СЁСТРЫ

Невыдуманная история

 София ПЕРЛИНА

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку
Каждый выбирает для себя.

(Ю. Левитанский)

 Если в начале сороковых годов прошлого столетия вы, прогуливаясь по Невскому проспекту, видели эту счастливую пару – несомненно, то были проделки шаловливого Купидона, посылавшего в неё стрелы любви. Родственники и друзья молодого человека не верили, что эти невинные прогулки могут закончиться браком, как невозможно представить себе вместе стройную высокую лиственницу и сибирский стланик с искорёженным стволом. Молодой человек был высокий, импозантный, статный, с пышной шевелюрой. Она же – маленькая, невзрачная, с тонкими пегими волосами и невыразительным взглядом. Прохожие оборачивались на них, недоумевая: что же может связывать столь непохожих молодых людей? А вдруг это была любовь – мозаика чувств, из которой нельзя выкинуть ни одного камушка; любовь, которая ослепляет и заставляет видеть чудо, невидимое для других? Если так противоречива их внешность, может быть, состояние их душ было родственно-близким, может, они понимали друг друга с полуслова? Может, находили в счастье другого своё собственное счастье? Может, это было созвучие душ и умение молчать вдвоем?..

Через несколько лет у них родились две здоровые девочки с разницей в три года. Удивительно чётко распределились в детях гены: старшая Белла была копией отца, младшая Мария – матери. Дети дружили друг с другом, и семья казалась достаточно благополучной и гармоничной.

Но вот началась война. В короткий срок в действующую армию из Ленинграда направили 300 тысяч человек, среди которых был и Павел, а его семью вместе с другим населением – порядка 550 тысяч ленинградцев – эвакуировали на восток. Письма заботы и тревоги друг о друге шли в оба конца, правда, иногда с большими перерывами. Отец несколько раз был ранен и контужен, побывав во многих госпиталях, откуда, наскоро подлечившись, опять возвращался в строй.

Как радовали его письма из дома! Умница-жена научила детей писать отцу об их жизни, никогда не жалуясь. Эти неровные каракули и детские забавные рисунки грели сердце и действовали лучше любого лекарства, придавая силы для выздоровления. Другие раненые, не получавшие никаких известий из дома, по доброму завидовали Павлу. Сами же, истерзанные душевными муками, поднимались на ноги с трудом. Те ужасные 900 блокадных дней были, помимо прочего, ещё и величайшим испытанием на прочность взаимоотношений очень многих мужей и жён, матерей и детей, родных; ведь в городе оставалось ещё 350 тысяч неэвакуированных детей, многих из которых ждала страшная смерть от голода и холода. Не скоро наступил долгожданный день, который никогда не забудут ленинградцы: 27 января 1944 года. По радио прозвучало обращение: «Город Ленинград полностью освобождён от вражеской блокады!».

Через три года Павла уже радовали письма из дома от вернувшейся в разрушенный родной город семьи, горевал о смерти бывших соседей, сослуживцев и друзей. Но для его семьи пока всё складывалось благополучно. После Победы Павла ещё задержали до конца года для выполнения особого задания и, наконец, он неожиданно, как всегда веселый и счастливый, появился на пороге своей квартиры, где, как он был уверен, его ждали денно и нощно.

Дочери с радостным визгом повисли на отце, он весело кружил их по комнате, но что-то его забеспокоило, когда посмотрел в глаза жене. Павел увидел в них какую-то тревогу. Когда прошёл первый приступ радости от долгожданной встречи, он вдруг заметил в доме... постороннего мужчину. Жена не смутилась, ответила на его недоумение предельно прямо: да, она давно уже живёт с этим человеком, не бывшим на фронте, занимающим высокое положение. Это, мол, благодаря его связям, дети не голодали и ей с ними вернули прежнюю квартиру. О ежемесячном офицерском аттестате, получаемом в помощь от мужа-фронтовика, она даже не упомянула. Да что говорить... Жена сама никогда – ни до войны, ни во время её – нигде не работала и была иждивенкой: вначале Павла, а потом – вот этого «благодетеля».

Павел молчал. Ещё не успев раздеться, он крепко обнял детей и громко захлопнул за собой дверь этого дома. Навсегда. Его сердце ныло, словно зубная боль. Знал бы он на фронте об измене жены, непременно в ближайшем же бою нашёл бы себе смерть.

Бракоразводный процесс был недолгим. Сожитель, оказывается, работал главным редактором одной из центральных газет. К нему в Москву переехали теперь уже бывшая жена Павла с младшей дочерью Машей, а старшая – Белла – осталась в Ленинграде с любимым отцом. Из московской квартиры, где был телефон, Маша вызывала старшую сестру с отцом на переговоры (у них телефона в квартире не было). Те каждый раз исправно приходили для этого на ленинградский главпочтамт – так родные люди и общались. Однажды во время таких переговоров стало известно, что в Москве мать ожидает ребёнка...

Наступил положенный срок. Родился мальчик. Это оказалось трагедией: ребёнок был слеп, глух и нем. Знакомые судачили: мол, сие – Божье наказание за грех материнской измены…

Отчим работал напряженно, и заботу о сынеинвалиде мать и уже подросшая Маша делили между собой. Атмосфера, в которой находилась девушка, живущая в доме отчима – известного журналиста, не могла не повлиять на выбор её будущей профессии. Она серьёзно увлеклась литературой, философией, и когда закончила школу, подала документы на филфак Московского госуниверситета, куда Машу, конечно же, приняли. Была она весьма уверенной в себе, амбициозной и полностью разделяла твёрдое коммунистическое мировоззрение отчима.

