НЕ ЗАБЫТЬ

О НОВОМ АВТОРЕ "КРУГОЗОРА"

Те­одор Ада­мович Шу­мов­ский ро­дил­ся в 1913 го­ду  в г. Жи­томи­ре,  в поль­ской семье. Из­вес­тный вос­то­ковед. Ара­бист. Бли­жай­ший уче­ник ос­но­вате­ля со­вет­ской шко­лы  вос­то­кове­дения ака­деми­ка Иг­на­тия Юли­ано­вича Крач­ков­ско­го.

Уже  в  сту­ден­ческие  го­ды за­явил о се­бе ря­дом  опуб­ли­кован­ных на­уч­ных ра­бот.  Од­на­ко в  1938 г. вмес­те  с дву­мя  то­вари­щами по  Ле­нин­градско­му уни­вер­си­тету  Л.Н. Гу­миле­вым и Н. П. Ере­хови­чем, Т.А. Шу­мов­ский арес­то­ван по об­ви­нению "в учас­тии в мо­лодеж­ной ан­ти­совет­ской ор­га­низа­ции  ЛГУ и в под­го­тов­ке тер­ро­рис­ти­чес­ко­го ак­та про­тив  А.А. Жда­нова". "Взя­ли весь цвет мо­лодо­го по­коле­ния…бу­дущих звезд рус­ской на­уки", - го­вори­ла А. Ах­ма­това, у ко­торой бы­ли арес­то­ваны и сын и муж.

Пос­ле ос­во­бож­де­ния в 1946 го­ду,   в свя­зи с зап­ре­том жить  в цен­трах об­ластей и сто­лицах, мес­том жи­тель­ства Т.  Шу­мов­ский из­брал г. Бо­рови­чи  Нов­го­род­ской об­ласти, где ра­ботал ме­тодис­том РО­НО по инос­тран­ным язы­кам  и на­ходил­ся под нег­ласным над­зо­ром.  Здесь  в 1949 го­ду был арес­то­ван вто­рич­но. Но и в зак­лю­чении на­ука  по­мог­ла уче­ному  спас­ти жизнь.  Встре­чи  с людь­ми раз­ных на­ци­ональ­нос­тей  в тюрь­мах, ла­герях и на эта­пах  обос­три­ли вни­мание ко мно­гим   язы­кам - гру­зин­ско­му, ар­мян­ско­му, ис­пан­ско­му, фин­ско­му, ки­тай­ско­му  и др.,  что  от­ра­зилось впос­ледс­твии на на­уч­ных ин­те­ресах  Те­одо­ра Шу­мов­ско­го. Меж­ду дву­мя арес­та­ми  он  за­щитил  дис­серта­цию на  уче­ную сте­пень   кан­ди­дата фи­лоло­гичес­ких на­ук, а  в 1968 го­ду  стал док­то­ром ис­то­ричес­ких на­ук. Кро­ме чис­то спе­ци­аль­ных книг, ав­тор при­да­ет боль­шое зна­чение  по­пуляр­но­му из­ло­жению  на­уч­но­го зна­ния. Ос­новные кни­ги это­го пла­на   -  "Ара­бы и мо­ре"(1964, 2010),  "У мо­ря ара­бис­ти­ки"(1975), "Вос­по­мина­ния ара­бис­та" (1977), "По сле­дам  Син­дба­да-мо­рехо­да. Оке­ан­ская Ара­вия"(1986),  "Пос­ледний "лев араб­ских мо­рей"(1999). Дру­гая сто­рона де­ятель­нос­ти   Те­одо­ра Шу­мов­ско­го - по­эзия. В 1998 г. из­дан сбор­ник его сти­хов "Оза­рение". Не слу­чай­но им впер­вые  осу­щест­влен по­эти­чес­кий пе­ревод с араб­ско­го  на рус­ский свя­щен­ной кни­ги му­суль­ман "Ко­ран", из­вес­тный се­год­ня в шес­ти из­да­ни­ях.

Пред­мет осо­бого ин­те­реса уче­ного в пос­ледние  го­ды  - про­ис­хожде­ние рус­ско­го язы­ка, воз­никше­го  на сты­ке вос­точных и за­пад­но­ев­ро­пей­ских язы­ков. Эта точ­ка зре­ния  обос­но­вана им  в кни­ге "Странс­твия слов" (2004).

Раз­мышле­ния над про­житой жизнью в на­уке   опуб­ли­кова­ны  в кни­ге "Свет с Вос­то­ка"( 2006, 2010). "Это кни­га нес­пешная, нег­ромкая, но она пот­ря­са­ет" - пи­сала га­зета  "Санкт-Пе­тер­бург­ские ве­домос­ти". Вни­манию чи­тате­ля пред­ла­га­ет­ся  от­ры­вок из но­вой, го­товя­щей­ся к пе­чати кни­ги   Т.А. Шу­мов­ско­го "Бе­седы с па­мятью". Осо­бую цен­ность его кни­гам при­да­ет  то, что  ав­тор  пи­шет  не толь­ко о се­бе и  тра­гедии  вто­рого  арес­та  1949 го­да.  Его ин­те­ресу­ют и  ок­ру­жа­ющие лю­ди - "сле­дова­тели",  то­вари­щи по нес­частью, ох­ранни­ки,  со­седи по ка­мере -  врач,  свя­щен­ник, с ко­торы­ми  судь­ба све­ла уче­ного-зак­лю­чен­но­го в дра­мати­чес­ких об­сто­ятель­ствах жиз­ни.

Бу­дылин-Шу­мов­ский И­осиф Те­одо­рович (Рос­сия, Псков­щи­на, Пуш­кин­ские Го­ры)

 

ЧЁР­НОЕ ЛЮ­БОПЫТС­ТВО 

Вос­пой­те гром­че,  пе­тухи
Идет охо­та на сти­хи,
Пос­коль­ку в них од­ни гре­хи
Воз­ве­сели­тесь, пе­тухи!

Убий­цам прав­ды стра­шен стих.
Что­бы одеть хва­лою их -
Не го­лос му­зы, не сти­хи,
Не­об­хо­димы пе­тухи.

Ка­мера в нов­го­род­ской тюрь­ме

С детс­тва лег­ли в па­мять сло­ва рас­простра­нен­ной пес­ни: "Мы раз­ду­ем по­жар ми­ровой, цер­кви тюрь­мы срав­ня­ем с зем­лей". Ми­нув­шая вой­на сме­ла в Нов­го­роде все, кро­ме цер­квей и тюрь­мы.  Или тю­рем? Для об­лас­тной сто­лицы од­но­го та­кого за­веде­ния ма­ло, в Ле­нин­гра­де их вон сколь­ко, на­тощак не пе­речесть.

