ЗА ВЕТРОМ

Один из  мо­их дру­зей по Фей­сбу­ку (или од­на, не знаю, как пра­виль­но)  за­мети­ла, что пе­ревод наз­ва­ния зна­мени­того ро­мана Мар­га­рет Мит­челл "Уне­сен­ные вет­ром" ("Gone with the wind"), по ее мне­нию, не­точен. Вер­нее бы­ло бы - "Ушед­шие с вет­ром", ибо в ан­глий­ском язы­ке нет пас­сивной гла­голь­ной фор­мы, а, ес­ли пе­ревес­ти по-дру­гому,  смысл фра­зы ре­шитель­но ме­ня­ет­ся в свя­зи с тем, что раз­ви­тие су­деб ге­ро­ев ста­вит­ся в за­виси­мость от их осоз­нанных, са­мос­то­ятель­ных ре­шений и пос­тупков, вза­мен пас­сивно­го под­чи­нения не­умо­лимым об­сто­ятель­ствам рав­но­душ­но­го к че­лове­чес­ким сла­бос­тям, жес­то­кого вре­мени.

На об­ложке ма­лень­ко­го по­эти­чес­ко­го сбор­ни­ка, ко­торый я дер­жу в ру­ках, на­печа­тано: "Бе­гать за вет­ром за­нятие бо­лее дос­той­ное, чем бе­гать от вет­ра". "Или сле­по под­чи­нить­ся ему", - до­бав­лю я, за­вер­шая озор­ную ме­тафо­ру, ибо для ав­то­ра этих  сти­хов, по­доб­но­го ва­ри­ан­та житья-бытья не су­щес­тву­ет. Все свои шесть­де­сят пять лет, чем бы он ни за­нимал­ся; пов­сю­ду, ку­да бы его ни за­носи­ла до­ля,  что в род­ной Одес­се; что в рас­ка­лен­ных Ка­ра-Ку­мах, где вка­лывал ин­же­нером на га­зоп­ро­воде; что в И­еру­сали­ме, или Па­риже, где час­то бы­ва­ет, этот че­ловек жил и жи­вет чес­тно и прос­то, и, ста­ло быть, сплошь и ря­дом - воп­ре­ки об­щепри­нято­му по­лите­су, пре­неб­ре­гая тем, что мы на­зыва­ем при­ят­ны­ми ма­нера­ми, но стран­ным об­ра­зом не толь­ко  уце­лева­ет, а еще и пи­шет од­ну за дру­гой хо­рошие, доб­рые книж­ки. Имя это­го ми­ролю­биво­го охот­ни­ка за вет­ром  Алек­сандр Бир­штейн.

Ду­маю, боль­шинс­тву чи­тате­лей из­вес­тно, что та­кое Жи­вой Жур­нал. Тем, кто с этим стал­ки­вал­ся ред­ко, на­пом­ню: вся­кий ЖЖ - сво­еоб­разный, раз­ме­щен­ный в ин­терне­те днев­ник, хо­зя­ин ко­торо­го в тай­ном рас­че­те на вни­мание та­ких же "бло­геров для се­бя"  пуб­ли­ку­ет, что в го­лову при­дет – от ин­форма­ции о сво­их пов­седнев­ных тру­дах и хло­потах до пу­тевых за­меток, от фо­торе­пор­та­жей до ссы­лок на ка­кие-то ис­точни­ки, ка­жущи­еся ему бе­зум­но ин­те­рес­ны­ми; от пуб­ли­цис­ти­ки до лю­бов­ной пе­репис­ки и так да­лее, и так да­лее, и так да­лее. Так вот, я дол­го не мог соб­ра­зить, от­че­го в мо­ем ЖЖ (я то­же гре­шу этим) так ма­ло по­сети­телей, а за­писи Бир­штей­на в та­ком же жур­на­ле чи­та­ют и ком­менти­ру­ют де­сят­ки лю­дей. И толь­ко ког­да взял­ся за его  тек­сты всерь­ез, на­чал пе­реби­рать их один за дру­гим, все  под­ряд, ни­чего не про­пус­кая, вдруг по­нял, в чем тут де­ло. А де­ло в том, что Бир­штейн жи­вет, как пи­шет, и пи­шет, как жи­вет. Пом­ни­те Окуд­жа­ву? Пе­сен­ку "Ис­то­ричес­кий ро­ман"? 

"Каж­дый пи­шет, как он слы­шит,
 каж­дый слы­шит, как он ды­шит
 Как он ды­шит, так и пи­шет, не ста­ра­ясь уго­дить…"

 Это, по­верь­те мне - и о Бир­штей­не. Поп­ро­бую бо­лее внят­но объ­яс­нить, что я имею в ви­ду.

