ЛАНДЫШИ НА ПЕПЕЛИЩЕ

Три года тому назад, в октябре 2011-го, в "Кругозоре"  появился рассказ  Галины Пичуры "Свидание".

И на форуме тотчас разгорелись споры. Восторженные комментарии ("автор глубоко проник в суть женской психологии...", "узнаваемый  многими образ одиночества...") соседствовали с критическими ( "героиня пессимистична, не умеет радоваться жизни, в ней отсутствует  самодостаточность...").      

 Словом, романтизм и женственность столкнулись с чувствами эмансипированных дам, считающих, что можно жить счастливо и без любимого мужчины, находя смысл в других ценностях...

 Лагерь представителей сильной половины человечества тоже разделился - уже влюбившиеся в героиню или мечтающие встретить такую же в жизни, и те, кому героиня категорически претит.

 

Как и следовало ожидать, поклонникам острых сюжетов не пришелся по вкусу рассказ, сотканный из глубоких переживаний  интроверта. В то же время, он всерьез затронул тех, кто любит психологическую прозу и не понаслышке знаком с одиночеством. 

Так или иначе, сам факт, что повествование о женском одиночестве вызвало бурную реакцию не только женщин, а и мужчин, - не единственный, но безусловный комплимент рассказу. "Кругозор" получил немало писем и телефонных звонков с пожеланием автору продолжить это жизненное и трогающее произведение. Один из читателей (кстати, мужчина!) посетовал: он, мол, чувствует себя оскорблённым, ибо только глубоко проникся переживаниями главной героини, а автор взял - да оборвал рассказ на самом интересном месте...

 Сегодня "Кругозор" предлагает читателям новое произведение Галины Пичуры. Это уже не рассказ, а повесть. "Ландыши на пепелище" - самостоятельное произведение.  И это же - продолжение рассказа "Свидание".

Как в кошмарном сне... Будто и не с ним все это случилось. Но, увы, все происходило в реальности: суд, приговор, убитые горем родители... Если бы кто-то до этого сказал ему, что он, тихоня из интеллигентной семьи, будет сидеть в тюрьме, да еще по такой статье, он счел бы этого человека сумасшедшим...

Глава 1.

Весь вечер Лена выбирала подарок подружке-однокурснице. Она обошла несколько магазинов неподалеку от дома, не нашла ничего подходящего и стала уже подумывать о поездке на Невский, но в итоге обнаружила очаровательный настенный светильник в магазине у метро "Площадь Мужества", рядом с собственным домом. 

  Светильник напоминал склоненную голову на гибкой металлической шее и позволял собой руководить, послушно меняя положения, как в пословице про мужа-голову и жену-шею. Он давал узкий направленный свет, а значит, мог порадовать Зинку не только своим милым дизайном, но и главным предназначением - освещать то небольшое, но жизненно важное пространство прикроватной тумбочки, на которой всегда лежит очередная интересная книга. А читать книги в условиях общежития без этого чудесного подарка - ну, совершенно невозможно, не мешая другим (вот уж действительно, "луч света в темном царстве").

 В одной руке Лена держала букет белых гвоздик. В другой - светильник в красивой коробке, перевязанной атласной лентой. Коробку украшал эффектный розовый бант - вершина упаковочного дизайна всех времен и народов. Немного пошловато, на вкус отца, но вполне романтично, по мнению мамы и самой Лены.

Папу Лены почему-то дико раздражал розовый цвет, а мама почти с каждой получки покупала себе что-то розовое. 

- Цвет нижнего белья сентиментальной старой девы, - с отвращением реагировал отец на мамины  обновки, когда та пыталась получить его комплимент по поводу очередной розовой блузочки.

- Откуда такая осведомлённость в области нижнего белья старых дев? - парировала мама.

- Это мои предположения, но они основаны на реальных фактах: на пляже все старые, но молодящиеся дамочки с ищущим взглядом, - исключительно в розовых купальниках, - не сдавался отец. Но разве можно безнаказанно победить в споре с собственной женой!  Мама умела найти брешь у противника, все слабые места которого были ею давно изучены:

- Гениально! Так вот чем ты занимаешься за пляже! Буду знать. А мне кажется, что при желании, можно опошлить любой цвет, даже цвет голубого неба. Если бы я имела твой взгляд на вещи, то могла бы объявить небесный цвет цветом мужского нижнего белья и дурного вкуса: на пляже у некоторых явно проблематичных мужчин - пронзительно голубые плавки, а у тебя, мой дорогой, к тому же, имеются голубые кальсоны.

Папа возмущался так, словно его обвинили в преступлении. При упоминании мерзкого для мужского достоинства слова "кальсоны", он всегда начинал нервничать и клясться, что никогда не носил "этой гадости". Мама настаивала, что когда-то давно кальсоны все-таки существовали в его гардеробе. После этого спор чаще всего уходил на опасную глубину различий в восприятии жизни. Папа объявлялся циником, а мама сентиментально-восторженной девчонкой, и обиженные друг на друга, родители расходились по комнатам. Через минуту начинались подлизывания и поиск компромиссов:

- Ну, вот! Так и есть: маленькая обидчивая школьница. Зато не стареешь, молодец! Хорошо, я согласен терпеть засилье розового цвета в нашем доме. Но если я стану импотентом из-за хронического подавления моих эстетическо-эротических предпочтений, то мы оба будем знать причину этой трагедии.

