ЭКСКУРСОВОД

/ Окончание. Начало /

...Я вышел из фойе на улицу и закурил. Вечер потихоньку превращался в ночь, звезд почти не было видно из-за растрепаных облаков, краешек одного из которых пытался прободнуть тоненьким рожком серп молодой луны. Внезапно вид ночного неба заслонили чьи-то ладони, прилегшие мне на глаза...

- Лиля, иди в номер, - сердито сказал я. - Не расстраивай родителей.

- Не угадали, Миша.

Ладони опали с моих глаз. Передо мной стояла Рита и улыбалась с едва уловимым оттенком насмешливости.

- Извините за неудачную шутку, - проговорила она. - Мне просто показалось, что вы немного расстроены.

- Не вижу повода для расстройства. Сигаретку хотите?

- Спасибо, я не курю. Ну как, хорошо погуляли?

- Изумительно.

- И где же вы были?

- Всюду, начиная с пищеварительного тракта Чрева Брюсселя и кончая его естественным завершением в виде этой гостиницы. А почему это вас так интересует?

- Если бы вы провели это время в обществе лилиных родителей, находившихся на грани истерики, вас бы это тоже заинтересовало. А что, эта бедная девочка действительно хорошо целуется?

- До безумия. Как застоявшаяся кобылица, которая выравлась из стойла.

- Вы целовались с лошадьми, Миша?

- Подозреваете меня в зоофильстве?

- Кто вас знает. Я ведь не видела, как вы целуете людей.

Я обхватил ее руками и поцеловал в губы. Поцелуй вышел ответным и довольно долгим.

- Не получилось с одной, думаешь с другой попробовать? - спросила Рита, когда мы, наконец, оторвались друг от друга.

- Я вообще ни о чем не думаю.

- Это заметно.

- Зато мы перешли на "ты".

- Перешли. Даже не представляю, на что мы перейдем, если поцелуемся еще раз.

- Давай.

- Нет, Миша, - Рита отстранила меня рукой. - Для начала хватит.

- Почему?

- Ты же, вроде, спать хотел.

- Перехотел.

- Захоти по-новой. Всё равно у нас романа не получится.

- В цельном виде нет, а в журнальном варианте может получиться. Так даже лучше. Там в конце каждого отрывка пишут: "продолжение следует".

- Тебе так хочется продолжить?

- А тебе разве нет?

- Нет. Я мужа своего люблю.

- Боишься, что он приревнует?

- Нет. Он не ревнивый.

- А тебе, наверное, хотелось бы, чтоб он был ревнивым?

Некоторое время Рита смотрела на меня молча. Затем усмехнулась.

- Проводи меня до номера, - сказала она.

- До твоего или до моего?

- Сперва до моего. А потом, возможно, и до твоего.

- Зачем такие сложности? - удивился я.

- Хочу предупредить мужа, что посижу у тебя.

Признаюсь, у меня на время отшибло дар речи.

- Что это еще за фокусы? - выдавил я из себя.

- Разве ты не хочешь, чтобы я зашла к тебе?

- Хочу. Но прямым рейсом, без пересадок.

- Без пересадок не получится, - снова усмехнулась Рита, прищурив зеленые глаза. - За удовольствие нужно платить. Так ты меня проводишь?

- По-моему, ты меня втягиваешь в какую-то свою игру.

- Разумеется, мой хороший. А ты думал, одному тебе можно втягивать людей в свои игры? Ты ведь любишь играть. И повеселиться любишь. Не будь эгоистом, проводи меня.

- Ну, пойдем.

Мы поднялись на наш этаж и направились к номеру, который она занимала с Максом. За дверью, к моему удивлению, слышен был женский голос, говорящий по-французски.

- Надо же, - сказал я. - А твой муж тоже не теряет времени.

- Это телевизор, - вздохнула Рита.

Она постучала в дверь.

- Макс, открой пожалуйста!

Послышался скрип пружин и лениво шаркающие шаги. Затем дверь открылась и мы увидели полусонного Макса, привычно жмурящего глаза.

- Привет, - сказал он.

- Здрасьте, - буркнул я.

- Максик. - сказала Рита, - ты что, весь вечер телевизор смотрел?

- Ну да, - ответил тот.

- И как, интересно?

- Не знаю.

- А мы вот с Мишей чудесно прогулялись, а затем он любезно проводил меня до номера.

- Спасибо, Миша, - сказал Макс.

- Не за что, - хмыкнул я.

- Есть за что, - возразила Рита. - Мне было очень приятно. Что ж, время позднее, будем ложиться спать. Спокойной ночи, Миша.

- Да? - сказал я.

- Да. В восемь утра у нас завтрак, а в девять автобус уже выезжает в Брюгге. Нужно как следует выспаться.

- Действительно, - проговорил я, - главное в жизни - это как следует выспасться. Или, как выражается наш общий знакомый Алешка Жаворонков, "а неча плавать батерфляем".

- При чем тут батерфляй? - удивилась Рита.

- Красивый стиль, - объяснил я. - Но очень трудоемкий. Наряешь - выныриваешь, снова ныряешь - снова выныриваешь. Утомляет. Устал я, господа. Спокойной ночи

Я развернулся и зашагал к своему номеру, почувствовав вдруг, что и в самом деле устал и у меня не осталось сил даже мысленно назвать Риту стервой.

