ОКАЯННЫЙ

I.

Глу­хая ночь оку­тала про­вин­ци­аль­ный Ямов мяг­ким неп­ро­ница­емым оде­ялом, хо­тя и бы­ло-то ед­ва за по­луночью. Но на то и глу­хая, что по­гаси­ла все шу­мы, все вздо­хи, и сто­ны тел и душ за сте­нами де­ревян­ных до­мишек, при­тянув­ших за сталь­ные бол­ты к се­бе став­ни с рез­ны­ми на­лич­ни­ками. По­тому и глу­хая, что за пол­сотни лет не из­бы­ла стра­хи вре­мен ан­то­нов­ско­го мя­тежа и по­валь­но­го крас­но­го и от зна­мен и от кро­вуш­ки тер­ро­ра. Да и от­де­лы борь­бы с бан­ди­тиз­мом, глу­шив­шие и на­сыщав­шие ти­хим и не­мым ужа­сом но­чи, ед­ва при­каза­ли дол­го жить.

Да толь­ко страх-то, не­из­бывный страх, ос­тался и прос­тра­чивал не­види­мыми ни­тями и ка­ната­ми пу­ховое оде­яло но­чи-ужа­са над спя­щим или де­ла­ющим вид, что спит, без­мя­тежен и бе­зопа­сен, что пре­дан род­ной, мать её, про се­бя, со­вет­ской влас­ти и со всем за­ранее, за­годя сог­ла­сен и со­лида­рен, го­род­ком-де­рев­ней. Ну, а слу­чись что на пло­хо чи­щен­ных или вов­се не приб­ранных зас­не­жен­ных улоч­ках и пе­ре­ул­ках, кри­чи - не кри­чи, ори - не ори, сто­ни - не сто­ни, уми­рай - не уми­рай, не от­кро­ют­ся толь­ко что не бро­ниро­ван­ные став­ни-зас­ло­ны, не зас­ве­тят­ся за ни­ми спа­ситель­ные огонь­ки, не по­шеве­лят­ся на­деж­дой ка­лит­ки за мо­гучи­ми ще­кол­да­ми, а то и ам­барны­ми зам­ка­ми, в де­ревян­ных пе­реко­шен­ных и по­чер­невших от ста­рос­ти за­борах.

Двое, а, по­жалуй, трое отор­ва­лись от единс­твен­ной цен­траль­ной, яр­ко ос­ве­щен­ной ули­цы на юге го­род­ка и уг­лу­бились в деб­ри обо­чин­ных пе­ре­ул­ков. Ког­да све­ты за спи­ной вна­чале поб­лекли, а по­том и вов­се ис­чезли вда­ли, по­гашен­ные ноч­ной те­менью и пять­юс­та­ми мет­ра­ми, двое из них пе­рег­ля­нулись. Муж­чи­на без шап­ки, хо­тя и сто­ял кре­пень­кий мо­розец, в са­погах и ват­ни­ке, чуть вы­ше сред­не­го, креп­кий с хо­рошо вы­леп­ленной го­ловой, гру­бова­тым ли­цом и ко­рот­кой стриж­кой, как тог­да го­вори­ли, боб­ри­ком, ши­роко рас­крыл близ­ко рас­по­ложен­ные кро­хот­ные, ко­лючие гла­за, про­мор­гался, снял оч­ки, про­тер их и со­бирал­ся на­деть. В это мгно­венье она мог­ла ко­торый раз уви­деть его гла­за, не прик­ры­тые лин­за­ми. И в со­тый и ты­сяч­ный раз уди­вить­ся и прий­ти в ужас от поч­ти мед­вежь­ей ярос­ти и ко­шачь­его, фос­фо­рес­ци­ру­юще­го поб­лески­вания их. "Ну, зверь, му­женек ро­димый! Ну, зверь! Не­ровен час, не ока­зать­ся бы на до­роге!" Ну, да это бы­ли поч­ти ру­тин­ные её мыс­ли, во­ли им она не да­вала, но и не за­быва­ла ни­ког­да это "Не­ровен час!".

Тем вре­менем, он прис­тро­ил оч­ки, по­жевал гу­бами, при­тирая че­люс­ти, за­пол­ненные зу­бами - из нер­жа­ве­ющей ста­ли, под­нял ру­ку и ко­рявой ин­тегра­лопо­доб­ной, мас­сивной, мет­ро­вой пал­кой, со всей мо­чи, как го­ворят, от ду­ши (впро­чем, ка­кой ду­ши?) вре­зал по за­бору: "По­лучай фак­то­ри­ал, су­ки". И ку­да ти­шина-то по­дева­лась? Все псы, вна­чале это­го до­ма, а по­том и ок­рес­тнос­тей - кав­каз­ские ов­чарки и вол­ко­давы раз­ных мас­тей, а ме­лочь вся­кую там и не дер­жа­ли, на це­пях и без оных взор­ва­лись ла­ем, ры­ком, во­ем и бе­шенс­твом, рвясь с це­пей, пу­зырясь слю­ной и бро­са­ясь на за­бор. А что же на­ша трой­ка? Муж­чи­на ра­дос­тно ос­ка­лил­ся, от­че­го его ши­рокое ли­цо с ме­тал­ли­чес­ким ос­ка­лом рта ста­ло по­хожим на ка­рика­тур­ных япон­ских аг­рессо­ров из-под пе­ра Кук­ры­ник­сов, и с воп­лем "Я вам про­сум­ми­рую ряд Фурье!" ус­тре­мил­ся бе­гом вдоль за­бора, при­жимая дву­мя ру­ками ко­нец пал­ки к дос­кам-кла­вишам, от че­го со­бачий фо­рум и вов­се за­шел­ся. А ког­да до­бежал до уг­ла, с ярос­тным: "вот вам кра­евое ус­ло­вие", еще раз ша­рах­нул пал­кой по за­бору и по­бежал че­рез улоч­ку. Жен­щи­на мол­ча тру­сила ря­дом, а тре­тий член этой ком­па­нии - ог­ромный тем­но-се­рый по­лоса­тый пес, по­месь до­га и двор­ня­ги, вклю­чил­ся в со­бачью ка­кофо­нию сво­им труб­ным ла­ем.

