Сирень и розы Александровского сада

ПАТ­РИ­АР­ШИЕ ПРУ­ДЫ

    Жу­ков жил пос­ле вой­ны на Пат­ри­ар­ших пру­дах, поч­ти в том же мес­те, где Ан­нушка раз­ли­ла мас­ло, в про­из­ве­дении Ми­ха­ил Афа­нась­еви­ча Бул­га­кова "Мас­тер и Мар­га­рита". По край­ней ме­ре, так счи­талось, что он там жил. По­тому что пос­ле вой­ны Ста­лин сос­лал Жу­кова, что­бы был по­даль­ше и не на­поми­нал бы о сво­ей сла­ве Ста­лину. Этот дом был пос­тро­ен не­мец­ки­ми во­ен­ноплен­ны­ми. Я ви­дел, как его стро­или не­мец­кие сол­да­ты. Я пом­нил, ког­да там хо­дил еще трам­вай Ан­нушка. Трам­вай­ная ли­ния про­ходи­ла мет­рах в де­сяти пе­ред фа­садом до­ма Жу­кова. Она по­том по­вора­чива­ла, ес­ли не оши­ба­юсь, на Ма­лую Брон­ную. Она не шла даль­ше по пе­ре­ул­ку, ко­торый поз­же стал на­зывать­ся Ер­мо­ла­ев­ским. Нем­цы- во­ен­ноплен­ные пос­тро­или ему особ­няк со ль­ва­ми. На Пат­ри­ар­ших Пру­дах си­дел Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич Бер­ли­оз, "ре­дак­тор тол­сто­го ху­дожес­твен­но­го жур­на­ла". Ав­тор про­ходил Пат­ри­ар­шие пру­ды ми­мо, ког­да шел по Спи­ридо­нов­ке, каж­дый день, ког­да шел в шко­лу № 114. Сле­ва от не­го был зна­мени­тый особ­няк Лит­ви­нова (ми­нис­терс­тва инос­тран­ных дел) по­том став­ший до­мом Мо­лото­ва. А спра­ва, нуж­но бы­ло еще ныр­нуть в пе­ре­уло­чек, где сто­яло поль­ское по­соль­ство. Впе­чат­ля­ющее, из се­рого кам­ня круп­но­го сло­жения, поль­ское по­соль­ство.  За то, что по­ляки съ­ели Ка­тынь, мож­но бы­ло дать та­кое зда­ние по­лякам. За под­чи­нение. 

    Те­перь Ста­лин еще боль­ше выг­ля­дел кар­ли­ком от стра­ха, скру­тив­ше­го все его те­ло в клу­бок. Как всег­да, он ку­рил свою труб­ку. Из нее шел дым та­бака "Гер­це­гови­на Фло­ра". Этот дым та­инс­твен­ным об­ра­зом за­щищал его а­уру от Бо­га. Этот дым по­могал ему гип­но­тизи­ровать его по­дон­ков, чле­нов так на­зыва­емо­го по­лит­бю­ро. Он гип­но­тизи­ровал их стра­хом. Так ду­мал Ста­лин.

    Бы­ла зи­ма 1953 го­да, шел 35 год со­вет­ской им­пе­рии. Ста­лин, пе­ре­оде­тый в обыч­ное платье бо­ево­го ге­нера­ла, хо­тя и был в пол­ной бе­зопас­ности, в мяг­ко осе­да­ющем на по­воро­тах бро­ниро­ван­ном ав­то­моби­ле, как-то ску­кожил­ся, став еще мень­ше, чем он был в жиз­ни, и под­нял се­рый с чер­ным про­чер­ком, ка­раку­левый во­рот­ник ге­нераль­ской шу­бы. Он на­дел обыч­ную теп­лую ши­нель ге­нера­ла, как но­сил Жу­ков. Ему хо­телось быть по­хожим на не­го и ни­какие мун­ди­ры ге­нера­лис­си­муса, бе­лый его ки­тель с зо­лотом, не мог­ли за­менить его страс­тно­го же­лания стать вдруг мар­ша­лом Жу­ковым, ко­торый, он знал это, вы­иг­рал вой­ну.

    Хо­тя, вой­на-то бы­ла сей­час да­леко, лет де­сять на­зад, но ког­да он оде­вал сей­час ши­нель, она ви­делась ему па­да­ющи­ми ли­цом в снег сол­да­тами от сплош­ных пу­лемет­ных оче­редей. И он был счас­тлив, что эта пу­лемет­ная оче­редь нем­цев не про­шила его са­мого. Вто­рая цель жу­ков­ской ге­нераль­ской ши­нели сос­то­яла в том, что­бы его не уз­на­ли вра­ги на­рода, ко­торые мог­ли бы за­сесть, где-ни­будь на кры­ше, вдоль его сек­ретной мос­ков­ской трас­сы.

    Все его вра­ги смот­ре­ли из раз­ных уг­лов прос­транс­тва его жиз­ни, ко­торое все боль­ше су­жалось и под­би­ралось к не­му. И эта вто­рая цель, скры­вала от не­го са­мого, его же­лание стать Жу­ковым. 

    Ут­ренний, ров­ный сум­рак, ту­ман­ный я­ич­ный жел­ток сол­нца, смот­ревший на не­го в упор, буд­то бель­мом сле­пого, бе­лый снег и вне­зап­ная ти­шина, бы­ли ему не по ду­ше. Слу­чилось это не­ожи­дан­но, с ут­ра прог­ля­дыва­ло еще сол­нце, буд­то за­литое, я­ич­ным бел­ком, по­том сто­лицу им­пе­рии вдруг за­тяну­ло от го­ризон­та до го­ризон­та мглой, и по­шел гус­той снег. По­том, сра­зу же, мгно­вен­но, все стих­ло, как пе­ред кон­цом све­та, по­лог сне­га ис­чез, и от­то­го ста­ло вид­ней, но сто­лица, буд­то те­перь до кон­ца дней сво­их, от­ме­рен­ных для нее про­виде­ни­ем, ле­жала под ку­полом тем­но­го ров­но­го све­та.

     И от это­го на ду­ше Ста­лина бы­ло бес­по­кой­ство собс­твен­ной от­ми­ра­ющей жиз­ни.

