Мустафа Эдильбиев, роман-хроника: «Мехка – Дада против русского голодомора /ПРОДОЛЖЕНИЕ /

Мустафа Эдильбиев, роман-хроника: «Мехка – Дада против русского голодомора /ПРОДОЛЖЕНИЕ /

         «Я тоже за мир, но не ценой.рабства русским холопам», - правозащитник и герой русско – Кавказской войны Шамиль Басаев

                     Орловский байстрюк и срыв операции «Голодомор»

Вооружённые восстания в Чечне во главе с Шитой и Хасаном Истамуловымы из Шали, Азаком Канаевым из Бачи-юрта, Ахьмад – моллой и Куриевым из Гойты, Ярочем и Ходжасом из Беноя и по всему Кавказу против попытки русских перенести на Кавказ апробированный на Украине и немцах Поволжья «метод сокращения населения» путём искусственного голодомора под предлогом коллективизации, было таким ожесточённым и массовым, что оккупационный режим во главе с идолом «русского мира» Сталиным дрогнул и отступил. Дело в том, что потери от войны с мятежниками были огромными – в одной Чечне была уничтожена дивизия и несколько полков русских банд ГПУ и красноармейцев. Вслед за Чечнёй вооружённые восстания кавказцев стали охватывать Дагестан, Ингушетию, Карачаево – Черкессию. Угроза деоккупации Кавказа была столь очевидной, что Сталин посчитал оптимальным прибегнуть к традиционному русскому обману. Оккупационные власти выполнили часть требований восставших, гарантировали им полную неприкосновенность в случае их возвращения к мирному труду.

И на самом деле восстания 1929-1934 годов закончились на первых порах компромиссом. Кавказские комбатанты были амнистированы и они, проявив очередную кавказскую доверчивость, поверили русским и сложили оружие. Через год всех участников восстания расстреляли. Так, осенью 1931 года Шита Истамулов был вызван к начальнику районного ГПУ Бакланову «для вручения ему официального акта амнистии из Москвы». Вручая ему одной рукой акт, Бакланов из-под стойки другой рукой выпустил в него весь заряд из маузера. Тяжело раненный Шита успел насмерть заколоть кинжалом вероломного Бакланова, ранить известного манъяка - садиста Мазлака Ушаева и пригвоздить к двери, метнув в него кинжал, одного охранника. Но наружная охрана добила Шиту.

Как метко заметил русский академик В.М. Ботеин во время спора с Некрасовым, “И знать не хочу звереподобную пародию на людей», русским и этого было мало - им изначально нужны были Украина без украинцев, Поволжье без немцев, а Кавказ без кавказцев и таким образом на первых порах вся остальная 1/6 часть планеты, потому оккупационные власти перешли к третьему испытанному этапу русского изуверства – голодомору. В качестве подготовительной процедуры и психологического воздействия на местные национальные кадры, которые должны были стать непосредственными исполнителями этой высшей степени садистской формы тотального геноцида русские провели процедуру «генеральной чистки» в 1937-1938 годах.

Молох русских репрессий прошёлся прежде всего по новой прорусской генерации национальных партийных и военных кадров и и русофицированной интеллигенции. Для обоснования массовых репрессий органы НКВД сфабриковали мифическое дело о подрывной деятельности «религиозно - мулинского и буржуазно - националистического контрреволюционного центра». Уже в первой половине 1937 года в одной Чечено-Ингушской республике по этому абсурдному делу русскими было арестовано более двухсот человек из числа национального партийно-советского и хозяйственного актива. Каждый раз, когда Дада рассказывал ему об этих событиях или когда он читал о них в разных источниках, Болат вспоминал одну ингушскую быль того периода, рассказанную ему в студенческие годы. Был в Назрани некий партийный руководитель по имени Идрис. Приходит он с работы и жена ставит ему на стол жареную курицу.

«Теперь я его съем, наконец», - говорит голодный Идрис, в предвкушении сытной еды.