Наутро, позавтракав в отеле, мы выехали в Брюгге. Я сидел позади Риты и Макса, созерцая в окне их нечеткие отражения. Макс, как обычно, полудремал, Рита время от времени поглядывала на него с какою-то странной смесью досады и нежности. По правую руку от меня расположилось Лилино семейство, дружно и подчеркнуто меня игнорирующее. Из новых моих знакомцев лишь профессор Айзенштат смотрелся адекватно и вполне дружелюбно. До Брюгге оставалось ехать около часа, когда Рита, повернувшись ко мне, напомнила о моей роли в этой поездке:

- Миша, пора работать.

- В смысле? - не понял я. - Подменить водителя? У меня прав нет.

- Зато есть обязанности. Публика ждет рассказа о Брюгге.

- Да уж, - хмыкнул я. - Эти милые лица просто светятся ожиданием.

- А ты не заглядывайся на лица. Ты здесь в качестве экскурсовода, а не физиономиста.

Я с неохотой встал и направился к микрофону.

- Доброе утро, - произнес я безразличным голосом вагоноважатого, объявляющего остановки. - Через некоторое время наш автобус прибудет в Брюгге, столицу Западной Фландрии и один из красивейших бельгийских городов...

Я полностью отключил воображение и, откровенно скучая, сообщал известные мне факты, почерпнутые из лишенных эмоций справочников: расположен там-то, основан тогда-то, известен тем-то.

- Чушь! - неожиданно прервал меня хорошо знакомый с недавних пор голос Лилиного папаши.

Я искоса глянул в его сторону и продолжил рассказ, вяло пересыпая его событиями, именами и датами.

- Полнейшая чушь! - снова подал голос Лилин папаша.

Тут до меня дошло, что Лиля во вчерашнем припадке раскаянья, видимо, поведала родителям о моем методе преподносить исторические факты, и теперь всякий мой экскурс в историю будет сочтен заведомой ложью. Это показалось мне настолько забавным, что я не удержался и прыснул.

- Вы только посмотрите на него: врет и еще смеется над нами! - не унимался Лилин папаша.

Честно говоря, он мне надоел.

- Уважаемый родитель, заточивший в подземелье дщерь с чертами вольной птицы и душою робкой лани, - торжественно продекламировал я. - Ты, сжимающий сурово сердце нежное тисками, ты, глумящийся над духом, дряхлый сторож юной плоти, ты избравший самолично дщери участь старой девы, обвинять меня не смеешь в вероломстве и обмане... Это были, - пояснил я, - стихи знаменитого уроженца Брюгге, средневекового поэта Яна ван Струуве, в блистательном переводе Константина Бальмонта.

Автобус зааплодировал, а профессор Айзенштат захохотал.

- Браво! - сказал он. - Слава Богу, дело не ограничилось лекцией. Между прочим, - обратился он к Лилиному папаше, - рассказанное о Брюгге было вовсе не чушью, а сухой исторической правдой. Заявляю вам как историк в целом и специалист по Бельгии и Нидерландам в частности. Миша, продолжайте, пожалуйста.

Признаться, я не надеялся, что этим утром у меня улучшится настроение и меньше всего ожидал, что поднимет мне его маленький профессор Айзенштат. Воодушевившись, я поведал о брюггском астрономе Якобе Стоффендоттере, открывшем один из спутников Юпитера, и его земляке, отважном книгочее Николасе ван дер Лоо, который в 1708 году при помощи арекбузы в течении нескольких часов в одиночку сдерживал атаки отряда французов, желавших разграбить городскую библиотеку. Я до того увлекся вымышленными сыновьями Брюгге, что совершенно забыл о настоящих, по правде говоря, мало кому, включая меня, известных. Теперь меня никто не перебивал, некоторые, как в первый день поездки, прилежно записывали свежайшую историческую информацию в блокноты, и я в очередной раз убедился, насколько живо преподнесенный вымысел достовернее сухо изложенных фактов.

Фантазии моей хватило до самого Брюгге. Я мог бы продолжить, но, к сожалению, автобус наш остановился у самых врат города, за последние полчаса изрядно исторически потучневшего и обретшего сразу несколько знаменитых уроженцев. Мы вышли из автобуса, а Рита отправилась на поиски местного экскурсовода. Через пару минут она возвратилась с совершенно растярянным видом и в компании немолодой женщины в ярко-красном плаще, черной шляпе и с пестрым зонтиком в руке. Из-под шляпы женщины рыжими волнами падали на плечи волосы, на веки были густо наложены зеленые тени, а тонкие губы пылали алым штрихом на белом лице.

- Миша, - с нотками отчаянья в голосе проговорила Рита, - скажи мне, ты говоришь по-французски?

- Об этом нужно было спрашивать сегодня ночью, - ответил я.

- Миша, мне не до шуток. Мы заказали русского экскурсовода по Брюгге, Наталью Ушакову, а вместо нее явилось вот это... недоразумение и лопочет что-то по-французски.

- Почему же недоразумение, - возразил я, разглядывая Ритину спутницу. - Вполне определенный тип женщины легкого поведения и тяжелой судьбы.