     Од­на­ко, он не ве­рил, что ког­да-ни­будь ум­рет.

     Он не знал по­ка что, ка­кое это бы­ло бес­по­кой­ство, собс­твен­ное пред­смертное сос­то­яние, оно бы­ло еще впе­реди, но страх за свою жизнь был в нем всег­да.

     А де­ло все бы­ло в том, что ночью прис­нился ему сон: на Крас­ную пло­щадь, на его собс­твен­ный двор, - он, Ста­лин, счи­тал, что Крас­ная пло­щадь бы­ла собс­твен­ным дво­ром его собс­твен­но­го до­ма-Крем­ля, опус­тился ночью в стол­пе ог­ня, вдруг, ев­рей­ский Бог. Точ­но так же, как и Ав­ра­ам, че­тыре ты­сячи лет на­зад, ви­дел Ста­лин, ле­тев­ший с не­ба столб ог­ня. То, что ви­дел Ав­ра­ам, ви­дел те­перь Ста­лин. Столб этот был еще нес­коль­ко дней и в лю­бом мес­те, ку­да бы он ни пос­мотрел, бы­ла до­рога об­ратно. Он про­падал днем и све­тил­ся ночью. Стран­ным и страш­ным бы­ло то, что он знал, что Бо­га нет, а вот, ока­залось, что был.

    Вот ка­ким его ви­дел од­нажды, дру­гой ге­рой нас­то­яще­го по­вес­тво­вания Бо­рис Ле­они­дович Пас­тернак, в 1925 го­ду. Дмит­рий Бы­ков про­цити­ровал вос­по­мина­ния Оль­ги Ивин­ской. Он так­же при­водит мне­ние Флей­шма­на, про­фес­со­ра Стэн­форд­ско­го уни­вер­си­тета, что встре­ча Пас­терна­ка про­ис­хо­дила    с Троц­ким в 25 го­ду. "На ме­ня из по­лум­ра­ка выд­ви­нул­ся че­ловек, по­хожий на кра­ба. Все его ли­цо бы­ло жел­то­го цве­та, ис­пещрен­ное ря­бин­ка­ми. То­пор­щи­лись усы. Этот че­ловек-кар­лик, не­помер­но ши­рокий и вмес­те с тем на­поми­на­ющим по рос­ту две­над­ца­тилет­не­го маль­чи­ка, но с боль­шим ста­ро­об­разным ли­цом". "Глав­ным впе­чат­ле­ни­ем Пас­терна­ка от об­ли­ка - бе­зоб­ра­зие". Это впе­чат­ле­ние Пас­терна­ка воз­никло, ког­да по­эт еще не за­иг­ры­вал с тиг­ром в шку­ре ви­тязя. Ста­лин, ко­неч­но, ни­ког­да не был ви­тязем в тиг­ро­вой шку­ре, хо­тя, хо­тел бы всег­да выг­ля­деть та­ким. На­талья Ива­нова счи­та­ет, что Пас­тернак встре­чал­ся со Ста­линым, а не с Троц­ким. Впол­не мог­ло быть: Ста­лин еще в юнос­ти пи­сал сти­хи. Пер­вые сти­хи бы­ли опуб­ли­кова­ны в жур­на­ле "Иве­рия". Ре­дак­то­ром жур­на­ла тог­да был принц Илья Чав­ча­вад­зе. Это про­изош­ло 14 ян­ва­ря 1895, вско­ре пос­ле пят­надца­тиле­тия маль­чи­ка Со­со Джу­гаш­ви­ли. Да, был та­кой маль­чик. Для все­го че­лове­чес­тва бы­ло бы луч­ше, ес­ли бы он стал по­этом. Да­же пло­хим бы по­этом. Труд­но по­верить, он пи­сал тог­да о цве­тах, о ле­пес­тках роз. Сти­хи бы­ли под­пи­саны так: J. G-shishvili. В пе­рево­де на рус­ское зву­чание это бу­дет про­из­но­сит­ся, опус­кая пер­вые две бук­вы, как шиш­ви­ли. Рус­ское сло­во шиш ста­новит­ся вдруг мно­гоз­на­читель­ным. Мо­жет быть сти­хи пи­сал не Ста­лин и его ра­зыг­ры­вали. То, что в Аме­рике на­зыва­ет­ся practical joke. Что бы­ло стран­ным, что глав­ный ре­дак­тор жур­на­ла, Илья Чав­ча­вад­зе, был впос­ледс­твии убит, и сви­детель дет­ских и юно­шес­ких лет Ста­лина, И­ера­миш­ви­ли, оп­ре­делен­но счи­тал, что убит он был Ста­линым.

53-Й ГОД

     На­пом­ним, что шел уже фев­раль 1953 го­да. Пер­вым же­лани­ем Ста­лина бы­ло сра­зу же ис­чезнуть, убе­жать из Крем­ля, но да­же ему не всег­да уда­валось де­лать то, что он хо­тел. Пос­ле­довал его при­каз: не­мед­ленно соб­рать по­лит­бю­ро, здесь, пря­мо пе­ред ним, хо­тя сто­яла глу­хая ночь, что­бы все сто­яли на­вытяж­ку, сыс­кать Рю­мина, глав­но­го те­перь спе­ци­алис­та по ев­рей­ско­му воп­ро­су, что­бы от­ве­тил, сво­лочь, как мог­ло та­кое слу­чить­ся, что ев­рей­ский Бог опус­тился на Крас­ную пло­щадь? Че­рез ка­кое-то вре­мя сто­ял пе­ред ним Ма­лен­ков, по проз­ви­щу, в ста­лин­ском кру­гу Ме­ланья, та­кой же пиг­мей, как и он сам, толь­ко зна­читель­но тол­ще то­вари­ща Ста­лина; Хру­щев, был уже и Бе­рия, и Сус­лов. Ста­лин пом­нил, буд­то сто­ял пе­ред ним низ­ко­рос­лый, то­же пиг­мей­ско­го об­ли­ка, Рю­мин, ко­торый был бли­же всех к не­му, вы­тянув­шись пе­ред ним, как толь­ко мог. За­путал­ся то­варищ Ста­лин, не знал, кто был пе­ред ним Рю­мин или Иг­нать­ев. Иг­нать­еву он кри­чал: сот­ри ев­ре­ев в по­рошок!

