АФИНСКАЯ ШКОЛА

Продолжение. Начало ЗДЕСЬ

2. Моя "Старшая подруга"

Урок давно кончился, а я никак не могу подняться. Потом рывком встаю, отношу чашку с недопитым чаем на кухню и, сняв с вешалки куртку, выскакиваю из дому. После урока мне необходимо прогуляться. Живем мы в неприметном городке возле Большого Города, прямо перед домом - лесистая гора, с вершины которой можно озирать окрестности. Это самая высокая точка нашего района.

 Когда позволяют погода и самочувствие, я забираюсь на эту вершинку и смотрю сверху вниз на всю эту копошащуюся внизу жизнь, на деревья, небоскребы, озера и деревянные домики, наподобие нашего. При этом я читаю про себя то пушкинское "Кавказ подо мною", то пушкинское же "как некий демон, отселе править миром я могу". Сейчас по дороге на смотровую площадку, радуясь зазеленевшим вдруг траве и деревьям, я твержу про себя руставелевские строчки в колдовском переводе Заболоцкого: "Плач миджнура о любимой - украшенье, не вина. На земле его страданья почитают издавна. И в душе его, и в сердце вечно царствует одна. Но толпе любовь миджнура открываться не должна". Как хорошо дышится в этот апрельский день, и настроение неплохое, хоть и устала я от урока с этими бесконечными примерами на родительный и предложный: около стола, на столе, у тети, в Москве... Долой грамматику! Какая женщина не мечтает, чтобы у нее был рыцарь-"миджнур", до безумия в нее влюбленный, влюбленный безумец... Разве есть такая, чтобы не хотела, даже спрашивать об этом не надо...

 В эту минуту зазвонил мой мобильный, зажатый в левой руке. Звонил Сережа, с работы, сегодня он придет поздно, так как поедет в джим. Прекрасно, хорошо, Серик, а я вечером буду доканчивать рецензию на дурацкую венгерскую книжку. Ну, как зачем? Кому-то ведь надо писать рецензии. На мою? А на мою не надо, она не дурацкая, сама прорвется. Конечно, шучу. Ага, тебе тоже пливет.

 Связь закончилась. Хорошо, что есть у меня Сережа. С ним мне никакой миджнур не нужен.

 Дорога вьется извилистой змейкой, вверх и вверх. По сторонам растут мощные деревья, в основном хвойных пород, а между ними лежат огромные камни-валуны, миллионы лет назад принесенные сюда ледником, прошедшим через эти места и оставившим на них свой дикий, доисторический след.

 Иногда мне кажется, что вот сейчас из-за этой громадной сосны выглянет первобытный йеху с палкой-копалкой в руках... В подмосковных лесах у меня никогда не возникало таких ощущений. Что похоже - запах. Запах хвои. Здесь и там. Там он был гуще, смолянистее. Здесь притушенный, словно ускользающий. Конечно, это тебе не Клязьма, не пансионат, не заветная тропа, бегущая между елочек и сосен, по которой ты шла зимой, в оттепель, в новогодние каникулы, по подтаявшему снегу, вдыхая пряный хвойный запах...

 Вот и вершина. Четырехугольная площадка огорожена со стороны обрыва решеткой.

 Если смотреть отсюда вниз и вдаль, то много чего можно увидеть, - местность лежит перед тобой как на карте. Красота! На утрамбованной площадке никого нет, и я вынимаю свой мобильник. Звоню Старшей подруге в Милан. Она еще не спит, там сейчас на два часа меньше, чем в Москве, то есть только 6 часов вечера. Звоню ей внеурочно, чтобы освободиться от беспокойства. "Будь счастлива, Кирочка". Когда-то тетя Аня так с нами прощалась. Она умерла через несколько дней после нашего посещения. Она, наша красивая и гордая тетя, на старости лет приехавшая из Риги в Москву к своему племяннику (папе) и не сумевшая поладить с мамой, поселилась в Доме для престарелых, но не выдержала и там. И слава Богу, оставила нам с сестрой не горькое и страшное, а отрадное воспоминание: свою прощальную улыбку и свое пожелание: "Будьте счастливы, девочки". Произнесла его Аня одними губами, голоса у нее не было, да и в том бедламе, где мы находились, разобрать ничего было нельзя из-за несмолкающего шума, грохота и истошных воплей. Но мы с сестрой прочитали по ее губам и поняли. Это было ее напутствие нам, тогда совсем юным. И вот сейчас Старшая подруга...

 Набираю код Италии, Милана, ее номер. Гудки. Никто не подходит.

 Набираю еще раз. То же самое. Обычно, когда она на месте, трубку берет мгновенно.

 Набираю номер в третий раз. Длинные ровные гудки. Длинные ровные гудки. Длинные ров...

