Наум Коржавин: тяжесть на смертных плечах

Наум Моисеевич Коржавин с годами все больше походит на Сократа из платоновского "Пира". Тот, по словам Алкивиада, напоминал силена, внутри которого можно обнаружить изваяния богов. Под внешней коржавинской "некрасивостью" таятся невидимые сокровища, родственные тем самым сократовским "изваяниям богов". 
 
Что-то сократовское есть и в том, как стойко переносит Наум Моисеевич жизненные невзгоды; поневоле думаешь, что рубленые строчки из раннего "Вступления в поэму" (1952) - не столько напутствие для современников, сколько осознанная и выношенная программа для самого себя.

Нету легких времен.
 И в людскую врезается память
Только тот,
 кто пронес эту тяжесть
 на смертных плечах.

 Так и несет Коржавин эту тяжесть через всю свою жизнь...

 Наум Моисеевич Мандель (Коржавин - литературный псевдоним) родился в 1925 году в Киеве. В семье Манделей мать работала зубным врачом, отец - переплетчиком, в роду отца был цадик, что в еврейской среде почитается. Родители звали Наума Эма, Эмочка, Эмка - имя впоследствии подхватили друзья и близкие люди. Школьник Эмка Коржавин был сильно близорук, не очень ловок, верил в революцию и любил Маяковского. Писал стихи - лет с тринадцати. А в шестнадцать, не закончив школы, навсегда покинул родной Киев - началась Великая Отечественная. Эвакуация из Киева в самом начале войны спасла семью Манделей от Бабьего Яра. Родственники -дяди и тети, - оставшиеся в городе, погибли от пуль фашистов и украинских полицаев 29-30 сентября 1941 года в числе прочих "жидов города Киева".

 Мандели эвакуировались на Урал, в город Сим Челябинской области. Оттуда в 1944 году девятнадцатилетний Наум Мандель прибыл в Москву, чтобы поступить в Литературный институт имени Горького. Со второй попытки он был туда принят. С 1945 по 1947 год Эмка Мандель учится в Литературном институте имени Горького; он много пишет, посещает литературные вечера, по городу расходятся его стихи и экспромты. Тогдашний его товарищ по общежитию Владимир Тендряков в написанном в 1971 году рассказе "Охота" (опубликован через семнадцать лет, уже после Перестройки, в журнале "Знамя") так рисует первокурсника Манделя: "Каждый из нас - кто таясь, а кто афишируя, - претендовал на гениальность. Но почти все молчаливо признавали - Эмка Мандель, пожалуй, к тому ближе всех. Пока еще не достиг, но быть таковым. Не сомневался в этом, разумеется, и сам Эмка.

 Он писал стихи и только стихи на клочках бумаги очень крупным, корявым, несообразно шатким почерком ребенка - оды, сонеты, лирические раздумья... Эмка был не от мира сего. Он носил куцую шинелку пелеринкой (без хлястика) и выкопанную откуда-то буденовку, едва ли не времен гражданской войны. Говорят, одно время он ходил совсем босиком, пока институтский профессор не выдал ему ордер на валенки".

 Приведу еще один выразительный абзац:

 "Мы любили Эмкины стихи, любили его самого. Мы любовались им, когда он на ночных судилищах вставал во весь рост на своей койке. Во весь рост в одном нижнем белье (белье же он возил стирать в Киев к маме раз в году!), подслеповато жмурясь, шмыгая мокрым носом, негодуя и восторгаясь, презирая и славя, ораторствует косноязычной прозой и изумительными стихами".

 Любопытно, что в этом ретроспективном портрете, написанном дружеской рукой, каждый знавший Коржавина в один из этапов его жизни, отыщет нечто "родовое", типично "коржавинское".

 Слухи о молодом, необычном, подающем надежды поэте распространялись в литературных кругах; чувствуя себя "наследником революции" и с болью наблюдая ее червоточины, юный студент хотел об этих червоточинах писать. Так появляются строчки поэмы о 1937 годе, о позорном дне "московской паники" 16 октября 1941 года, далекий от хвалебного портрет Сталина: "суровый жесткий человек/Не понимавший Пастернака". В послевоенной сталинской Москве эти темы и такой взгляд были под запретом. Реакция Эмки Манделя на действительность, хотя и говорит он о своем "сталинизме" в те годы, отличалась свободой и спонтанностью, а время требовало повышенной осторожности, оглядчивости, политического лавирования.
 