    Сна­чала был Рю­мин. Рю­мин был глав­ным спе­ци­алис­том по ев­рей­ско­му воп­ро­су. Ему по­руче­но де­ло вра­чей. Ав­тор, в сво­ем маль­чи­шес­ком сос­то­янии, ви­дел од­нажды Рю­мина в квар­ти­ре дру­гого ге­нера­ла нквд, ге­нерал-май­ора Го­лов­ле­ва, Ильи Ива­нови­ча, про­жива­юще­го по Ма­лой Ни­кит­ской, в уг­ло­вом вось­ми­этаж­ном до­ме, сто­яв­шем меж­ду Спи­ридо­нов­кой и Ма­лой Ни­кит­ской, на чет­вертом эта­же. Семья ав­то­ра про­жива­ла в двух ма­лень­ких ком­натках в од­но­этаж­ном до­мике, в том же са­мом дво­ре, где сто­ял вось­ми­этаж­ный дом. До­мик, где жил маль­чи­шес­ко­го воз­раста ав­тор, рас­по­лагал­ся пря­мо нап­ро­тив двор­ца-до­ма Ря­бушин­ско­го, че­рез Спи­ридо­нов­ку. Это бы­ла од­на из при­манок на ста­лин­ском крюч­ке, ког­да он за­мани­вал Мак­си­ма Горь­ко­го об­ратно в Рос­сию. Дво­рец-дом Ря­бушин­ско­го Ста­лин от­дал пер­во­му про­летар­ско­му пи­сате­лю Мак­си­му Горь­ко­му, Алек­сею Мак­си­мови­чу Пеш­ко­ву. Хо­дили глу­хие слу­хи, что их ма­лень­кий до­мик, где жил ав­тор, был ког­да-то до­мом Ма­люты Ску­рато­ва. Ма­люта Ску­ратов был на­чаль­ни­ком Оп­рични­ны у Ива­на Гроз­но­го, что в пе­рево­де на ста­лин­ский язык оз­на­чало: са­мый тай­ный и страш­ный че­ловек, ми­нистр нквд.  По­том, над дву­мя ма­лень­ки­ми окон­ца­ми до­мика, при­били ме­тал­ли­чес­кий круг, на ко­тором явс­твен­но бы­ло вы­бито, что до­мик этот был пос­тро­ен в 1828 го­ду. То есть, этот до­мик по ка­ким-то при­чинам, те­перь прев­ра­тил­ся в ис­то­ричес­кую цен­ность. Та­ким об­ра­зом, ста­ло яс­но, что Ма­люта Ску­ратов там жить не мог, ес­ли при­битый же­лез­ный круг от­ра­жал прав­ду жиз­ни, нес­мотря на за­гадоч­ную, ши­роко рас­простра­нен­ную тог­да ле­ген­ду. Слу­хи о Ма­люте Ску­рато­ве при­бав­ля­ли еще боль­ше стра­ха это­му мес­ту. Де­ло в том, что по­гова­рива­ли, что из до­ма Су­воро­ва, что был чуть да­лее по Ма­лой Ни­кит­ской, шел под­земный ход пря­мо в Кремль, нас­толь­ко боль­шой, что по не­му мог­ла бы прос­ка­кать чет­верка ло­шадей. Слух этот еще бо­лее ук­ре­пил­ся, ког­да пос­ле вой­ны ста­ли про­водить газ в ма­лень­кие до­миш­ки, рас­по­ложен­ные во дво­ре. Про­води­ли газ и в наш до­мик. Ког­да раз­ры­ли боль­шую тран­шею во дво­ре под га­зовые тру­бы, го­вори­ли, что при­ходи­ли лю­ди из ор­га­нов про­верять не про­били ли стен­ки сек­ретно­го крем­лев­ско­го тон­не­ля.

МА­ЛАЯ НИ­КИТ­СКАЯ, ГОРЬ­КИЙ

    За Горь­ким сле­дили впря­мую: каж­дый день его сын Мак­сим при­ез­жал к тог­дашне­му ми­нис­тру Яго­де и док­ла­дывал, что про­ис­хо­дило в до­ме-двор­це Горь­ко­го. Яго­да и сам по­сещал дом Горь­ко­го, сде­лав­шись лю­бов­ни­ком не­вес­тки Горь­ко­го, Ти­моши. В быв­шем двор­це Ряб Ушин­ско­го шла сек­ретная жизнь. Сам Горь­кий то­же был влюб­лен в свою собс­твен­ную сно­ху. В Рос­сии это на­зыва­лось сно­хач. Ти­мошей проз­вал На­деж­ду Вве­ден­скую сам Горь­кий. Она бы­ла по­хожа на ку­чера, ког­да при­еха­ла с семь­ей Горь­ко­го в Ита­лию, что­бы же­нить­ся там на его сы­не Мак­си­ме. Бы­ла она тог­да очень кра­сива.

