ТРУДОГОЛИК

Я давно понял, что судьба ко мне благоволит. Во всяком случае, она не дает мне соскучиться, то и дело сводя меня с людьми, у которых в голове произошел какой-то сдвиг. Поначалу я изумлялся этим странным перипетиям, но затем понял, что они не случайны, а закономерны, и что подобное всегда тянется к подобному.

Одним из любопытнейших типов, с которым мне довелось свести знакомство, оказавшись в Германии, был некий Степа Мужераки, наполовину грек, наполовину немец, вывезенный этой второй половиной из казахских степей на рейнские берега. Это был человек кипучей бездеятельности, которая вызывала в нем короткие, но яркие вспышки угрызений совести и жертвенную тягу к запоям. Два-три раза в неделю он врывался ко мне в квартиру, зачастую не в самый подходящий момент, и объявлял с порога:

- Я к тебе. То есть, наверно, к тебе. У тебя выпить есть?

- Есть, - отвечал я.

- Тогда я к тебе. У тебя водка или пиво?

- Водка.

- А пива нет?

- А тебе водки не хочется?

- Хочется.

- Чего ж ты про пиво спрашиваешь?

- Потому что человек должен думать о завтрашнем дне.

Покоренный этой логикой и пафосным прямодушием, я приглашал его пройти в комнату, накрывал на стол и мы садились пить. После третьей рюмки Степа тревожно шмыгал носом, горестно покачивал головой и заявлял:

- Всё. Завтра же найду себе работу. Сколько можно водку жрать? Ведь ты пойми, человек не может сидеть без дела... Ты наливай, не тормози... Человек без дела спивается. Человек... Ты вот зачем картины рисуешь?

- Хочу и рисую.

- А почему хочешь?

- Степа, я тебя сейчас в глаз дам.

- И ничего этим не докажешь! - Степа торжествующе поднимал указательный палец. - А я вот тебе объясню: потому что ты человек, а человеку хочется трудиться. Человек - он как вол...

- Кастрированный?

- Чего?

- Как вол, говорю, кастрированный?

- Да ну тебя...

Если Степа обижался, он допивал водку и уходил, а если не обижался, допивал и оставался спать на диване в моей гостиной.

Однажды он в очередной раз ворвался ко мне и ошарашил меня вопросом:

- У тебя галстук есть?

- Что? - изумился я. - Ты ничего не перепутал?

- Не перепутал. Так у тебя есть галстук?

- Откуда у меня галстук, я их сроду не носил... - Тут я вспомнил вдруг, что у меня действительно есть галстук, который мне в шутку подарили мои сволочи-друзья на первое апреля. Это был черный галстук из простенького материала, на котором были изображены красные бокалы и желтые рыбки, символизирующие, видимо, выпивку и закуску. - Пойдем, кажется, один найдется.

Я зашел в спальню, открыл шкаф, порывшись в куче свитеров, извлек, наконец, обещанный галстук и протянул его Степе.

- Да, - сказал Степа, разглядывая предложенную ему деталь гардероба, - ну у тебя и вкус.

- У меня вообще нет никакого вкуса, - огрызнулся я. - И не воображай, будто я его сам себе купил. Мне его подарили.

- Угу, - промычал Степа. - Слушай, за что тебя люди так ненавидят?

- За доброе сердце. Тебе зачем галстук-то понадобился?

Степа чуть откинул назад голову, важно посмотрел на меня и заявил:

- Я нашел работу.

- Ты? Работу? И какую?

- Буду страховым агентом.

- Чего?

- Не чего, а кем. Учись разговаривать культурно. Есть тут одна страховая фирма, дала мне испытательный срок в три дня. Если у меня за это время получится кого-нибудь застраховать, возьмут насовсем. Мне вот теперь по домам идти, с людьми разговаривать, а у тебя галстука приличного нет.

Степа надел галстук на шею (благо тот уже был завязан) и затянул узелок.

- Слушай, - сказал он, - у тебя выпить есть?

- Сдурел? - поинтересовался я. - Ты же работать идешь.

- Ну да... - Степа замялся. - Неудобно как-то трезвому к людям в дома напрашиваться. Я стесняться буду.

Я ухватил его за плечи и вытолкал в прихожую.

- Иди работать, Степа, - сказал я. - И чтоб я тебя эти три дня не видел.