- Прекрати, умоляю тебя. Так ты говоришь по-французски?

- Как Бог!

- Честно?

- А когда я врал?

- Тогда спроси у нее, где Наташа Ушакова!

Откровенно говоря, мое знание французского ограничивалось несколькими десятками слов и дюжиной фраз. Но я решил, что этого хватит.

- Бонжур, - обратился я  к мадам.

- Bonjour!* - радостно ответила та.

- Са ва? - продолжал я скрести по скудным сусекам моих французских познаний.

-  ?a va**.

- Миша, - вклинилась в нашу светскую беседу Рита, - какая еще "сова", перестань болтать с ней о ерунде. Спроси ее, где Ушакова.

- А пропо, - галантно сказал я, - У э мадемуазель Ушакова?***

- Ah, mademoiselle Uchakoff! - с сокрушенным видом покачала головой бельгийка. - Elle est malade****.

- Она говорит, - перевел я, - что мадемуазель Ушакова маляд.

- Какой еще маляд? - не поняла Рита.

- Откуда я знаю какой. Наверно, любовника ее так зовут. Допустим, Эжен Маляд. Есть еще на свете женщины, готовые, в отличие от некоторых, пожертвовать своей работой, лишь бы провести время с любимым человеком.

- Это безобразие! - возмутилась Рита. - Я этого так не оставлю. Они заплатят мне неустойку, они...

- Qu'est-ce qu'il y a*****? - поинтересовалась бельгийка.

- Ту ва бьен******, - заверил я ее и по-новой повернулся к Рите: - Оказывается, его зовут не Эжен, а Илья. Илья Маляд. Может быть, даже наш соотечественник.

- Мне плевать, - заявила Рита, - на то, как зовут ее хахаля и на нее саму. Миша, - неожиданно жалобно добавила она, - а ты смог бы переводить эту... экскурсоводшу? Я готова тебе доплатить, если что...

- Я не покупаюсь, - гордо ответил я. - И не продаюсь. В этой жизни есть вещи поважнее денег. Человеческое отношение, например.

- Ты всё еще сердишься на меня?

- Мне нравится это "всё еще"! И половины суток не прошло...

- А если я тебя поцелую?

- А если я тебя? Хитренькая вы, тетя Рита, сразу всего захотели: и переводчика заполучить, и с милым парнем поцеловаться, и неревнивого мужа заставить ревновать.

- А ты как думал, дурачок.

Рита притянула меня к себе и на виду у всех поцеловала в губы.

- Ah! - пораженно воскликнула бельгийка. - C'est charmant!*******

- Что ей еще нужно? - спросила Рита.

- Радуется за нас. - Я повернулся к экскурсоводше. - Коман ву вуз аппеле?********

- Jeanne, - ответила та. - Jeanne Petit-Laurent*********

- Тре бьен, Жанночка. Ву парле, жё традюи. Д'аккор?**********

- D'accord.

- О чем вы? - поинтересовалась Рита.

- Ее зовут Жанной, - пояснил я. - И она сказала, что как честная женщина ты должна выйти за меня замуж, чтобы не опозорить мою семью.

- До чего емок французский язык, - усмехнулась Рита. - Так ты согласен побыть переводчиком?

- А что мне остается.. Для меня это теперь супружеский долг.

- Спасибо, Миша. - Она снова потянулась ко мне губами, но сей раз не поцеловала, а прошептала на ухо: - И имей в виду: еще раз назовешь меня "тетей Ритой", и я дам тебе такую оплеуху, что ты не только французский, но и русский язык забудешь.

Брюгге оказался красив до изумления. Время словно застыло в небольшом этом городке, дух Cредневековья увековечился в камне. По узеньким улочкам неспешно передвигались, поскрипывая колесами, конные экипажи, лошади, тучные и степенные, выбивали подковами дробь о брусчатку. Вид их не вызывал ощущения анохронизма; напротив, куда большей нелепостью казались автомобили, выныривающие из-за углов старинных зданий, сверкнув электричеством фар. Булыжник улиц и площадей рассекало множество каналов с перекинутыми через них мостами, из почти неподвижной воды вырастали кирпичные и белостенные дома, причудливо изрезанными силуэтами поднимаясь в пасмурное небо и возвращаясь обратно в воду полнокровным отражением.

Наша процессия цепочкой передвигалась по этому маленькому готическому царству следом за новоявленным гидом с очень подходящим к месту средневековым именем Жанна. Время от времени та поднимала вверх свой пестрый зонтик и взывала к нам:

- Arr?tez-vous, mesdames et messieurs!*********** - и, собрав слушателей в кольцо, принималась вещать.

Я делал вид, что внимательно вслушиваюсь в ее рассказ, позволяя себе многозначительно кивать головой, а когда Жанна замолкала, нес глубокомысленную отсебятину, взращивая ее из крохотных зерен верно понятых мною французских слов. Это было совсем несложно, поскольку в ремесле экскурсовода, как и в любом другом деле, главное - уловить принцип, а всё остальное относится к импровизации.

- Voil? l'?glise Notre-Dame, - скороговоркой объявляла Жанна, после чего переходила на полнейшую для меня тарабарщину.

