ПАСЬЯНС ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

В повести пять главных действующих лиц, каждый – со своей судьбой и со своим жизненным опытом по обе стороны океана. Все живут в США, у всех была бурная жизнь до отъезда из Советского Союза. Судьба сводит их, теперь уже друзей, на одной съёмочной площадке в НьюЙорке, где снимается последняя сцена фильма. А между дублями мы ретроспективно возвращаемся в прошлую жизнь каждого из героев. Как эта прошлая жизнь складывалась, чтобы воплотиться в жизнь настоящую – об этом и рассказывается в киноповести, где нет отрицательных персонажей, где есть дружба, превратившаяся в любовь и любовь, выросшая до настоящей дружбы, любовь, которая не даётся авансом. На первый взгляд всё кажется лёгким и весёлым, но за этой лёгкостью и весельем скрываются и трагедии, и неудачи, и печальный опыт прошлого, а главное – юмор и самоирония, которые и протягивают этот мостик из прошлого в будущее.

Бегая по театральным ВУЗам, к вечеру Женька была выжата от усталости, как лимон. Приходилось брать такси, чтобы добраться до дома. Указывая таксисту поворот в её сторону, Женька пользовалась своим любимым ориентиром.

Посреди внушительных размеров Волгоградского проспекта стоял огромный портрет Брежнева. Его закрепили там, когда вождь обладал тремя высшими правительственными наградами. Эти ордена были изображены на левом плече Генсека в один ряд. Когда его удостоили четвёртой награды, новый орден не помещался, и пришлось немного расширить плечо. Художник дорисовал его ровно настолько, насколько было необходимо. Тогда диспропорция ещё не была заметна. Затем народ и правительство во главе с Брежневым решили выдать Генсеку пятую награду. И снова, чтобы не писать новый портрет, плечу правителя страны добавили шири и размаха и втиснули-таки пятую награду. Награды должны были располагаться только по прямой линии, по мере их поступления, и быть одинакового размера. О пропорциях забыли. Левое плечо стало метра на три шире правого и возникало ощущение, что Главный Человек Необъятной Родины накачивает только одну половину верхней части тела, чтобы без ущерба для здоровья носить тяжеловесные ордена.

Женька долгое время наслаждалась переменами в облике Генсека. Единственное, что было подсвечено по ночам по дороге к дому – это совершенно дисгармоничный портрет Леонида Ильича. В нём угадывалось что-то демоническое. Казалось, что нарисованный Генсек наклоняется в твою сторону, и сейчас всем своим весом навалится на тебя – такого маленького.

Потом гигантский портрет ликвидировали, видимо, вместе с художником, и Женьке стало трудно ориентироваться в любимом городе.

Но Брежнева она видела не только на картинках. Учась на втором курсе актёрского факультета, Женька играла в массовке спектакля МХАТа «Так победим!». Однажды на спектакль пожаловал сам Генсек.

Актёров вызвали за три часа до начала. Здание театра оцепила конная милиция. На служебном входе стояли, подчёркнуто непринуждённо, в казённых одинаковых костюмах, с одинаковыми оловянными лицами дюжие молодцы. Актёры предъявляли пропуска, а молодцы придирчиво сверяли фотографию с оригиналом, прежде, чем пропустить в театр. Женька на себя была не похожа, но её пропустили, а к одному известному артисту, похожему на себя, как две капли воды, охрана придралась. Пришлось вызывать администратора, чтобы доказать, что артист – свой.

Стоя на сцене во время репетиции, Женька взглянула в зрительный зал. До начала спектакля оставалась ещё пара часов. Зал оказался почти наполовину заполнен клонированными товарищами в штатском. Они рассортировались по всему пространству с промежутками метров в пять. За кулисами их оказалось больше, чем актёров. Прежде, чем выйти на сцену, необходимо было продемонстрировать охране своё ненастоящее оружие. Бдительно дунув в бутафорский запаянный ствол винтовки или нагана и проверив, не спускается ли курок, оловянный охранник допускал актёра на сцену. Женьку это забавляло.

Держа в руках деревянную винтовку, она подошла к одному из проверяющих, у бедра которого торчала кожаная кобура. Молодая артистка констатировала, что у него тоже пистолет не настоящий. Охранник обиделся и грозно вытащил блестящее оружие. Подержать его в руках он Женьке не дал, но одного беглого взгляда артистке оказалось достаточно, чтобы понять, что шутки здесь не пройдут.

Спектакль «Так победим!» – о последних днях Ленина, которого играл Калягин. В левую правительственную ложу провели и посадили Леонида Ильича. К тому времени Генсек уже имел проблемы со слухом. А слуховой аппарат, по слухам, был сломан. Через несколько минут после начала спектакля на сцене появляется Проклова – очаровательная секретарша вождя. При полной тишине зала Генсек громко и справедливо замечает своему спутнику:

– Какая хорошенькая секретарша у Ленина.