«Скажи: «»Если даст Аллах (Дала аьн дали), съем!», - подсказывает жена.

«Даст Аллах или нет (Аьн дали, ца дали), я съем эту курицу», - отвечает коммунистический атеист Идрис. Ломает он ножку курицы и только подносит ко рту, раздаётся громкий требовательный стук в дверь. Рука Идриса с ножкой жареной курицы повисает на воздухе и он с испугом настороженно уставился в дверь.

«Кто там», - жена подошла к двери.

«Открывайте. ГПУ», - послышался резкий грубый голос за дверью. Рука Идриса задрожала и выронила обратно в тарелку ножку курицы.

«Открывай», - промолвил он обречённо. Жена сняла засов и в комнату ворвались люди в кожанках с нахмуренными суровыми лицами. Они грубо схватили под руки Идриса и поволокли к выходу.

Искреннего атеиста Идриса, как «религиозно – муллинского элемента» судом тройки приговорили к десяти годам заключения и отправили в русский концлагерь – ГУЛАГ. Через десять лет Идрис возвращается домой поздно ночью и стучит в окошко. Жена подходит и испуганно спрашивает: «Кто это?».

«Это я», - отвечает громко Идрис. «Если даст Аллах», - добавляет он после короткой паузы. Так партийный функционер и искренний коммунистический атеист стал верующим мусульманином. Но это быль о реальной жизни кавказцев во все времена русской оккупации. Отказавшихся от вооружённого сопротивления русским оккупантам или ещё хуже, продавшихся им марионеток и лизоблюдов русские репрессируют в первую очередь.

Болат всё больше убеждался, что сменяющиеся в России режимы и сами русские античеловечны по своей сути и это связано не столько политической конъюктурой, это неотъемлемая, как русская водка, востребованность самой русской титульной биомассы, её негласный общественный договор с русской тиранической властью.

«Зло, которое на этой планете представляют русские, не может быть в других отношениях к своей альтернативе – добру», - утверждался в мысли Болат всё больше вникая в сатанинскую суть этого кровавого «русского мира».

Тем временем на Кавказе оккупационной властью полностью была разгромлена республиканская писательская организация, хотя она только тем и занималась, что восхлавляла и обожествляла русскую оккупационную власть. Репрессирована была и марионеточная научная и творческая псевдоинтеллигенция. Многие из арестованных были приговорены к смертной казни, другие отправлены в русские концлагеря – ГУЛАГи сроком до 25 лет. Эта была русская плата за верноподданичество.

Но и это было только малое звено в цепочке запланированного оккупантами народоубийства. В 1937 году по разнарядке НКВД только в одной Чечено-Ингушетии подлежало уничтожению 2 тысячи человек, зачисленных в разряд «религиозно – муллинских антисоветских элементов». В том же году тысячи «кулаков» были депортированы из Чечни.

Кулаком по русско-советским понятиям считался зажиточный крестьянин, использующий наёмных работников. В Чечне и Ингушетии наёмный труд в силу жёстких национальных обычаев и ментальности был просто невозможен. Для чеченца и ингуша чем идти наёмным работником к кому – либо легче было умереть от голода. Потому наёмный труд здесь был исключён и обвинения чеченцев и ингушей в кулачестве было по определению неправильным и надуманным.

Но главным оружием борьбы с инородцами у русских оккупантов оставался голодомор Вынужденный отступить временно от применения этого средства против кавказцев в силу ожесточённого вооруженного восстания русский оккупационный режим решил прибегнуть к нему в начале 1940-х годов. Для этого и был направлен в 1937 году на Северный Кавказ Фёдор Петрович Быков. В июле 1937 года он начал работу в качестве исполняющего обязанности второго секретаря Северо-Осетинского областного комитета ВКП(б). В октябре 1937 года был переведён в Чечено-Ингушскую АССР, где стал исполняющим обязанности первого секретаря Чечено-Ингушского областного комитета ВКП(б) (после репрессированного Василия Егорова). В 1938 году стал первым секретарём Чечено-Ингушского обкома. Одновременно исполнял обязанности первого секретаря Грозненского городского комитета ВКП(б)…..».