Го­ворят, мое но­вое оби­тали­ще пос­тро­ено а кон­це во­сем­надца­того ве­ка. При этом, сог­ласно по­веле­нию Ека­тери­ны Вто­рой, та­ким зда­ни­ям буд­то-бы при­дава­ли очер­та­ние царс­твен­ной бук­вы Е. От­сю­да по­лучи­лось, что ду­шес­па­ситель­ное со­ору­жение, вы­несен­ное стыд­ли­во за го­род­скую чер­ту, по-сво­ему сох­ра­нило па­мять  о склон­ной к греш­ным удо­воль­стви­ям им­пе­рат­ри­це. Чем еще из­вес­тна в ис­то­рии вен­це­нос­ная да­ма? Сос­то­яла в пе­репис­ке  с фран­цуз­ски­ми фи­лосо­фами. Каз­ни­ла собс­твен­но­го суп­ру­га, а по­том нес­час­тно­го уз­ни­ка Ива­на VI Ан­то­нови­ча. Вос­пе­та Пуш­ки­ным в "Ка­питан­ской доч­ке". Но ведь это бы­ла не мо­нахи­ня, а мо­нар­хи­ня, од­на бук­ва тут ре­ша­ет все.

--------------

Нов­го­род­ская тюрь­ма по­меща­лась на от­ши­бе, следс­твен­ные ка­бине­ты в го­роде, не­дале­ко от крем­ля. Каж­дый день ма­шина с ре­шет­ка­ми на уз­ком окош­ке во­зила арес­тантов ту­да и  об­ратно. Дос­тавлен­ных на доп­ро­сы  ох­ра­на рас­са­жива­ла по тес­ным клет­кам, си­деть в ожи­дании вы­зова к "сле­дова­телю" на­до бы­ло нес­коль­ко ча­сов, не ше­велясь. Так выг­ля­дела до­пол­ни­тель­ная пыт­ка, по­пол­нявшая дру­гие - воз­можные и уза­конен­ные.

Вмес­те с муж­чи­нами пе­рево­зили жен­щин, они за­бива­лись в угол ку­зова и мол­ча­ли. Од­нажды, ког­да ве­чером  уз­ни­ков дос­та­вили к во­ротам тюрь­мы, ску­ча­ющий ох­ранник спро­сил од­ну зак­лю­чен­ную:

- Ты-то за что си­дишь, кра­суля? Не­уж­то за кон­тру, буд­то и де­ла дру­гого для те­бя нет?

- Она ре­беноч­ка сво­его уду­шила, - от­ве­тила за спро­шен­ную бой­кая под­ру­га.- Ре­бено­чек-то от зна­комо­го по­лучил­ся, не­закон­ный зна­чит. Она и…

- От зна­комо­го. Гы-гы-гы! - зас­ме­ял­ся ох­ранник и по­шел от­кры­вать во­рота. Дру­гой страж, от­счи­тывая  при­везен­ных лю­дей по пя­тер­кам,  впус­тил их в тю­рем­ный двор.

--------------------------------------

В кон­це ян­ва­ря 1949 го­да ме­ня выз­ва­ли на пер­вый доп­рос. Дмит­рий Ива­нович Ша­рапин,  "сле­дова­тель", хра­нил на ли­це оза­бочен­ность усер­дно­го ис­ка­теля ис­ти­ны, в  дей­стви­тель­нос­ти же он ску­чал: под­на­до­ели все эти встре­чи с людь­ми, упор­но от­ри­цав­ши­ми свою ви­ну, на­чина­ет уже тош­нить от про­токо­лов, оч­ных ста­вок. Но ра­ботать нуж­но, ни­куда не деть­ся. И этой пос­ты­лой ра­боты круп­но при­бави­лось: пос­ле вой­ны ста­ли "под­би­рать" не толь­ко дав­них арес­тантов, но и мно­гих, по­бывав­ших  за гра­ницей, ды­шав­ших чу­жим воз­ду­хом, ви­дев­ших дру­гую жизнь. Для пос­ледних уже су­щес­тво­вал свой на­бор воп­ро­сов: "Так ка­кое вы там по­лучи­ли  за­дание?  Сколь­ко вам зап­ла­тили?". В от­вет на от­ри­цание сво­ей ви­ны под­следс­твен­ным раз­да­валось6"Соз­на­вай­ся. Пре­датель, из­менник, вражья твоя ду­ша!". Или: "Оп­равды­вать­ся мож­но в МВД, а здесь, в ор­га­нах гос­бе­зопас­ности, на­до ка­ять­ся!". С быв­ши­ми уз­ни­ками раз­го­вари­вать при­ходи­лось чуть ина­че. При­писы­вать связь с инос­тран­ны­ми раз­ведка­ми лю­дям,  то­мив­шимся под над­зо­ром в раз­ре­шен­ном для про­жива­ния за­холустье, бы­ло труд­но, здесь что­бы оп­равдать пов­торное зак­лю­чение, ис­ка­ли дру­гие по­воды.

- Это вы со­чини­ли сти­хи " Са­нитар­ный ка­зен­ный ин­спек­тор"? - спро­сил Ша­рапин, ус­тре­мив на ме­ня не­мига­ющие гла­за.

Пе­ред ним ле­жал зна­комый лис­ток. Вот он где, а я его ис­кал. Но ведь гос­тей не бы­вало. Толь­ко… да,  ста­руха-сос­лу­живи­ца как-то заш­ла: "Иду ми­мо, дай, ду­маю, зай­ду пос­мотрю как ус­тро­ены, мо­жет. На­до чем-то по­мочь, я-то ста­рожил­ка бо­рович­ская". И тут вдруг поз­вал со­сед, я от­лу­чил­ся… Но лишь на две ми­нут, не боль­ше. Не боль­ше. А же­ны до­ма не бы­ло…

- Пов­то­ряю воп­рос: вы со­чини­ли? От­ве­чай­те! - ска­зал Ша­рапин.
          
- Ва­ми ли со­чине­ны сти­хи "Са­нитар­ный ка­зен­ный ин­спек­тор"?

- Да, сти­хи на­писа­ны мною.

- Так. Еще ка­кие пи­сали? Имею вви­ду сти­хи?

- Дру­гих не пом­ню.

- Не пом­ни­те! Так. Что же, мож­но по­мочь вспом­нить. Где "Лес­тни­ца к сол­нцу"?

Имен­но так я ре­шил наз­вать сво­их сти­хот­во­рений, на­писан­ных. На­чиная с 1939 го­да. За­пись об этом хра­нила бу­маж­ка, под­ко­лотая к лис­тку с "Ин­спек­то­ром".

- "Лес­тни­ца к сол­нцу" - наз­ва­ние для бу­дуще­го сбор­ни­ка. Та­кого сбор­ни­ка в нас­то­ящее вре­мя нет.

- Нет и не бу­дет! Но сти­хи, ко­торые вы хо­тели в не­го вклю­чить, где они?

- Они не на­писа­ны. Они су­щес­тву­ют лишь в мо­ей го­лове.

- Следс­твие вам не ве­рит. Вы не мо­жете столь­ко пом­нить на­изусть.

- Сти­хи су­щес­тву­ют в мо­ей па­мяти. Их бы­ло нем­но­го. Но сра­зу вспом­нить не мо­гу.

- Ага, зна­чит, сти­хи со­чиня­лись: вы сра­зу их вспом­нить не мо­жете, но по­том…. Ес­ли не вспом­ни­те, вам при­дет­ся пло­хо, очень пло­хо.