- Тихо! Ребенок услышит! - тревожно предупреждала мама, опасаясь, как бы вольные шуточки мужа не поранили душу юной взрослой дочери.

  Лена хихикала: родители всегда так мило и смешно ссорились, что это уже напоминало не ссоры, а разминки КВН-овских команд. Для отца шутить и насмешничать означало дышать. Мама, к сожалению, нередко сердилась на него за такое, с ее точки зрения, легкомысленное отношение к жизни, что как бы снижало ценность всех ее переживаний по разным поводам. А уж поводы для расстройств мама (как человек творческий) всегда находила.

Но стоило ей лишь начать горько вздыхать или скривить рот в намерении  всплакнуть, как папа тут же спасался бегством:

- Ухожу к телевизору, дорогая: не хочу прерывать творческого процесса твоих страданий.

  Мамина тревожная душа имела тенденцию страдать профилактически. Она пыталась предвидеть намерения судьбы и была бы не против откровенного с ней разговора. Скрытный характер судьбы раздражал и тревожил...

"А вдруг дочка не сможет устроиться на хорошую работу после окончания ВУЗА, останется старой девой или выйдет замуж за подонка? А что, если возможные сокращения штатов на работе коснутся ее семьи? А инфляция! А сердце мужа, которое уже два раза покалывало? А любимая блузка, которая полиняла, и юбка, что уже не застегивается даже в положении лежа? А новая морщина на лбу! А дочка, которая все реже бывает дома, но пока еще ни с кем не встречается! Что-то не видно на горизонте женихов! А вдруг они так и не появятся? А вдруг не будет внуков?"

 Отец уставал от ежедневных утешений жены: ее воображение было неиссякаемым, а скорость появления новых надуманных переживаний намного превышала любое терпение. Генетическая тревожность мироощущения усугублялась маминым благополучием и избалованностью. Но все это, к счастью, вполне уравновешивалось отцовским оптимизмом и жизнестойкостью.

... Лена смотрела в окно автобуса, с нежностью вспоминая маму и папу, их кухонные словесные баталии и невольно думала о том, что ей на редкость повезло с родителями: они любили ее и друг друга. Когда-нибудь у нее будет такая же чудесная семья, любящий муж и ребенок, а лучше, двое детей...

Глава 2.

Дверь открыла нарядная Зина, обняла подругу и шепнула:

 - А у меня в гостях - парень из твоей группы, симпатичный ...

Лена равнодушно пожала плечами. Она еще ни разу в жизни не влюблялась, не считая романа в детском саду. Над ней даже подтрунивали собственные родители, называя с нежностью и скрытой тревогой "нашей ледышкой" за абсолютное равнодушие к мужскому полу.

Комната была уже заполнена гостями. Неподалеку от окна расположилась компания: девушка и три парня, одним из которых оказался Виктор из ее группы. Незнакомка, судя по всему, не каждый день попадала в центр внимания мужчин, и, пытаясь удержать его на себе как можно дольше, выступала в роли массовика-затейника. Она размахивала руками, громко смеялась собственным анекдотам, и кокетничала с тремя парнями одновременно (по принципу "где отколется").  А ее так называемые собеседники с нетерпением поглядывали на стол, уставленный всевозможными салатами и прочими вкусностями.

  Лена выскользнула на кухню вслед за хозяйкой и тут же спросила ее, как так вышло, что Виктор - здесь. Ведь Зина училась в параллельной группе и никогда не общалась с ним, хотя оба они жили в общаге.

- Он с Аликом дружит, моим соседом. А сегодня, представляешь, захожу к Алику утюг забрать (ну, он мне его ремонтировал), а там - этот парень. Пришлось заодно и его пригласить. Неудобно же Алика позвать, а этого - проигнорировать. Тут так не принято. Законы общежитского гостеприимства. Да он - ничего, по-моему, симпатичный! И вдобавок, еще один партнер для танцев! А что, ты - против?

- Да нет, все правильно, -  ответила Лена, с удивлением ощущая необъяснимый внутренний дискомфорт.

Наконец хозяйка позвала гостей к столу, и Лена оказалась сидящей напротив Виктора. Он шутил и ухаживал за девушками справа и слева от себя, а вокруг Лены суетился какой-то рыжий рохля в очках, ежеминутно предлагавший ей подбавить оливье. 

И хотя в институте она вообще не замечала Виктора, ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы именно он выделил ее из всех гостей.

Когда начались танцы, заботливый любитель оливье тут же предложил себя на роль партнера, что вызвало ее внутреннее раздражение, но отказываться было неловко. Зинка танцевала с Аликом, а Виктор - с той самой девицей, которая развлекала всех у окна. Она по-хозяйски обнимала его за шею и что-то кокетливо шептала ему на ухо.