 В конце 1947 года 22-летнего студента Литинститута Наума Манделя увели из общежития представители органов госбезопасности. До сих пор Наум Моисеевич не понимает, за что был тогда арестован, формулировка приговора гласила: "за чтение стихов идеологически невыдержанного содержания". Просидев восемь месяцев на Лубянке, Наум Мандель был осужден постановлением Особого Совещания при МГБ и приговорен к ссылке по статье 7-35 Уголовного кодекса как "социально опасный элемент".

 С 1948 по 1951 год провел в сибирском селе Чумаково. Ссыльные должны были сами себя содержать. Непривычный к сибирским холодам и мало приспособленный к сельскому быту, Наум жил на те небольшие деньги, что присылали ему из Киева родители: трехсот рублей вполне хватало на сносное существование, при котором хлеб и картошка составляли дневной рацион.

 Важный этап в жизни юноши представляют три последующих года, проведенные в ссылке в Караганде. В эти годы поэт активно сотрудничает с газетой "Комсомолец Караганды" и работает в газете "Социалистическая Караганда". Городу шахтеров посвящены проникновенные строки в позднейшем, исполненном ностальгии стихотворении "Современники" (1962). Здесь создаются такие ставшие хрестоматийными стихотворения, как "Вступление в поэму" (1952), "Церковь Покрова на Нерли" (1954), "Осень в Караганде" (1954), лирические стихи "Мне без тебя так трудно жить" (1954), "Ты разрезаешь телом воду" (1954). В Караганде поэт женится на Валентине Голяк. Брак продолжался с 1953 по 1964 год.
 
 В 1955 году в семье родилась дочь Елена. В шахтерской Караганде Наум закончил Горный техникум и получил диплом горного мастера.

 В сибирские и карагандинские годы идет процесс осмысления понятий "Россия" и "русский народ", поиск поэтом своей духовной идентификации. В мемуарах "В соблазнах кровавой эпохи" (2005) много страниц посвящено этому времени - поэт познавал тогда свою страну, видел ее "изнутри" в один из непростых витков ее истории. Одним из результатов этого процесса, продолжавшегося долгие годы, стало принятие Коржавиным православия в 1991 году.

Однако известнейшее стихотворение о церкви Покрова на Нерли было написано им за 37 лет до того, задолго до воцерковления, в период государственной "борьбы с религией", когда в церквах хранились дрова и травой зарастала дорога к Храму.

 В те же карагандинские годы создано стихотворение "Смерть Сталина" (март 1953), синхронный отклик на эпохальное событие. И опять Коржавин выносит "вождю народов" свой собственный приговор, не дожидаясь спущенных сверху указаний: "... к правде ложь не может привести". Кровавая сталинская эпоха, по Коржавину, таила в себе "соблазны", от которых не ушел и сам поэт. К таким соблазнам относит он приверженность идеалам досталинской "революционной" эпохи, приводящим к "оправданию бесчеловечности". По признанию Коржавина, окончательно свободным человеком (имеется в виду свобода от коммунистической идеологии) он осознал себя позже, в 1957 году.[1]

Смерть Сталина повлекла за собой амнистию, в 1954 году семья Манделей переезжает в Москву. 
 
 После ХХ съезда, в 1956, Коржавин был реабилитирован, после чего восстановился в Литературном институте имени Горького. Между поступившим на первый курс 20-летним Эмкой Манделем и закончившим обучение 34-летним Наумом Коржавиным пролегла огромная временная дистанция, однако зрелый выпускник во многом остался тем же Эмкой, наивно верящим в добро и мораль, имеющим свое, независимое от конъюнктуры мнение.

 Наступало новое время, названное Эренбургом "оттепелью".

 Коржавин не любит, когда его называют "шестидесятником", не считает себя причастным к этому общественному и художественному явлению, порожденному иллюзорной верой в грядущее - после сталинского лихолетья - обновление жизни. Между тем, все его ближайшее московское окружение в 1950-1970-е годы состояло как раз из тех самых людей, которых его друг Станислав Рассадин окрестил "шестидесятниками" (слово вошло в обиход после одноименной рассадинской статьи, прогремевшей в конце 1950-х).

В "Книге прощаний" Рассадин называет имена их общих с Коржавиным друзей: Натана Эйдельмана и Юрия Давыдова, Виктора Некрасова и Александра Галича и, конечно, Булата Окуджавы. Дружба связывала Коржавина с Григорием Чухраем, Владимиром Максимовым, Владимиром Войновичем, Лазарем Лазаревым и Бенедиктом Сарновым.