"Де­ло-то ху­до, - раз­мышлял я ког­да ме­ня вез­ли об­ратно в тюрь­му- на­до спа­сать по­ложе­ние". И к сле­ду­юще­му  доп­ро­су нас­ко­ро со­чинил ка­кие-то ко­рявые стиш­ки, вло­жив них вер­ности "не тот ду­шок", но, ко­неч­но, не­боль­шой.  Про­из­нес но­ворож­денные тво­рения пе­ред Ша­рапи­ным, он отоз­вался:

- Так. За­чем же толь­ко воз­во­дить бы­ло  та­кую нап­расли­ну на  на­шу дей­стви­тель­ность?

К сле­ду­юще­му доп­ро­су я при­думал еще нес­коль­ко строк и пред­ва­рение: "вот, с тру­дом вспом­нил…". Но Ша­рапин, выс­лу­шав оче­ред­ное со­чине­ние, по­доз­ри­тель­но ог­ля­дел ме­ня и про­гово­рил:

- Вы хо­тите за­тянуть следс­твие, вы­давая че­рез час по чай­ной лож­ке. В дей­стви­тель­нос­ти, я уве­рен, что "Лес­тни­ца к сол­нцу" где-то су­щес­тву­ет мы ее най­дем. Для это­го при­меним край­ние ме­ры, пос­ле ко­торых вы про­живе­те не­дол­го,  нам это раз­ре­шено. Зна­ете, как ска­зал ве­ликий про­летар­ский пи­сатель Мак­сим Горь­кий? "Ес­ли враг не сда­ет­ся, его унич­то­жа­ют", вот его сло­ва.

О. этот "ве­ликий про­летар­ский пи­сатель", шум­но воз­вестив­ший ми­ру о "чу­додей­ствен­ном ге­нии Ста­лина" в кни­ге 1928 го­да "По  Со­юзу Со­ветов"!
Го­ды стра­даний ог­нем вы­сек­ли мне эти сло­ва, лег­шие в ос­но­вание на­бирав­ше­го си­лу идо­лопок­лонс­тва. И вот из тех же стар­ческих уст: "ес­ли враг не сда­ет­ся. Его унич­то­жа­ют". Это глу­боко­мыс­ленное из­ре­чение, ис­клю­ча­ющее не толь­ко сос­тя­зание, но да­же со­сущес­тво­вание раз­ных мне­ний, сле­дова­тель­но, са­му сво­боду. Сколь­ко раз, взяв на во­ору­жение та­кую че­лове­коне­навис­тни­чес­кую пре­муд­рость, пов­то­ряли ее пе­ред не­винов­ны­ми людь­ми!

Нас­тал се­рый фев­раль­ский день, ког­да бы­ло осо­бен­но тяж­ко: ме­ня доп­ра­шива­ли чет­ве­ро. "Сле­дова­тель"  Ша­рапин, во­ен­ный "про­курор" Там­би­ев,  на­чаль­ник "следс­твен­но­го" от­де­ла Ца­па­ев, "сле­дова­тель из Бо­рови­чей Круж­ков, арес­то­вывав­ший ме­ня при по­мощи Обо­лен­ско­го и двух дру­гих - ито­го че­тыре слу­жите­ля пад­шей Фе­миды. Они шли на ме­ня сте­ной. Я си­дел в уг­лу следс­твен­ной ка­меры, они нас­ту­пали, над­ви­гались на ме­ня. Свер­кавшие гла­за на пот­ных, разъ­ярен­ных ли­цах, нес­трой­ный  хор го­лосов:

- Где "Лес­тни­ца к сол­нцу"?

- Её нет. От­дель­ные сти­хи вспо­минаю с тру­дом.

-Где спря­тана "Лес­тни­ца к сол­нцу"?

- Её ниг­де нет.

- Мы раз­ру­шим дом, где вы жи­ли, най­дем тай­ни­ки! Мы пе­реро­ем у ва­ших зна­комых все! Но луч­ше ска­жите чес­тно: где? Следс­твие уч­тет чис­то­сер­дечное рас­ка­яние.

- Мне рас­ка­ивать­ся не в чем, сбор­ни­ка нет. А сти­хи мо­гу вспом­нить лишь пос­те­пен­но. Арест при­нес мне пот­ря­сение, па­мяти нуж­но ус­по­ко­ить­ся.

- Пот­ря­сение от арес­та!  Ещё не то бу­дет! Со­вету­ем оду­мать­ся, это пос­леднее пре­дуп­режде­ние. За­пира­тель­ство не по­может!

Крик сто­ял дол­го, я от­ве­чал од­но и то же. Вдруг раз­дался стук в дверь, во­шел че­ловек в ме­ховой кур­тке, об­ра­тил­ся к Ца­па­еву: "то­варищ пол­ковник, ма­шина у подъ­ез­да". Ца­па­ев, Там­би­ев, Круж­ков уш­ли, Ша­рапин выз­вал кон­во­ира.

- Уве­дите.

Я воз­вра­щал­ся в тюрь­му с  тре­вож­ны­ми мыс­ля­ми: "Не­уже­ли бу­дут ло­мать сте­ны в до­ме ти­хой Ни­ны Ива­нов­ны, хо­зяй­ки, ло­мать из-за ме­ня? И не­уже­ли ста­нут обыс­ки­вать мо­их то­вари­щей по ин­сти­туту, это же уже ужас­но! Од­на­ко, что же де­лать?" Мыс­ли ме­тались, ме­шались…"На­писать им по па­мяти все сти­хи? Но…".

"На­писать им по па­мяти все сти­хи? Но они не по­верят, что это все, бу­дут кри­чать и то­пать са­пога­ми, брыз­гать в ли­цо слю­ной и гро­зить…".

И по­том я по­нял: ска­зан­ное сер­дцем нель­зя от­да­вать в ру­ки па­лачей.

"Да нет, о вос­про­из­ве­дении сти­хов на пот­ре­бу па­лачей "сле­дова­телям" не мо­жет быть и ре­чи, это зна­чило  бы пре­дать се­бя и тех, для ко­го эти сти­хи на­писа­ны. При­том, стих по­нятен и хо­рош толь­ко лю­дям, а не их вра­гам. Толь­ко лю­дей стих спо­собен ес­ли не всег­да ис­це­лять, то неп­ре­мен­но уте­шать. Поз­во­лять че­лове­ку хоть на вре­мя за­быть о бе­дах - ве­ликое счастье сти­ха".

"Ска­зан­ное сер­дцем нель­зя от­да­вать в ру­ки па­лачей"

Вспом­ни­лось дав­нее, пят­надца­того ве­ка, сти­хот­во­рение ара­бо­языч­но­го по­эта Ата­ал­ла­ха  Ар­ра­ни, воз­рожден­ное мо­им пе­рево­дом:

             Рож­да­емых чис­ло ря­ды усоп­ших мно­жит.
             Бес­смертной жизнью те­шит­ся меч­та.
             За гро­бом жиз­ни нет и быть ее не мо­жет,
             Идет за жизнью смерть, за смертью - пус­то­та.
             Вос­крес­нуть мер­тве­цу при­рода не по­может,
             Она и без то­го по гор­ло за­нята.

