. Я исповедую его кредо. Только хотел бы добавить, что особенно приятно умирать в талантливом актёре. В этом мой ответ на ваш вопрос. Я приглашаю в наши спектакли прежде всего актёров, которые подходят на данную роль. Я приглашаю актёров талантливых, с которыми встречался в работе, когда жил в Москве. И, самое главное, я приглашаю актёров, которые активно работают в театрах, на которых держится репертуар, актёров в хорошей творческой форме.

А. Ц.: Но Вам еще и повезло с актёрами, которые по милости судьбы и российских невзгод оказались в Монреале. Начнём с Вашей сестры, Анны Варпаховской, ставшей душой Вашего театра…

Г. З.: С Анной Варпаховской нашему театру просто повезло. Она стала действительно большой актрисой, звездой первой величины. В Монреале также живут и работают Сергей Приселков, Станислав Холмогоров. Это наши щукинцы, которые играли в лучших московских театрах. В труппе нашего театра – великолепные актеры: Лена Соловей, Снежана Чернова, Борис Казинец. Они живут в Америке.

А. Ц.: Расскажите, пожалуйста, и о других россиянах-актёрах, составивших ядро труппы. Например, Станислав Холмогоров был артистом театра на Таганке. Играл ведущие роли. Отличался всегда тем, что был поющим актёром. У него большое чувство юмора. Достаточно ли он занят в Ваших спектаклях?

Г. З.: Станислав Холмогоров был занят в нескольких наших спектаклях. Помимо этого он часто выступает со своими сольными программами. Мы стараемся его занимать как можно чаще. Стас блистательно сыграл роль Афанасия Матвеевича в «Дядюшкином сне». Сейчас он будет играть в спектакле «Средь бела дня».

А. Ц.: Вы всегда очень много внимания уделяете оформлению спектаклей, костюмам. Эстетика, избранная Вами, несёт отпечаток театрального почерка талантливейшего художника сцены Давида Боровского. А часто Вы обращаетесь к нему самому. Мне нравятся оформительские работы Дмитрия Клотца. Расскажите, пожалуйста, о Ваших предпочтениях в сценическом дизайне.

Г. З.: Ответ на ваш вопрос содержится в самом вашем вопросе. Да, с художниками нам повезло. Не много театров могут похвастаться, что их спектакли оформлены гениальным художником Давидом Боровским. Меня давно связывает с ним творческая дружба. Давид Боровский не просто оформитель – декоратор. Он театральный мыслитель, философ, который своим художественным решением даёт концепцию спектакля, его пространственное и мизансценическое решение. Он помогает режиссёру перенести драматическое произведение, разверстать его во времени и пространстве. Недавно безвременно уйдя из жизни, он оставил целое направление, по которому охотно следуют художники более молодые…

А. Ц.: Есть ещё один аспект существования любого театра – финансовый. Без государственной дотации или спонсорской помощи не может на самообеспечении выжить ни один театр. В Советском Союзе государственная поддержка давала средства, но взамен требовалось идеологическое подчинение. Театр – искусство дорогостоящее, сюда входит и дизайн, и пошив костюмов, и музыкальное оформление, и рабочие сцены, и свет, и звук… А здесь, на Западе, ещё и рент зала, ведь мало у кого есть собственное здание. Это в России мы привыкли, что за каждым театром закреплено собственное помещение. В Америке много театральных зданий, но они, как правило, никому не принадлежат. В них выступают время от времени различные театральные компании. Как Вы и Ваш театр существуете и с чьей помощью, если это не тайна?

Г. З.: Это тайна. Большой секрет. Мы живём на Западе, здесь даже чек вручают в конверте. И никто не знает, кто сколько получает. Но вам, Аллочка, я открою этот секрет. У нас есть спонсор, только один спонсор. И только благодаря ему существует наш театр.

А. Ц.: А на какой площадке, как мы говорили в России, Ваш театр выступает в Монреале? Вы кочуете, или установились отношения с каким-либо одним залом?

Г. З.: Мы театр кочевой, театр на колёсах. Мы бродячие комедианты, как в старые добрые времена. Мы играем на разных площадках. У нас нет своего театра. Но для своих спектаклей мы всегда арендуем хорошо оборудованные, технически оснащённые театральные залы.

А. Ц.: Что же, есть все основания и Ваш театр называть «блуждающими звездами»… Прекрасно и чуть печально!

Вы обращаетесь не только к драматургии, но и к литературе, приспосабливая её для сцены. Условием для этого неизменно является высокий художественный уровень произведений, как, например, рассказ Б. Зингера «Последняя любовь». Этот спектакль стал событийным для видевших его зрителей. Заметила, что после Ваших открытий иные московские театры берут произведения, которые первым поставили Вы. Так было с пьесой «Четыре довода в пользу брака», уже после вашей премьеры ее играли Инна Чурикова и Геннадий Хазанов, так было с «Последней любовью»...

Г. З.: Да, за нашим сайтом следят, и, подчас, черпают из него. Что ж…

А. Ц.: В конце концов даже приятно, что Вы – первым находите художественное явление в драме, которое хотят воспроизвести другие одарённые люди, получив Вашу подсказку… Скажите, а кто из мировых современных писателей или драматургов представляется Вам интересным для ближайших планов театра?

Г. З.: Прежде всего хочу отметить, что «Последняя любовь» не просто инсценировка рассказа Башевиса Зингера. На тему этого рассказа создана совершенно оригинальная пьеса, написанная московским сценаристом и писателем Валерием Мухарьямовым. Эта пьеса конгениальна источнику, маленькому рассказу Зингера с тем же названием. А из русских писателей, как мне кажется, интересно было инсценировать «Село Степанчиково» Достоевского. Рассказы Антоши Чехонте. «Записки Пиквикского клуба» Диккенса.

А. Ц.: Обычно театр воздействует особо значимо, когда в его спектаклях ощутима связь с жизнью. И тут неважно, проявляется это в современном репертуаре или классическом. Спектакли ведь рождаются не только из словесной ткани, но ещё и самого воздуха времени. Это дыхание времени всегда ощутимо в Ваших спектаклях, что делает их понастоящему ценными. Удачи Вам!

Г. З.: Последнее Ваше заявление само по себе является ответом на все наши рассуждения о задачах театра. А за пожелание удачи – большое спасибо. Она – «Госпожа Удача» – нужна всем служителям ТЕАТРА. Спасибо!