    Нес­коль­ко лет на­зад я про­читал, что Мар­фа, внуч­ка Горь­ко­го и доч­ка Вве­ден­ской и Мак­си­ма Пеш­ко­ва ска­зала в ин­тервью Еле­не Свет­ло­вой, опуб­ли­кован­ном в "Мос­ков­ском Ком­со­моль­це" 7 сен­тября 2012 го­да (она бы­ла 1925 го­да рож­де­ния), что Ста­лин "по­ложил глаз" на ее ма­му. Это вы­раже­ние я про­читал од­нажды у Три­фоно­ва в од­ной из его по­вес­тей. Мар­фа рас­ска­зыва­ла, что Ста­лин час­то при­ез­жал в дом Горь­ко­го. При­возил в гос­ти Свет­ла­ну для то­го, что­бы Мар­фа и Свет­ла­на вмес­те де­лали уро­ки. Поз­же, ког­да Свет­ла­на выш­ла за­муж за Гри­шу Мо­роза, Мар­фа влю­билась в сы­на Бе­рия, Сер­го. Свет­ла­на раз­ру­галась с Мар­фой, по­тому что са­ма пре­тен­до­вала на лю­бовь Сер­го, нес­мотря на то, что бы­ла уже за­мужем за Гри­шей Мо­роз. Прав­да, он стал Мо­розо­вым. Те­перь фа­милия его зву­чала сов­сем по-рус­ски. Мар­фа и Дарья хо­дили в наш двор к Ни­не, доч­ке на­шего двор­ни­ка Ива­на Ми­хай­ло­вича. Ни­на (в на­шем дво­ровом зву­чании - Нин­ка) бы­ла очень кра­сивой де­вуш­кой. Лав­рентий Бе­рия го­ворил сво­ему сы­ну, что­бы он не же­нил­ся на Мар­фе, по­тому что это не пон­ра­вит­ся Ста­лину. Это бы­ло уже мно­го лет спус­тя, пос­ле убий­ства Ста­линым Горь­ко­го в 1936 го­ду. Бе­рия знал об этом и пре­дуп­реждал сы­на. Горь­кий не за­хотел пи­сать кни­гу, би­ог­ра­фию Ста­лина. Дол­гое вре­мя Ста­лин ду­мал, что по­эму о нем на­пишет Пас­тернак, ко­торый од­нажды сам на­мек­нул, что "ду­мал о Ста­лине, как по­эт". Это про­изош­ло, ког­да Ста­линым бы­ла уби­та На­деж­да Ал­ли­лу­ева. Бы­ков на­писал, что ги­бель Ал­ли­лу­евой про­изош­ла при за­гадоч­ных об­сто­ятель­ствах. Не бу­ду здесь пред­став­лять все су­щес­тву­ющие, на­мерен­но соз­данные де­зин­форма­ци­он­ной служ­бой Крем­ля, вер­сии ее ги­бели. Ав­тор от­да­ет пред­почте­ние ис­то­рии из­ло­жен­ной в кни­ге Ели­заве­ты Лер­мо­ло "Ли­цо жер­твы".

    Весь мир ду­мал, что Ста­лин ре­ша­ет ми­ровые проб­ле­мы, а он ка­тал­ся на Ма­лую Ни­кит­скую, что­бы по­видать­ся с Ти­мошей - с На­деж­дой Вве­ден­ской. Прав­да от Крем­ля до Ма­лой Ни­кит­ской бы­ло сов­сем близ­ко. Ни­на Бер­бе­рова, ког­да мать Мар­фы умер­ла в 1971 го­ду, ска­зала, что она унес­ла с со­бой тай­ны мад­рид­ско­го дво­ра. По­рази­тель­но, что Ста­лин ее не убил, как он это де­лал со мно­гими жен­щи­нами (же­на Пос­кре­быше­ва, ев­рей­ка Брон­ка, же­на мар­ша­ла Ку­лика, кра­сави­ца Ки­ра Ку­лик)

    У Го­лов­ле­ва был сын Вов­ка и дочь Ро­за. Вов­ка и был при­яте­лем ав­то­ра, с ко­торым они час­то иг­ра­ли вмес­те, на чет­вертом эта­же до­ма №8, сто­яв­ше­го уг­лом на Ма­лой Ни­кит­ской и Спи­ридо­нов­ке, в квар­ти­ре у Го­лов­ле­вых. Он был на нес­коль­ко лет стар­ше ав­то­ра. У Вов­ки был пот­ря­са­ющий на­бор алю­мини­евых сол­да­тиков, рус­ских и не­мец­ких. Один сол­дат был в длин­ном рус­ском ту­лупе, в шле­ме с крас­ной звез­дой. Он был по­хож на ча­сово­го, ко­торый сто­ял у же­лез­ных во­рот у вхо­да в боль­шой дву­хэтаж­ный особ­няк-дом, ко­торый то­же рас­по­лагал­ся на Спи­ридо­нов­ке нап­ро­тив до­ма, где тог­да жил ав­тор. Это был особ­няк дру­гого вид­но­го со­вет­ско­го пи­сате­ля Алек­сея Тол­сто­го. Вов­ки­на и Ро­зина мать, Ксе­ния Фе­доров­на, бы­ла прос­той сер­дечной кресть­ян­ской жен­щи­ной.  Она не ра­бота­ла, бы­ла до­мохо­зяй­кой. Всег­да уго­щала ме­ня ва­рень­ем, ко­торое ва­рила са­ма. Го­лов­лев же, как с гор­достью рас­ска­зывал Вов­ка ав­то­ру, ло­вил не­мец­ких шпи­онов в Брян­ской об­ласти, там бы­ло мес­то его ра­боты. В до­ме бы­ла кра­сивая рез­но­го на­тураль­но­го де­рева ме­бель.  Это был год 1944. Илья Иль­ич ус­пел об­за­вес­тись. Ока­залось, Рю­мин и Го­лов­лев бы­ли друзь­ями, оба кар­ли­кого рос­та. И оба рев­нос­тно слу­жили в нквд.

       Еще до то­го, как ум­чался он, Ста­лин, из Крем­ля, пос­ту­чал­ся к не­му Пос­кре­бышев, ко­торый во всей этой су­мас­шедшей но­чи при­нимал са­мое ак­тивное учас­тие, не во­шел, толь­ко слег­ка про­сунул­ся, прос­креб­ся в дверь, с вож­дем в эти дни на­до бы­ло об­ра­щать­ся чрез­вы­чай­но ос­то­рож­но, не зря фа­милия его бы­ла Пос­кре­бышев. При­нес про­ект ев­рей­ско­го пись­ма, ко­торый Ста­лин сам от­дал ему еще рань­ше. Зас­тал его на пол­до­роги, поч­ти убе­га­ющим.