          Ум­ру я, знаю. И не ра­ди дол­го­летья
           Гря­дущее ме­ня бес­смертным на­зовет.
          Нас­та­нет мой пре­дел, и пе­рес­та­ну петь я
          Угас­нет гор­дый дух и обор­вется взлет.
          Но ес­ли го­лос мой пробь­ет тро­пу в сто­летья,
           То под­виг мой в сер­дцах по­том­ков ожи­вет.

          Не в час, ког­да мое ды­хание прер­вется,
          И  пла­ча, пре­дадут ме­ня зем­ле друзья,
          Не в час, ког­да  в ме­ня го­лод­ная вопь­ет­ся,
          Рас­та­щит чер­вя­ков го­лод­ная семья -
          - А в час, ког­да мой стих во всех сер­дцах сот­рется -
          -Лишь в этот страш­ный час ска­жи, что умер я.

На сле­ду­ющий доп­рос я при­шел на­тяну­тый, как стру­на, го­товый ко все­му.  Но вдруг воп­ро­сы кон­чи­лись Ша­рапин  про­тянул мне ис­пи­сан­ные лис­ты про­токо­ла и хму­ро ска­зал:

- Под­пи­шите.

В про­токо­ле сто­яло, что я 2на­писал ряд ан­ти­совет­ских сти­хот­во­рений,  в ко­торых по­рицал  го­сударс­твен­ный  строй, от­ри­цал дос­ти­жения на­рода, дос­тигну­тые под ру­ководс­твом…. Кле­ветал…", и да­лее в том же ро­де. Лад­но, Пи­шите, что хо­тите, из тюрь­мы все рав­но не выр­вать­ся, вы и ан­ге­ла прев­ра­тите в чер­та. Знаю, что прес­тупни­ки - не я и дру­гие схва­чен­ные, а вы и ваш вер­ховный по­вели­тель. Бу­дущее все рас­ста­вит  по сво­им мес­там.

Я под­пи­сал про­токол и про­тянул его Ша­рапи­ну.
Это бы­ло удоб­но для не­го. Под­следс­твен­ный соз­нался, скре­пил про­токол под­писью, вот и все. Ос­но­вание для  об­ви­нитель­но­го при­гово­ра есть, следс­твию тут боль­ше де­лать не­чего. Вско­ре мож­но бу­дет пе­рей­ти к сле­ду­юще­му де­лу, пол­ковник Ца­па­ев стал уже  по­торап­ли­вать. А там от­пуск, пу­тев­ка на Чер­ное мо­ре или еще ку­да-то на юг, толь­ко на юг, не ина­че.

Спус­тя не­кото­рое  вре­мя Ша­рапин выз­вал ме­ня  в пос­ледний раз.  Он был весь­ма нет­резв и это де­лало его раз­го­вор­чи­вым.

- Так вы и не ска­зали, где пря­чете "Лес­тни­цу к сол­нцу". Ну и не на­до!

По­дума­ешь, важ­ность,  ка­кая эта ва­ша "Лес­тни­ца".  Вы ду­ма­ете, что вас арес­то­вали за сти­хи? Да че­пуха. Это я вам го­ворю. По­няли? Че­пуха ва­ши сти­хи и …(он про­из­нес не­печат­ное сло­во). Ко­му они нуж­ны? Что они есть,  что их нет…

Он  то чет­ко вы­гова­ривал сло­ва, то бор­мо­тал и гну­савил, как это де­ла­ют пь­яные, но суть ре­чи бы­ла яс­на. Я при­обод­рился.

- У Ле­нина ска­зано: "каж­дый во­лен пи­сать и го­ворить все,  что ему угод­но, без ма­лей­ших ог­ра­ниче­ний".

Ша­рапин мах­нул ру­кой.

- Да ос­тавь­те вы это все, сме­ните плас­тинку! Арес­то­вали не ва­ши пи­сания, а по­тому что…. По­тому что  хло­пота­ли за вас вся­кие там ака­деми­ки, бря­цали сво­ими зва­ни­ями и все об од­ном и том же: "сни­мите су­димость, раз­ре­шите про­пис­ку" и вся­кое та­кое.  Ну, на­до­ело, что нас дер­га­ют, зво­нят, пи­шут, буд­то мы са­ми зна­ем,  что де­лать! Мы и ре­шили вас взять, по­нят­но? Ну-с  вот, об этом до­воль­но. Се­год­ня бу­дем кон­чать де­ло.

Я си­дел пот­ря­сен­ный не­ожи­дан­ным от­кро­вени­ем.

- Так - про­дол­жал  "сле­дова­тель". - При  обыс­ке у вас бы­ли изъ­яты пись­ма ка­кой-то Се­реб­ря­ковой¹. Об­ви­нение не наш­ло в них до­пол­ни­тель­ных дан­ных. По­это­му они бу­дут унич­то­жены, рас­пи­шитесь, что вам объ­яв­ле­но.

Ира!... Ла­вина мыс­лей про­нес­лась в го­лове. Ира… По­гиб­ла ты, рух­ну­ла в тот страш­ный но­ябрь­ский день а те­перь на ги­бель об­ре­чены лис­тки, ко­торых ка­сались твои ру­ки, пись­ма, пос­леднее, что ос­та­валось от те­бя. Пись­ма, уте­шав­шие, под­ни­мав­шие ме­ня в ла­гере. Дол­го бе­рег их, а сей­час… Прос­ти, не осу­ди, вот, не сбе­рег. Ни те­бя, ни тво­их строк.

- Что тут ду­мать? - не­тер­пе­ливо про­гово­рил Ша­рапин. Ста­рые ка­кие-то бу­маж­ки, уже и не разъ­ять, гниль од­на,  тру­ха. Ну, вер­ни я их вам, ку­да вы с ни­ми?  По­паде­те от­сю­да в ла­герь, ох­ра­на их от­бе­рет и выб­ро­сит. При пер­вом же обыс­ке.

….И я сог­ла­ша­юсь, что от­бе­рут, выб­ро­сят, а на во­лю пе­редать их не­кому, ох­ранное ве­домс­тво не ста­нет ждать, ког­да за пись­ма­ми Иры ког­да-то при­едет мой брат. Нет вы­хода.

Но он есть. Вы­ход в па­мять. Она - мое дос­то­яние, её все ещё  не смог­ли у ме­ня от­нять и ни­ког­да не от­ни­мут.  Па­мяти не страш­ны ни обыс­ки, ни "сле­дова­тели", ни кон­во­иры, она все хра­нит, хоть пе­режи­то уже не­мало. Ира, те­перь ник­то не дот­ро­нет­ся до тво­их лис­тков, толь­ко моя смерть.  Но мне на­до жить. Я вы­живу в пов­торном за­точе­нии, зна­чит,  и ты. Бу­дешь и ты жи­ва.