Выставив Степу за дверь, я вернулся в гостиную, где стоял мольберт с нетронутым холстом. Я сел на стул напротив мольберта и уставился на холст, ожидая, когда меня посетит вдохновение. Через полчаса, когда оно уже было на подходе, в дверь позвонили. Я выругался и пошел открывать. На пороге стоял Степа.

- Привет, - сказал он. - У тебя выпить есть?

- Степа, - свирепо прорычал я, - тебя давно с лестницы спускали?

- Только что, - ответил Степа. - Правда, не до конца. Но могли спустить. На, забери свой дурацкий галстук... Так у тебя выпить есть?

Пришлось налить ему и себе заодно, потому что в одиночку Степа пить отказался, самоуверенно заявив, что он не алкоголик.

- Ну? - выжидательно спросил я, когда мы пропустили по первой.

- Паскудная работа, - сказал Степа. - Ад для культурного человека. Захожу я в соседний от тебя дом, поднимаюсь на второй этаж, читаю таблички на дверях. Смотрю, на одной написано: "Майер". Ну, думаю, типичный себе немец, старенький, наверно, человек, такому самое время страховаться. Звоню. И открывает мне, значит, во-оот такой вот славянский шкаф в спортивном костюме, такой, знаешь, типичный бандюк из наших и спрашивает: "Ну, чего надо?" "Извините, - говорю, а голос такой противно-писклявый сделался, - вы уже свою жизнь застраховали?" Он на меня так посмотрел нехорошо и говорит: "А ты, - говорит, - свою жизнь уже застраховал?" "Нет", - говорю. "Вот когда застрахуешь, - говорит он, - тогда и приходи снова". И дверь захлопнул.

- И всё? - спросил я.

- А чего тебе еще?

- Больше ты ни к кому не ходил?

- Я не тупой, - сказал Степа. - Я и с первого раза всё понял. Зачем мне еще к кому-то ходить? Ты наливай давай... Разве это работа? Ходишь, портишь людям нервы, они тебя за это калечат - кому это нужно? Человек трудиться должен, а не по чужим квартирам шляться.

После этого события Степа неожиданно исчез недельки на полторы, так что я даже успел по нему соскучиться. Затем он снова появился, причем вид у него был умудренный и немного печальный.

- У тебя... - начал было он.

- Выпить у меня есть, - перебил его я.

- Тогда не будем медлить, потому что жизнь коротка, - всё с тою же ноткой печали молвил Степа.

Мы сели за стол, и я разлил водку по рюмкам.

- Не чокаясь, - заявил Степа.

Он залпом выпил свою рюмку, вытер губы и произнес.

- Я нашел работу. Ну, то есть, уже потерял, но ведь сперва нашел!

- Поздравляю. И какую же?

- На кладбище. Им дополнительная рабсила на три недели нужна была. Ну, я и пошел. Хорошее место. Тихое. Очень располагает к размышлениям..Я бы там насовсем остался.

- Сдурел? - сказал я.

- А что? Здесь суета, а там покой. Птички поют. Белочки по деревьям скачут.

- Это по тебе белочка скачет, дерево.

- Вот ты ругаешься, - сказал Степа, - а у меня тоска в душе. Представь, копаешься возле какой-то могилки, ровняешь ее, глядишь на табличку и представляешь на ней собственное имя: "Степа Мужераки, умер от неустроенности".

- Ты из-за этого и ушел? - покачал головой я. - Из-за своего больного воображения?

- Нет, - ответил Степа. - Там график работы неподходящий был. Ни свет, ни заря  - лопату в руки и вперед..Помню, стою с бодуна возле могилы, покачиваюсь, уже непонятно, кто кого держит, я лопату или она меня. Тут какая-то тетка идет, заметила меня и говорит: "Извините, - говорит, - вы, наверно, здесь работаете. Не подскажете, где находится администрация кладбища?" "Нет, - отвечаю жалобно так, - я здесь не работаю. Я просто на минутку из могилы вылез подышать свежим воздухом". Ты бы видел, что с этой теткой сделалось... У меня ведь и впрямь вид такой был, точно я вылез из могилы. Наливай давай.

- И что дальше, Степа? - спросил я, разливая.

- Буду искать работу. Нормальную работу. А то - что ж это такое? То кого-то уламываешь жизнь застраховать, то сам идешь на кладбище. Не мир, а сумасшедший дом.