Как ему трудно было всегда «соответствовать», находясь в постоянном напряжении из опасения в чём-то ошибиться или оступиться. В сталинское время ведь редакторский пост, давая блага и достаточные средства для хорошей жизни семьи, в то же время требовал ни на йоту не отклоняться от линии партии. Каждый номер газеты привычно начинался передовицей, которая всегда была без подписи, но все знали, кто её автор. За случайно допущенную описку главный редактор, в буквальном смысле, отвечал головой. Всё это, вкупе с терзаниями из-за тяжёлой инвалидности сына, подтачивала здоровье отчима, которое и так находилось на пределе человеческих возможностей. От напряжения и постоянного страха за жизнь семьи и свою собственную, он чувствовал себя под дамокловым мечом.

Прошло ещё несколько лет. Казалось, что ткань времени изменилась: почувствовалась оттепель, жить и дышать стало легче. Но главному редактору не довелось всего этого вкусить: он умер скоропостижно, в своём рабочем кресле...

Долго, очень долго Павел жил в одиночестве со старшей дочерью. Память об обидах долговечна: он не мог простить бывшей жене измены. Теперь ему казалось, что каждой женщине свойственна подлость, что каждая только и ждёт момента, чтобы побольней ударить в спину. Да и как ему иначе думать после того, как даже его бесцветная, апатичная бывшая жена смогла сначала привлечь красавцамужчину, каким был Павел, а затем – известного в стране человека. Уж что-что, а выбрать во время войны женщину более привлекательную труда не составляло.

После длительных колебаний, Павел отважился предпринять ещё одну попытку создать семью. Новая жена была молода, красива, но каждый раз, глядя на неё, Павел не мог совладать с привычной болью: а окажется ли эта женщина ему верной? И Павел всё время пребывал настороже.

Вот кто был для него большой радостью и поддержкой – так это Белла. Она уже многое знала о жизни и её превратностях, всегда стояла на стороне отца, никогда не встречаясь с матерью и так и не простив её.

Тем временем, молодая жена и вся семья с нетерпением ждали появления первенца. И вот он родился. Мальчик. Как и в той московской семье, это был слепой, глухой и немой ребёнок. Невероятно! Ведь это другие гены, совсем другая супружеская пара, хоть и объединённая жизненными коллизиями. Как непонятны причуды природы и наследственности! Почему же Бог справедливо, но жестоко покарал двух изменников, но в то же время не обошел своей карой праведных, никому не сделавших зла, людей? Парадоксально, неправдоподобно, но это был факт. Теперь горе обеих семей – ленинградской и московской – стало равным.

В Москве после смерти отчима слегла и мать. В бывшей редакторской квартире теперь жил сын-инвалид и Маша, взявшая на себя полную заботу об обоих больных. Знакомых у Маши было много, а вот желавших связать с ней свою жизнь всё не находилось. Она, как и её покойный отчим, стала работать журналистом в газете.

А Белла, ставшая очень красивой, видной женщиной, вышла замуж за бывшего моряка. До поры до времени члены разросшейся ленинградской семьи жили все вместе.

Но и Маша в Москве, и Белла в Ленинграде, боясь повторения родительской судьбы, не решались завести детей. Минуло несколько лет. Наступила череда неожиданных и частых смертей: в Москве умерла больная мать, затем в Ленинграде от неизлечимой болезни скончалась жена Павла, вскоре от обширного инфаркта умер и он сам, а муж Беллы погиб в катастрофе.

Обе сестры, находясь в разных городах, остались одинокими сиделками своих братьев-калек. Как неимоверно тяжко организовать в современной России надлежащий уход за инвалидами – можно не рассказывать, да ещё учитывая, что возраст обеих сестёр уже приближался к 70-ти. После долгого раздумья обе приняли решение: эмигрировать в Германию и там жить вместе или рядом после стольких лет разлуки.

Приняли их хорошо, обеспечили достойную жизнь, определили приличное социальное пособие, квартиры, медицинскую помощь и санаторий с постоянным уходом за братьями, а последнее ведь и служило им решающим фактором в пользу эмиграции из России. Теперь, живя близко друг от друга, сёстры могли бы чаще общаться, однако постепенно выяснилось, что время изменило их характеры, склонности и образ мышления.

Маша никак не могла жить в тихой благополучной Германии, ей не хватало шума Москвы, где остался широкий круг как бы её единомышленников. Она с головой ушла в политическую жизнь коммунистов-соотечественников. Даже издала несколько прокоммунистических брошюр, в которых разъясняла якобы непонятого Ленина, его великие труды с мыслями о коммунистическом рае. Как это ни покажется странным, она находила многочисленных последователей. По несколько месяцев она проводила в Москве, была одним из активных членов демонстраций протеста, пропагандирующего коммунистические идеи.

По приезде из Москвы Маша всякий раз радостно рапортовала старшей сестре о проделанной работе, о заряде необычайной энергии, полученной от этих встреч. Белла же считала младшую сестру просто психически больной, затерявшейся где-то в тридцатых годах прошлого века. Вроде говорили на одном языке, а друг друга не понимали.

Как бы ни были когда-то родные сестры духовно близки, жизнь развела их по разные стороны, и между ними – бесконечное глухое пространство одиночества.

Почему?..