Впервые в жизни Лена ощутила острую боль ревности. Это было так сильно и так необъяснимо по отношению к практически постороннему человеку, что она испугалась. Ее ошеломило это новое болезненное чувство, и стало страшно от абсолютного неумения скрыть его от окружающих. Играть подобающую случаю роль беспечного гостя в таком состоянии было невозможно. Нейтральное поведение не удавалось. Искренняя, голая и не ретушированная жизненным опытом вспышка ревности и чего-то еще, что никогда не приходилось испытывать до сих пор, исказило лицо, и Лена предпочла спастись бегством, сославшись на внезапную головную боль.

  Зинка удивилась и расстроилась, предложила обезболивающие таблетки, но Лена не стала ничего принимать, чмокнула подружку в щеку с виноватым выражением лица и шепнула ей на ушко:

- У меня иногда бывает такое перед "женскими делами". Ничего страшного!

Когда Лена потянулась к вешалке, она услышала голос Виктора:

- Разреши?

Он подал ей плащ и чуть заметно придержал свои руки у нее на плечах, когда она нашла, наконец, рукава.

 - Я тоже уходить собирался: мне тут съездить надо, - небрежно бросил он, - так что если ты не против, пойдем вместе, хотя бы до метро! Тебе ведь - на метро?

- На метро, - смущенно ответила Лена и почувствовала головокружение.

Они шли по улице... Виктор что-то рассказывал ей, но она едва слушала его. С ней что-то происходило.

Вдруг она оступилась и рефлекторно схватила его за руку. Он подхватил ее, чтобы не упала. И неожиданно для обоих резко развернул и, притянув к себе, поцеловал прямо в губы. Это был первый поцелуй в ее жизни.

Что происходило дальше, Лена не помнит. Когда способность соображать вернулась, она заметила сквер, скамейку, на которой они с Виктором сидели обнявшись, и ей стало невыносимо страшно, что это волшебство может когда-нибудь закончиться.

Они сидели на скамейке бесконечно долго. Не было времени, не было ничего, кроме потери сознания от счастья.

"Так вот как это бывает!" - пронеслось в ее в голове. Она уткнулась в его плечо и закрыла глаза, чтобы не спугнуть внезапно свалившееся на нее чудо.

Глава 3.

Лена не была красавицей. Так, миловидная светленькая девчушка. Ну, стройненькая... Таких в группе было немало. Однако именно эта девушка несла в себе некую тайну и будоражила его кровь. Он думал о ней, мечтал ... Хотя желающих с ним встречаться было хоть отбавляй, а аскетом Виктор не был.

А тут Алик, знакомый парень из общежития, в котором жил и Виктор, рассказал ему про день рождения Зинки, соседки по этажу, и Виктор понял, что Лена (как ее близкая подруга) должна быть в числе приглашенных. Он попросил Алика помочь ему попасть на это торжество.

          ... Когда Лена немного пришла в себя, она посмотрела на часы и поняла, что ее родители, видимо, уже обзванивают больницы и морги. Из ближайшего телефона-

 -автомата она позвонила домой сообщить, что жива и здорова. В телефонной трубке рыдала мама. Лена пыталась ее успокоить:

- Я не могу приехать: мосты разведены, и метро закрыто. Я потом все объясню. Ничего плохого не случилось, я останусь у Зины в общежитии, а утром буду дома.

Папа, вдруг потеряв чувство юмора, схватил трубку, наговорил грубостей, после чего раздались гудки. Лена не привыкла к скандалам. Дома все строилось на уважении и доверии. Она расплакалась.

"Боже мой! Что они подумали о ней? Бедные родители!"

Стало холодно. Было решено вернуться в общежитие, чтобы согреться и дождаться утра. Лену не хотели впускать так поздно, поскольку она там не проживала. Объяснение ситуации с разведенными мостами и закрывшимся метро на коменданта общежития не произвело сильного впечатления.

 - Не положено посторонним после 11 вечера находиться на территории...

 Комендантша была новенькой, всего на свете боялась, не то, что прежняя, с которой легко решались любые проблемы.

После прогулки на ветру, да под дождем, Лена раскашлялась. Наотрез отказавшись будить Зину, она примостилась на подоконнике перед постом коменданта. Да, и что толку  беспокоить подругу! Кровати узкие, лишнего места нет. А позволить Лене прилечь на кушетку в комнате отдыха, где не раз спасались от непогоды и разведенных мостов непутевые гости при прежней "хозяйке большого дома", новенькая комендантша ни за что не согласилась. Уговоры не помогли, намеки на подарки тоже, и Виктору пришлось вынести из своей комнаты сухую длинную рубашку для Лены, свитер и носки, и заставить ее переодеться тут же, за колонной. Он также захватил плед, обмотал им Лену, как маленького ребенка, и вместе с ней просидел на подоконнике перед постом коменданта несколько часов, пока город не проснулся. Утром он проводил ее до самого дома и поцеловал на прощание.

 Вспышка, которая ослепила Лену, не имела логического объяснения. Но ее последствия повлияли на всю ее дальнейшую жизнь.