Вот ве­дет, нап­ри­мер, свой ин­тернет-днев­ник та­лан­тли­вый пи­сатель и ак­тер Гриш­ко­вец. Каж­дая стра­нич­ка раз­но­об­разно ин­те­рес­на. Но сра­зу яс­но, что  это фраг­менты бу­дущей по­вес­ти, где все вы­вере­но и вы­лиза­но до чис­то­ты, и как толь­ко ав­тор соч­тет объ­ем на­писан­но­го дос­та­точ­ным для из­да­ния, те­ма бу­дет зак­ры­та, а спус­тя ме­сяц - дру­гой на при­лав­ках по­явит­ся  но­вая кни­га. В этом, ко­неч­но, нет ни­чего дур­но­го. Но мне бли­же Бир­штейн, жи­вущий в прин­ци­пи­аль­но ином из­ме­рении. Его ЖЖ  не пред­назна­ча­ет­ся  для пе­чати. Это, по­нят­но, мо­жет про­изой­ти и, бы­ва­ет, слу­ча­ет­ся, но   са­мо по се­бе, спо­ради­чес­ки, не­зап­ла­ниро­ван­но, как па­да­ет плод, ес­ли соз­рел, и приш­ло для не­го вре­мя по­кинуть вет­ку. Бир­штейн ни ра­зу не на­ходил на сво­ей длин­ной жиз­ненной до­роге бит­ком на­бито­го ку­пюра­ми ко­шель­ка, и по­тому, ес­ли печ­та­ет­ся, то бла­года­ря учас­тию в этой бо­го­угод­ной за­тее ко­го-ли­бо, нас­тро­ен­но­го с ним на од­ну вол­ну, но бо­лее сво­бод­но­го в средс­твах. Од­на­ко на­ходят­ся та­кие лю­ди не так уж час­то. А Жи­вой Жур­нал всег­да под ру­кой.

Что бы ни по­пада­ло в по­ле зре­ния Бир­штей­на, что бы, боль­шое или ма­лое, ни прив­ле­кало его вни­мания – грус­тные го­род­ские лан­дшаф­ты, вос­хи­титель­ные ста­рые зда­ния, твор­ческий ве­чер во Все­мир­ном клу­бе одес­си­тов, сим­по­зи­ум в лит­му­зее; ста­рый зна­комый, не­ожи­дан­но вып­лывший ни­от­ку­да, пос­ле го­да пре­быва­ния в зо­не зна­чимо­го от­сутс­твия; пи­руш­ки с па­риж­ски­ми друзь­ями; осо­бое вы­раже­ние фи­зи­оно­мии лю­бимой со­бачон­ки, удач­но схва­чен­ное  мо­биль­ни­ком; ху­дожес­твен­ная выс­тавка, где каж­дый вто­рой ав­тор -то­варищ и брат; дру­жес­кая по­пой­ка в улич­ном ка­фе "У Джам­бу­ла" на Алек­сан­дровском прос­пекте, где по­да­ют са­мый де­шевый, но и са­мый  луч­ший в го­роде шаш­лык; вне­зап­ный пей­заж, про­питан­ный во­дяной пылью, или кры­ши, усы­пан­ные лег­ким, су­хим сне­гом, - все это и еще мно­гое  ста­новит­ся ре­пор­та­жами, строч­ка­ми, аб­за­цами, эс­се, це­лыми сю­жет­ны­ми стра­ница­ми в бир­штей­нов­ском ЖЖ.

Но са­мое глав­ное  сос­то­ит в том, что эти, как вы­ража­ют­ся ин­тернет­ские про­фи, "пос­ты" то и де­ло пе­реме­жа­ют­ся у не­го от­рывка­ми про­зы, мяг­кой, теп­лой, неж­ной, очень одес­ской и очень под­линной, без пош­лости и вуль­гар­ных ос­трот, свой­ствен­ных, к со­жале­нию, гра­фоман­ским опу­сам, экс­плу­ати­ру­ющим наш, мес­тный ма­тери­ал. А кро­ме то­го, и это, мо­жет быть, еще важ­нее, его "пос­ты" час от ча­су взры­ва­ют­ся сти­хами, аб­со­лют­но, до неп­ри­личия не по­хожи­ми ни на ка­кие дру­гие, да что там – и вов­се на при­выч­ные гла­зу риф­мо­ван­ные тек­сты, но имен­но этим и вы­зыва­ющие вос­хи­щение.