Ес­ли вы ду­ма­ете, что из до­мов кто-то вы­шел или где-то заж­глись огонь­ки, то вы заб­лужда­етесь. На­ши ша­луны не ус­пе­ли прой­ти сле­ду­ющий квар­тал, как все стих­ло, со­баки ус­по­ко­ились, а оби­тате­ли опять зас­ну­ли. Че­рез па­ру квар­та­лов си­ту­ация пов­то­рилась. Толь­ко те­перь со­лис­том бы­ла жен­щи­на. Вы­сокая, креп­кая, с длин­ны­ми и мощ­ны­ми но­гами, но в ос­таль­ном, бес­формен­ная тё­тя-ло­шадь с круп­ным и не­выра­зитель­ным ли­цом. В её ру­ках ока­зались две не­боль­шие, но уве­сис­тые, а ля ба­рабан­ные па­лоч­ки и она шус­тро от­гро­хала мат­чиш на ка­кой-то ка­лит­ке. По­том на сле­ду­ющей, выз­вав оче­ред­ной со­бачий, поч­ти атом­ный, взрыв с гул­ким соп­ро­вож­де­ни­ем до­га - вы­род­ка. Муж­чи­на ко­рот­ко про­ком­менти­ровал: "Ре­шение ус­той­чи­во - поч­ти по Ля­пуно­ву - мы вы­ше это­го быд­ла!"

II.

Еще че­рез пол­ча­са тро­ица, выб­равшись из ла­бирин­та пе­ре­ул­ков, по­дош­ла к пя­ти­этаж­но­му до­му на цен­траль­ной ули­це и под­ня­лась на вто­рой этаж, в свою ве­лико­леп­ную че­тырёх ком­натную про­фес­сор­скую квар­ти­ру. Но не все - Тиг­ра, так зва­ли не­сос­то­яв­ше­гося до­га, ос­тался но­чевать где-то на ули­це. Ни мо­роз, ни от­сутс­твие кры­ши, ни воз­можные на­леты жи­воде­ров с пет­ля­ми и сет­ка­ми-сил­ка­ми, хо­зя­ев со­баки не бес­по­ко­или и не сму­щали - это бы­ло за пре­дела­ми кра­евых ус­ло­вий.

Муж­чи­на сбро­сил са­поги, об­ла­чил­ся в плот­ную, свет­ло ко­рич­не­вую вен­гер­скую шер­стя­ную до­маш­нюю кур­тку с окан­то­ван­ны­ми ви­тым шну­ром об­шла­гами и от­во­рота­ми и из этих же шну­ров - по­переч­ны­ми пет­ля­ми, зас­те­гива­ющи­мися на ог­ромные де­ревян­ные пу­гови­цы, и прев­ра­тил­ся в им­по­зан­тно­го за­веду­юще­го ка­фед­рой выс­шей ма­тема­тики мес­тно­го ин­же­нер­но­го ВУ­ЗА про­фес­со­ра Аз­бе­лен­ско­го.

Жен­щи­на то­же пре­об­ра­зилась - на ней ока­зал­ся длин­ный тем­но си­ний до­маш­ний ха­лат в кра­пин­ку до пят. Пе­ретя­нутый ши­роким ку­шаком он по­гасил бес­формен­ность фи­гуры и при­дал ей рес­пекта­бель­ность, и да­же зна­читель­ность. Мяг­кие чу­вяки из вы­ворот­ки с заг­ну­тыми вверх нос­ка­ми выг­ля­дыва­ли из-под ха­лата, лег­ко сколь­зя­щими ладь­ями, сгла­жива­ющи­ми дви­жения силь­но­го и гру­бого те­ла. Иб­ра­гимов­на, так на­зыва­ли её за спи­ной, кан­ди­дат фи­зико-ма­тема­тичес­ких на­ук и до­цент той же ка­фед­ры, бы­ла за­кон­ной суп­ру­гой про­фес­со­ра Аз­бе­лен­ско­го.