ПИСЬ­МО ЕВ­РЕ­ЕВ

      Это бы­ло пло­хим приз­на­ком, в та­кую те­мень, в не­бе ни од­но­го прос­ве­та, хо­тя и бы­ло ут­ро, чи­тать пись­мо ев­ре­ев. Кро­ме то­го, ос­та­новил его Пос­кре­бышев, вер­нул на­зад. Воз­вра­щать­ся на­зад, бы­ло пло­хой при­метой. На не­го то­же по­ра ошей­ник бы­ло на­деть, по­думал Ста­лин. Бы­ло од­новре­мен­но лю­бопытс­тво и страх, от ев­ре­ев мож­но бы­ло ожи­дать вся­кого, да еще в та­кой день. Что же они на­писа­ли в сво­ем пись­ме? Он уже, на­чинал по­тихонь­ку ве­рить, что это они, ев­реи, на­писа­ли это пись­мо. Он знал, кто пи­сал пись­мо. Пись­мо пи­сал он сам. Но уго­вари­вал он се­бя, что бы­ло оно от ев­ре­ев. У Ста­лина бы­ло стран­ное свой­ство, он ве­рил собс­твен­ной лжи, пос­ле то­го, как она бы­ла пол­ностью сва­рена. Эта его ложь, еще не бы­ла пол­ностью сва­рена. По­это­му, бы­ло ка­кое-то его собс­твен­ное не­дове­рие, а нуж­но бы­ло бы, что­бы он по­верил в это пол­ностью сам. Вот, ког­да его под­пи­шут зна­мени­тые ев­реи, Ар­ка­дий И­еру­салим­ский, Марк Рей­зен, Ле­онид Оси­пович Уте­сов, по име­ни-от­чес­тву наз­вал Ста­лин Уте­сова, очень лю­бил ге­ний всех вре­мен и на­родов фильм Ве­селые ре­бята, о счас­тли­вой и ра­дос­тной жиз­ни со­вет­ско­го на­рода, за­думал­ся то­варищ Ста­лин, а мо­жет быть, это был фильм Сви­нар­ка и Пас­тух?  Но с этим пись­мом, ко­торое бы­ло еще не сва­рено, уже ва­рили ста­лин­скую ка­шу ре­тивые аген­ты нквд.

ДЭ­ВИ МЕ­ЕРОВ

    Бе­рия при­бежал, ска­зал, что при­еха­ли к Уте­сову под­пи­сывать пись­мо ев­ре­ев. Приш­ли веж­ли­во. Эту ис­то­рию рас­ска­зал ав­то­ру Дэ­ви Ме­еров, Да­вид Мо­исе­евич Ме­еров, род­ной дя­дя же­ны, близ­кий друг Ми­хо­эл­са, знав­ший всю Мос­кву, быв­ший ког­да-то зав пресс бю­ро мос­ков­ских те­ат­ров. Здесь я пе­редаю ее в том ви­де, в ко­тором рас­ска­зал мне ее Да­вид Ме­еров. Дэ­ви дру­жил так­же, со мно­гими ак­те­рами и из тет­ра име­ни Рус­та­вели. Ме­еро­вы про­изош­ли из из­вес­тной ев­рей­ской семьи. Отец Дэ­ви, Мо­исей Ме­еров был ле­соп­ро­мыш­ленни­ком. Его дя­дя, брат его от­ца, у­ехал из Рос­сии и стал по­мощ­ни­ком Гер­це­ля. Они по­купа­ли зем­лю для ев­ре­ев, в Па­лес­ти­не. В се­мей­ном ар­хи­ве семьи, в Па­риже, хра­нит­ся кни­га с фо­тог­ра­фи­ей Гер­це­ля, его ма­мы и дя­ди Дэ­ви Ме­еро­ва. Ма­ма мо­ей же­ны, Анас­та­сии Бер­ман, Софья Мо­исе­ев­на Ян­ки­лев­ская (Ме­еро­ва), бы­ла род­ной сес­трой Дэ­ви. Она дру­жила с Ми­хо­эл­са­ми, час­то бы­вала у них в об­ще­житии ев­рей­ско­го те­ат­ра. На­талья Ми­хо­элс при­ез­жа­ла к нам, ког­да бы­ла в Аме­рике. Она рас­ска­зыва­ла нам о Ми­хо­эл­се и Сар­ре Кан­тор, же­не Со­ломо­на Ми­хо­эл­са. Я и Ася, час­то бы­вали у Дэ­ви в его ма­лень­кой ком­натке, в ком­му­наль­ной квар­ти­ре, в до­ме на ули­це Гер­це­на, нап­ро­тив мос­ков­ской кон­серва­тории, Дэ­ви был бо­лен страш­ной бо­лезнью псо­ри­аз, и мы за­бега­ли его про­ведать. Эта бо­лезнь зас­та­вила его уй­ти из ак­тивной жур­на­лист­ской жиз­ни за­дол­го, еще до вой­ны, и спас­ла его от арес­та и смер­ти в гу­лаге. Он жил в об­щей квар­ти­ре, в ма­лень­кой ком­на­те. Бы­ло еще двое со­седей. Ког­да-то там жил че­ловек из зна­мени­того квар­те­та "Ко­митас" Сер­гей За­харо­вич Ас­ла­мазян, а те­перь жи­ла его дочь Лю­ся. В 48 го­ду, 13 ян­ва­ря, по тай­но­му при­казу Ста­лина был убит Со­ломон Ми­хо­элс.