 Я спускаюсь с горки и медленно бреду к дому.

***

Ей тогда не было и восьмидесяти, когда мы наконец познакомились. Приехали с Сережей в Милан, пришли в ее квартирку, так же населенную книгами, как когда-то в Москве. Помню, она вначале мне не понравилась. Мне показалось, что аристократка, что смотрит свысока, что слишком уверенно держится. А уж какая прическа - волосы лежали шлемом вокруг головы и отливали золотом, как одета - изысканно, другого слова не подберешь... Словно не нас, двух незнакомых и непрославленных соотечественников, приехавших из сельской провинции Марке встречает, а каких-то важных персон, известных деятелей "науки и культуры".

 Потом даже смешно стало вспоминать про эти первые, как оказалось, неверные впечатления. Добрая, радушная, заботливая, но и строгая, точная, очень проницательная. Ее учебник для итальянцев был написан с энциклопедической широтой и смелостью. Чтобы написать такой учебник, надо было освободиться от всех советских пут, к тому же быть ученицей большого Учителя. Обоим условиям моя Старшая подруга удовлетворяла. Выпускница Ленинградского филфака, прошла она великолепную школу у лучших тогдашних профессоров. Бесценный жизненный опыт, вкупе со знанием испанского языка, пришел к ней на земле сражающейся Испании, а потом, после поражения республиканцев, он пополнился в лубянской тюрьме и сталинском лагере.  

 Статья , по которой ее приговорили, даже для тех лет звучала абсурдно: "находилась в условиях, при которых могла совершить преступление". Могла, но не совершила? Да какая разница! Греби всех, кто вернулся с проигранной войны живым и невредимым.

 А сколько она порассказала нам в тот первый раз - от полноты души, от радости, что слушают соотечественники, от невостребованности этих рассказов на родине. Была моя Старшая подруга близким другом и лирическим адресатом известного писателя-лагерника, была корреспонденткой гениальной писательницы первой волны, писавшей ей из одинокого филадельфийского своего пристанища горькие письма, а еще была она приятельницей и переводчицей на итальянский музы громкого революционного поэта, той самой, о которой еще с девчоночьих лет стремилась я узнать как можно больше.

 И знакомство мое со Старшей подругой началось с того, что в книжном магазине нашего городка обнаружила я переведенные и отредактированные ею воспоминания той неординарной женщины, появившиеся на родине и на родном языке лишь спустя десять лет. Запомнив имя переводчицы, я связалась через своего итальянского ученика Франческо с издательством Cafoscarina - и вот она, бумажка с телефоном, а затем и с адресом.

 Про подругу революционного поэта я ее много расспрашивала, сверяла свои впечатления. Вот Юрий Тынянов (в пересказе Натана Эйдельмана) говорит про нее, что она с ним расплатилась за статью, принесенную на их с мужем квартиру, весьма оригинально, попросила прийти вечером, привела в спальню, где "на мягкой пуховой постели, В парчу и жемчуг убрана, Ждала она гостя, шипели Пред нею два кубка вина". Тынянов был в то время молодоженом, но в возникшей ситуации должен был соответствовать... Старшая подруга отсекала такой поворот событий: быть не могло, подруга революционного поэта не из тех.

 А насчет сотрудничества с органами? Могла она быть осведомительницей?

 Вот в книге у известного ученого "варяга" Рита Р. рассказывает, что та пыталась ее завербовать....

  - Рита Р. - известная лгунья, это все выдумки. При таком характере, какой был у подруги революционного поэта, невозможно было писать доносы на друзей.

 - А какой у нее был характер?

  - Она не хотела жить скучно и бессмысленно. Упала и сломала себе шейку бедра, тогда операции таким больным не делали, они были обречены на лежанье, "матрасную могилу", до конца своих дней. И она не захотела. Выпила 11 таблеток снотворного - намбутала, - сама оборвала свою жизнь. Сама оборвала свою жизнь. Сама оборвала свою жизнь.

 Ловлю себя на том, что механически пишу эти слова в своем блокноте. Снова и снова. Причем думаю о Старшей подруге.

  А, кажется, я знаю, что нужно сделать. Нужно написать Франческо. Франческо - это тот самый итальянский ученик, который принес мне адрес издательства Cafoscarina.

 C недавних пор стало жутковато ему писать, его депрессия разгорелась с новой силой. Но делать нечего. Франческо теперь живет в Милане, он может пешком дойти до моей Старшей подруги. Вот бы и узнал, все ли с нею в порядке.

 И я пишу Франческо.

  Франческо, ты мне нужен. Как твои дела, как самочувствие?

 Ответ приходит через минуту, словно он ждал, что я его окликну.