Сей­час она спо­ро со­бира­ла поз­дний ужин на стол, за ко­торым на­гуляв­шие ап­пе­тит по­луноч­ни­ки пи­ли чай с мо­локом из тон­ких ста­канов в ме­тал­ли­чес­ких под­ста­кан­ни­ках с ра­хат-лу­кумом, как раз на­кану­не за­везён­ным в гас­тро­ном, в этом же до­ме пря­мо под Аз­бе­лен­ски­ми. Про­цеду­ра пи­тия' бы­ла от­ра­бота­на го­дами и вклю­чала, в час­тнос­ти, две при­ят­ней­шие про­цеду­ры - собс­твен­но за­вар­ку креп­чай­ше­го чер­но­го не толь­ко по наз­ва­нию на эти­кет­ке, но и по цве­ту чая, поч­ти чи­фиря и мед­ленно­го за­лива­ния в не­го мо­лока тон­чай­шей струй­кой. Со­бытия, раз­во­рачи­ва­ющи­еся при этом, за аб­со­лют­но проз­рачным стек­лом ста­кана бы­ли уди­витель­ны и та­инс­твен­ны. Мис­ти­чес­кие струи зак­ру­чива­лись в стран­ные свет­ло-шо­колад­ные об­ла­ка, вза­им­но пе­реме­шива­лись и пе­ресе­кались, пос­те­пен­но за­пол­няя сво­им ха­осом, не­ус­той­чи­востью и не­надеж­ностью ста­биль­ную, соп­ро­тив­ля­ющу­юся, из­на­чаль­но неп­рогляд­ную те­мень нас­то­ян­но­го на­пит­ка. Мо­жет по­тому, и нра­вилось смот­реть им на эту вой­ну доб­ра и зла, бе­лого и чер­но­го, что бе­лое это так, ни­ког­да и не по­беж­да­ло. Или они не поз­во­ляли ему по­бедить, не до­ливая дос­та­точ­но­го ко­личес­тва мо­лока в чер­ную, горь­ко-вкус­ную, тер­пко-вяз­кую и та­кую близ­кую им ть­му­тара­кань…

III.

Это толь­ко у доб­ря­ка и иде­алис­та О'Ген­ри Бо­лива­ру, ви­дите ли, бы­ло не снес­ти дво­их. Воп­ре­ки всем инс­трук­ци­ям, ка­фед­ра ма­тема­тики нес­ла эту наг­рузку, и до по­ры, до вре­мени да­же проц­ве­тала. Но, при не­кото­рых все­неп­ре­мен­ных на­чаль­ных ус­ло­ви­ях, по­тому что без ус­ло­вий, так ска­зать, бе­зус­ловно, эта па­ра су­щес­тво­вать не мог­ла. Ка­кая-то часть из них бы­ла сог­ла­сова­на при при­еме на ра­боту, - рек­тор был го­тов на мно­гое за все­ми ра­зум­ны­ми пре­дела­ми, лишь бы по­лучить про­фес­со­ра в свой дра­ный, про­вин­ци­аль­ный вуз. Ос­таль­ные - пос­ту­лиро­ваны этой че­той с пер­вых же пос­ле кон­курса ра­бочих дней си­ловым пу­тем, сво­его ро­да, са­мозах­ва­том, ког­да си­ту­ация уже ста­ла ре­шен­ной и на пять лет не­об­ра­тимой. Лек­ций Аз­бе­лен­ский не чи­тал, и чи­тать был не в сос­то­янии. Уж боль­но нев­нятной, нев­ра­зуми­тель­ной, рва­ной и бес­толко­вой бы­ла речь - ну не хо­тел язык слу­шать­ся и всё тут.

Но де­ло бы­ло не толь­ко в язы­ке. В кон­це кон­цов, он лишь тень глу­бин­ных мыс­ли­тель­ных про­цес­сов. За пре­дела­ми про­фес­си­ональ­ной груп­пы фор­мул у про­фес­со­ра не бы­ло еди­ной и пос­ле­дова­тель­ной мыс­ли. Его мозг фон­та­ниро­вал об­рывки нес­вя­зан­ных друг с дру­гом фраз и был пол­ностью не спо­собен объ­еди­нить их в еди­ное, ло­гич­ное и за­кон­ченное сло­вес­ное об­ра­зова­ние.

Да и ру­ки его, пы­та­ясь учас­тво­вать в лек­ци­он­ном дей­стве, со­вер­шенно син­хрон­но со сло­вес­ным и мыс­ли­тель­ным ха­осом, те­лепа­лись бес­систем­но по сто­ронам, усу­губ­ляя бре­довость про­ис­хо­дяще­го. Да хоть бы бы­ли ко­неч­ности эти сла­быми, гля­дишь, и не за­мети­ли бы их. Ан нет, силь­ны­ми они бы­ли, на за­борах раз­ви­тыми. А по­тому рез­кие их раз­ма­хива­ния выг­ля­дели опас­ны­ми для слу­шате­ля, и хо­телось от­шатнуть­ся, отод­ви­нуть­ся те­лом, или хо­тя бы от­вести гла­за. Тем бо­лее, соп­ро­вож­дался этот спек­такль той са­мой са­мурай­ской улыб­кой, нер­жа­ве­ющим хищ­ным ос­ка­лом. При та­ких-то спо­соб­ностях лек­то­ра Аз­бе­лен­ский не был спо­собен удер­жать вни­мание  а­уди­тории и пя­ти ми­нут. Меж­ду тем, по за­конам выс­шей шко­лы про­фес­сор обя­зан был в год чи­тать не ме­нее 200(!) ча­сов лек­ций.  Эка не­видаль, про­фес­сор их прос­то впи­сывал в от­чет, а про­рек­тор - его уче­ник, поп­росту, прик­ры­вал это.