Начавшийся роман еще не успел развиться, как началось лето, и Виктор уехал на каникулы к себе на родину, в Харьков. Его родители ждали сына весь учебный год и претендовали на целое лето общения с ним. Но он уже сообщил, что сможет приехать лишь на две-три недели. Были слезы мамы, вопросы отца.... Но он стоял на своем: он обещал Лене вернуться в Питер не позднее, чем через три недели. И им обоим этот срок казался вечностью. 

  Однако вмешался случай, и Виктор провел в Харькове целое лето. Сначала он писал письма и звонил, а потом вдруг переписка и звонки оборвались. Лена переживала мучительную неопределенность в одиночку, ни с кем не делясь. Гордость не позволяла ей забрасывать Виктора повторными письмами. Звонить ему самой было тоже не в ее характере. Проревев несколько дней подряд, она уговорила себя, что Виктор все ещё любит ее и сам все объяснит, когда вернется. Мало ли что бывает! Может, проблемы с родителями... Лена пыталась оправдать любимого, но ее фантазия не могла воссоздать благополучную ситуацию, при которой Виктор не смог бы ей позвонить, если бы хотел этого.

 Однажды, не справившись с жуткими мыслями о том, что ее любимый мог попросту погибнуть, пока она тут носится со своим девичьим самолюбием, она  отправилась на междугородний переговорный пункт. Услышав его спокойное "Але", Лена повесила трубку и долго не могла прийти в себя.

Решив ничего больше не выяснять и не проявлять инициативы, она считала дни до начала учебного года: ведь вряд ли Виктор прервет учебу без весомой на то причины.

               И вот, в конце августа от него пришло письмо:

"Леночка, мне очень нелегко сообщать тебе это, но я женился. Так бывает в жизни: планируешь одно, а получается совсем иначе. Ты - замечательный человек, и я всегда буду помнить о тебе. Нам предстоит ежедневно встречаться на занятиях, что для меня (и, наверное, для тебя тоже) будет и радостно, и больно. Но я надеюсь, мы поможем друг другу преодолеть неловкость и построить дружеские отношения. Прости меня! Так получилось. Виктор".

  Лена помнила боль, которую испытала, прочитав это письмо. Она пролежала в постели целую неделю, сильно испугав родителей. Слез почти не было, но сильнейшая слабость обрушилась на нее с ураганной силой, и ее покачивало, когда она ходила по квартире всего лишь несколько минут в день. Спасал сон. Лена спала почти постоянно, а когда просыпалась, становилось страшно от нежелания жить, и она спешила снова заснуть, что, как ни странно при почти круглосуточном сне, ей удавалось.

Когда прошли все возможные сроки больничного, она взяла академический отпуск. Помогли связи родителей, да и, объективно говоря, учиться в таком состоянии она бы все равно не смогла.

На следующий год все ее однокурсники уже работали, а она заканчивала ВУЗ в чужой группе младших на год ребят, где никто не знал о ее неуклюжем романе.

 Глава 4.                                        

  Борис был любимцем отдела. Он не относился к балагурам. Но от него исходило нечто благородное и мужественное, что словами объяснить трудно. Не просто высокий, а какой-то большой и сильный, не красавчик, но с волевыми чертами лица, он напоминал разведчика, какими их воспринимали зрители советского кино  70-ых , или молодого генерала в штатском, о коих мечтали мамы большинства невест того времени. Короткие русые волосы, белозубая, чуть с грустинкой, улыбка доброго, вдумчивого и волевого человека, непоказная серьезность и очевидная ответственность за все, к чему он имел хоть какое-то отношение. К нему хотелось прислониться и отгородить себя от всех трудностей жизни. Так дети прячутся за папу и за маму.

Конструкторское бюро ГлавЛенинградCтроя имело проходную систему. Опаздывать было невозможно. Но все-таки иногда люди опаздывали. Борис как начальник отдела не раз спасал своих сотрудников от разных неприятностей, исходивших от высокого начальства, поскольку с ним многие считались в этой организации. Его уважали и подчиненные, и начальники. А многие женщины буквально сохли по нему, хотя он никак этого не добивался.

Мужчина, облик которого обещает оградить от жизненных бурь хрупкую женскую душу, всегда привлекателен для невест. А в данном коллективе, где женщин -  большинство, замужних можно было пересчитать по пальцам. Вот и выходило: почти все сотрудницы, независимо от возраста (разведенные, овдовевшие или ни разу замужем не побывавшие) мечтали устроить свою жизнь, то есть, оставались в душе невестами.

Мужчины отдела не шли ни в какое сравнение с Борисом. К тому же, никто из них не был свободен. Женатики с обручальными кольцами на пальцах и пеленой семейных забот в глазах, конечно, тоже замечали дам и их достоинства. Готовность к романам без обязательств всегда написана на лицах женатых мужчин. Ну, скажем для справедливости, почти всегда. Однако среди женщин отдела не нашлось ни одной дамы-камикадзе: все глубоко понимали предсказуемость последствий романа с женатиком, да еще и в одном трудовом коллективе.