- Перед вами церковь Богоматери, - прилежно переводил я, - один из красивейших памятников готической архитектуры тринадцатого века, прославленный...

Во время этих псевдоисторических пассажей я с некоторой опаской поглядывал на профессора Айзенштата - мне почему-то казалось, что старый лис знает французский язык. Но профессор лишь молча и вполне дружелюбно улыбался, всем своим видом поощряя меня к очередному хулиганству.

После двухчасовой прогулки по городу мы остановились у музея Грунинге, где Жанна распрощалась с нами, напоследок прошептав мне на ухо:

- Vous ?tes un artiste. Traduire sans conna?tre le fran?ais - c'est le pied!************

- И вам того же, - с улыбкой ответил я.

Жанна чмокнула меня в щеку, помахала остальным рукой и удалилась.

- Тебе сегодня везет на поцелуи, - насмешливо заметила Рита.

- Довольно сомнительное везение, - буркнул я в ответ.

- Ты про первый поцелуй или про второй?

- Боюсь, что про третий. Может, меня еще уличная лошадь захочет поцеловать.

- На ее месте я бы лягнула тебя копытом. Ты готов вести экскурсию по музею?

- Хоть десять.

- В таком случае, можешь начинать.

Я величественно откашлялся.

- Медам и месье, - сказал я, - перед нами - известнейший в Брюгге музей изящных искусств Грунинге, история которого восходит к началу восемнадцатого столетия. Подробности - внутри.

Музей был невелик по размерам, да и работ в нем было довольно немного. Я водил нашу группу по малочисленным залам и, чувствуя омерзение к себе, предавался гнуснейшему занятию: рассказывал о картинах и мастерах, их создавших. Иными словами, всячески мешал людям в тишине и спокойствии получать удовольствие от живописи.

- Вы видите перед собою жемчужину музея - "Страшный Суд" кисти Иеронима Босха, - суконным от отвращения языком вещал я. - Триптих, написанный на створках алтаря в начале шестнадцатого века...

- Скажите, Миша, а это очень знаменитая работа? - перебила меня невысокая полная женщина в очках. В ркуах она держала блокнот и шариковую ручку.

- Очень, - ответил я.

- И сколько же он, интересно, получил за нее?

От такого изумительного вопроса во мне пропало всяческое раскаянье.

- Нисколько, - сказал я. - Голландец Босх преподнес ее в дар музею Грунинге  в знак благодарности за первую выставку, которую ему устроили в Бельгии.

- Очень любопытно, - кивнула дама, записывая в блокнотик свежую информацию.

- Но постойте, - возмущенно вмешался Лилин отец, - вы ведь сами говорили, что музей основан в восемнадцатом веке!

- Говорил, - согласился я.

- А картина написана в шестнадцатом, так?

- Так.

- Тогда как же...

- Благодарность не знает временных границ, - отрезал я. - А теперь перейдем к не менее знаменитой "Мадонне каноника ван дер Пале" кисти Яна ван Эйка.

По левую руку от меня внезапно образовался профессор Айзенштат.

- Миша, - тихо и лукаво произнес он, - а ван Эйк - англичанин?

- Почему англичанин? - удивился я.

- "Ван" - это ведь "один" по-английски?

- Верно, - кивнул я. - А "эйк" по-анлийски "боль". Мне нравится ход ваших мыслей, профессор.

- Учусь у вас, - с улыбкой парировал профессор Айзенштат.

- Приятно иметь дело с человеком, который будучи профессором не стесняется учиться, - с легким поклоном заметил я. - А скажите мне честно, вы ведь, наверное, понимаете по-французски?

- Как вам сказать, Миша... Вообще-то, я читал курс лекций в Сорбонне.

- Понятно, - вздохнул я. - И как вам мои сегодняшние познания во французском?

- Роскошно, - снова улыбнулся Айзенштат. - Они почти не уступают вашим познаниям в истории.

- Я так и думал. Профессор, когда эта бодяга закончится, не хотите выпить со мною по кружке пива?

- Спасибо, Миша, но вынужден отказаться. Я и в молодости был до пива не охотник, а уж в нынешние семьдесят шесть... Вот водочки я бы выпил с удовольствием...

- Так в чем же дело...

- ...Когда бы не всё те же семьдесят шесть.

- Профессор, семьдесят шесть - это уже не водка, а тринидадский ром.

- Не стану состязаться с вами в остроумии. Вам пока трудно понять...

- Я уже просто перерос возраст понимания. Вот, скажем, лет двадцать назад...

- Миша, - сказал профессор Айзенштат, - не морочьте мне голову. Публика уже заждалась вашего рассказа о ван Эйке.

Наша группа и в самом деле собралась у "Мадонны каноника", но смотрела почему-то не на картину, а в мою сторону. Я вздохнул и подошел к ним.

- Перед вами, - неожиданно зло сказал я, - одна из известнейших работ фламандского живописца Яна ван Эйка "Мадонна каноника ван дер Пале", написанная в 1436 году, в чем нетрудно убедиться, прочитав табличку под картиной. На работе, выполненной маслом на дереве, изображена мадонна с младенцем в окружении трех фигур, в чем тоже легко удостовериться, если смотреть на картину, а не разглядывать экскурсовода. Поэтому, если вы действительно любите живопись, если она вам в самом деле интересна, смотрите туда, смотрите молча и не ожидая рассказа. Потому что подлинное познается в молчании.