Быков родился в 1901 году в селе Шатилово Орловской губернии. В той самой, в которой тоже, согласно исследований русского историка Безгина В. Б., процветал, как и по всему русскому миру, феномен гостеприимного гетеризма (гостеприимная проституция). По наблюдениям русского публициста С. Шашкова, в той же Орловской области и те же Быковы, как было принято во всём русском мире, отдавая в наём квартиру, отдавали жильцу и свою супругу или дочь для оказания сексуальных услуг, увеличивая, разумеется, при этом квартирную плату. В той же Орловской губернии, как и во всём русском мире, существовал обычай почетным гостям (старшине, волостному писарю, судьям, заезжим купцам, а потом и партийным функционерам) отдавать для плотских утех своих жен, дочерей или невесток на выбор. При этом прагматичные Быковы и прочие не забывали брать плату за оказанные услуги. Всё это в комплексе привело к народонаседению в русском мире сплошь из одних байстрюков. И вот этого русского байстрюка, как тысяча ему подобных послали в 1938г. русские оккупационные власти с культуттрегорскими и голодоморскими одновременно функциями в Чечено-Ингушетию.

Мехка- Дада – Абдул-Баки в это время был переведён с должности директора грозненского Маслозавода 2-м секретарём Атагинского райкома КПСС «в целях укрепления кадров». Первый секретарь Атагинского райкома КПСС был Бурсаков из Котар – юрта, выдвинутый из комсомольской организации и оккупационные власти по присущему им идиотизму решили укрепить свою районную оккупационную власть «кадром» из числа коммунистов, только недавно организовавшего расстрел парада ГПУ и который вскоре даст им горько пожалеть за своё выдвижение на столь высокий пост.

Быков тем временем не откладывая, как говорится, в долгий ящик, занялся излюбленной русской забавой – апробированным на «хохлах» искусственным голодомором ненавистных «чурок».

1939год в Чечено-Ингушетии был урожайным и в соответствии с директивой ЦК КПСС можно было излишек урожая сверх плана раздать крестьянам. Когда Абдул-Баки объявил об этом, первый секретарь райкома Бурсаков возразил: «Я получил распоряжение лично от Быкова сдать государству весь урожай».

«А директива ЦК КПСС?!», - парировал Абдул-Баки.

«Республика должна перевыполнить план – это установка моего прямого руководителя Быкова».

«Ясно. Хотят перевести опыт искусственного голодомора Украины на Чечено-Ингушетию»- в печальной задумчивости промолвил Абдул-Баки, слегка покачивая головой.

- «Вот что, товарищ Бурсаков» - заговорил он после короткой паузы, переходя на официальный тон. – «По распределению между нами обязанностей я отвечаю за сельское хозяйство в Атагинском районе и я раздам весь сверхплановый урожай жителям этого района, если даже Быков лопнет от злости».

«Делай как хочешь, но помяни – я тебя предупредил. И другое: мы с тобой не просто коллеги, но и друзья, потому я хочу тебя предостеречь – ты рискуешь попасть под суд тройки», - последние слова Бурсаков произнёс шёпотом, близко наклонившись к Абдул - Баки. – «А что это значит – не мне тебе объяснять».

«А ты вспомни 1932-1933годы. Вспомни украинские семьи, бежавшие к нам. Вспомни, как они умирали по дороге. Они же были и у Вас в Катар-юрте, да и сейчас живут кто остался в живых. Ты поговори с этими несчастными украинцами и тогда суд тройки тебе покажется детской забавой», - голос Абдул-Баки дрожал от волнения. Бурсаков дружески обнял его за плечи и растроганно произнёс: «Делай брат всё, что хочешь, я с тобой хоть под суд тройки пойду, но сможем мы помочь – вот вопрос. Если они задумали это, как ты говоришь, они расстреляют нас и сделают, что задумали.».

