Тётя Фаня

Памяти той, кто сыграла огромную роль в моей жизни...

В последнее время я всё чаще думаю о своём прошлом. И одним из главных персонажей в моих воспоминаниях присутствует тётя Фаня.

Я знала тётю Фаню с детства, лет с пяти. Она не была нашей родственницей, а просто близкой  знакомой, другом семьи. Она работала вместе с моим отцом, машинисткой. Как я понимаю, была тайно влюблена в отца. Жила она одна, семьи не было. Может быть, у неё  и были в жизни привязанности, но я об этом не знала. Тётя Фаня часто приходила к нам в гости. Зная, что я сладкоежка, всегда приносила мне кулёчик конфет.

Была она невысокого роста, стройная, с правильными чертами лица, красивыми карими глазами, тонкими губами. Выражение лица казалось жестковатым, что соответствовало твердости её характера. Она была добрым и отзывчивым человеком, хотя внешне – строгой и неэмоциональной. По-моему, у неё никогда не было недоброжелателей. Незадолго до войны ей было около 40 лет.

Когда началась война, все сотрудники папиной организации были эвакуированы в разные города России. Наша семья и ёщё несколько семей были направлены в Саратов. Тетя Фаня попала в Йошкар-Олу. Мы в Саратове получили жильё. Нас подселили в семью, дали маленькую комнатушку. Тётя Фаня почему-то осталась на улице, жилья не дали. Она ночевала в кинотеатре на креслах, бедствовала невероятно. Тётя Фаня написала родителям о своём ужасном положении, и они предложили ей приехать к нам. И она приехала. У меня и сейчас перед глазами её вид, когда она появилась у нас в квартире: в лёгком осеннем пальто, хотя уже стояли морозы, и с полотенцем на голове. Ведь уезжая, люди не брали зимние вещи. Надеялись, что до зимы война закончится. Тётя Фаня поселилась в нашей девятиметровой комнате, где много места занимала большая русская печь, широкие нары для меня и родителей. Ещё был большой письменный стол и два стула, у одного из которых было выбито сиденье, и он походил на унитаз. Когда к нам приходили в гости киевские друзья родителей, жившие тогда в Саратове – дядя Мирон и тётя Кадя, дядя Мирон садился на этот стул и дергал за воображаемый шнур от сливного бачка. Это было очень смешно.
Однако нашлось место для ещё одних узких нар для тёти Фани.

Мы зажили одной семьёй. Мама и тётя Фаня вместе хозяйничали. Папа работал секретарём парторганизации крупного военного завода. Он устроил тётю Фаню на работу в цех к станку. Работа была крайне тяжёлая. Смена длилась 12 часов. Тётя Фаня буквально падала от усталости, была в подавленном состоянии. Больно было это видеть. А тут ещё произошёл трагический случай в её цехе.

Одна женщина уснула у станка, её волосы затянуло в станок, и у неё оторвался скальп. Она умерла. Тётя Фаня была в трансе. Тогда папа добился, чтобы её перевели в машбюро. Это было счастье! Привычная работа, нормальный рабочий день.

Тётя Фаня была очень привязана к нашей семье. Старалась помочь, где только могла. И у меня были к ней тёплые чувства. Я относилась к ней как к родному человеку. Часто приходила в её машбюро. Там меня тепло принимали, угощали хлебом, посыпанным сахаром. Тогда это было большое лакомство. Чувствовалось, что к тёте Фане все испытывают симпатию. Однажды был такой случай. Тётя Фаня каким-то образом достала в ОРСе (отдел рабочего снабжения) буханку чёрного хлеба. Почему-то мне ярко запомнилась картина. Стоит жаркое саратовское лето. Мы идём с тётей Фаней на рынок. Она несёт эту буханку хлеба, чтобы продать и купить какие-то продукты. Буханка хлеба стоила тогда на рынке 100 руб. Я иду немного сзади и смотрю на её старенькие босоножки со стоптанными задниками. Обувь ведь было не достать, только на вещевом рынке за огромные деньги. И почему-то её худенькая небольшая фигурка со стоптанными босоножками и сейчас стоит у меня перед глазами. Тогда я это не осознавала, но, очевидно, где-то в подсознании мне было жаль её. Так иногда память выхватывает из прошлого какие-то случайные, как будто совсем не значащие, эпизоды и сохраняет их на всю жизнь.