Степа пропьянствовал с неделю, оправляясь от пережитого потрясения. После этого он перепробовал еще несколько работ - снова ходил по домам, предлагая косметику и дезодоранты, раздавал рекламки на улицах, умудрился сорвать утренник в каком-то детском саду - но нигде более трех дней не задерживался. В перерывах между этапами своей трудовой одиссеи он наведывался ко мне, пил водку, жаловался на свою неустроенность и мировое несовершенство и заканчивал проповедями о благе труда. Затем он снова исчез, причем надолго. Я уж начал было подумывать, не угодил ли он на принудительное лечение, как вдруг он объявился снова. На сей раз он был ухожен, спокоен и уверен в себе.

- Я таки нашел работу, - объявил он, не спросив против обыкновения, есть ли у меня выпить.

- И какую на сей раз? - поинтересовался я.

- Завхозом при синагоге.

- Кем? Где? - я решил, что ослышался.

- Завхозом при синагоге. Не веришь? Таки смотри, чтоб ты не сомневался.

Он достал из кармана штанов кипу и покрыл ею свою макушку.

- И таки хорошая работа, - продолжал он. - Ничего особенного делать не надо и платят не сказать, чтоб шикарно, но более-менее тьфу-тьфу-тьфу.

Я подошел к холодильнику, вытащил оттуда бутылку водки и налил полный стакан.

- Боже упаси! - замахал руками Степа. - Чтоб тебе даже в голову не пришло меня упрашивать!

- Я не собираюсь тебя упрашивать, - ответил я. - Потому что это не тебе, а мне.

Я залпом выпил стакан.

- Мальчик-пьяница - это большое горе в еврейской семье, - сокрушенно покачал головою Степа.

- Степа, заткнись, - сказал я.

- Ради Бога, - ответил Степа.

- А теперь объясни мне, - я перевел дух, - какое отношение ты имеешь к синагоге?

- Такое, что я в ней работаю.

- За каким чертом тебя туда понесло? Что, не нашлось ни одного еврея на место завхоза?

- И как это еврейская голова может быть такой дурной, чтоб не понимать элементарных вещей? - вздохнул Степа. - Еврей не может работать на общину за деньги. Только бесплатно, на добровольных началах. Ну, так покажи мне дурака, чтоб он бесплатно работал завхозом. А я - наполовину немец, наполовину грек. Мне таки можно. Вот такая любопытная дискриминация, - весело закончил он.

- Да-аа, - протянул я. - Если уж синагоги стали рассадником антисемитизма, то чего требовать от остального мира? Степа, ты точно не хочешь со мной выпить?

- Ой, ну я прямо не знаю, - замялся Степа. - С одной стороны, сегодня не суббота, чтобы праздновать, а с другой - ты и мертвого уговоришь...

- Степа, - сказал я, - если ты произнесешь еще хоть одну фразу в этом духе и с этой интонацией, я разобью бутылку со всей оставшейся водкой о твою идиотскую голову.

- Мне не жаль головы, - ответил Степа. - Но водки по старой памяти жаль. Черт с тобой, наливай.

Мы выпили всю водку, Степа с отвычки захмелел и остался ночевать, как в прежние времена, на диване у меня в гостиной.

"А ведь из-за меня он может опять уйти в запой и потерять работу, - подумал я, глядя, как он безмятежно храпит на диване. - И будут говорить, что евреи спаивают греко-немецкий народ".

Впрочем, опасения мои оказались напрасны. Степа не ушел в запой. На следующее утро он, как ни в чем не бывало, встал, умылся и, отказавшись от кофе, попрощался со мной, надел кипу и отправился на работу - добывать хлеб в поте лица своего. Это веселое, нелепое и симпатичное греко-немецкое лицо еще два года можно было наблюдать в местной синагоге, куда я из любопытства стал иногда наведываться. А затем оно исчезло - вместе со своим обладателем. На мои расспросы один из служащих синагоги, немецкий еврей, сообщил мне, что реб Штефан принял гиюр и переехал в другой город с повышением. Я поблагодарил за услышанную информацию, а про себя подумал, что мир наш достаточно странен, чтобы удивляться, если реб Штефан, он же Степа Мужераки, станет однажды главным раввином берлинской синагоги.