- Ну вот -ска­зал Ша­рапин, при­нимая от ме­ня рас­писку. - Те­перь под­пи­шите про­токол окон­ча­ния следс­твия, и де­ло с кон­цом. 

----------------------------------------

      
Ког­да де­ло за­кон­чи­лось, мож­но бы­ло пре­дать­ся спо­кой­ным раз­мышле­ни­ям.
Пер­вопри­чина мо­его арес­та - вер­ховный при­каз, спу­щен­ный ни­зовым ис­полни­телям и ка­са­ющий­ся всех быв­ших по­лити­чес­ких зак­лю­чен­ных. Он дал воз­можность мес­тным ор­га­нам го­сударс­твен­ной бе­зопас­ности в мо­ем слу­чае "убить двух зай­цев": ис­полнив об­щее пред­пи­сание о ли­шении сво­боды, тем са­мым зак­рыть воп­рос и ле­нин­градской про­пис­ке че­лове­ка, за ко­торо­го нас­той­чи­во хло­пота­ли пред­ста­вите­ли по­доз­ри­тель­ной на­уч­ной сре­ды. Воп­рос был зак­рыт про­тиво­ес­тес­твен­но, од­на­ко это впол­не со­от­ветс­тво­вало ду­ху кон­ца со­роко­вых- на­чала пя­тиде­сятых го­дов.

Ис­ка­жен­ная фи­лосо­фия го­сударс­твен­но­го прав­ле­ния сде­лала эти две под­линные при­чины тай­ны­ми, а для оп­равда­ния мо­его арес­та изоб­ре­ла третью, лож­ную - "ан­ти­совет­ское сти­хот­во­рение".  Что­бы вы­жать из та­кого пу­гала , со­чинен­но­го над­зи­рате­лями стра­ны, пре­дель­ное ко­личес­тво мас­ла, че­тыре сот­рудни­ка ох­ранно­го ве­домс­тва в те­чение нес­коль­ких ра­бочих ча­сов топ­та­лись пе­редо мной, тре­буя пре­дос­та­вить им "Лес­тни­цу к сол­нцу" это­го же дол­го и нуд­но до­могал­ся  на­еди­не со мной   са­мый упор­ный из них "сле­дова­тель" Ша­рапин . Пер­вое  осо­бен­но за­пом­ни­лось, это бы­ла пляс­ка че­тырех под зву­ки бе­зум­ной му­зыки, нис­хо­див­шей со свя­щен­ных мос­ков­ских вы­сот. Граж­да­не на­чаль­ни­ки, за­чем вы это де­лали, ра­ди ка­ких свя­тынь слу­жили лжи, обес­си­лива­ли род­ную стра­ну - ведь ва­ша крив­да от­ня­ла у нее мил­ли­оны лю­бящих и ра­ботос­по­соб­ных сы­нов и до­черей? Вы рож­де­ны в об­ра­зе лю­дей - по­чему же не хо­тели ос­та­вать­ся людь­ми?

Вы бы­ли го­товы му­чить ме­ня еще и еще бо­лее тяж­ко - но жертв че­рес­чур мно­го, вам приш­лось по­торо­пить­ся. Вы ос­та­нови­ли пляс­ку, со­чини­ли лжи­вый про­токол. Я его под­пи­сал - по­чему? По­тому, что прав­да бы­ла нес­по­соб­на по­мочь мне, она бы­ла уз­ни­цей, как и сам. Прав­да жи­ла в тюрь­мах и ла­герях, на во­ле ее не бы­ло, а по­это­му не бы­ло и са­мой во­ли.

Изу­родо­ван­ное пра­восу­дие1949 го­да - крат­ко вы­ража­ясь, кри­восу­дие -счи­тало под­пись арес­танта под ложью при­думан­ной "сле­дова­телем", дра­гоцен­ной до­бычей, твер­дым ос­но­вани­ем для осуж­де­ния.

Итак, мне ос­та­валось ждать ре­шения: на сколь­ко лет и ку­да.

…Спус­тя мно­го ве­сен и зим как-то по­дума­лось: а что. ес­ли  тог­да, в  1949-м от­пусти­ли? И вдруг под­крал­ся ужас. Да, не­пол­ных со­рока лет за­щитил бы док­тор­скую дис­серта­цию. Стал бы стар­шим, ве­дущим, глав­ным на­уч­ным сот­рудни­ком, про­фес­со­ром, чле­ном уче­ных со­ветов, ад­ре­сатом юби­лей­ных ад­ре­сов, по­хожих друг на дру­га, как я яй­ца од­ной ку­рицы. Гля­дишь, при этом дос­тиг бы  ка­ких-то ака­деми­чес­ких вы­сот. Но не бы­ло бы сти­хов, уви­дев­ших свет в  сбор­ни­ке 1998 го­да "Оза­рение". Всту­пая в зре­лый воз­раст, я мо­жет быть со снис­хо­дитель­ной улыб­кой  ог­ля­дывал бы  соз­данное мной в пер­вом твор­ческом де­сяти­летии, с 1939 по 1949 го­ды, и поз­же: "что по­делать, гре­хи мо­лодос­ти, од­на­ко уче­ному ака­демис­ту они ни к че­му". Кем бы я стал, кем бы?  Что ос­та­вили бы  лю­дям, па­мяти че­лове­чес­тва го­ды мо­его уче­ния? Де­сят­ки су­хих ма­лопо­нят­ных ста­тей, ко­торых  поч­ти ник­то не чи­та­ет, на­бор скуч­ных уче­ных ссы­лок, ко­торых ник­то ни­ког­да не про­веря­ет, умо­зак­лю­чений, от ко­торых ни­кому ни хо­лод­но, ни жар­ко? Увы. Та­ких из­де­лий в на­шей уче­ной ара­бис­ти­ке мно­го. При­выч­ное за­рази­тель­но, и ме­ня мог­ло бы не спас­ти то, что в на­уке я выб­рал неп­ро­торен­ную до­рогу.

Но жизнь рас­по­ряди­лась ина­че. Она ввер­гла ме­ня в та­кое царс­тво бес­пра­вия и жес­то­кос­ти, пе­ред ко­торым по­мер­кли труд­ности пер­во­го мо­его за­точе­ния. За го­ды но­вой не­воли до­велось уви­деть и пе­режить столь мно­го сво­их и чу­жих бед, что сер­дце  не смог­ло ос­тать­ся бе­зучас­тным, оно от­зы­валось на го­ре на­рода  все но­выми и но­выми сти­хот­во­рени­ями.

Ког­да у ме­ня тре­бова­ли "Лес­тни­цу к сол­нцу", она бы­ла еще  в за­роды­ше. Ре­шение стра­жей неп­ра­вед­но­го по­ряд­ка прод­лить и ужес­то­чить мои стра­дания зас­та­вило "Лес­тни­цу" взмет­нуть­ся   но­выми  сту­пеня­ми и воз­му­жать. Ко­неч­но, быть мо­жет, не всем и да­же да­леко не каж­до­му пон­ра­вят­ся при­води­мые на этих стра­ницах сти­хи - но они по­мога­ли мне и по­мог­ли вы­жить на дол­гой ка­тор­ге. Бо­лее то­го, они глу­боко воз­дей­ство­вали на  язык мо­их на­уч­ных ра­бот, сде­лав их со­дер­жа­ние дос­тупны­ми каж­до­му че­лове­ку. Ска­зан­ное дол­жно объ­яс­нить, по­чему я бла­года­рен сво­ей судь­бе и, как это ни по­кажет­ся стран­ным, мо­им тю­рем­щи­кам, ко­торые, са­ми то­го не же­лая, соз­да­ли бла­гоп­ри­ят­ные ус­ло­вия для мо­его твор­чес­тва.