    Тог­да еще не объ­яви­ли, что Ми­хо­элс стал вдруг бур­жу­аз­ным на­ци­она­лис­том, бы­ло со­об­ще­ние, что Ми­хо­элс по­пал в Мин­ске в ав­то­мобиль­ную ка­тас­тро­фу, но Дэ­ви все по­нял. Всю ночь он рвал бу­маги, и фо­тог­ра­фии, где он был вмес­те с Со­ломо­ном Ми­хо­эл­сом и спус­кал их в ту­алет. От­ветс­твен­ный съ­ем­щик их квар­ти­ры, сту­кач­ка нквд, не­объ­ят­ная в сво­ей тол­щи­не Вар­ва­ра Ми­хай­лов­на, спра­шива­ла его ут­ром: чтой-то вы всю ночь не спа­ли? У Дэ­ви ви­село мно­жес­тво фо­тог­ра­фий: фо­тог­ра­фии Дуг­ла­са Фэй­рбэн­кса и Иси­доры Дун­кан, с их дарс­твен­ной над­писью (сей­час в ар­хи­ве ав­то­ра), фо­тог­ра­фии Ми­хо­эл­са, фо­тог­ра­фия Ма­яков­ско­го. Софья Мо­исе­ев­на, час­то рас­ска­зыва­ла, как встре­чала Ма­яков­ско­го у Дэ­ви, Дэ­ви дру­жил с Ло­зов­ским, ко­торо­го расс­тре­ляли в 51 го­ду по де­лу об ан­ти­фашист­ском ев­рей­ском ко­мите­те. У дя­ди Дэ­ви, как мы его зва­ли, ви­села фо­тог­ра­фия ак­те­ра Ди­кого, ко­торый иг­рал в филь­мах Ста­лина. Дэ­ви дру­жил с ним. Ви­димо, Дэ­ви рас­смат­ри­вал так­же фо­тог­ра­фию Ди­кого, как, в не­кото­ром ро­де, ох­ранную гра­моту про­тив ста­лин­ско­го арес­та. Ког­да мы жи­ли уже в Аме­рике, в сво­ем до­ме в Са­ус­хэм­пто­не, дочь Ми­хо­эл­са, На­талья Ми­хо­элс, при­ехав в Аме­рику, приш­ла к нам в гос­ти. Дол­го вспо­мина­ли ушед­шую жизнь. В се­мей­ном ар­хи­ве у нас хра­нит­ся фо­тог­ра­фия, ког­да На­талья бы­ла еще ма­лень­кой де­воч­кой. Дэ­ви си­дел на тах­те, у ок­на весь в се­дых кос­мах сво­их во­лос, с вы­вер­ну­тыми кро­ваво-крас­ны­ми ве­ками его глаз и ко­рос­та его собс­твен­ной ко­жи пок­ры­вала его лоб, ще­ки и под­глазья. Она так­же пок­ры­вала все его те­ло. Каж­дый день он про­водил про­цеду­ру очи­щения от ко­рос­ты собс­твен­ной ко­жи. У не­го бы­ла пот­ря­са­ющая пь­еса "Го­лод", кус­ки из ко­торой он иног­да чи­тал мне. Эта пь­еса бы­ла об ис­кусс­твен­но соз­данном Ста­линым го­лоде, что­бы под­чи­нить се­бе всех лю­дей со­вет­ской им­пе­рии.

Же­ной Ми­хо­эл­са пос­ле смер­ти Сар­ры Кан­тор че­рез нес­коль­ко лет ста­ла Анас­та­сия Пав­ловна По­тоц­кая. Пос­ле его убий­ства, не знаю сколь­ко прош­ло вре­мени, воз­никла лю­бовь меж­ду Дэ­ви и Анас­та­си­ей Пав­ловной. И Софья Мо­исе­ев­на Ян­ки­лев­ская и моя бу­дущая же­на Ася (Анас­та­сия Бер­ман) час­то встре­чались у Дэ­ви с Анас­та­си­ей Пав­ловной По­тоц­кой.

ЛЕ­ОНИД УТЕ­СОВ

За­тиха­ет Мос­ква, ста­ли си­ними да­ли,
Яр­че бле­щут Крем­лев­ских ру­бинов лу­чи…

Из пес­ни Ле­они­да Уте­сова "До­рогие мои мос­кви­чи"

    Шел 53 год. Толь­ко что бы­ло на­печа­тано со­об­ще­ние ТАСС в "Прав­де" о ев­рей­ских вра­чах, от­ра­вите­лей круп­ней­ших со­вет­ских де­яте­лей.

МНИ­МОЕ ПИСЬ­МО ЕВ­РЕ­ЕВ

К Уте­сову из МГБ при­вез­ли под­пи­сывать пись­мо ев­ре­ев о доб­ро­воль­ной вы­сыл­ке ев­ре­ев в Би­робид­жан.

Ко всем ев­ре­ям Со­вет­ско­го Со­юза. До­рогие братья и сес­тры - ев­реи и ев­рей­ки. Мы, ра­бот­ни­ки на­уки, тех­ни­ки, де­яте­ли ли­тера­туры и ис­кусс­тва, ев­реи по на­ци­ональ­нос­ти - в этот тя­желый пе­ри­од на­шей жиз­ни, об­ра­ща­ем­ся к вам. Все вы хо­рошо зна­ете, что ор­га­ны го­сударс­твен­ной бе­зопас­ности ра­зоб­ла­чили груп­пу вра­чей-вре­дите­лей, шпи­онов и из­менни­ков, ока­зав­шихся на служ­бе аме­рикан­ской и ан­глий­ских раз­ве­док, меж­ду­народ­но­го си­ониз­ма, в ли­це его под­рывной ор­га­низа­ции "Джо­инт". Они умер­тви­ли вид­ных де­яте­лей пар­тии и го­сударс­тва А.А. Жда­нова и А.С.Щер­ба­кова, сок­ра­тили жизнь мно­гих дру­гих от­ветс­твен­ных де­яте­лей. Зло­вещая тень убийц в бе­лых ха­латах лег­ла на все ев­рей­ское на­селе­ние СССР. Каж­дый со­вет­ский че­ловек не мо­жет не ис­пы­тывать чувс­тва гне­ва и воз­му­щения. Сре­ди зна­читель­ной час­ти со­вет­ско­го на­селе­ния чу­довищ­ные зло­де­яния вра­чей-убийц за­коно­мер­но выз­ва­ли враж­дебное от­но­шение к ев­ре­ям. По­зор об­ру­шил­ся на го­ловы ев­рей­ско­го на­селе­ния Со­вет­ско­го Со­юза. Сре­ди ве­лико­го рус­ско­го на­рода прес­тупные дей­ствия бан­ды убийц и шпи­онов выз­ва­ли осо­бое не­годо­вание, ведь имен­но рус­ские лю­ди спас­ли ев­ре­ев от пол­но­го унич­то­жения не­мец­ко-фа­шист­ски­ми зах­ватчи­ками в го­ды Ве­ликой Оте­чес­твен­ной вой­ны. В этих ус­ло­ви­ях толь­ко са­мо­от­вержен­ный труд там, ку­да нас нап­ра­вит пар­тия и пра­витель­ство, ве­ликий вождь Со­вет­ско­го на­рода И.В.Ста­лин поз­во­лит смыть это по­зор­ное пят­но, ле­жащее се­год­ня на ев­рей­ском на­селе­нии СССР. Вот по­чему, мы пол­ностью одоб­ря­ем спра­вед­ли­вые ме­ры пар­тии и пра­витель­ства, нап­равлен­ные на ос­во­ение ев­ре­ями прос­то­ров вос­точной Си­бири, Даль­не­го Вос­то­ка и Край­не­го Се­вера. Лишь чес­тным са­мо­от­вержен­ным тру­дом ев­реи смо­гут до­казать со­вет­ско­му на­роду свою пре­дан­ность Ро­дине, ве­лико­му и лю­бимо­му то­вари­щу Ста­лину.