После музея моя экскурсоводческая миссия была закончена. Рита сообщила, что в без четверти пять мы собираемся у автобуса с тем, чтобы в пять выехать обратно в Германию, а до той поры каждый волен занимать себя, как угодно - побродить по городу, перекусить, купить сувениры. Я постарался как можно незаметней улизнуть от остальных - за два эти дня я устал от постоянного окружения и соскучился по одиночеству. Мне хотелось побыть наедине с собою и удивительно красивым, пришедшимся по сердцу городом. Я свернул в переулок и, полагаясь скорее на наитие, зашагал к одному из каналов.

- Миша! - внезапно окликнули меня.

Я, не оборачиваясь, прибавил шагу.

- Миша, подожди!

Я вздохнул, остановился и глянул назад. Меня догоняла Лиля.

- Миша... - чуть запыхавшись, проговорила она, поравнявшись со мною. - Ты так быстро ходишь... Я едва.... тебя догнала.

- Зачем? - спросил я.

- Что зачем?

- Догоняла зачем?

- Погулять... вместе.

- Да ну?

- Ну да. Я... я от родителей... сбежала.

- Молодец, - сказал я. - Монастырь кармелиток в трех кварталах отсюда.

- Зачем мне монастырь?

- Чтоб постричься в монахини, раскаявшись в дурном поступке. Девицы, которые сбегают от родителей, обязательно совершают после этого какой-нибудь чудовищный грех, затем каются и, наконец, принимают постриг. Хочу подсократить тебе дорогу.

- Миша, я тебя... не понимаю.

- Что ж тут непонятного? Ступай в монастырь. Или возвращайся к родителям.

- Ты меня... прогоняешь? - Лилины глаза округлились.

- Не прогоняю, а направляю на путь истинный. Который приведет тебя к папе с мамой.

- Миша... ну прости меня за то, что я... Мне правда очень хочется с тобой дружить.

- Чего тебе со мной хочется? - переспросил я.

- Ну, может, я не так выразилась... Мне, честное слово, жалко, что я... Я сделала глупость, я... Я ведь всего один раз оступилась.

- Такая же история произошла с одним альпинистом, вздумавшим покорить Гималии, - сообщил я. - Он тоже сделал глупость и один раз оступился. Но, знаешь, этого раза хватило. Лиля, между нами, собственно говоря, ничего особенного не произошло - ни слишком хорошего, ни чересчур плохого. Поэтому давай расстанемся на этой не столько светлой, сколько беззвучной ноте. Извини и всего тебе доброго. Увидимся в автобусе.

Я зашагал дальше. Выйдя к неширокому каналу, я побрел вдоль него по набережной. В воде канала на отраженном сером небе плавало, не дробясь, тусклое ноябрьское солнце. Я перешел по мосту на другой берег, свернул налево и вышел на Гроте Маркт, Рыночную Площадь, с башней Белфорт, зданиями Суконных рядов и многочисленными ресторанчиками. Я зашел в один из них, чтобы, наконец, чего-нибудь съесть и выпить пива. Внутри было людно, накурено - в те счастливые времена в ресторанах еще позволялось курить - и очень шумно. Французской речи не было слышно совсем, говорили на совершенно непонятном мне фламандском языке. Я сел за столик, закурил сигарету в ожидании официанта и, поскольку я не был знаком с бельгийской кухней, принялся не слишком учтиво разглядывать, что едят остальные. На большинстве столов дымился в глиняных тарелках какой-то суп с мидиями, к котрому на отдельных блюдечках подавили картофель фри. Пахло вкусно, и я заказал то же самое, а к мидиям и картошке - кружку темного пива. Заказывал я на ломанном французском, и несколько посетителей, весело болтавших по-фламандски, с чуть кривой усмешкой глянули в мою сторону. Официант, рослый, розовощекий и белобрысый, явно не из валлонов, равнодушно принял мой заказ и столь же равнодушно удалился.

"Интересно, - подумал я, - у фламандских официантов есть обычай плевать в суп клиентам, говорящим по-французски?"

Так и не узнав этой кулинарной тайны Фландрии, я поел, расплатился и вышел из ресторанчика. До отъезда оставалось около часа, и я решил вернуться к каналу, посидеть на берегу и поглядеть на воду. На душе было тихо и хорошо, город, соорудив колыбель из каналов и кирпичных зданий, нежно убаюкивал меня в ней.

- Миша! - донеслось до меня.

Очнувшись, я оглянулся на голос. Вдоль набережной ко мне неуклюжей походкой приближился Макс, Ритин муж.

- Миша! Вот ты где... - Он плюхнулся на каменный парапет рядом со мною. - А я тебя всюду ищу.

- И зачем ты меня всюду ищешь? - поинтересовался я. - Мой рабочий день и вообще миссия экскурсовода успешно завершены. Или ты пришел вручить мне деньги за мой нелегкий труд?

- Нет, деньги у Риты.

- Я почему-то так и думал, - хмыкнул я.