Обыч­но, Аз­бе­лен­ский на ра­боту не хо­дил. Ас­пи­ран­ты при­ходи­ли к не­му до­мой. Но се­год­ня был ка­фед­раль­ный день и пе­ред за­седа­ни­ем про­фес­сор нап­ро­сил­ся на при­ем к рек­то­ру. К сло­ву будь ска­зано, не те­ряла это­го ред­ко­го вре­мени муж­не­го от­сутс­твия и его вер­ная суп­ру­га. Она всег­да ста­ралась, как мог­ла, по­могать про­фес­со­ру - на­уч­но­му ру­ково­дите­лю нес­коль­ких ас­пи­ран­тов - до­цент ведь! Вот и сей­час, че­рез де­сять ми­нут пос­ле от­бы­тия суп­ру­га, она энер­гично, опе­ратив­но и мно­го­опыт­но ру­ково­дила, то бишь, во­дила ру­ками по те­лесам рос­ло­го ас­пи­ран­та, спо­ро под­талки­вая его к суп­ру­жес­ко­му ло­жу.

Что до на­шего ге­роя, то он в это са­мое вре­мя, счас­тли­во ни о чем не зная, не ве­дая, в пид­жа­ке, гал­сту­ке и на­чищен­ных чер­ных туф­лях без шар­фа и шап­ки, в лег­ком осен­нем рас­пахну­том паль­то, не то­ропясь, шел по пус­тынной на­береж­ной к ин­сти­туту. В ру­ках его бы­ла ху­лиган­ски, не та­ясь, све­же от­ло­ман­ная с за­мер­зше­го де­рева по­луто­ра мет­ро­вая вет­ка, ко­ей он лег­ко по­махи­вал, а ря­дом бе­жала Тиг­ра. В та­ком ви­де и по­ряд­ке они и прос­ле­дова­ли по па­рад­ной лес­тни­це на вто­рой этаж к при­ем­ной рек­то­ра и, пря­миком, в нее.

 
IV.

В ог­ромной, за­литой яр­ким сол­нцем ком­на­те, кро­ме сек­ре­тар­ши, си­дели на­чаль­ник учеб­ной час­ти и про­фес­сор - ев­рей, приг­ла­шен­ный к рек­то­ру в свя­зи с гря­дущим пе­ре­из­бра­ни­ем. А про­фес­со­ра это­го, на­до ска­зать, Аз­бе­лен­ский на дух не тер­пел по мно­жес­тву серь­ёз­ней­ших и об­сто­ятель­ней­ших при­чин. И в пер­вую оче­редь, за его ев­рей­ское про­ис­хожде­ние, ев­рей­скую фа­милию, ев­рей­ское от­чес­тво, ев­рей­ский вид, ев­рей­ские гла­за, за все то жи­дов­ское, что, по мне­нию Аз­бе­лен­ско­го, пер­ло из не­го, за­гажи­вало прос­транс­тво, и не да­вало по­коя ма­тема­тику, ос­кор­бля­ло, ме­хани­чес­ки ца­рапа­ло и об­жи­гало его внут­ри и сна­ружи, ге­нери­руя кас­ка­ды, фон­та­ны и под­линные Ни­ага­ры не­ук­ро­тимой, не­ис­ко­рени­мой, па­толо­гичес­кой не­навис­ти. И все ес­тес­тво про­фес­со­ра со все­ми его пот­ро­хами и на­уч­ны­ми зва­ни­ями пред­став­ля­ло со­бой тем­но-баг­ро­вый, рас­ка­лен­ный, рас­плав­ленный чу­гун юдо­фобс­тва, а поп­росту, жи­донеп­ри­ятия, жи­до­от­торже­ния, жи­доб­рез­гли­вос­ти, дав­но про­ев­ший фу­теров­ку ков­ша и вот-вот го­товый вып­леснуть­ся на­ружу. И бы­ло то­му, по мень­шей ме­ре, три при­чины.

О пос­ледней, не по зна­чимос­ти, лишь по по­ряд­ку, глав­ной, речь пой­дет поз­днее, но и пер­вых двух хва­тало. Преж­де все­го, Аз­бе­лен­ский пе­ред этим ин­сти­тутом по­бывал еще в пя­терых и изо всех вы­летал с гро­хотом и трес­ком, ис­клю­читель­но, по его мне­нию, из-за жи­дов. И дей­стви­тель­но, из-за них, - прок­ля­тых. А все де­ло бы­ло в том, что жи­до­едс­тво Аз­бе­лен­ско­го, пе­рем­но­жен­ное на его ог­ра­ничен­ность и зве­риную ярость, не име­ло ме­ры и пре­делов. Во вто­рых, он, вер­тясь в кру­гах рус­ских ан­ти­семитс­тву­ющих ма­тема­тиков, а имен­но они тог­да ко­ман­до­вали в ака­демии на­ук, по­лагал, что так и на­до: про­вали­вать на кон­курсах и за­щитах, не "пу­щать" в ВА­Ке, бить, где и как спод­ручно, и спа­сать Рос­сию - ма­туш­ку, и вез­де, где мож­но и нель­зя, орать "ев­реи" и "жи­ды!"