 Борис строил отношения с подчиненными ровно, доброжелательно, но исключительно в дружеском жанре. Желающих изменить этот жанр хватало. Помещение КБ благоухало ароматом модных женских духов, пестрело нарядными блузками, интриговало наэлектризованной атмосферой готовности к флирту и даже большему...

Сначала Лена принимала внимание начальника в свой адрес как обычный жест вежливости и деловую необходимость. Однако постепенно она догадалась, что Борис к ней не совсем равнодушен. Догадка пришла путем направленной на нее энергии всеобщей зависти женщин коллектива, которые вдруг стали относиться к ней почти враждебно. Сначала Лена растерялась и ничего не могла понять. А потом, понаблюдав, отчетливо увидела неудачные попытки нескольких дам привлечь внимание Бориса, а также злые взгляды в свою сторону в те моменты, когда начальник подходил к ней с каким-то вопросом.

Лена не находила в себе признаков влюбленности. Но ей было приятно нравиться. Кроме того, симпатию к Борису она в себе все-таки обнаружила. Это был человек, которого нельзя было не выделить из всех знакомых ей мужчин. Он никогда не вел себя навязчиво, но мог легко увлечь беседой, пошутить и тут же вернуться к рабочим темам и деловым отношениям. Он держался с достоинством, но вполне демократично, и удивительно ловко балансировал между обычной любезностью и явным мужским интересом.

  Незаметно для себя, Лена стала думать о нем все чаще и чаще. Она даже испытывала душевную пустоту, когда долго не видела его, например, во время больничного, когда простудилась, да и просто, по выходным. Но все это было так не похоже на страсть!

Материал для рождения страсти тек в ее крови. Совсем другой мужчина однажды вколол ей в вену это огнеопасное жидкое вещество, но поджигать не стал. Не успел. И вот, состав ее крови изменился, но горючее, приготовившись к вспышке, осталось не сгоревшим, а лишь опаленным. Так поджигают шерстяную нитку, чтобы определить, из настоящей ли шерсти связан свитер. Нитка оказалась настоящей. Она честно загорелась. Но свитер все равно не понадобился...

Лена вспоминала Виктора почти каждый день. Сказать точнее? Она его просто не забывала: он продолжал в ней жить. Она глушила в себе эту память всеми силами. Но КПД ее усилий был ничтожным.

 Иногда, заметив в толпе мужчину, похожего на него, она начинала дрожать всем телом и быстро направлялась к незнакомцу. Бешено колотилось сердце, воспоминания мгновенно оживали... Она помнила не только черты Виктора, его голос и запах, но и собственные чувства, которые хранила как великую ценность вместе с обидой и непроходящей болью потери.

  Виктор лишь приоткрыл для нее дверь в мир чувственности, но эта дверь захлопнулась перед ее носом до того, как она попыталась пройти вовнутрь. Забыть это было невозможно. Хотя она понимала, что Виктора в ее жизни уже не будет и нужно принимать реальность.

  Когда душа еще не освободилась от предыдущего сюжета, как строить новые отношения?  Подождать, пока заживут все раны? А если надежд на выздоровление нет, тогда как быть?

Хотелось тепла, отношений, семьи и детей, наконец... И все это было рядом! Оставалось лишь вытащить занозу ненужных воспоминаний и расчистить место для искренности. Мучила совесть: он не знает о ней главного! А если узнает, как поступит? Бросит? Может быть... Или не бросит, но будет страдать и ревновать к памяти прошлого, в котором, кроме нескольких поцелуев, ничего не было. Ничего, действительно, не было. Однако было все и даже больше: она любила.

Борис ничем не напоминал Виктора. Они, пожалуй, были антиподами, как внешне, так и внутренне.

Шатен с серыми глазами, Борис был по масти похож на саму Лену. Прохожие могли бы легко принять их за брата и сестру, если бы не взгляд "брата", выдававший совсем не братское отношение к этой девушке.

Виктор же, кареглазый брюнет, был явно из другой породы. Да и по темпераменту мужчины резко отличались друг от друга: сангвиник, даже немного флегматик, Борис был так не похож на бурлящего энергией и даже некоей авантюрностью Виктора - типичного холерика с легким намеком на возможную меланхолию!

  От Бориса веяло надежностью. Виктор же волновал непредсказуемостью и своенравностью... Забыть Виктора было желанием разума. Не забывать его - потребностью души.

Борис был особенно хорош тем, что не мешал Лене любить память о Викторе: и не похожий на него, и не подозревающий о его существовании преданный и любящий человек. Он был добр, щедр, внимателен и умен в каждом жесте и слове, в каждом взгляде и долгом молчании.

А вскоре она поняла, что Борис по-настоящему любит ее. Она догадывалась, что чувство теплоты и благодарности за любовь к себе, которое она испытывала, - это еще не сама любовь. Но в то же время, было бы глупо надеяться, что снаряд страсти попадет в нее дважды.

  И хотя некоторые из ее подруг воспламенялись многократно, в самой себе Лена успела осознать эту данную природой... одноразовость возгорания. Она так "сделана" Всевышним. Как растение, которое цветет лишь раз в сто лет и которое нельзя пересадить в другую почву, поскольку оно не приживется.