Круг общения поэта был исключительно широк и включал не только писателей и деятелей культуры, но и ученых: историка Александра Зимина, астрофизика Виталия Гинзбурга. С середины 1950-х до середины 1960-х Коржавин переводит по подстрочнику с кабардино-балкарского Кайсына Кулиева, кстати, тоже одного из персонажей книги Рассадина, пишет и печатает в периодике собственные стихи.

 Этапной в тот период стала публикация 16 стихотворений Коржавина в вышедшем в Калуге сборнике "Тарусские страницы" (1961), среди авторов которого была "запретная" в то время Цветаева. Сборник обратил на себя внимание, вызвал оргвыводы идеологического начальства, но после него имя поэта Наума Коржавина стало повсеместно известным.

В число опубликованного вошла любовная лирика ("Мне без тебя так трудно жить", "Ты сама проявила похвальное рвенье"), горько-ироническое писательское кредо ("Не трудом и не доблестью"), а также стихотворение "Над книгой Некрасова", печальная констатация неизменяемости женской доли в России; последнее с печатных страниц легко перешло в разряд "фольклора", его декламировали и пели по всей стране, как впоследствии и самиздатовскую "Памяти Герцена, или Балладу об историческом недосыпе".

 Заведующая отделом массовой работы Республиканской библиотеки Молдавии Любовь Хазина "Тарусские страницы" отметила и подборку Коржавина оценила. В 1962 году Наум Коржавин в числе писательской группы, организованной издательством "Молодая гвардия", приехал в Кишинев на неделю русской литературы. Встреча Любови Хазиной и Наума Коржавина оказалась провиденциальной, их брак, кторому уже более 46 лет (с 1965 года), - единение любящих и близких по духу людей.
 
Вышедший в 1963 году в издательстве "Советский писатель" сборник Коржавина "Годы" (стихи 1941-1961 гг, тираж 10 тысяч экземпляров), сразу же исчез из книжных магазинов, в одночасье превратившись в библиографическую редкость.

 Сборник стал единственным изданием стихов Коржавина на родине до его отъезда из России в 1973 году.

 "Оттепель" длилась недолго, на ее излете, в 1967 году, в московском театре Станиславского была поставлена пьеса Коржавина "Однажды в двадцатом"; революция и история страны рассматривались в ней под новым, непривычным ракурсом. Спектакль шел с неизменным успехом до самой эмиграции автора[2].

 Эмиграция Коржавина была вызвана рядом причин. Важнейшая - его не печатали. Коржавинские горькие и сатирические отклики на ситуацию в стране и на политические события - венгерскую революцию, пражскую весну - распространялись в самиздате ("Баллада о собственной гибели", 1956, "Судьба считает наши вины", 1968, "Памяти Герцена, или Баллада об историческом недосыпе, 1969). Ответом властей был запрет на издание коржавинских стихов. В 1973 году, в целях запугивания, поэта вызвали на допрос в прокуратуру. Все делалось, чтобы выдворить неугодного за границу.

Но последней каплей стало другое: поэта мучила всегдашняя беда России, то, что по словам Блока, убило Пушкина, - "отсутствие воздуха". Во всех предъотъездных стихах говорится о вакууме правды и нравственности в тогдашней российской жизни. Станислав Рассадин в "Книге прощаний" рассказывает, как неестественно и самоубийственно было для Коржавина решение покинуть Россию, но оно было принято.

 В стихах, написанных в Америке, Коржавин сам себе признается в том, что, уйдя из России, "уйти из нее" не смог. Все годы, прожитые в эмиграции, поэт жил Россией и в американскую среду так и не вписался. В отличие от Бродского, правда, уехавшего в более молодом возрасте и знавшего язык, Коржавин Америки не завоевывал.