Да, в Со­вет­ском Со­юзе имел сом­ни­тель­ную "честь" или бес­честье быть, су­щес­тво­вал, проц­ве­тал, вся­чес­ки по­ощ­рялся, под­держи­вал­ся, галь­ва­низи­ровал­ся на всех уров­нях го­сударс­твен­ный ком­му­но-фа­шист­ский, глу­бин­но-рус­ско-ук­ра­ин­ский, со­вет­ско-ка­гебист­ский ан­ти­семи­тизм, но… офи­ци­аль­но он не на­зывал­ся, да­же не про­гова­ривал­ся, не про­из­но­сил­ся, не ква­лифи­циро­вал­ся, вся­чес­ки ка­муф­ли­ровал­ся и скры­вал­ся. Все де­лалось ис­подтиш­ка, под­ля­тиной, ни­же по­яса, "за­сек­ре­чен­но". В выс­шей шко­ле с ее изощ­ренной пуб­ли­кой это хо­рошо по­нима­ли и власть пре­дер­жа­щие и са­ми ев­реи. По­это­му, ког­да на уче­ных со­ветах и раз­но­го ро­да соб­ра­ни­ях Аз­бе­лен­ский по по­воду и без оно­го за­ходил­ся в кли­кушес­твю­щем "си­онис­ты", "ев­реи", и пр. не­удоб­но чувс­тво­вали се­бя все, и да­же са­мые во­инс­твен­ные, за­кален­ные бес­пре­дель­ной ни­зостью, пар­тий­но - прос­мо­лен­ные в дь­яволь­ских ча­нах и рай­ко­мах ан­ти­семи­ты.

Ев­реи, да­вали от­пор, но очень де­ликат­но. Нап­ри­мер, в пись­мах в рек­то­рат и пар­тий­ные ор­га'ны они мог­ли на­писать о "нез­до­ровом от­но­шении и выс­ка­зыва­ни­ях про­фес­со­ра Аз­бе­лен­ско­го". В ито­ге, од­на­ко, Аз­бе­лен­ско­го про­вали­вали на оче­ред­ном кон­курсе, ти­хо, спо­кой­но, без выс­тупле­ний "про­тив". А кто был ви­новат в этом? - ко­неч­но же, ев­реи! Ана­лизи­ровать си­ту­ацию жиз­ненно за­ужен­ный и пре­дель­но уп­ро­щен­ный ма­тема­тичес­кий мозг не умел и на­ходил вы­ход из по­ложе­ния - в ярос­ти и го­тов­ности бро­сить­ся на оче­ред­ную жер­тву. Вот и сей­час, уви­дев не­навис­тное ли­цо, Аз­бе­лен­ский ос­ка­лил нер­жа­вей­ку, бе­шено блес­нувшую на встреч­ном сол­нечном лу­че, гнев­но дер­нул сжа­тым ку­лаком и злоб­но и ехид­но вык­рикнул: "А! Ближ­ний Вос­ток! Ха-ха-ха! Ближ­ний Вос­ток!" и, не ожи­дая раз­ре­шения, прос­ле­довал вмес­те с Тиг­рой в рек­тор­ский ка­бинет. 

Ин­те­рес­но, что не прош­ло и двух лет пос­ле это­го яр­ко­го выс­тупле­ния, как Аз­бе­лен­ско­го вы­шиб­ли и из это­го ин­сти­тута. И удар по его при­чин­но­му мес­ту ор­га­низо­вали те же са­мые ак­тивные ан­ти­семи­ты и яс­ное де­ло не из люб­ви к ев­ре­ям, а из кор­не­вого, из­на­чаль­но­го ка­чес­тва под­ле­цов - не зас­ве­чивать­ся, не вы­совы­вать­ся, бить ано­ним­но, из-за уг­ла, в тем­ную, так-то вер­нее бу­дет. А не так как этот зас­ра­нец. Хоть и свой, в дос­ку, а му­дак, пол­ную рас­кон­спи­рацию, по­нима­ешь, до­пус­тил, го­сударс­твен­ные сек­ре­ты рас­крыл!

 
V.