- Ну да, мне этой бухгалтерией как-то неинтересно заниматься.

- А чем тебе интересно заниматься?

Макс задумался.

- Не в этом дело, - произнес он наконец. - Ты мне лучше скажи... А зачем тебя Рита поцеловала?

- Ух ты! - оживился я. - Да ты никак ревнуешь?

- Честно? Не очень. Ну, то есть, совсем, наверное, не ревную. Скучно это. И как-то... некрасиво.

- А что не скучно?

- Не знаю. Вроде, всё скучно, а на самом деле ничего не скучно. Понимаешь?

- Не совсем.

- Просто жить - не скучно. Я могу на скамейке сидеть, на траве сидеть, в кресле сидеть, перед телевизором сидеть, часами могу сидеть, и мне не скучно. Мне хорошо. Меня не трогают - и мне хорошо. А Рита так не может. Ей нужно, чтобы вокруг всё двигалось, крутилось, пыхтело...

- Как же ты на такой женился?

- Она хорошая, нежная, заботливая.... Я бы без нее пропал.

- Ты ее любишь?

- Очень люблю. Если она куда-то совсем исчезнет, я просто не знаю, как буду дальше.

- Я понял, - усмехнулся я. - Тебе нужно, чтобы она появлялась по твоему желанию и исчезала по твоему желанию.

- Ну да, наверно...

- Макс, ты ошибся. Тебе нужна не жена, а джинн в бутылке. Потрешь бутылку - появится, сделает дело - исчезнет. Короче, зачем я тебе понадобился?

- Так я ж и говорю, - объяснил Макс, - из-за Риты. Ты понимаешь, я и правда не ревнивый, а она почему-то сердится. Она хорошая, но глупая, сама не понимает, что если б я ее ко всем ревновал, она бы от меня давно ушла. Я ей нужен такой, какой есть. И она мне нужна такая, какая есть. Но она так устала, так перенервничала из-за этой поездки, что мне хочется сделать ей приятное.

- Макс, - улыбнулся я, - тебе сколько лет?

- Сорок. А что?

- Ты похож на восьмилетнего.

- Почему?

- Макс, пожалуйста, не смеши меня. Говори лучше, что ты там придумал.

- Понимаешь... - Макс замялся. - Нам надо... В общем, нам надо подраться.

- Чего? - изумился я.

- Нет-нет, ты не подумай, - замахал руками Макс, - не по-настоящему, понарошку. Но чтоб следы остались.

- Макс, ты соображаешь, что говоришь?

- Ну да. Ты мне поставишь синяк под глазом и я тебе поставлю. Только ты не очень сильно бей, я боли боюсь.

- Так, - сказал я, - значит, я тебе синяк и ты мне синяк. Обмен, конечно, честный, но совершенно идиотский. А в чем смысл этой неожиданной сделки?

- Ну как ты не можешь понять! - покачал головою Макс. - Рита решит, что я приревновал, подрался из-за нее, и будет очень рада.

- Твою выгоду я понял. А моя выгода в чем?

- Твоя? - удивился Макс. - Об этом я как-то не подумал...

- Ну, так ты походи вдоль канала и подумай. А я прогуляюсь где-нибудь в другом месте.

Я встал, чтоб уйти. Макс поднялся следом.

- Значит, не хочешь меня ударить? - сказал он.

- Нет, Макс, не хочу.

- Тогда я сам тебя ударю!

Он неуклюже размахнулся и выбросил руку вперед. Я даже не стал уворачиваться, просто отошел в сторону. Макс сделал по инерции пару шагов, потерял равновесие и всей своей тушей шлепнулся в воду канала.

- Ай! - раздался его удивленно-испуганный голос. - Миша!

Несколько бельгийцев, гулявших у канала, недоуменно глянули в нашу сторону.

- Дамы и господа, - обратился я к ним, - мы с вами находимся на берегу канала Грунерей, одной из красивейших водных артерий города Брюгге. Длина канала составляет около сотни метров, глубина достигает в некоторых местах трех метров. Темрпература воды в это время года...

- Миша, я тону! Я плавать не умею! Помоги!

Я повернулся к барахтавшемуся в воде Максу. Того пару раз накрыло с макушкой.

- Дай руку! - крикнул я, наклоняясь. - Дай руку, идиот!

Макс вцепился в мою руку и неожиданно дернул за нее изо всех сил. Я полетел в воду, а когда вынырнул, увидел перед собой улыбающуюся физиономию Макса.

- А здесь правда глубоко, - радостно сообщил он. - Ты хорошо плаваешь? Потому что я не очень.

- Ничего, - огрызнулся я, - три метра до дна проплывешь.

Я сграбастал Макса и подтащил его к каменной стене набережной.

- Хватайся за край, - велел я.

Макс ухватился за край стены, я подсадил его, и он вылез на берег, где принялся прыгать и отряхиваться, точно выбравшийся из лужи щенок.

- Руку дай! - зло окрикнул я его.

Макс протянул мне руку и, поднатужившись, вытащил меня из воды. Вокруг нас собралось небольшое общество бельгийцев, озабоченно зудящих что-то невнятное по-фламандски.