------------------------------------------

                               Не на юж­ном - на завь­южен­ном,
                               На ос­трож­ном   бе­регу
                               В гор­ле уз­ком и прос­ту­жен­ном
                               Пес­ни сол­нцу бе­регу.
                                       
                                       Я сло­жил их по кир­пи­чикам
                                       Из рас­сы­пав­шихся дней
                                       И по их не­дет­ским ли­чикам
                                       Вь­ет­ся тень судь­бы мо­ей

                             Что их ждет, ког­да ис­тор­гну я
                             Из гру­ди пос­ледний вздох?
                             Час при­дет и смер­тно вздрог­ну я,
                            Жиз­ней нет ни двух, ни трех

                                       Друг, с ко­торым не лу­кавил я,
                                       Не прид­ти мне  в мир опять.
                                       Сох­ра­ни же, что ос­та­вил я
                                       То, что я ус­пел ска­зать.

                            Мчат­ся ми­ги быс­тро­теч­ные.
                            Ве­тер жиз­ни свеж и крут.
                            Пусть уй­ду я в да­ли веч­ные,
                            Пес­ни сол­нцу пусть жи­вут.

                                        Их ты жре­бию пе­чаль­но­му
                                        Не от­дай , а  сбе­реги,
                                        С ни­ми, друг, к по­рогу даль­не­му
                                        Без ог­лядки убе­ги.

                            Над мо­рями  да над су­шами,
                            Средь пус­тынь и спе­лых нив,
                            Меж то­мящи­мися ду­шами
                            Пусть мой го­лос бу­дет жив.

                                      Будь, за­ря, ему пред­вес­тни­цей!
                                      Он со све­том веч­но слит,
                                      В ком-то вста­нет к сол­нцу лес­тни­цей,
                                      Чье-то сер­дце ис­це­лит.

                           По­тому-то на завь­южен­ном
                           Бе­регу я вы­жить смог,
                           В гор­ле уз­ком и прос­ту­жен­ном
                           Пес­ни сол­нцу я сбе­рег.

                                        **************

                   Со взо­ром го­рящим, со сме­хом хо­лод­ным
                   Я слу­шаю речь сво­его па­лача:
                   "Да раз­ве я сам? Ко­мис­са­ром на­род­ным
                   При­каза­но бы­ло. Ру­били с пле­ча".
                         
                                  Он ехал на зов, не ко­леб­лясь ни­мало,
                                  Ис­полнить лю­бое ве­ленье го­тов,
                                  И со­весть по­кор­но ему поз­во­ляла
                                  Му­жей уби­вать и на­сило­вать вдов.

                 "Не я же при­думал…". Ис­кро­шены зу­бы,
                  По­тух­ли гла­за и жел­та се­дина.
                  Он тру­сит. Сом­кни-ка бес­кров­ные гу­бы.
                  До­жевы­вай дес­на­ми жизнь, ста­рина.

                                     ************************

                     Ах, этот ум, на­чало бед и бед!
                     По­ряд­ка бич! От­равлен­ное жа­ло!
                     Он век спе­шит ос­та­вить в каж­дом след,
                     Сом­не­ния во что б это ни ста­ло.

                                   Уп­ря­мый спор­щик! Ли­хо и чу­ма!
                                    Всем под­данным ве­лел бы я ука­зом
                                    Про­из­вести при­вив­ку от ума,
                                    Что б ис­тре­бить его на­век и ра­зом!

                                 *******************************

 

 

                            
                               По­эзия  в  прис­той­ном царс­тве - вы­вих.
                               Вель­мо­жам над­ле­жит рас­по­рядить­ся так:
                               По­этов рас­се­лить сре­ди шу­тов спе­сивых,
                               За­нос­чи­вых глуп­цов и за­би­як.

                                         Уж эти- то наг­ря­нут це­лым све­том,
                                          В жи­вом уме все, что най­дут, гу­бя.
 Тог­да лишь тот ос­та­нет­ся по­этом,
                                          Кто лю­бит му­зу боль­ше, чем се­бя. 

********************************

                         Не у лав­чо­нок су­ет­но­го то­ра,
                         Не у свя­тыни гор­до­го стол­па
                         - У се­рого при­земис­то­го мор­га
                         Мол­ча­щих жен­щин тем­ная тол­па.
                                      За ста­рой дверью, но­юще скри­пящей,
                                       И уз­ни­ки, и уз­ни­цы тюрь­мы,
                                       Нев­да­леке за на­сыпью сто­ящей
                                        Пог­ру­жены в объ­ятья веч­ной ть­мы.
                         Ис­хлес­та­ны ра­бов­ла­дель­ца плет­кой,
                         Обол­га­ны, по­руга­ны - они
                         За ржа­вой мно­говерс­тною ре­шет­кой
                         Окон­чи­ли стра­даль­чес­кие дни.
                                        Те­перь вдо­ва, пя­тер­ку су­нув стра­же,
                                        Идет к то­му и это­му кон­цу,
                                        Ища средь мер­твых, ус­пе­вая да­же
                                        Най­дя, при­пасть к нед­вижно­му ли­цу.
                         -"Да­вай кон­чай!" - кри­чит у две­ри страж­ник -
                          До­мой вер­нешь­ся -там и по­рыдай!
                          Что меш­ка­ешь? Те­бе, чай,  тут не праз­дник!
                          Вон оче­редь, гля­ди! Ос­во­бож­дай!

**********************

                         У ос­леплен­ных жад­ностью и стра­хом,
                          У тех, кто в смрад­ной лес­ти би­ли лбы,
                          Пе­ред гля­дев­шим в очи гроз­ным кра­хом
                          Во все го­да хва­тало пох­валь­бы.
                                   За­то те­перь, трез­вея по­нем­но­гу.
                                   Мы чувс­тву­ем: тя­жело­ват ве­нец…
                                   И ду­ма­ем - ку­да пос­та­вить но­гу,
                                   С че­го на­чать, чтоб не при­шел ко­нец.
                                            
      Вот не­кото­рые из но­вых сту­пеней мо­ей "Лес­тни­цы к сол­нцу"

********************************

Вмес­те со  мной в ка­мере нов­го­род­ской тюрь­мы по­меща­лись ве­тери­нар­ный врач из Бо­рови­чей и сель­ский свя­щен­ник из-под Шим­ска.
Ве­тери­нар­ный врач за­пом­нился мне сла­бо, да­же имя и от­чес­тво за­былись пос­ле то­го, как с ним рас­стал­ся.  Бо­лее проч­но во­шел в па­мять  свя­щен­ник Иван Яков­ле­вич Соф­ро­нов, ко­торо­го ве­тери­нар не­из­менно на­зывал "отец И­осиф".
- Ка­кой он вам отец? - воз­му­щал­ся я, ког­да Соф­ро­нова уво­зили на доп­рос, и мы ос­та­вались од­ни.- Вам-то за шесть­де­сят лет, ему ед­ва за со­рок, вы в пол­то­ра ра­за стар­ше!