  Через год после того прощального письма Виктора, когда боль буквально ослепила ее, она в полном одиночестве справляла мрачный юбилей - годовщину их расставания. Лена тогда нашла скамейку, где они целовались после Зинкиного дня рождения, и просидела на ней, наверное, больше часа. Потом пришла домой, закрылась в своей комнате и написала два четверостишия:

  Неужели мне в счастье отказано?
 Я гоню эти мысли прочь.
 Но душа моя - одноразова,
 А уж этому - не помочь!

 А весеннее вдохновение -
 Не для всех! Увы, не для всех...
 И за счастье - длиной в мгновение -
 Наказание, как за грех!

  Новый роман наполнил смыслом ее тусклую жизнь: те неподдельные чувства, которые испытывал к ней сослуживец, были настолько яркими и сильными, что ее существование получило новый свет и ритм. Она была любима и нужна хорошему человеку. Появился стимул ходить на работу, да и вообще, она стала просыпаться по утрам с улыбкой, чего давно уже не с ней не случалось.

 " Я, наверное, потом смогу его полюбить ", - уговаривала себя Лена, - "Он ведь мне нравится, а значит, и любовь придет со временем. Пусть даже это будет не острая любовь, а хроническая. Ну, и что в этом страшного? Острые чувства - более яркие, но они быстро проходят. А хронические чувства, как и болезни, -  медленно тлеют внутри человека, зато они - вечны.

Неужели я никогда больше не вспыхну? Не может быть! Одноразовость души... Страшный диагноз, несмотря на некий шарм превосходства над большинством и снобизма избранности. Намек на максимализм и глубину. А толку-то в этой избранности! Ведь это - избранность для страданий! Ничего себе приговор, врагу не пожелаешь!"

Лена сопротивлялась диагнозу, который сама себе поставила. Она убеждала себя в том, что она неправильно трактует симптомы своих переживаний, и вообще, она - плохой диагност:

 "Глупости все это: никакая я не одноразовая в чувствах! Пройдет время, в душе откроется второе дыхание, и новая волна страсти накроет меня с головой".

Она обязывала себя так думать. Это было ее заклинанием, молитвой и надеждой. Она уже почти поверила, что любит Бориса. Конечно, любит! Просто это все немного иначе, спокойней и нормальнее, что ли, чем любовь к Виктору.

"У меня будет настоящий друг, который меня никогда не предаст. Любить нужно тех, кто этого стоит. Иначе чем все мы отличаемся от животных, если не можем руководить собой и своими эмоциями? Борис любит меня, а я люблю и уважаю его, и конечно, я стану его женой и сделаю его счастливым".

И все-таки изредка ей, как назло, вспоминалась дурацкая притча про поющую птицу, которая, побыв однажды в сильных лапах кота лишь мгновенье, уже никогда не могла ни петь, ни беспечно летать. 

Глава 5.

Сергею повезло: у него были самые красивые и добрые родители на свете. Когда ему исполнилось пять лет, мама стала часто водить его по театрам и музеям, на детские концерты в филармонию...

Мама наслаждалась выступлением клоунов в цирке даже больше, чем он сам, а потом, в антракте, фотографировалась с Сергеем на фоне живой обезьяны, которую, на всякий случай, придерживал ассистент фотографа.

Мама была его подружкой, и с ней было интересно. Они уже побывали в планетарии, а в зоопарке - целых два раза, а еще, они ходили на балет, и это было здорово! 

Сергей любил вылазки по музеям и театрам: он набирался впечатлений, а потом, приходя домой, рисовал то, что видел. Рисовал он и то, чего не мог видеть, но хотел бы: он рисовал свои мечты...

  Родители замечали, что Сергей хорошо рисует, и старались развить в нем эту способность. В доме постоянно появлялись альбомы художников, краски, карандаши... Приходил сосед - учитель рисования - заниматься с ним по выходным. Родители мечтали о карьере архитектора для сына, сам же он хотел стать пожарником, но рисовал с удовольствием. Мама улыбалась, глядя на Сережу и его папу.

 "Мои мальчики", - с нежностью обращалась она к ним.

Отец составлял Сергею компанию во всех его играх. Он не был скучным папкой,   по мнению сына. Умел шалить, как мальчишка, но, как редкий взрослый, хорошо разбирался в технике и в военных.

 Мама в технике разбиралась хуже. Поэтому играть с отцом в пожарников и в войну было намного интереснее. Но маму Сережа тоже очень любил, хоть она и бывшая девчонка.

 - Леночка! Я купил вам билеты в театр, сходите с Сережей в субботу, - говорил иногда отец. - А я в другой раз к вам присоединюсь: взял халтурку на дом, буду чертить.

- Борис! Ты избалуешь его, так нельзя! - громко шептала Лена на кухне, - Ну, что это такое: стоит ему захотеть новую игрушку, как ты тут же ее покупаешь. У него уже три строительных конструктора! Зачем ему четвертый?