    Уте­сов на­чал чи­тать пись­мо. Ни­как не мог вчи­тать­ся. Пос­ле слов об­ра­ща­ем­ся к вам, зап­нулся и даль­ше уже не мог ни­чего про­читать. По­том зас­та­вил се­бя, пош­ло вдруг лег­ко, это гнев лег­ко рас­хо­дил­ся в нем, во все час­ти его те­ла. И те­перь, не­объ­ят­ное его ев­рей­ство, прос­ти­ра­юще­еся ты­сячи лет от Ав­ра­ама до его са­мого и его до­чери, уп­равля­ло тем мгно­вень­ем жиз­ни, в ко­тором он жил сей­час, ког­да его квар­ти­ра бы­ла за­пол­не­на аген­та­ми НКВД.

    Про­читал все еще раз от на­чала и до кон­ца с пол­ным сво­им соз­на­ни­ем, по­нимая, что бы­ло в его жиз­ни, что есть и что еще бу­дет.

    Он пос­та­вил на стол бу­тыл­ку конь­яка, как же не при­нять до­рогих гос­тей, как при­нима­ют в Одес­се? Сна­чала на­до вы­пить, та­кое де­ло, что без бу­тыл­ки не раз­бе­решь­ся. Аген­ты Бе­рии, хоть и вы­муш­тро­ваны бы­ли, на ра­боте без раз­ре­шения на­чаль­ства в рот не бра­ли, кро­ме расс­трель­но­го под­ва­ла на Лу­бян­ке, где пи­ли от пу­за. К то­му же, са­мому Уте­сову от­ка­зать не смог­ли. Те­перь мож­но бы­ло вы­пить, все сво­рачи­вало на зна­комую рус­скую ко­лею. Прав­да, кто-то уже ус­пел поз­во­нить в кон­то­ру, спро­сить раз­ре­шения вы­пить с Ле­онид Оси­пови­чем.

    Пе­реда­ли на­верх: пос­та­вил на стол бу­тыл­ку конь­яку. Звон­ки дош­ли до Бе­рии. Бе­рия под­су­етил­ся, пош­ло вы­ше. Свер­ху от­ве­тили: ха­рошее на­чало. Раз­ре­шили вы­пить, это рас­сла­бит Уте­сова, быс­трее сог­ла­сит­ся. За­куси­ли чер­ной икор­кой, как по­лага­ет­ся, Уте­сов по­шутил: нам пес­ня стро­ить и жить по­мога­ет.  Аген­ты хра­нили мол­ча­ние, шут­ка не сра­бота­ла, эн­кэ­вэдеш­ные инс­трук­ции бы­ли вы­ше шу­ток, по­том, сна­чала ог­ля­дев всех, он сно­ва по­шутил, хо­тя и знал, что жлобье бес­прос­ветное - он ви­дел это всем сво­им су­щес­твом, так и хо­тело ему ска­зать всем сво­им ви­дом, вы хоть и ев­рей, Ле­онид Оси­пович, но хо­роший че­ловек.

    Меж­ду тем, Ле­онид Оси­пович по­думал, сов­сем от­ре­шен­но от все­го, что шел сей­час пять­де­сят тре­тий год, ян­варь. По­думав так, Уте­сов им ска­зал: мы, хоть и жад­ные ев­реи, но для до­рогих гос­тей ни­чего не жал­ко! А они рас­сме­ялись на этот раз, уга­дав то, что по­думал Уте­сов, все-та­ки, как ни­как, бы­ли в МВД пси­холо­ги.