На другой день Абдул-Баки начал раздачу сверхпланового урожая жителям Атагинского района. Прошёл день, два, месяц – из обкома КПСС не было никакой реакции. Но Абдул-Баки по своему опыту знал, что эта зловещая тишина Быкова не предвещает ему ничего хорошего. Он, хоть и было тесно, остановился у Бурсакова и они уже у него дома обсуждали все вопросы по работе.

- «Я был на совешании. После совещания, Быков подозвал меня и сказал: «Я знаю, что ты не причём. Это Баки Эдильбиев сорвал план урожая».

- «Но мы выполнили план», - сделал я вид, что не понял его.

- «Ты знаешь, что я имею ввиду. План должен был быть перевыполнен…».

- «И что дальше»

- «И ничего он мне не сказал больше. Но и так всё понятно», - беспомощно покачал он головой.

            Провидец Закар и вырожденцы

            Закар был второй по старшинству брат Абдул-Баки. Он был более двух метров ростом, атлетического телосложения - былинный чудо – богатырь, очень требовательный к себе и к другим. Отец их, дедушка Болата Эдалби умер, когда все братья и сам Мехка- Дада были ещё маленькими детьми. Через 2 – 3дня после смерти Эдалби сдохло их многочисленное стадо скота, овец и лошадей. Видимо была какая – то эпидемия и она полностью лишила их семью всей живности – основного, если не единственного богатства семьи. После похорон Эдалби их семья осталась ни с чем. Единственно оставалась на окраине села Белгатой пять гектаров пахотной земли и на этой земле братья сеяли урожай. На оставшиеся после смерти сбережения отца они купили двух коров, рабочих волов и коня.

Сурового нрава Закар с 13лет приучил Абдул - Баки к тяжёлым работам по хозяйству. Он с малолетства помогал Закару по хозяйству. К 14годам он пахал, убирал урожай, выпасал и ухаживал за скотом.

            Как – то раз ранней весной Мехка-Дада вместе с Закаром пахали поле на окраине села. Рядом была просёлочная дорога. Когда придавленный всем телом Мехка-Дадой лемех плуга ложил жирный чёрный пласт земли в середине поля, послышался щёлкающий металлический звук и на дороге показалась странная ворда (телега) без упряжки, движущаяся сама в сторону села. Ошеломлённый подросток Абдул-Баки оторвался от плуга и стал наблюдать как эта ворда самоходом поднялась наверх и въехала в село. Издалека видно было, как с криками восторга и удивления выбежали сельчане и побежали следом за самоходной железной вордой.

            «Что это?!», - обратился удивлённый увиденным Абдул – Баки к Закару.

            -«Это железная ворда. Она едет без упряжки сама»

«А кто в этой железной ворда сидел? Это русский был?»

«Нет! Наш односельчанин, Борз. Он человек богатый – это его ворда.»

«Нам этого не видать, брат. Наше дело пахать землю. Давай, бери плуг», - скомандовал Закар.

Абдул – Баки по привычке подчиняться его команде схватился за плуг, потом приподнял его и, отбросив в сторону с обидой и злостью выкрикнул: «Я не буду смотреть как Борз разъезжает на железной телеге и ковыряться в земле и навозе. Я тоже куплю железную телегу…». Для Закара это было так неожиданно, что он даже не успел как следует разозлиться, чтобы надавать тумаков Абдуол – Баки. А тот во всю прыть бросился бежать по просёлочной дороге вниз на дорогу, ведущую в г. Грозный.

«Стой! Чтобы тебя Бог забрал. Я тебя убью»,- бросился за ним Закар, но тот бежал так быстро, что он остановился, махнув безнадёжно рукой.