- Ну, что ты, милая, они все - абсолютно разные, - отвечал Сережин папа и тут же обнимал жену, словно уговаривая её не сердиться.

Папа носил Сергея на плечах на демонстрациях и разных зрелищах, когда нужно было срочно стать выше остальных, чтобы что-то увидеть, и Сергей испытывал невыразимое чувство гордости и счастья. 

 " Мне же мог достаться какой-нибудь другой папка!" - с ужасом думал Сережа каждый раз, когда замечал чужих отцов рядом со своими друзьями. Однако вслух он ничего об этом не говорил, а просто крепче сжимал папину руку.

 Однажды в театре, во время антракта, к маме подошел незнакомый для Сережи дяденька с красивой девочкой постарше самого Сергея (у нее на голове был огромный красный бант, который Сережа долго потом помнил: он таких больших бантов раньше не видел!), и мама почему-то очень разволновалась и побледнела.

Сергею купили мороженое и усадили за столик в театральном буфете.  Девочка держала в руке конфету на длинной палочке, бережно прикасаясь к ней языком и одновременно выделывая ногами какие-то балетные па, стараясь этим привлечь к себе внимание Сережи. Заметив, что он на нее не смотрит, она оставила в покое конфету и стала что-то напевать. Когда и это не помогло, она принялась внимательно разглядывать Сережу. Наверное, хотела с ним познакомиться. Но он показал ей язык и уселся к ней спиной, чтоб не мешала есть мороженое. Он не любил таких выпендрех! Но иногда он украдкой поворачивался и незаметно смотрел на нее. 

Пока он ел мороженое, дяденька и мама разговаривали, а воображуля гордо отворачивалась, когда Сережа, как ему казалось, незаметно разглядывал ее бант. А потом антракт закончился, и мама повела Сережу в зал. Больше ни дяденьки, ни выпендрехи Сережа никогда не видел. Он всю дорогу рассказывал маме про то, как нарисует дома Мальвину с синими волосами, такую же, как в спектакле, или даже лучше! Мама кивала, но ничего не отвечала ему. Вскоре Сережа забыл про красный бант и его обладательницу.

В его жизни ничего не изменилось с той самой встречи в театре, о который он вскоре окончательно забыл. Сережа рос, взрослел и умнел, занимался лыжами и коньками, а иногда играл с папой в шашки и шахматы. В школе все было хорошо, и он часто радовал родителей отметками, особенно по физике и математике.

Он не мог знать, что та самая встреча в детском театре перевернет всю его жизнь. 

Глава 6.

Однажды, когда он учился в седьмом классе, папа встретил его после занятий у школьных дверей и пригласил в кафе. Сергей немного удивился и поинтересовался, не станет ли мама волноваться, ожидая их к обеду. Но отец сказал, что мама уехала в срочную командировку и они будут какое-то время жить вдвоем. Сергей пожал плечами и насторожился: уж больно отец был печальным. 

Сначала они зашли в пирожковую, взяли куриный бульон в чашечках с мясными горячими пирожками, а потом отправились в мороженицу. Отец все  время шутил,словно минута серьёзности могла оказаться минутой разоблачения. Он так старался казаться непринуждённым и веселым, что Сергей остро почувствовал беду.

 - Что случилось, пап? - встревоженно спросил он, - Я уже взрослый, а ты со мной как с грудным общаешься! Говори! А то я все брошу и немедленно пойду с вопросами к маме.

- Не надо, сынок! Тем более, ее дома нет. Я ведь сказал, что она уехала, - отец запнулся и надолго замолчал.

Сергей его не торопил. Он понимал, что тот расскажет все сам, и это будет какая-то жуткая повесть. Случилось что-то непоправимое, но что? Наконец он не выдержал:

- Мама жива? - одними губами, почти не слышно, спросил он.

- Жива, конечно! Что ты придумал, родной мой? Мама жива и здорова. Она очень любит тебя,

но ... Я не хотел тебе сразу говорить, да вижу, что придется. Сережа! Мама полюбила другого человека и выходит за него замуж, а мы с ней будем разводиться. Вот... Но к тебе это не имеет отношения. Ты можешь жить, с кем ты хочешь, с ней или со мной.

Сергей не помнил, что было дальше, потому что у него сильно закружилась голова, и все, что сказал ему отец, казалось абсолютно нереальным: как это вдруг его мама, его любимая родная мамочка будет жить с какими-то чужими людьми, но не с ними! Это никак не укладывалось в голове. Он впал в странное состояние, когда все вокруг - как бы не по-настоящему, а - в кино про чужих людей. И ждешь, когда кино закончится, а ты опять заживешь своей прежней жизнью. Но кино все не кончалось, и Сережа старался уйти в сон, в мечты или какой-то свой, придуманный добрый мир, где никто никого не предает и не бросает.

Он не ходил в школу месяц, лежал в кровати и не находил сил встать. До туалета и обратно в постель, - вот и весь его маршрут. Организм защищался: Сергей почти постоянно пребывал в состоянии сна. Видно, унаследовал от матери способность спасаться сном от стрессов.