- Так при­нято! Ду­хов­ное ли­цо!

- К че­му этот са­мо­об­ман, эта веч­ная по­вяз­ка на гла­зах, са­мов­ну­шение, что ка­кой-то "отец" дол­жен вас ку­да-то вес­ти, как ре­бен­ка? Сии "ду­хов­ные ли­ца" та­кие же лю­ди, как мы с ва­ми,  те же две ру­ки, две но­ги и про­чее.

- Вы неп­ра­вы. Ему ве­домо то, че­го мы, прос­тые лю­ди, не зна­ем, он учит нас…

- Учить он не мо­жет, по­тому что не ве­да­ет, не зна­ет,  а ве­рит. Но че­лове­ку нуж­на не ве­ра, он ищет зна­ния. У не­го од­на жизнь, за­чем же её тра­тить на от­би­вание пок­ло­нов?

- Ну, зна­ете, вы как хо­тите, а я ве­рю и бу­ду ве­рить!

Он на­чинал сер­дить­ся и умол­кал. Ду­малось: "вот ведь! Стал не по­пом, а вра­чом и жи­вот­ных ле­чит не зак­ли­нани­ями, а от­кры­тыми на­укой ле­карс­тва­ми. Го­ворит, что в тюрь­му его при­вело сти­хот­во­рение про ка­кого-то ко­та, ко­торый под­ни­мал тост "за ум­ное пра­витель­ство". Зна­чит , есть не­кая жи­вин­ка в сер­дце, за­чем же он её умерщ­вля­ет и хо­ронит под сле­пой ве­рой в то, че­го не мо­жет и не пы­та­ет­ся се­бе пред­ста­вить?".

При воз­вра­щении  Соф­ро­нова с доп­ро­са ве­тери­нар бро­сал­ся не­му:

- Ну как, Отец И­осиф?

- Как де­ла, Иван Яков­ле­вич? - спра­шивал я, под­черки­вая об­ра­щение.

Свя­щен­ник бро­сал на ме­ня хму­рый взгляд, крес­тился, от­ве­чал:
- Да все пле­тут не­сус­ветное, Гос­по­ди Ису­се!

В уз­ком прос­транс­тве ка­меры по­нево­ле приг­ля­дыва­ешь­ся к че­лове­ку, ко­торый, ес­ли его не выз­ва­ли к сле­дова­телю, на­ходит­ся у те­бя пе­ред гла­зами от подъ­ема до от­боя. Осо­бен­но этот че­ловек прив­ле­ка­ет вни­мание, ког­да ус­та­лый мозг дру­гого от­ды­ха­ет от пос­то­ян­ной нап­ря­жен­ной ра­боты. Я не­ред­ко ви­дел Ива­на Яков­ле­вича сто­ящим у на­шего гус­то за­реше­чен­но­го окош­ка, он смот­рел на чуть за­мет­ный кра­ешек не­ба. Из его уст нег­ромко ли­лись цер­ковные пес­но­пения, ча­ще дру­гих - "Ра­дуй­ся, Ни­колае, ве­ликий чу­дот­ворче…". Ли­цо свя­щен­ни­ка, об­рамлен­ное каш­та­новы­ми во­лоса­ми, нис­па­дав­ши­ми на пле­чи, та­кого же цве­та вол­нистой бо­родой и уса­ми, бы­ло пе­чаль­но и тор­жес­твен­но, да­же, ка­залось, от­пе­чаток ка­кого-то воз­вы­шен­но­го чувс­тва све­тил­ся на нем.

Но пос­те­пен­но в мо­их мыс­лях  на этот об­лик ста­ли па­дать од­на тень за дру­гой.

За­пом­ни­лось, как бла­гочес­ти­вый пес­но­певец, ежед­невно тол­ко­вав­ший о ми­лосер­дии, то­пил в па­раше пой­ман­но­го мы­шон­ка, нас­лажда­ясь пред­смертны­ми му­ками нес­час­тно­го зверь­ка, пре­секая его по­пыт­ки выб­рать­ся. Мы­ши в ка­мере - зло, но уби­вать свою до­бычу сра­зу Соф­ро­нов не стал. Она бы­ла в его ру­ках, он ре­шил ее по­мучить.

Быв­ший ког­да-то мо­нахом, "отец И­осиф" бо­ял­ся, что­бы его не соб­лазни­ла ка­кая-ни­будь жен­щи­на. Ни же­ны, ни семьи он не имел. Выз­вал улыб­ку его рас­сказ о том, как не­ког­да его приг­ла­сили в гос­ти, по­том хо­зя­ева ос­та­вили гос­тей но­чевать и тут од­на не­чес­ти­вица  ста­ла "под­ле­зать" к не­му, мир­но по­чивав­ше­му в уг­лу ком­на­ты. Од­на­ко, девс­твен­ный Иван Яков­ле­вич ус­то­ял и, вос­пы­лав пра­вед­ным гне­вом, уда­лил­ся в хо­лод­ные се­ни, где осе­нил се­бя крес­тным зна­мени­ем и дож­дался ут­ра.

Но дру­гой рас­сказ из это­го раз­ря­да уже воз­буждал смех.

Сколь­ко-то лет на­зад Иван Яков­ле­вич от­бы­вал ссыл­ку в не­ко­ем ка­рель­ском го­род­ке В один из дней вне­зап­но хлы­нул про­лив­ной дождь. Под­бе­жав­шая жен­щи­на, же­лая ук­рыть­ся от не­пого­ды, пос­ту­чалась в из­бенку Соф­ро­нова, но он её не впус­тил.

- Как? - по­разил­ся я.  - Иван Яков­ле­вич, но по­чему же?

Свя­щен­ни­ка раз­дра­жало мое "Иван Яков­ле­вич". Он, как обыч­но по­мор­щился и хо­лод­но от­ве­тил:

- Раз­ве вам не­понят­но? На­еди­не с муж­чи­ною, в су­хос­ти да теп­ле…
Ра­зум той граж­данки мог­ли по­мутить гре­хов­ные же­лания. 

- Ка­кие же­лания? Ей прос­то нуж­но бы­ло пе­реж­дать ли­вень.

- Ну, это вы так ду­ма­ете. А у неё мог­ли быть по­роч­ные на­мере­ния.

- И вам не бы­ло её жаль? Бед­няжка мог­ла про­мок­нуть до нит­ки, прос­ту­дить­ся.

- Гос­подь и каз­нит и ми­лу­ет. По­том Он пре­сек дождь и поз­во­лил за­си­ять сол­нцу.

Тог­да одеж­ды жен­щи­ны вы­сох­ли.