«Не возвращайся домой – я тебя убью», - крикнул Закар ещё раз ему вслед и вернул обратно к плугу и рабочим волам.

Так Абдул – Баки прямо с поля убежал в Грозный, чтобы выучиться и купить такую же железную ворда – самаходку, как у односельчанина Борза. За всё время своей учёбы, он избегал встречи с суровым братом Закаром, опасаясь наминуемой жестокой расправы, хотя его давно урезонил старший брат Нага.

Был конец декабря 1939г. Русские нацисты белоэмигранты принесли в Германию бациллу фашизма и антисемитизма, взрастили режим Гитлера, потом в уходящем году подписали со своим единомышленником Гитлером пак взаимопомощи и сотрудничестве, согласно которому вторглись вместе с гитлеровцами в Польшу, напали на соседнюю Финляндию. Это было начало второй мировой бойни русскими захватчиками. Но русский мир равнодушный ко всему происходящему впал в пьяную новогоднюю кому, не забывая при этом раскручивать пружину репрессий внутри оккупированной ими 1/6части планеты. В эти новогодние выходные первый раз после того примечательного бегства из дому, Абдул – Баки пришёл с гостями к брату Закару, которого он хоть и боялся, но любил больше всех. Он с двумя приятелями из Атагинского исполкома решил проведать на выходные своих родственников и односельчан.

Самарт, жена Закара, зажарила курицу, приготовила чепалгаш (пироги с сыром) и они тайком разливали водку. В это время неожиданно вошёл Закар. Один из приятелей Абдул-Баки еле успел спрятать за пазуху бутылку.

«Молодые люди, вы меня простите, что потревожил вас. Но мне надо сказать вам несколько слов, пока я не ушёл к старшему брату. Этот мальчик», - показал он на Абдул-Баки, - «единственный кто в нашем роду вышел на государственную работу. Вы вместе работаете и я хочу попросить вас об одном – не делайте моему брату подлости, а за то, что он никому не сделает подлости отвечаю я – Закар, его брат.», - Закар ручищем – лопатой хлопнул по своей мощной груди. – «Наши семь поколений не прощали никому подлости и сами никому не делали. А теперь ешьте, отдыхайте.». Закар быстро вышел за дверь. В тот момент Абдул- Баки было крайне неудобно за этот его поступок перед приятелями. «Какой же у меня брат глупый человек», - думал он тогда и только потом и очень скоро понял, как прав и мудр оказался Закар. На самом деле, как потом выяснилось, эти двое работников Атагинского исполкома были провокаторами НКВД, выполнявшими задание Быкова по компрометации Абдул – Баки.

                               МЕСТЬ

В эту ночь Абдул – Баки ночевал в своём домике в Грозном на переулке Сапёрный, чтобы с утра успеть по работе в центральные ведомства. Он сделал утренний намаз, позавтракал и просматривал необходимые на сегодня бумаги. В это время с улицы донёсся шум подъехавшей машины и кто – то постучал в окно.

«Баки Эдильбиевич?», - обратился к нему человек в кожанке, когда Абдул-Баки подошёл к окну.

«Да»

«Выходите. Вас в Обком. Быков прислал»

Абдул-Баки увидел напротив дома фыркающую с выхлопной трубы дымом «полуторку». Это была единственная в республике машина, которую использовал первый секретарь Обкома КПСС Быков в качестве служебной машины. Аблдул – Баки знал по своему опыту, что обкомовскую «полуторку» за ним прислали не с проста. Это мог быть экстерный случай, касающийся его лично. Он быстро собрал все разложенные на полу бумаги, положил в планшет, одел китель, взял из – под подушки револьвер, положил в широкий карман галифе и направился к выходу.