(фото Алекс Марин)
 
 В 1976 году издательством "Посев" во Франкфурте-на-Майне была издана книга стихов Наума Коржавина "Времена", через пять лет то же издательство издало коржавинский сборник "Сплетения" (1981). В 2003 году в России вышел сборник "В защиту банальных истин", в него вошли статьи о поэзии и жизни[3]. Одна из нашумевших статей сборника посвящена Иосифу Бродскому и называется "Генезис "стиля опережающей гениальности", или миф о великом Бродском". В ней Коржавин, признавая талант нобелевского лауреата, ополчается на его окружение - "надувной Олимп",- создавшее "культ" Бродского и тем самым помешавшее ему стать подлинно великим поэтом. Несколько статей посвящены творцам Серебряного века - времени, которое Коржавин не жалует из-за культа аморализма. Статьи о Блоке и Ахматовой - анализ художественного текста, прочитанного глазами поэта, где кощунственная блоковская "игра с дьяволом" (в стихотворении "К Музе") болью отдается в душе поэтического собрата, любящего и ценящего блоковскую поэзию. Полемическое название книги точно отражает главное направление статей: "открытие этих вечных банальных истин, выход к ним каждый раз из других исторических обстоятельств..."[4].

 Более 20 лет с 1975 года Наум Коржавин и его жена сотрудничали с Летней Школой в Норвиче (Русская Летняя Школа при Норвичском университете, Вермонт, США). Наум Моисеевич приглашался туда на лето в качестве поэта-резидента, Любовь Семеновна, в годы эмиграции преподававшая на кафедрах славистики в Гарварде, Тафтском университете и в Бостон-колледже, работала в Норвиче как преподаватель русского языка и литературы. Коржавин использовал кафедру в студенческой аудитории и на научных славистских конференциях, проходивших в Норвиче, - как для пропаганды русской литературы, так и для разоблачения ее "изучателей" - русистов, часто подменявших живое чтение и анализ выдуманными концепциями.
 
 После Перестройки Наум Коржавин, несмотря на нездоровье и слабое зрение, часто приезжает в Россию; первый раз - в 1989 году по личному приглашению Булата Окуджавы. Выступления Коржавина в Москве, как и в Бостоне, неизменно собирают полные залы, вызывают отклик аудитории.

 В 2005 году в московском издательстве "Захаров" были опубликованы мемуары Наума Коржавина "В соблазнах кровавой эпохи" (в 2-х книгах).

 В 2008 году вышел итоговый сборник коржавинских стихотворений и поэм "На скосе века" (Москва, издательство "Время").

 85-летний юбилей Наума Коржавина, отмечавшийся в октябре 2010-го года в Бостонском университете, вызвал небывалый съезд почитателей поэта из многих уголков Америки. В юбилейные дни Коржавин получил сотни поздравлений из России и из других стран, большое число подарков, стихов и книг, признаний в любви. На вечере юбиляр наизусть прочитал свое стихотворение "Последний язычник (письмо из V1 века в ХХ)", в котором сформулировано его жизненное кредо: верность своим убеждениям, упорное сопротивление конъюнктуре и лжи. Стихотворение, говорящее о прошлом, на самом деле обращено в будущее; вот его провидческая концовка, прозревающая и развал Советского Союза, и возможное грядущее крушение авторитарной власти:

Я последний язычник
 среди христиан Византии.
Я отнюдь не последний,
 кто видит,
 как гибнут миры.
(1970 год)

 Сам о себе Коржавин говорит так: " ...По происхождению я - еврей. По самоощущению - русский патриот. По взглядам - либерал и государственник. Сторонник, по выражению русского философа ХХ века Федотова, "империи и свободы".

 Поэт и мудрец, Коржавин неизменно возвращается в мыслях к России и ее судьбе и очень хочет еще раз вырваться на родину.

2011, Бостон.
 
Наум Коржавин - читателям ЧАЙКИ
 
Мое напутствие читателям журнала ЧАЙКА ( https://www.chayka.org/node/6765 )

Дорогие мои, все мы с вами находимся в нелегком положении. Но надо держаться. Я думаю, что в этом нас вполне может поддержать русская поэзия - старая и современная.
Желаю вам сохранить себя!
Храни вас всех Господь!
 
Наум Коржавин,
1 сент. 2015

________________________________________
[1] См. Наум Коржавин. Предисловие автора к книге "Время дано". М., Художественная литература, 1992, стр. 4

[2] В архиве Коржавина хранятся еще две пьесы, объединенные с поставленной на театре единым названием "Драмы о Революции" и посвященные 1920-м и 1930-м годам ("Жить хочется, или однажды в двадцать втором" и "Голодомор, или коготок увяз").

[3] Сборник получил название по статье "В защиту банальных истин", опубликованной в журнале "Новый мир" ( №3, 1961), где Коржавин отстаивал "подлинность" понимания поэзии.

[4] Наум Коржавин. В защиту банальных истин.М., Московская школа политических исследований. 2003, стр. 167