В день моего рождения, когда мне исполнилось 11 лет, (в 1943 году) тётя Фаня достала ценные продукты: яйца, масло, сахар и сделала крем. Как это было вкусно! Пальчики оближешь. Я и сейчас помню его вкус. Я была ей бесконечно благодарна за такой царский подарок!

Благодаря тёте Фане, мы узнавали о новых песнях, когда они только появлялись. Тётя Фаня приносила с работы их тексты, напечатанные на машинке. Это были «Огонёк», «В землянке», «Тёмная ночь», «Золотая моя столица». Когда эти песни появлялись на радио, я запоминала мелодии и с большим удовольствием их пела.

В ноябре 1943 рода освободили Киев. Это была необыкновенная радость! Но вместе с радостью усилилось волнение за маминых родителей, оставшихся в Киеве. Мы ещё не знали о Бабьем Яре, об истреблении немцами евреев, и тлела робкая надежда, что они живы. Всё стало ясно, когда папа приехал в Киев. Он узнал, что их убил дворник, пьяница и антисемит. Бабушку и дедушку закопали во дворе нашего дома. Папа перезахоронил их на Куренёвском кладбище. Кто мог подумать тогда, что через полгода рядом с их могилой появится могила папы…

Наши войска гнали немцев на запад, и  было уже понятно, что война движется к концу, хотя до нашей победы оставалось ещё полтора года. А весной 1944 года папа получил назначение из Москвы на восстановление организации, в которой он работал до войны, и уехал в Киев. Летом, воспользовавшись тем, что через Саратов возвращалась в Киев семья папиного брата, меня отправили с ними, для того чтобы я не опоздала к началу учебного года. Маму не отпускали с работы. В военное время начальство имело на это право. Так что мама и тётя Фаня остались в Саратове. Они страшно нервничали. Мама без конца ругалась с управляющим, это стоило ей много здоровья, У неё даже были обмороки. Ей удалось освободиться только в конце октября, и они с тётей Фаней смогли вернуться в Киев. Так как комната тёти Фани была занята, как и наши комнаты, она продолжала жить с нами.

Но недолго мы жили полной семьёй. 4 ноября погиб мой папа. Он ушёл утром на работу и не вернулся. Только поздно вечером (телефонов не было) нам сообщили о его смерти. Он шёл по Софиевской улице, где недалеко от Крещатика стояли коробки домов, сгоревшие, когда горел Крещатик. Папе упал на голову кусок карниза от сгоревшего дома.

Тётя Фаня очень поддерживала нас с мамой в этом горе. Это и для неё была большая трагедия. Смерть папы в корне изменила моё миропонимание. Я поняла, как непрочна человеческая жизнь, как легко можно её разрушить в любой момент. У меня появился страх за близких.

 Мне было уже 12 лет, война и смерть папы сделали меня взрослее, чем обычно дети в этом возрасте, но всё же я многого не понимала. Мама была погружена в своё горе и мной почти не занималась. Я была в основном на попечении тёти Фани. Тётя Фаня во всём мне помогала. Но она была строгой и часто делала мне замечания, если я, по её мнению, делала что-то не так. Например, говорила: «Помой пол, мама придёт усталая, ей будет это трудно». Она старалась сделать меня добрее и внимательнее к людям, и ей это удавалось. Я бесконечно благодарна тёте Фане за это воспитание!

Ещё одной отличительной чертой тёти Фани была педантичность. Иногда она была слишком дотошной. Мама же моя не любила дотошность, к тому же была эмоциональной и немного холерической. Иногда они спорили по каким-то хозяйственным делам. Спокойная, сдержанная тётя Фаня что-то доказывала маме, что доводило маму до белого каления. Однажды мама всердцах даже швырнула алюминиевую миску на пол. Но страсти быстро остывали.