    Но ког­да вы­пил Уте­сов од­ним ма­хом свой пол­ный ста­кан, как конь­як ни­ког­да не пь­ют, и еще раз про­читал Уте­сов, ста­лин­ское пись­мо, по­вер­нулся, мед­ленно ос­мотрел всех ев­рей­ски­ми сво­ими гла­зами и об­ло­жил их на­чаль­ни­ка-пол­ковни­ка и дру­гих аген­тов та­ким мно­го­этаж­ным пя­тис­топным ям­бом, ка­кого ни один ба­лагу­ла в Одес­се еще ни­ког­да не слы­шал. Он на­мерен­но го­ворил с ев­рей­ско-одес­ским ак­центом, пусть пос­лу­ша­ют, он ска­зал: я вам ска­жу так, за всю Одес­су, ви зна­ете, что вся Одес­са очень хо­роша! Я ска­жу, как Одес­са еще не слы­хала! И ни­ког­да боль­ше не ус­лы­шит! И Мол­да­ван­ка и Пе­ресыпь, как еще не слы­хала! Как ни один ев­рей, и ни один хо­хол, и ни один ка­цап, еще не го­ворил, и ни один одес­ский ба­лагу­ла да­же та­кого не зна­ет, что знаю я, а ви пос­лу­шай­те, блядь, ста­лин­ские со­колы! И как ни один Арье Лейб, клад­би­щен­ский ни­щий, что нам из­вес­тно от нес­равнен­но­го Иса­ака Ба­беля, и ко­торый си­дит на клад­би­щен­ской сте­не, еще не слы­хал! И ста­лин­ские со­колы, ска­зал с осо­бым вы­раже­ни­ем, ев­рей­ско-одес­ским. И ска­зал всем так, как ник­то ни­ког­да еще не слы­шал, и ни­ког­да не ус­лы­шит боль­ше, во всех бу­дущих ве­ках, и ста­лин­ские со­колы слу­шали его мол­ча в стра­хе, буд­то в па­рали­че, бо­ясь, что они бы­ли сви­дете­лями то­го, что он про­из­но­сил, а по­том от­крыл дверь и вы­тол­кнул всех за дверь с плот­ной си­лой одес­ско­го ба­лагу­лы. От них толь­ко шло че­рез бес­цвет­ный воз­дух жиз­ни меж­ду ни­ми: ты еще за все зап­ла­тишь! Прав­да, все при этом злоб­но мол­ча­ли. Ле­онид Оси­пович знал, что те­перь дни его соч­те­ны. Он зах­лопнул за ни­ми дверь, а ког­да выг­ля­нули роб­ко со­седи, все бы­ло ти­хо, нквд быс­тро ис­чезло. Так еще ник­то не пос­ту­пал с аген­та­ми Бе­рии. Он зах­лопнул с трес­ком дверь, вы­пил вто­рой ста­кан конь­яка, схо­ду, как ник­то, ни­ког­да, конь­як не пил. На сто­ле сто­яла чер­ная ик­ра, раз­ре­зан­ная фран­цуз­ская бул­ка с за­жарен­ным хлеб­ным пле­тен­ным гре­беш­ком свер­ху, под мас­ло и ик­ру. Мас­ло ле­жало в се­реб­ренной мас­ле­нице, крыш­ка ко­торой изоб­ра­жала Ге­ор­гия По­бедо­нос­ца, на вздыб­ленном ко­не. По­думал, толь­ко за од­но­го Ге­ор­гия По­бедо­нос­ца се­год­ня мо­гут дать 10 лет. На фар­фо­ровой та­рел­ке, с си­не-зо­лотым обод­ком ле­жал со­чащий­ся со­леный огу­рец. Сел на стул, гля­нул в ок­но, от­ку­да навс­тре­чу ему шло го­лубое не­бо, и стал петь с при­воз­ной, одес­ской су­мас­шедшин­кой: толь­ко ста­нет над Мос­квою ут­ро ве-ээ--шнее, зо­лотят­ся по­малень­ку об­ла­ка! Хо­тел про­петь по­манень­ку, вмес­то - по­малень­ку, так то­же го­ворит рус­ский на­род: по­манень­ку. Так, по­манень­ку, всех нас и уби­ва­ют. Вып­лы­ва­ем мы с то­бою друг по-преж­не­му, и как преж­де под­жи­да­ем се­дока! По­том, мгно­вен­но к не­му приш­ло, на­вер­ное, от си­него не­ба: на­до де­лать боль­шой мос­ков­ский кон­церт, пе­ред смертью, так, что­бы вся Мос­ква пом­ни­ла бы этот кон­церт, на всю ос­тавшу­юся ев­рей­скую жизнь. Пом­ни­ла бы его, Ле­они­да Уте­сова. Так, что­бы все сте­ны за­ла Чай­ков­ско­го, дро­жали бы от ев­рей­ско­го сме­ха, от ев­рей­ской жиз­ни! На­до бы­ло ста­вить ев­рей­ский спек­такль Фрей­лехс, ка­кой ста­вил уже мер­твый те­перь, Ми­хо­элс и ста­вить его по-одес­ски! И ког­да по до­мам, вы от­сю­да пой­де­те, сра­зу к ва­шим сер­дцам под­бе­ру я клю­чи… Что­бы пэс­ней сво­ей, (по-одес­ски бы­ло пэс­ней, а не пес­ней!) по­могать вам в ра­боте, до­рогие, мои, мос­кви­чи! Мож­но пес­ню окон­чить, и прос­ты­ми сло­вами, эс­ли эти прос­тые сло­ва го­рячи. Я на­де­юсь, что мы, еще встре­тим­ся с ва­ми, до­рогие мои мос­кви­чи.

Бы­ло толь­ко од­но мес­то, где они мог­ли те­перь встре­тить­ся: на том све­те, а там, что ж, там то­же есть Ста­лин? Там то­же есть ан­ти­семи­тизм? Ка­залось, что уже сей­час, он выс­ту­пал пе­ред ев­ре­ями в за­ле Чай­ков­ско­го: ну что ска­зать вам мос­кви­чи, на про­щанье, чем наг­ра­дить вас, за ва­ше вни­манье, до сви­данья, до­рогие мос­кви­чи. Доб­рой но­чи, доб­рой вам но­чи, вспо­минай­те нас.

А мно­го ли ее ос­та­лось те­перь, этой ев­рей­ской жиз­ни? Яс­но, что это дол­жно бы­ло уже про­изой­ти ско­ро, сей­час. 

Сей­час шел ян­варь-фев­раль 53 го­да, этой жиз­ни ос­та­валось уже нем­но­го. 

Пос­ле это­го Уте­сов по­думал, что об­ла­ка уже боль­ше не зо­лоти­лись, хо­тя сто­ял сол­нечный ме­сяц фев­раль, с си­ним не­бом, и на мос­ков­ских ули­цах, по мос­то­вым, слег­ка пур­жи­ло тон­ким ве­ером сне­га.

Что де­лать, спро­сил Бе­рия, за­бирать? Па­даж­ди,- ска­зал Ста­лин - па­ка па­дож­ди.

Ста­лин пред­ста­вил: нес­лись ев­рей­ским фрей­лех­сом по Крас­ной пло­щади пей­са­тые ев­реи во гла­ве с Уте­совым, ко­торый пел, меж­ду про­чим, "рас­ки­нулось мо­ре ши­роко", даль­ше Ста­лин за­был ос­таль­ные сло­ва, что шло, пос­ле "рас­ки­нулось мо­ре ши­роко? Те­перь, у Ста­лина, ста­ли про­падать сло­ва, хо­тя бы­ло ему сколь­ко? Все­го 74 го­да. Но по­луча­лось так, что с Уте­совым бы­ла свя­зана те­перь вся со­вет­ская власть, и убей он его, он убь­ет так­же, и рас­ки­нулось мо­ре ши­роко и со­вет­скую власть, и сви­нар­ку и пас­ту­ха.

Он опять ска­зал Бе­рии: па­ка па­дож­ди.