Была середина марта. На улицах Грозного лежал мокрый грязноватый снег. Полуторка, пофыркивая, дёргаясь и подскакивая на ухабах везла Абдул – Баки к зданию обкома КПСС в центре. Ехали молча. Водитель больше ничего ему не сказал, да и что он мог сказать – ему сказали привезти срочно и на этом его обязанность заканчивалась. Только, когда «полуторка» остановилась напротив входа в обком, Абдул-Баки вспомнил прошлогодний случай с раздачей им сверхпланового урожая жителям Атагинского района, вопреки указанию Быкова забрать весь урожай государству, а значит обречь на голодомор весь район.

         В коридоре он увидел знакомых сотрудников обкома КПСС,

«Бюро обкома уже идёт. Проходите», - пригласили они его в зал.

Когда Абдул – Баки вошёл в зал заседания, он заметил пустующее место в третьем ряду стульев, прошёлся туда и сел. Через один ряд слева поближе к стене сидел исполняющий обязанности министра МВД Дроздов. В Президиуме сидел Быков и рядом второй секретарь обкома Ширвани Дачаев. С ним Абдул-Баки был в приятельских отношениях.

«А теперь на повестке вопрос коммуниста, второго секретаря Атагинского райкома Баки Эдильбиевича Эдильбиева.», - объявил ведущий.

«В новогодние выходные, будучи у старшего брата Закара Эдильбиевича Эдильбиева вместе с сотрудниками Атагинского исполкома, Эдильбиев Баки Эдильбиевич говорил о неправильной политике в сельском хозяйстве великого вождя мирового пролетариата Сталина. Эдильбиев Баки Эдильбиевич говорил о необходимости дать отпор коллективизации сельского хазяйства в Чечено-Ингушетии. С одобрением отзывался о бандитах Истамуловых, Канаевых и прочих….»

«Это ложь. Это провокация первого секретаря Быкова. Быков допускает перегибы и хочет создать в республике ситуацию голодомора, как было на Украине. Он нарушает директиву ЦК КПС и решение самого Сталина о раздаче излишек урожая крестьянам…», - Абдул – Баки вскочил сразу после того, как ведущий зачитал повестку и начал свою обвинительную речь, указывая в сторону ухмыляющегося Быкова в президиуме.

В это время вскочил с места Дроздов и, угрожающе порываясь вперёд, громовым голосом закричал: «Замолчи недобитая национал – муллинская контра. Я тебя лично застрелю, сволочь…»

Абдул-Баки, не говоря в ответ ничего, перепрыгнул через ряд стульев и мгновенно оказался рядом с двух метровым Дроздовым. Он схватил его обоими руками за грудки и, оттолкнув к стене, прижал одной рукой, а другой вытащил с кармана галифе револьвер и ткнул Дроздову в лицо.

«А тебя, суку контрреволюционную я сейчас пристрелю….». Лицо Абдул-Баки перекосилось ненавистью и злобой, яростно горели глаза. , - «Открой рот, собака!». Все повскакивали со своих мест. Дроздов побледнел и разинув рот, беспомощно озирался по сторонам.

«Никому не подходить – буду стрелять!», - Абдул – Баки угрожающе направил дуло пистолета в сторону порывавшимся подойти к ним участников бюро обкома.

«Не стреляй! Ради меня не стреляй!», - выкрикивая ещё с президиума подбежал Ширвани Дачаев. Он обнял Абдул-Баки за плечи, прижался к уху и быстро сбивчиво зашептал: «Сейчас объявят проведение бюро без тебя, не говори ни слова, выходи, садись на любой поезд и уезжай. Сразу после бюро суд тройки и тебя расстреляют. Ради меня, уезжай в Москву. Срочно». Дачаев взял послушного уже Абдул – Баки за плечи и посадил на своё место.

         После того, как проголосовали за проведение бюро без его присутствия, в связи с его «недостойным поведением», Абдул – Баки быстро вышел с зала заседания и с обкома и, переходя на лёгкие пробежки, поспешил на железнодорожный вокзал. Он подоспел к отходящему в Мин-воды поезду и сел без билета, показав проводнице удостоверение.