Тётя Фаня органически не переносила любые проявления несправедливости. Она сердилась, если какие-то порядки в нашей жизни ей не нравились. Иногда возмущённо восклицала: «Эта проклятая советская власть…!» Причём не только дома, а и где-нибудь в другом месте. Я страшно боялась за неё. Ведь в то время такие слова могли стоить жизни. Но счастье, что у неё не было недоброжелателей, и её никто не выдал. Меня смущала её критика советской власти. Я была абсолютно советским ребёнком, но начала задумываться. Я писала в дневнике: как понять, кто прав, тётя Фаня или советская власть? Этот вопрос ещё долго был для меня открытым. Только через годы я смогла оценить, что положительное, а что отрицательное в нашей жизни. Но я благодарна тёте Фане, что она натолкнула меня на этот анализ.

В 1952 году мама вышла замуж и переехала к отчиму. Мама редко мне помогала, так как должна была ухаживать за тяжело заболевшим отчимом. Мы остались с тётей Фаней вдвоём. Через 6 лет я вышла замуж, и тётя Фаня начала хлопотать о предоставлении ей отдельной комнаты. Ей пришлось долго бороться, но наконец она получила комнату в коммунальной квартире недалеко от нашего дома. С переездом тёти Фани наши отношения не прервались. Она приходила к нам в гости. Тепло относилась к моему мужу. Когда у меня родилась дочка, и мы выписались из роддома, тётя Фаня пришла к нам. Дочка была крошечная, весила 2,4 кг и была похожа на кролика. У тёти Фани, когда она посмотрела на лежащую на диване малышку, было такое выражение лица, как будто она подумала: «Ну и выродила…» Но затем она полюбила мою дочку как родную внучку, и была с ней очень нежной. Часто приходила и помогала мне и мужу, глад ила пелёнки и подгузники. Это было очень ценно, так как квартира у нас была без удобств, и нам было неимоверно трудно.

В 1966 году мы получили отдельную квартиру и переехали на далёкий массив. Приезжать к нам тёте Фане стало тяжелее, но она всё-таки  изредка приезжала. На днях рождения бывала обязательно.

Шли годы. Дочка взрослела, пошла в школу. Тётя Фаня, несмотря на уже старческий возраст, нас не забывала. Дочку очень любила. Когда она в 5-м классе поступила в студию народной росписи, тётя Фаня восхищалась её рисунками, хотя они были ещё слабыми, ученическими, забирала их себе на память, хвасталась знакомым. Это было очень трогательно.

В 1973 году тётя Фаня тяжело заболела. У неё много лет была язва желудка. Она не всегда соблюдала диету, любила селёдку, потом мучилась от боли. Но в последнее время начались очень сильные боли. Обследование показало злокачественную опухоль желудка. Тёте Фане сделали операцию, затем радиотерапию. Она почувствовала себя бодрее, воспряла духом. Снова стала приезжать к нам. В дни рождения помогала накрыть стол, мыла посуду. Без неё мне трудно было бы справиться, я очень уставала. Я и за это ей безумно благодарна. После её смерти я больше не приглашала гостей в дни рождения, не хватало сил.

Через пять лет после операции у тёти Фани опять начались страшные боли, это был рецидив болезни. Сделали вторую операцию, но она её не перенесла, скончалась на операционном столе.

Стоя у гроба тёти Фани, я смотрела на родное лицо. Душа болела. Я потеряла очень близкого человека, с которым была тесно связана практически вся моя жизнь. С тётей Фаней ушла из моей жизни целая эпоха, и я физически чувствовала такое опустошение, которое не могу передать словами.

Прошёл 41 год со дня смерти тёти Фани. Когда я думаю о ней, меня мучает совесть, что я, уже будучи взрослой, мало уделяла ей внимания. Мысленно прошу у неё прощения. Я постоянно вспоминаю тётю Фаню с неизменным чувством любви и благодарности.