Как мно­го поз­же ста­ло яс­но, и то лишь тог­да, ког­да за­ин­те­ресо­ван­ные мно­гочис­ленные нед­ру­ги из раз­ных ву­зов сор­га­низо­вались и прос­ка­ниро­вали, че­рез мель­чай­шие си­та, доб­ро­совес­тно, под­робно и въ­ед­ли­во про­се­яли би­ог­ра­фию Аз­бе­лен­ско­го, въ­ед­ли­во и скру­пулёз­но про­диф­фе­рен­ци­рова­ли всю кри­воли­ней­ную, дур­но изог­ну­тую, как его пал­ки, тра­ек­то­рию иди­оти­чес­ких пе­реме­щений по ву­зам, го­родам и ве­сям Рос­сии, не по­лени­лись взять еще од­ну про­из­водную в каж­дой точ­ке этих хож­де­ний и оп­ре­дели­ли кри­виз­ну всех его кре­тини­чес­ких, ир­ра­ци­ональ­ных по­воро­тов, лишь тог­да ста­ло яс­но, что вся эта уди­витель­ная ис­то­рия бы­ла пол­ным и за­кон­ченным кон­фу­зом и для са­мого ге­роя, и для всех его под­держан­тов и опе­кунов, и не толь­ко для них. На­пом­ни­ло это сце­ну, ког­да из­вес­тный рус­ский ак­тер изоб­ра­зил муж­ской аф­ронт - шу­тов­ски нак­ло­нясь впе­ред и ши­роко раз­ве­дя опу­щен­ные вниз ру­ки с бес­по­мощ­но рас­кры­тыми ла­доня­ми с рас­то­пырен­ны­ми паль­ца­ми, на­дув рот и да­леко вы­сунув язык, он из­дал неп­ри­лич­ный гру­бо виб­ри­ру­ющий звук… Ну, да то бы­ло по­том… А по­ка…

А по­ка, со­бытия раз­ви­вались вот ка­ким ма­каром. Че­рез две не­дели пос­ле эпи­зода в при­ем­ной, сос­то­ял­ся со­вет ин­сти­тута, где дол­жны бы­ли пе­ре­из­би­рать то­го са­мого про­фес­со­ра-ев­рея. А был он, на­до ска­зать, из­вес­тным в стра­не и ака­деми­чес­ких кру­гах уче­ным, за­веду­ющим луч­шей ка­фед­рой ин­сти­тута и, как го­вори­ли зна­ющие спе­ци­алис­ты из Мос­квы, ака­деми­ки и чле­ны-кор­респон­денты, од­ной из луч­ших в стра­не. Вот так-то: ды­ра-ды­рой чер­но­зем­ная, про­вин­ци­аль­ная из про­вин­ци­аль­ных, а ка­фед­ра - пер­воклас­сная! Пред­став­ля­ете, как его не­нави­дел и как ему за­видо­вал Аз­бе­лен­ский?

 На этот раз, ка­ким-то чу­дом, он удер­жался от слов "ев­рей" и "жид", но, в ос­таль­ном, был на вы­соте. На дол­жной вы­соте… Где-то он вы­цара­пал чет­ве­рос­ти­шие и сей­час чи­тал его по бу­маж­ке, не за­бывая раз­ма­хивать нап­ря­жен­ным, сжа­тым до бе­лиз­ны кос­тя­шек паль­цев ку­лаком:

"Я им ска­жу - в них чес­ти нет!
В них ум ка­кой-то мглой одет!
Для них оте­чес­тво и сла­ва -
Ре­чей на­пыщен­ных прип­ра­ва!

По­эт го­ворит как раз о той нем­но­гочис­ленной, но опас­ной час­ти ро­да че­лове­чес­ко­го, к ко­торой при­над­ле­жит об­сужда­емая на­ми кан­ди­дату­ра. Я при­зываю го­лосо­вать про­тив пе­ре­из­бра­ния. Нам та­ких не на­до…".

Фо­кус, од­на­ко, сос­то­ял в том, что все­го в ин­сти­тути­ке - то бы­ло три про­фес­со­ра. Все­го три! И про­вали­вать од­но­го из них, при­том луч­ше­го, бы­ло уж боль­но не с ру­ки и рек­то­рату, да и власть пре­дер­жа­щим. Из­бра­ли та­ки ев­рея! На­кида­ли чер­ных ша­ров, но из­бра­ли. Но уж тут-то Аз­бе­лен­ский и вов­се за­кусил уди­ла: "Ли­бо я, ли­бо он. Не вы­гони­те жи­да, уй­ду я" - за­явил он в ка­бине­те рек­то­ру. И ушел. В дру­гой ин­сти­тутик, но с те­ми же на­чаль­ны­ми ус­ло­ви­ями. Пос­ледний раз его ви­дели, отъ­ез­жа­ющим от сво­его подъ­ез­да, пос­ле от­прав­ки кон­тей­не­ра с ве­щами, на мо­тоцик­ле "Урал" с вер­ной суп­ру­гой в ко­ляс­ке. Оба они бы­ли в ко­жаной уни­фор­ме: са­погах, га­лифе, фу­раж­ках, пер­чатках - кра­гах и ав­то­мобиль­ных оч­ках - поч­ти всё, как у Коз­ле­вича.

 
VI.

Ну и что, ска­жете вы, ру­тина и ру­тина - ма­ло ли ка­ких ан­ти­семи­тов не рож­да­ла зем­ля рус­ская? Она ведь мно­гое мо­жет. Пи­сал же клас­сик:

"Что мо­жет собс­твен­ных Пла­тонов
И быс­трых ра­зумом Нев­то­нов
Рос­сий­ская зем­ля рож­дать".