Во вступ­ле­нии к сво­ему пос­ледне­му сбор­ни­ку  – "65",  из-за по­яв­ле­ния ко­торо­го на свет я и на­чал этот раз­го­вор, Бир­штейн то ли по­сето­вал, то ли ус­мехнул­ся, за­метив, что к его по­эти­чес­ким опы­там лишь од­нажды бы­ло на­писа­но пре­дис­ло­вие, да и то в нем не соч­ли нуж­ным про­цити­ровать ни од­но­го сти­хот­во­рения. На этом ос­но­вании он стес­ни­тель­но до­пус­тил, что, воз­можно, и на сей раз кри­тику не на что бу­дет сос­лать­ся - воз­можно, сти­шата сла­бень­кие, так се­бе. Нель­зя не прос­тить Бир­штей­ну не­кото­рую ма­нер­ность этих слов, твор­чес­тву его со­вер­шенно не свой­ствен­ную. По мень­шей ме­ре, по­тому, что он, как ни па­радок­саль­но это зву­чит, в це­лом прав.

Сти­хи его чрез­вы­чай­но труд­но ци­тиро­вать или раз­би­рать по кос­точкам. Они не под­да­ют­ся рзъ­ятию или при­дир­чи­вому ана­лизу, от­то­го, что, ес­ли мож­но так вы­разить­ся, иден­тичны ав­то­ру. Уже бы­ло ска­зано, что он в сво­ей кру­ченой-вер­че­ной жиз­ни рав­но­душен к пра­вилам ба­наль­ной жи­тей­ской иг­ры; спо­кой­но­му, раз­ме­рен­но­му, "обес­пе­чен­но­му" бы­ту. Точ­но так же и его сти­хи  не под­чи­ня­ют­ся  из­вес­тным, об­щепри­нятым пра­вилам сти­хос­ло­жения. Они, бу­дучи вкрап­ленны­ми, в ткань Жи­вого Жур­на­ла ка­жут­ся фраг­мента­ми  неп­ре­рыв­но­го, нег­ромко­го, с хри­пот­цой, мо­ноло­га Бир­штей­на, ад­ре­сован­но­го все­му бе­лому све­ту и ни­кому кон­крет­но; его внут­ренне­го мо­ноло­га, для ко­торо­го от­ветные реп­ли­ки не так уж важ­ны, хо­тя, ес­ли они слу­ча­ют­ся, он всту­па­ет в ди­алог дру­желюб­но, без до­сады и раз­дра­жения.

Эти сти­хи еще не­дав­но  ор­га­нич­но вза­имо­дей­ство­вали там же, в  жур­на­ле, с от­дель­ны­ми гла­вами уже опуб­ли­кован­но­го пи­сате­лем ро­мана вос­по­мина­ний "Я и мой па­па", пол­но­го теп­ла, неж­ности, бе­зоши­боч­но уви­ден­ных де­талей; точ­но, од­ним рос­черком пе­ра схва­чен­ных ха­рак­те­ров; на­писан­но­го соч­ным, жи­вым, "неп­ра­виль­ным" язы­ком одес­ско­го дво­ра, ко­торым Бир­штейн вла­де­ет в со­вер­шенс­тве и ко­торый мас­тер­ски пре­об­ра­зу­ет в чис­тую ли­тера­тур­ную речь. Про­за  эта, ро­маном не ис­черпан­ная, и се­год­ня выг­ля­дит здесь вы­рази­тель­ным бы­тий­ным фо­ном, на ко­тором рас­цве­тали и рас­цве­та­ют стран­ные сти­хи, ко­торые впол­не мог­ли быть со­чинен­ны­ми  од­ним из мно­гочис­ленных пер­со­нажей Бир­штей­на. Да так, собс­твен­но, и слу­чилось. Ведь с каж­дой стра­ницы его ро­мана смот­рит на нас он сам, ве­селый и взлох­ма­чен­ный маль­чиш­ка-со­чини­тель, "ху­лиган с на­шего дво­ра", спо­соб­ный, ког­да зас­вербит в но­су и по­холо­де­ет под ло­жеч­кой, а гла­за за­тума­нят­ся го­рячей вла­гой, вдруг за­гово­рить  сти­хами, са­мозаб­венно и не за­ботясь о том, ка­кое впе­чат­ле­ние про­из­во­дит на дру­гих.

Я, все-та­ки, рис­кну при­вес­ти здесь, про­тиво­реча се­бе, что-ни­будь из Бир­штей­на. На­угад, не за­нима­ясь по­ис­ка­ми на­ибо­лее эфек­тных мест. Ну, вот, нап­ри­мер, - це­лое сти­хот­во­рение. Не знаю, сог­ла­ситесь ли вы со мной, но, по-мо­ему, оно вос­хи­титель­но неп­ра­виль­ное и ще­мяще та­лан­тли­вое.