 Кира, я жив. Больше ничего не происходит. Жив, но боюсь смерти.

 Ты дома? Я хотела тебя попросить сходить к А. У нее молчит телефон, и я боюсь...

 Я не выхожу из дому. Вот уже два месяца. Мать приносит мне еду.

 Ты сошел с ума. Разве так можно? Ты же сам себя вгоняешь в ступор. Сидеть и думать о смерти! Ты должен сейчас одеться и выйти на улицу и пойти к А. Она тебе помогала, помнишь? Ты ходил к ней советоваться со своими переводами.

 Кира, я ничего не помню. Я все забыл. Я помню только, что должен умереть. Вопрос когда.

 Послушай, ты должен пойти к А. Сделай усилие. Ты точно не умрешь, пока будешь к ней идти, посидишь у нее, если она откроет, - и вернешься. Все это время, обещаю тебе, ты будешь жив.

 Ты уверена? Почему ты уверена? А если она не откроет? Что тогда делать?

 Тогда повернешься и уйдешь. И напишешь мне, что дверь не открыли. Значит, что-то с ней случилось...

 Что с ней могло случиться? Что могло с ней случиться? Я боюсь выходить из дому. Я не пойду.

 Франческо, сходи! Очень тебя прошу. Ты тогда не умрешь очень долго, Бог зачтет тебе твой поступок..

 Больше он не пишет. Решился или нет? И что если она не откроет? Мне кажется, она не откроет.

 Бедный Франческо! Болезнь окончательно загнала его в угол. Когда мы с ним занимались, у него была хотя бы цель - научиться русскому языку, начать переводить книги. Уже тогда депрессия его донимала, но он с нею боролся, ходил на уроки в лингвистическую школу, читал книги, делал домашнее задание...

 А какие интересные были у нас с ним дискуссии! О будущем Италии, о будущем России. Про Италию он говорил, что у нее нет будущего. Что через 20 лет такой страны вообще не будет на карте. Куда же она денется? Будет поглощена морем, затоплена селями и горными речками, погребена землетрясениями, испепелена новооткрывшимися вулканами, на нее упадет небесный астероид.

 Его воображение работало с размахом. А куда денутся люди? Как куда? Погибнут. Спасется только небольшая горстка, они успеют убежать до всех этих мрачных событий. Куда же они убегут? В Америку. Или в Россию. Здрасьте. Ты думаешь, Россия сможет оказать им помощь? Она будет существовать через 20 лет? А как же! С Россией за 20 лет много чего произойдет, она вернет себе статус сверхдержавы, ее наука, культура возродятся, народ станет свободным. Ты думаешь? Я уверен.

 На чем основывается твой прогноз? Исключительно на интуиции. Помню, я очень смеялась, а Франческо сердился и говорил, что интуиция никогда его не подводила. Был он очень способным к языкам, русский начал учить еще в юном возрасте, когда понял, что нужно чем-то занять свой мозг. Откуда у тебя эта напасть? Не знаю, я в детстве сильно испугался, потом страх прошел, а потом стал накатывать снова и снова. Я не знал, куда мне от него спрятаться.

 Похоже, что спрятаться от своего страха он решил в русский язык и русскую литературу.

 Когда я уже уехала из Италии, а Франческо обосновался в Милане, он написал мне письмо с просьбой соединить его с А. Видимо, у него были серьезные намерения начать переводить книги для издательств. Моя Старшая подруга имела дело со многими издательствами и могла посоветовать, куда обратиться в первую очередь. Потом она мне рассказывала, что Франческо поразил ее своей правильной русской речью, без намека на итальянский акцент. Но дальше у него случился афронт. Она попросила его перевести кусочек текста. Он взял этот кусочек домой и больше не появился. Она подозревала, что текст оказался ему не по зубам, хотя был всего лишь взят из книги ее друга-лагерника, кусочек о городе его детства; в тот момент она переводила эту книгу.

 Я не стала говорить Старшей подруге о комплексах Франческо, о его страхах. Я была уверена, что он мог прекрасно справиться с переводом, но испугался. Чего или кого - не важно. Страх подстерегал его повсюду. Вполне возможно, что Старшая подруга сама кое-что поняла.

 Она была чуткая к словам и интонациям, улавливала скрытые побуждения. Она всегда стремилась помочь. Был у меня один тяжелый период в Италии, все как-то сошлось в одно. Сережа лишился работы и вынужден был уехать от нас в другой город, ситуация в России была безысходной, наше будущее, судьба детей вырисовывались слабо - и душа у меня заболела. Особенно плохо было в середине дня, в "помериджо" - так у итальянцев называется временной отрезок от обеда примерно до пяти часов вечера. Часа в четыре сердце начинало ныть особенно. В кухне, где стояли телефон и моя пишущая машинка, становилось нестерпимо жарко, душно, работать было невозможно, тягучим послеобеденным часам не было конца и исхода.