Нап­ри­мер, был ведь рож­ден Пу­риш­ке­вич. И сов­сем не на­до ду­мать, что он умер. В Рос­сии та­кие осо­би всег­да су­щес­тво­вали, су­щес­тву­ют и жи­вут, не бедс­твуя, и не ту­жа. Эда­кого ро­да, веч­ные эта­лоны под­линно рус­ско­го от­но­шения к ев­ре­ям. Од­нажды в Днеп­ро­пет­ров­ском ин­сти­туте пуб­лично обоз­ва­ли жи­дом за­ез­же­го из Рос­сии про­фес­со­ра - ев­рея. На что он столь же пуб­лично от­ве­тил, при­мер­но, сле­ду­ющим об­ра­зом: "Из­вес­тны мно­гие вы­да­ющи­еся не­годяи-ан­ти­семи­ты. Нап­ри­мер, был Пу­риш­ке­вич. Но он был все же лич­ностью, а вы, поп­росту, гов­но!". Смеш­но, но, ви­димо, по упо­мяну­тым вы­ше при­чинам (не зас­ве­чивать­ся!), че­рез ме­сяц уче­ный со­вет ин­сти­тута при­нес пись­мен­ное из­ви­нение про­фес­со­ру-ев­рею! По Бреж­нев­ским-то вре­менам - фан­тасти­ка, да и толь­ко!

Вот толь­ко в на­шем слу­чае все бы­ло сов­сем не так, - из­на­чаль­ная за­ковы­ка выш­ла. Де­ло в том, что как вы­яс­ни­ли нед­ру­ги Аз­бе­лен­ско­го, про­ис­хо­дил он - ан­ти­семит из ан­ти­семи­тов, не­навис­тник из не­навис­тни­ков, жи­до­ед из жи­до­едов, эда­кий виб­ри­ру­ющий от фи­зи­оло­гичес­ко­го неп­ри­ятия и неп­ризна­ния ев­рей­ско­го ро­да-пле­мени Тор­кве­мада, не па­дай­те, чи­татель, из ев­рей­ской семьи! Как, впро­чем, и сам Тор­кве­мада! Да, да! Наш ге­рой дей­стви­тель­но ро­дил­ся в ев­рей­ском прож­женно - карь­ерис­ти­чес­ком се­мей­стве, ко­торое тя­готи­лось ев­рей­ством, его Ве­ликим Бож-ким Ду­хов­ным по­током. Оно меч­та­ло, оно спа­ло и ви­дело, оно страс­тно же­лало влить­ся в ве­лико­рус­скую струю!

Ка­ково ска­зано: в струю! Ну не хо­тели они быть ев­ре­ями, ино­род­ца­ми, чу­жака­ми, и всё тут. А по­тому, не сты­дясь Гос-да и сво­его на­рода, па­ло в цер­ковно-по­пов­ские но­жень­ки, прош­ло об­ряд кре­щения и ста­ло пра­вос­лавным, так ска­зать, од­новре­мен­но и во всём пра­вым и, бе­зус­ловно, слав­ным. Ну и, при та­ком-то рве­нии, пос­та­ралось не толь­ко за­быть свои кор­ни, но и пе­ренять тра­диции рус­ской сре­ды. И, преж­де все­го, ве­лико­рус­ский чер­но­сотен­но-пра­вос­лавный шо­винис­ти­чес­кий стан­дарт и штан­дарт. Его сер­дце­вина - ан­ти­семи­тизм был край­не удоб­ным, ви­зу­аль­но ре­гис­три­ру­емым власть пре­дер­жа­щими, инс­тру­мен­том адап­та­ции и мет­кой вер­но­под­данни­чес­тва и пат­ри­отиз­ма.

Ну, и са­мо со­бой, - мас­ки­ров­ка, ми­мик­рия, так ми­мик­рия! Фа­милию, яс­ное де­ло, на­до бы­ло ме­нять. Аз­бель - ну что за фа­милия для ис­конно рус­ско­го че­лове­ка? Эти­ми ев­рей­ски­ми Аз­бе­лями пруд пру­ди и в Мос­кве, и в Пе­тер­бурге, и в Харь­ко­ве, и в Том­ске. До­бави­ли имя пуш­кин­ско­го ге­роя и по­лучил­ся Аз­бе­лен­ский. Что до не впол­не ти­пич­но­го на­чала, то они ко­кет­ли­во объ­яс­ня­ли - так ведь это на­чало ал­фа­вита: Аз - Бу­ки - Ве­ди.

Про­изош­ло всё это еще до ре­волю­ции, но бо­язнь быть рас­кры­тыми, бо­язнь от­торже­ния от рус­ско­го об­щес­тва су­щес­тво­вала всег­да, да­же в ран­ние пос­ле­рево­люци­он­ные вре­мена, ког­да внеш­ние про­яв­ле­ния ан­ти­семи­тиз­ма по­дав­ля­лись.

VII.