- Ту ва бьен, - заверил я их, стряхивая с себя воду. - Тре бьен. Просто шарман.*************

- А ведь я тебя спас, - не переставая улыбаться, сообщил Макс. - То есть, сначала ты меня спас, а потом я тебя спас. А Рите скажем, что мы подрались и упали в воду, ладно?

- Пошли к автобусу, придурок, - клацая зубами, ответил я. - И молись, чтоб водитель был на месте.

Мы зашагали к месту парковки. Мокрая одежда липла к телу и насквозь пронизывала его холодом. Встречные пешеходы с изумлением поглядывали на нас, принимая то ли за уличных артистов, то ли за сбежавших на волю сумасшедших.

- А знаешь, - сказал Макс, - жить действительно совсем не скучно, а даже очень интересно. Я правда рад.

- Чему ты рад, полоумный?

- Такое приключение... И Рита будет довольна. И мы вроде как подружились.

- Похоже на то, - хмыкнул я. - Вот уж действительно - избавьте меня от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь.

Наконец, мы добрели до автобуса. На наше счастье водитель уже был на месте, а возле автобуса в ожидании группы прогуливалась Рита.

- Господи, - пробормотала она при виде меня и Макса, - что это с вами? Почему вы мокрые?

- Старинный брюггский обычай, - ответил я, - купаться в ноябре при всем параде в местном канале. Всюду принято бросать на память монетку в воду, а в Брюгге монеты оставляют на берегу и бросаются в воду сами.

- Мы подрались, - счастливо объяснил Макс, - и упали в канал.

- Подрались? Зачем?

- Потому что он целовал тебя. Я сам видел. А я не хочу, чтоб мою жену целовал кто-то кроме меня.

- Макс, это очень глупо, - сказала Рита, хмуря брови и кусая губы, чтобы не рассмеяться. - Немедленно переоденься, ты простудишься! И ты тоже, - добавила она, мельком глянув в мою сторону.

Она велела водителю открыть багажное отделение, мы с Максом взяли сумки и залезли в автобус. Рита зашла следом за нами.

- А тебе чего здесь надо? - не слишком вежливо поинтересовался я.

- Растереть Макса полотенцем и дать ему сухую одежду.

- Макс уже взрослый мальчик, как-нибудь справится с этой трудной задачей сам. Если ты забыла, мне тоже надо переодеться.

- Переодевайся, кто тебе мешает.

- В твоем присутствии?

- А что тебя смущает?

- М-да, - проговорил я. - Сумасшедшая у вас семейка.

Я повесил мокрую куртку на спинку кресла, снял такие же мокрые туфли, достал полотенце, сухое белье и свитер и принялся разоблачаться. Рита, вооружившись махровым полотенцем, сушила Максу волосы и растирала розовую кожу.

- Представляешь, - заливался Макс, - я его как схвачу, а потом он меня как схватит, и оба прямо в канал попадали... Вода ужас какая холодная...

- Одевайся, Макс, - коротко бросила Рита.

Она разложила перед Максом сухую одежду и направилась ко мне. Я едва успел прикрыться полотенцем.

- Ну, - сказала Рита, покосившись на полотенце, - так что у вас произошло?

- Изыди, сатана! - прошипел я.

- Вы правда подрались?

- Не на жизнь, а на смерть. Кровавая кашица и поныне плавает в водах канала Грунерей. Слушай, ты дашь мне переодеться?

- Ты меня стесняешься?

- Представь себе. Ты ведь не дала мне повода тебя не стесняться.

- Не бойся, я не разглядывать тебя пришла.

- А зачем?

- Расплатиться.

Рита достала из сумочки бумажник, извлекла из него четыре сотенные купюры и протянула мне.

- Вот, держи.

- Благодарствую, - сказал я. - И куда я их, по-твоему, должен сейчас сунуть?

- Тебе видней.

- Погоди. - Я подозрительно глянул на Риту. - Мы, вроде, договаривались о трехстах марках, а здесь четыреста.

- Мне кажется, ты сегодня честно заработал дополнительную сотню.

- Знаешь что, - сказал я, - иди-ка ты со своей сотней...

- Не груби, мальчик. Ты что себе вообразил? За что я, по-твоему, хочу тебе доплатить?

- Боюсь подумать.

- А ты не бойся, думать иногда полезно. Это тебе за форс-мажорную работу переводчика, не предусмотренную контрактом.

- Ты сама-то веришь в то, что говоришь?

- Естественно.

- Короче, - сказал я, - убери эти сто марок куда подальше, пока я не вышвырнул и тебя, и твоего Макса из автобуса.

- Грубый ты, Миша. - Рита положила сотенную купюру обратно в бумажник, бросив оставшиеся три на сидение рядом со мною.

- Рита! - послышался голос Макса. - Ты забыла достать мне из сумки сухие носки!

- Иду, Максик. - Она глянула на меня своими насмешливыми зелеными глазами. - В любом случае, спасибо тебе. Как ты там говорил про битву под Гентом? Мужчины всего лишь воюют, но подталкивают их к этому женщины?

- Не слишком обольщайся, - ответил я. - Из-за одних женщин топят друг друга в крови, из-за других купают друг друга в брюггском канале. Масштабы разные.

- Масштабы разные, но суть одна. Если бы я захотела...