 И вот тут раздавался звонок - звонила Старшая подруга из Милана. Словно понимала, что повремени она хоть немного - и душа моя разорвется от горя, от обиды на жизнь, от жуткой духоты, от которой не было спасения. Своим звонком она мне дарила полчаса нормальной человеческой жизни. Не помню, что она говорила, но каждое ее слово было золотом, было бальзамом на истерзанную душу, нуждающуюся если не в утешении, то хотя бы в сочувствии. Эти звонки моей Старшей подруги, продолжавшиеся все время моей хандры, трудно забыть, да и невозможно.

 Я оставляю компьютер открытым и спускаюсь на кухню - давно пришло время обеда. Но сварить себе кашу - конечно, гречневую, какую же еще? не успеваю - раздается характерный хлопок компьютера, оповещающий о приходе письма. И я бегу наверх. Кто это? Франческо? Вроде рановато. Но это не Франческо.

 Это Музыкант. Мы с ним довольно регулярно перебрасываемся парой фраз.

 В этот раз он пишет:

 Куда вы пропали? Есть новость.

 Хорошая?

 Конечно, нет. Отрицательная рецензия.

 Вам не привыкать.

 В последнее время их вроде стало поменьше.

 У меня тоже есть новость. И тоже нехорошая. Вы ведь помните А? Она водила к вам в Москве 1970-х итальянские делегации.

 Отдельных гениев, а не делегации. Что с ней?

 Пока не знаю. Она мне сказала: "Будь счастлива".

 Она ведь в очень преклонных годах. Напишите мне, если что-то случится, хорошо?

  Я спешу вниз, варю кашу и кладу ее в глубокую тарелку, как вдруг снова раздается хлопок пришедшего письма. Так и не попробовав каши, бегу наверх.

 На этот раз письмо от Франческо.

 Кира, я там был. Только что вернулся. Все в порядке.

 Она открыла?

 Во дворе была амбуланца. Я подошел к двери, внутри были люди.

 Она жива?

 Она на них кричала, по-испански.

 Что?

 Кричала по-испански: malditо Franco! Примерно так. Она приняла их за франкистов.

 А что было потом?

 Я не дождался и пошел домой. Главное, она жива. В сущности, так легко сказать жизни: чао, ла миа вита.

 Слава Богу, она жива.

 У меня поднялось настроение. Я понравился сам себе.

 Ты молодчина. Спасибо тебе огромное!

 Но сейчас мне снова страшно. Я боюсь, что не засну. А если засну, то не проснусь. Что мне делать, Кира? Принимать лекарства?

 А что если погулять? Возле дома? Минут 15, для моциона?

 Но я...

 Я тебя посторожу, не бойся. Я, правда, тебя посторожу.

  Я вспоминала, как говорила эти слова маленькому сыну перед сном.

 Но я...

 Франческо, у меня каша стынет на кухне. Ты меня извини! 

  Наверное, я его обидела своей "кашей". Он ушел из почты, даже не простившись.

Вот всегда у меня так. Парень, можно сказать, совершил героический поступок, а я ему "каша". Я снова спустилась на кухню. Каша окончательно остыла, но зато чай я пила с малиновым пирогом. Объеденье.

 Когда поднялась наверх, в почте было письмо из Италии, но не от Франческо. Писала ученица Старшей подруги, переводчица с русского, Федерика Дзонгелли. Вообще удивительно, сколько у моей Старшей подруги друзей, учеников, "фанатов" во всех концах земли. Родственников практически уже не осталось, но на свой день рожденья, обычно встречаемый ею дома, получает она до 50 звонков из самых разных городов и стран. Это те, кого она зарядила, с кем поделилась своим жизнелюбием.

 Федерика писала:

 Cara Kira,

Il telefono di Anette non rispondeva. Percio' ho chiesto a Carlo di andare da lei. Lui ha aperto la porta con la sua chiave e ha chiamato l' ambulanza. Adesso Anette sta in ospedale e si sente meglio.

Con tanto affetto

Federica

 В переводе это означало, что телефон у моей Старшей подруги не отвечал, и Федерика послала к ней своего мужа, Карло. Он открыл дверь своим ключом и вызвал Скорую. Старшая подруга сейчас в больнице, чувствует себя лучше...

 Федерика ничего не писала о том, что случилось, почему понадобилась Скорая.

 Спросить? Но я уверена, что она уйдет от ответа. Так что написала несколько незначащих слов:

  Дорогая Федерика,

Спасибо за сообщение, хоть оно и грустное!

Будьте здоровы.

/Продолжение следует/