Вот толь­ко пло­хо они зна­ли ев­рей­скую тра­дицию. Ведь ев­рей­ство это не крас­ка, ко­торую по при­хоти низ­ких лю­дей мож­но на­нес­ти или без­бо­лез­ненно и бес­последс­твен­но смыть. Не так-то всё бы­ло прос­то, как ка­залось им… Сов­сем не так… Не чувс­тво­вали Аз­бе­ли-Аз­бе­лен­ские, и не хо­тели знать, и, на­до ду­мать, объ­яс­нять им бы­ло бес­по­лез­но, что им сле­дова­ло с дос­то­инс­твом нес­ти ев­рей­скую до­лю, хоть и неп­роста она. Не по­нима­ли они, что из­бран­ный Б-ом на­род име­ет свой тра­гичес­кий, но вы­сокий удел и не дол­жен мо­тать­ся по чу­жим ре­лиги­ям. Толь­ко в этом, имен­но в этом, и лишь толь­ко в этом слу­чае ты бу­дешь всег­да в ла­ду с са­мим со­бой. Те­бе бу­дет не прос­то, сов­сем не прос­то, ох, как не прос­то, но ты бу­дешь в ла­ду с са­мим со­бой!

Но уж слиш­ком эти Аз­бе­ли-Аз­бе­лен­ские бес­сты­же ме­туши­лись, слиш­ком не­тер­пе­ливо и ал­чно рва­лись к кор­мушке, к рос­сий­ско­му лу­боч­но­му го­сударс­твен­но­му ми­ражу, слиш­ком тя­готи­лись сво­ей ев­рей­ской до­лей, слиш­ком от­торга­ли всё ев­рей­ское… По­хоже, они всерь­ёз от­но­сились к ста­рой шут­ке: "ес­ли ты не мо­жешь быть сам со­бой, будь кем-ни­будь дру­гим". Не по­нима­ли они и то­го, что об­ма­нуть мож­но лю­дей, но не Гос-да! Ведь все ев­реи ми­ра на­ходят­ся под Бож-им Кон­тро­лем: "Ибо ты на­род, пос­вя­щен­ный Гос­по­ду, Бо­гу тво­ему, и те­бя из­брал Гос­подь быть ему дра­жай­шим из всех на­родов, ко­торые на зем­ле" (ПЯ­ТИК­НИ­ЖИЕ. Вто­роза­коние ХIII. 14. 2).

При са­мом бла­гоп­ри­ят­ном для вык­реста по­ложе­нии ве­щей, ког­да он и че­ловек ло­яль­ный, теп­лый и при­лич­ный и, что очень важ­но, сло­жив­ший­ся, и ко­рыс­ти в нем не слиш­ком мно­го - тя­нет его, ви­дите ли, рус­ская куль­ту­ра, - да­же при та­ком хо­де со­бытий, да­же при та­ком, срав­ни­тель­но, мяг­ком рас­кла­де ему гро­зит явс­твен­ное раз­дво­ение лич­ности. Ну, и, ес­тес­твен­но, от­сутс­твие Бож-го прик­ры­тия. Это для хо­роших лю­дей. А се­мей­ство Аз­бе­лей-Аз­бе­лен­ских бы­ло с нас­ледс­твен­ной ко­рыс­тно-ма­тери­алис­ти­чес­кой и нравс­твен­ной чер­во­точи­ной. Это ведь о них на­писа­но: "Об­режь­те же ди­кие за­рос­ли сер­дца ва­шего, и выи ва­шей не ожес­то­чай­те бо­лее" (Пя­тик­ни­жие. Вто­роза­коние Х. 10. 16).

Ос­тань­ся они в ев­рей­стве, прош­ли бы по­коле­ния, и Ве­ликий Ме­ханизм Ис­полни­тель­ной То­ры об­ка­тал бы их, об­ра­ботал бы, сре­зал бы зло и ни­зость и, гля­дишь, че­рез 20-30 рож­де­ний по­яви­лись бы по­рядоч­ные и ве­ру­ющие лю­ди. Имен­но для это­го Гос-дом Соз­дан уни­каль­ный ме­ханизм За­пове­дей. Имен­но для это­го Ев­ре­ям да­ны 613 (!) За­пове­дей и все они ус­трем­ля­ют ев­рея к ду­хов­но­му подъ­ему. И за­дол­го до дос­ти­жения По­тол­ка лю­бой ев­рей, хо­чет он это­го или не хо­чет, пос­те­пен­но на­сыща­ет­ся ими. Не слу­чай­но ска­зано в Каб­ба­ле: "да­же пус­тые из ев­ре­ев пол­ны за­пове­дей, как гра­нат".

Но Аз­бе­ли-Аз­бе­лен­ские пред­почли дру­гой путь. Они бро­сили свой на­род, сво­его Гос-да, они при­со­еди­нились к срос­шей­ся с ан­ти­семи­тиз­мом го­сударс­твен­ной ре­лигии Рос­сии - пра­вос­ла­вию, они зас­та­вили се­бя воз­не­нави­деть ев­ре­ев, то есть плоть от пло­ти са­мих се­бя, сво­их де­тей и вну­ков. И те­перь уже не бы­ло для них Бож-ко­го щи­та! И те­перь уже не бы­ло спа­ситель­ной си­лы То­ры и её шес­ти­сот три­над­ца­ти Жи­витель­ных За­пове­дей. Ибо на­родам ми­ра да­ны все­го лишь 7 (!). А это­го для гре­хов­ной семьи, нас­квозь про­питан­ной рва­чес­ким ма­тери­ализ­мом и па­толо­гичес­ким эго­из­мом бы­ло яв­но не­дос­та­точ­но…

________________________________________________________________
Copyright © 2006 Viktor Finkel