В правительственной ложе, похоже, намечался более захватывающий спектакль, чем на сцене. Так и оказалось. Леонид Ильич комментировал всё первое действие. Это было настолько смешно и страшно, что один Народный артист не смог доиграть свою сцену и в ужасе ушёл за кулисы. С лица бедного Калягина от напряжения градом стекал пот. Периодически он поворачивался спиной к залу и шептал в глубину сцены:

– Я этого не выдержу, сейчас умру.

Второй акт начинался с покушения на Ленина. На авансцене – Сан Саныч-Ленин, а на двух кругах, вращающихся в противоположные стороны, спинами к Ленину выезжают 60 человек массовки – студентов, символизирующих толпу – свидетельницу покушения. Раздаётся громкий звук выстрела. Массовка молча и трагично поворачивается лицом к Ленину. Вождь ранен. Надо заметить, что сцена эта была захватывающей, и всегда игралась при напряжённой тишине зала. Звучит второй выстрел. Студенты протягивают руки к раненому Ленину. Вдруг из правительственной ложи громко доносится испуганное «Ой!». Телохранитель Генсека ещё громче, чтобы тот расслышал, чётко произносит:

– Не волнуйтесь, Леонид Ильич, это в Ленина стреляют!

На сцене началось нечто невообразимое. Все шесть десятков студентов, стоя на двух огромных кругах друг перед другом в трагикомических застывших позах с протянутыми в сторону Калягина руками, начинают захлёбываться от хохота. Из глаз льются слёзы, руки и тела сотрясаются, не в силах сдерживать смех. У Женьки после этого несколько дней болел пресс от напряжения. Второй акт, таким образом, стал ещё сильнее первого.

К концу спектакля все актёры были настолько поглощены происходящим в правительственной ложе, что стали, не стесняясь, вылезать на сцену по ходу не своего действия. Со сцены Генсек был лучше виден, чем из-за кулис.

Публика, которая вначале не понимала, кто сегодня в гостях у МХАТа, довольно скоро сообразила, и наблюдала только за реакцией Генсека. А реакция его была непосредственной и адекватной. Он громко спрашивал:

– Почему все смеются?

Для Женьки это был самый лучший спектакль с её участием. Про Брежнева и Ленина. Имена эти даже стали ассоциироваться друг с другом.

Имя вождя мирового пролетариата всплыло перед Женькой ещё раз, когда она с родителями навсегда покидала Родину. В пункты обмена валюты были дикие очереди. Люди записывали на ладонях номера, как когда-то в продовольственных магазинах. Наконец, через пару дней очередь счастливчиков подошла. Женькина мать, папа и она сама вошли в пугающий своим видом бункер с металлическими дверьми, которые за ними намертво захлопнулись. За спинами вырос солдат в камуфляжной форме с автоматом Калашникова наперевес и дулом пригласил пройти к окошечку с пуленепробиваемым стеклом. Они подошли. Женькина мать стала вытаскивать из кошелька скромное количество рублей, чтобы обменять их на доллары. Солдат, нацелив дуло автомата на без пяти минут иммигрантов, рявкнул:

– Поторопитесь!

По спине у Женьки побежали мурашки. На секунду она задумалась о целесообразности отъезда. Но вспомнила, что гражданства их уже лишили, и поняла: отступать некуда, за спиной – автоматчики. У матери на нервной почве затряслись руки.

За окошечком восседала дородная кассирша с огромной копной вытравленных перекисью и взбитых, как сливки, волос. Мать, волнуясь, стала выкладывать рубли на прилавок. Валютная кассирша гавкнула:

– Лениным кверху клади!

Мать не поняла, что валютчица имеет в виду и растерялась окончательно. Денежные бумажки посыпались из её рук на пол. Папа и Женька наклонились, чтобы поднять их. Вдруг автоматчик гаркнул:

– Не наклоняться!

Почти иммигранты застыли в полусогнутой позе. Автоматчик дулом пошевелил бумажки на полу, затем направил ствол автомата на спины отъезжающей троицы и скомандовал ещё громче:

– Поднять!

Папа собрал разлетевшиеся рубли, сунул их в окошко дородной кассирши, та с отвращением разложила их сама «Лениным кверху» и выдала причитающиеся доллары вконец испуганному семейству. Автоматчик проводил их до выхода, поигрывая дулом. Как ребёнок, ей-Богу.

Выйдя из бронированного бункера, все трое молчали минут тридцать. Когда белизна сошла с лица, мать выдохнула:

– Билеты берём на завтра. Слава Богу, живы остались. Долларов этих потом хватило на пару комплектов американского постельного белья...

«Перерыв окончен, – орёт Нинка, – все – по местам. Тишина. Мотор!» Ксения бубнит: «Финал. Встреча. Дубль шесть». Женька в который раз начинает раскладывать пасьянс. Из колоды вываливается бубновый валет и падает на пол. Женька машинально улыбается. Нинка вопит, подпрыгнув на стульчике: «Стоп! Не про это снимаем. Плакать надо. Смеяться потом будешь». Андрей снова уловил в женькином выражении лица что-то знакомое: «Так всегда, когда смотришь в видоискатель, кажется, что это уже снимал».

Подробнее о Валерии Коренной и её творчестве – на интернет-сайте www.korennaya.com