- Иван Яков­ле­вич, а как же нас­чет люб­ви к ближ­не­му? Вы-то за свою жизнь про­из­несли эти сло­ва не один раз! Что же,  Гос­подь поз­во­ля­ет вам го­ворить од­но, а де­лать дру­гое? Не гре­хов­ны ли вы, не те­шите ли са­тану?

- Ка­кое по­ноше­ние! Ка­кое по­ноше­ние! - вос­клик­нул Соф­ро­нов, воз­во­дя гла­за к по­тол­ку. Ста­рик-ве­тери­нар смот­рел на ме­ня неп­ри­яз­ненно.

"На­до ос­та­вить его в по­кое - по­думал я, выс­лу­шав рас­сказ и пос­ле­ду­ющие ре­чи быв­ше­го мо­наха. - Ему ни­чего не до­кажешь. Он бо­лен и бо­лезнь эта не­из­ле­чима. А жить при­ходит­ся в од­ной ка­мере с ним".

Мыс­ли уш­ли вглубь.

"Ка­кая бе­да, ка­кое уни­жение че­лове­чес­ко­го дос­то­инс­тва и воз­можнос­тей че­лове­чес­ких - ве­ра, сле­пая ве­ра! Пред­став­ле­ния, не рас­сужда­ющие и не тер­пя­щие воз­ра­жений. Ведь это все - ду­шев­ная бо­лезнь, ко­торой за­раже­но мно­жес­тво лю­дей. Ака­демик Пав­лов при­зывал к пос­ле­дова­тель­нос­ти в на­уке, и он был прав, ибо вне пос­ле­дова­тель­нос­ти на­уки нет. Но он хо­дил в цер­ковь, зна­чит, сам был не­пос­ле­дова­телен, ибо зна­ние и  ве­ра  не­сов­мести­мы".

"Заб­лужде­ни­ем лю­дей поль­зу­ют­ся лю­бите­ли жить за чу­жой счет. Ра­ди осу­щест­вле­ния это­го низ­менно­го вож­де­ления они пос­та­рались ок­ру­жить се­бя ту­маном свя­тос­ти. Смот­ри, сколь­ко в ми­ре "кня­зей цер­кви", для них по об­разцу  греш­ной мир­ской лес­тни­цы к тро­ну при­дума­ны свои сту­пени. В ми­ру бы­ло "ва­ше бла­горо­дие", "ва­ше пре­вос­хо­дитель­ство",  "ва­ше вы­сокоп­ре­вос­хо­дитель­ство", "ва­ше ве­личес­тво", а под сво­дами цер­кви бы­ло и есть "ва­ше пре­подо­бие",  "ва­ше  пре­ос­вя­щенс­тво",  "ва­ше свя­тей­шес­тво". Дол­го, по­едая на­род­ный хлеб, при­думы­вали эту бла­гоз­вучность, все­ля­ющую страх в ты­сячи душ, зас­тавля­ющую их ник­нуть пе­ред ма­лыми и боль­ши­ми  вель­мо­жами цер­кви. Страх од­них поз­во­ля­ет не­насыт­но обо­гащать­ся дру­гим".

 "А сло­ва "пас­тырь" и "пас­тва" раз­ве не пос­тыдны? Вот этот свя­тоша Иван Яков­ле­вич па­сет ста­рого ве­тери­нар­но­го вра­ча, как те­лен­ка, и не­году­ет на ме­ня за то, что я  не хо­чу быть в ста­де и слу­шать­ся его, пас­ту­ха. А как бы он хо­тел при­мер­но по­карать  ме­ня  за без­ве­рие  в  ос­трастку дру­гим, да вот нет у не­го та­кой воз­можнос­ти".

"Гос­подь по­чему-то вверг пра­вед­ни­ка в тю­рем­ный ад и не вы­водит его на сво­боду. А  я же­лаю, что­бы  Иван Яков­ле­вич  Соф­ро­нов как мож­но ско­рее по­кинул тюрь­му жи­вым и здо­ровым  и пусть его впредь ни­ког­да не кос­нется бе­да".

Сре­ди этих мыс­лей ро­дились сти­хи:
                                           
                                             От­ступ­ник.
                
                              По вы­чур­но­му- пас­тырь.
                              А поп­росту пас­тух
                              Нак­ла­дыва­ет плас­тырь
                              На наш здо­ровый дух.
                                          Во лжи те­ряя ме­ру,
                                          Твер­дя, что знанье - ть­ма,
                                          Он при­вива­ет ве­ру 
                                          И ле­чит от ума
                             Но я - ху­дое ча­до,
                             Я пас­ты­ря не жду,
                             Ку­да мне в жиз­ни на­до,
                             Я   сам се­бя ве­ду. 

21 и­юня 1949 го­да мне прос­та­вили сви­дание. За дву­мя гус­ты­ми сет­ка­ми , меж ко­торых ту­по ша­гал прос­лу­шива­тель-ох­ранник, сто­яли моя  Та­ся² и спе­ци­аль­но при­ехав­ший с Кав­ка­за брат И­осиф³. На ру­ках у не­го по­мещал­ся  че­тырех­летний мой сын.

- Не па­дай ду­хом, бе­реги се­бя, все бу­дет хо­рошо, - го­ворил мне И­осиф.

25 и­юня объ­яви­ли но­вый при­говор то­го же не­от­ступ­но-прес­тупно­го "Осо­бого Со­веща­ния" в от­но­шении ме­ня: де­сять лет "ис­пра­витель­но"-тру­довых ла­герей⁴.  Хо­рошо. Му­чите­ли, я сбе­регу се­бя на­пере­кор вам…

 

При­меча­ния

1  Се­реб­ря­кова Ири­на - сту­ден­тка фил­фа­ка ЛГУ. Не­вес­та Т.А. Шу­мов­ско­го. С на­чалом вой­ны ра­бота­ла са­нитар­кой  в гос­пи­тале в Ле­нин­гра­де. Спа­сая ра­неных, по­гиб­ла во вре­мя бом­бежки го­рода  в 1942 го­ду.

2 Бу­дыли­на Та­исия Ива­нов­на (1918-1971) - с 1945 го­да - же­на  Т.А. Шу­мов­ско­го и хра­нитель­ни­ца его ру­копи­сей.   В пос­ле­ду­ющие го­ды - ав­тор мно­гих об­ра­щений в раз­личные ин­стан­ции с прось­бой о пе­рес­мотре "де­ла" му­жа.  

3 Шу­мов­ский И­осиф Ада­мович (1905-1987) - стар­ший брат  Т.А. Шу­мов­ско­го. Жил в Азер­бай­джа­не, в     Ше­махе -  го­роде детс­тва  ав­то­ра вос­по­мина­ний. Пос­ле арес­та млад­ше­го бра­та взял на се­бя за­боту о его семье. 

4 . До­кумен­ты пер­во­го арес­та опуб­ли­кова­ны в жур­на­ле "Звез­да", 2002, №8. Вто­рой срок  за­кон­чился в 1956 го­ду, ре­аби­лити­рован  в 1962 го­ду