- Знаешь что, - сказал я, - иди к Максу.

- Не сомневайся, именно к нему я и пойду.

Она вернулась к Максу и с нежной заботливостью принялась рыться в сумке, отыскивая для мужа сухие носки.

Всю обратную дорогу я, ни с кем не заговривая, рассеянно смотрел в окно. У самого выезда из Бельгии автобус остановился возле заправочной станции и я вспомнил вдруг, что так и не купил Алешке Жаворонкову пива. Я сунул ноги во всё еще влажные туфли, сбегал в маганзчик при заправке и купил упаковку "Стеллы Артуа" и маленькую сувенирную статуэтку Писающего мальчика. Около одиннадцати вечера автобус прибыл на отправной пункт в нашем городке. Я коротко распрощался со всеми и зашагал домой. Дома я напустил в ванну горячей воды, и пока ванна наполнялась, позвонил Алешке Жаворонкову.

- Да? - послышался в трубке его, как всегда, недовольный голос.

- Привет, Леха, - сказал я. - А я из Бельгии вернулся.

- Я в курсе, - сообщил Леха

- Откуда?

- А я всегда в курсе. Ты мне пива бельгийского привез?

- Само собой. И пива, и статуэтку Писающего мальчика.

- Да на кой мне...

- Ты не понимаешь, Леха. В Брюсселе есть такой обычай, что если потереть Писающему мальчику пиписку, то в доме будет счастье и достаток. Статуэтка, правда, маленькая, так что и счастье с достатком выйдут небольшими.

- Можешь оставить статуэтку себе, - заявил Леха, - и тереть ей всё, что захочешь. Мне маленького счастья не надо, мне чего побольше, пожалуйста.

- Дурак ты, Леха, - сказал я. - Большого счастья без малого не бывает. Большого вообще не бывает без малого. Даже огромная Вселенная состоит из крохотных частичек...

- Ты меня-то не грузи, - буркнул Леха. - Я тебе не подопытный турист. Лучше скажи, когда пиво принесешь.

- Завтра принесу.

- А ты его не выпьешь за ночь?

- Постараюсь не выпить.

- Да уж, постарайся. Как съездил-то? Хотя нет, не надо. А то у меня уши отвалятся на ночь глядя. Пока.

Он повесил трубку.

- Хам, - равнодушно произнес я.

Я направился в ванную, разделся и погрузился в горячую воду. Та приятно обожгла мое тело.

- Ванны, - назидательно поведал я потолку и кафельным стенам, - согласно археологическим открытиям, были изобретены две с половиной тысячи лет назад на греческом острове Крит...

В это время зазвонил телефон. Я решил проигнорировать его, но аппарат не успокаивался, буквально надрываясь звоном. Я вылез из ванны, накинул халат, прошлепал мокрыми ступнями в комнату и взял трубку.

- Да? - не слишком дружелюбно сказал я.

- Миша, привет, - раздался в трубке веселый голос Макса. - Ты уже дома?

- Макс, ты свинья, - сказал я. - Сперва ты меня вытаскиваешь из канала в Брюгге, потом из ванны в собственной квартире. Болезнь у тебя, что ли?

- Надо было оставить тебя в канале? - удивился Макс.

- Может быть. Спокойной ночи.

- Погоди, не вешай трубку, тут Рита хочет с тобой поговорить.

- Миша, - послышался в трубке голос Риты, - извини, что беспокою. Мы так быстро и не очень хорошо расстались, что я забыла сказать тебе главное.

- Что жить без меня не можешь?

- Прекрати. Миша, мы хотим через четыре месяца организовать поездку в Италию. На восемь дней. Рим, Флоренция, Венеция. Ты согласен снова поехать с нами экускурсоводом? По-моему, мы неплохо сработались.

- Ты так считаешь? - усмехнулся я.

- Да, я так считаю.

- А знаешь что, - сказал я, - пожалуй, я согласен.

- Из обоюдного интереса?

- Нет. Чисто из-за денег.

- Снова на себя наговариваешь?

- Естественно.

- Вот и чудесно. Я буду держать тебя в курсе. Спокойной ночи.

Рита повесила трубку. Я подумал и снова набрал номер Алешки Жаворонкова.

- Привет, Леха, - сказал я. - А я в Италию еду. Через четыре месяца. Что тебе привезти?

- Ничего не привози, - прорычал Леха. - И сам не приезжай. Прыгни с Пизанской башни и останься там навсегда. Сволочь ты, Миша.

Он бросил трубку.

Я улыбнулся, положил телефон, вернулся в ванную комнату и по-новой забрался в чуть подостывшую ванну, которая в этот момент представлялась мне пусть очень маленьким, но бесконечно желанным счастьем.

* Добрый день

** Как дела? - Нормально

*** Кстати, где мадемуазель Ушакова?

**** Она больна

***** Что случилось?

****** Всё в порядке

******* Это очаровательно!

******** Как вас зовут?

********* Жанна Пети-Лоран

********** Вы говорите, я перевожу? Согласны?

*********** Остановитесь, дамы и господа!

************ Вы артист. Переводить, не зная французского - это нечто!

************* Всё хорошо. Очень хорошо. Очаровательно.