"А я про­шел­ся бы по го­лоду, там, где и драл­ся, и был бит
 Поп­ра­вит кто-ни­будь: - По го­роду!… - Но этим толь­ко ос­корбит.
 По го­роду…… Ка­кие труд­ности? Иди се­бе… Свет­ло, теп­ло…
 А так. Ведь да­же не по юнос­ти.… По детс­тву! Это тя­жело!
 Я пом­ню – вып­ро­шен­ный за­годя – по­дарок… Впа­яна ру­ка
 в ло­моть ржа­ного с гор­кой са­хара и пос­тным мас­ли­цем слег­ка…
 Нас со­зовет со­сед­ка: - Ма­лые! И даст ко­роб­ку до­мино…
 А мо­лодые па­па с ма­мою сбе­гут ук­радкою в ки­но."

Книж­ка Бир­штей­на не­вели­ка. Все­го пол­сотни то­роп­ли­во, без осо­бых изыс­ков свер­стан­ных стра­ничек. Но, пог­ру­зив­шись в нее, ес­ли, ко­неч­но, дос­та­нете, вы по­чувс­тву­ете, буд­то у вас в ру­ках бес­ко­неч­но длин­ное по­эти­чес­кое по­вес­тво­вание, внут­ренне раз­но­об­разное, силь­ное, с бес­счет­ны­ми ре­минис­ценци­ями; раз­мышле­ни­ями о бы­тии, оп­ро­кину­тым в быт, на ма­нер встав­ных притч на шек­спи­ров­ские мо­тивы, где ве­ликое и неп­ри­кос­но­вен­ное оша­раше­но, ес­ли хо­тите, рас­хо­жей сов­ре­мен­ной  лек­си­кой, по­дано с сю­жет­ном смыс­ле на­обо­рот,  и от­то­го ста­ло грус­тно­вато-смеш­ным и пе­чаль­но-по­учи­тель­ным. 

Сти­хи Бир­штей­на, из­вле­чен­ные из ЖЖ, но­вые и ста­рые, бу­дучи  соб­ранны­ми под од­ной об­ложкой, ого­роши­ва­ют. Так нель­зя пи­сать. Его стро­фы те­кут, спо­тыка­ясь, иног­да пре­неб­ре­гая при­нятым раз­ме­ром, иног­да об­ры­ва­ясь на по­лув­здо­хе. От­че­го-то вспо­мина­ет­ся "Стал­кер" А.Тар­ков­ско­го. Пом­ни­те, как выг­ля­дит тер­ри­тория, по ко­торой мед­ленно, опа­са­ясь по­пасть в ло­вуш­ку, пе­реме­ща­ют­ся че­тыре че­лове­ка. При этом они го­ворят, го­ворят, го­ворят, и от­то­го тя­гучее па­нора­миро­вание ка­меры по ка­ким-то ста­рым фун­да­мен­там, заб­ро­шен­ным ком­на­там, где ка­фели за­литы сто­ячей во­дой, сквозь ко­торую ед­ва прос­ту­па­ют шпри­цы, бу­тыл­ки мя­тая, рас­кисшая бу­мага - му­сор, соп­ро­вож­да­ющий че­лове­чес­кое об­ще­житие. И пос­те­пен­но на­чина­ет ка­зать­ся, что мед­ленным, му­читель­ным дви­жени­ем съ­емоч­но­го ап­па­рата пе­реда­ет­ся внут­реннее те­чение мыс­лей пер­со­нажей, ку­да бо­лее зна­читель­ное, чем про­из­но­симое ими вслух. Очень по­хожим на это  фи­лософ­ское  пу­тешес­твие по зо­не мне ка­жет­ся во­об­ще все твор­чес­тво Бир­штей­на, с его ЖЖ, не­ров­ным сло­гом, ро­ман­ти­чес­ки­ми взле­тами и сни­жен­ной пуб­ли­цис­ти­кой, сос­ре­дото­чен­ностью на ме­лочах и уме­ни­ем уз­реть стро­ение ми­роз­да­ния в пе­рипе­ти­ях жиз­ни ком­му­наль­ной квар­ти­ры; с его про­зой, сог­ре­той лю­бовью к ге­ро­ям;  сти­хами, ад­ре­сован­ны­ми се­бе и толь­ко се­бе…

Стран­ная шту­ка: со­бирал­ся на­писать о по­эти­чес­ком сбор­ни­ке Бир­штей­на, а выш­ло – о нем са­мом. Его про­рочес­тво за­гадоч­ным об­ра­зом сбы­лось. Про­тив мо­ей во­ли. О сти­хах опять-та­ки  - лишь пол­сло­ва. О нем же – вон сколь­ко! Но, мо­жет быть, это и хо­рошо. Ведь Бир­штейн и сти­хи его не­раз­де­лимы. Не до­жидать­ся же, пра­во,  граж­дан­ской па­нихи­ды, как  при­нято в пос­леднее вре­мя  в на­шем при­лич­ном об­щес­тве. Лю­бить, все-та­ки, нуж­но жи­вых.