Он слышал, как папа шепотом говорил с мамой по телефону и успокаивал ее, обещая, что со временем Сережа придет в себя и сможет принять эту ситуацию по-взрослому. Просто нужно дать ему время для адаптации.

Мама,оказывается, давно ждала, когда Сергей подрастет, чтобы можно было уйти из семьи, а то ушла бы раньше: та далекая встреча в театре что-то перевернула в ее отношениях с этим папашей воображули, маминым бывшим однокурсником, которого она, как рассказал отец, любила еще в юности.

  А тот привозил свою дочку в Питер на каникулы, и уже тогда он развелся с выпендрехиной мамой. Случайная встреча в театре воскресила юношеский роман, и мама Сергея вдруг поняла, что по-прежнему любит Виктора (так звали этого негодяя. А иначе, чем негодяем, Сергей его мысленно никак не называл).

Маме, как она потом объясняла отцу, вообще показалось, что всех этих лет, которые разделяли их жизнь на разные города и события, и вовсе не было. Вот, как если бы они вчера виделись, а сегодня встретились вновь. Она пошла следом за своим чувством, а сам Сергей, как и его отец, оказались выброшенными из сценария ее счастья.

Надеясь, что оставляет сына с уникально преданным отцом, Лена полагала, что в  жизни Сережи ничего принципиально не изменится. Ведь ее муж - это не просто отец. Он - сразу несколько отцов и матерей в одном лице. Да и она никуда не денется от сына. Она не покидает страну, не уходит на войну, не бросает его в беспомощном состоянии. Он останется ей сыном. Пусть даже немного заочным сыном! Она будет звонить каждый день, навещать его как можно чаще, принимать у себя (то есть, у них), интересоваться его делами, высылать деньги и подарки... А потом, когда-нибудь, когда Сергей сам станет мужем и отцом, они будут сидеть вдвоем на кухне, пить чай, и выросший мудрый сын поймет ее, как взрослый мужчина способен понять взрослую женщину. А что толку обманывать мужа, себя и сына, предлагая всем, вместо дружной семьи, фальшивый муляж, где несчастные люди изображают идиллию? Чем это лучше? Разве их сын ничего не почувствует? Он же - не дебил! Он вполне достоин искренности, в конце концов. Иначе как можно рассчитывать в будущем на его искренность в их собственный адрес?

Глава 7.

Ленa смотрела на Виктора и думала, что она - самая счастливая женщина планеты. Она завидовала самой себе. Виктор поведал ей до пошлости банальную историю своей женитьбы, и оказалось, как это часто бывает, он был вынужден связать себя узами брака, поскольку мать воображули была беременна. Романа у них практически не было: общие знакомые, вечеринка, танцы, алкоголь и неотступное навязчивое внимание его будущей жены. Он был не трезв, и как-то все самой собой случилось. Утром он испытал отвращение к ней и к себе самому, но было уже поздно. И как он ни старался избегать вчерашнюю знакомую, но ничего не выходило: она оказалась на редкость настойчивой. Бегала за ним, признавалась в любви, угрожала, что наложит на себя руки, если он ее бросит.  Сколько таких попыток выйти замуж она предпринимала до него, Виктор не знал, но первооткрывателем ее плоти он не был.

В общем, противно вспоминать, - банальная пьянка, а потом... расплата своей судьбой: с того утра начался кошмар его жизни. Стоило выйти из парадного, как на улице его уже ожидала дама его легкомысленной ночи. Мало того! Их отцы вместе работали, о чем Виктор узнал только после случившегося, а отец его был строг и принципиален. Ну, и наконец, ее беременность... Пришлось жениться.

После свадьбы Виктор снял комнату в Ленинграде, куда переехал из общежития, чтобы там начать свою супружескую жизнь и заодно доучиться до получения диплома.

Когда родилась Катюша (так назвали воображулю), он попытался укрепить семью. Все-таки ребенок, общие интересы. Но его жена после родов стала не просто нервной, но и агрессивной. Она постоянно выплескивала на Виктора злость и скандалы по любому поводу. Понимала, что он ее не любит и что женился на ней из чувства долга. А когда он возвращался домой после занятий, то замечал, что скучающая жена не трезва. Сначала это было вино, потом водка, потом все подряд.

Жена злилась не только на него, но на всех и каждого, включая себя! У нее не было молока, и приходилось покупать его за немалые деньги у соседки, которая тоже кормила  грудничка и просто заливалась молоком. Это рождало бурю ненависти к соседке. Виктор вызывал злость супруги своей неумелой попыткой имитировать нормальные отношения при явном отсутствии с его стороны чувств к ней. Соседи коммуналки раздражали мельканием перед глазами: жена привыкла жить в Харькове в отдельной квартире. Бесил ее и собственный кричащий ребенок, и питерская дождливая погода, и своя располневшая после родов фигура, и все то, что составляло ее жизнь, в которой явно не хватало чего-то главного, что вселяет в человека радость!

- Я все равно не кормлю грудью, так что ребенку вреда не будет, если мать чуть-чуть выпьет и расслабится. Думаешь, легко целый день дома сидеть, да с пеленками возиться! - повторяла она ежедневно одну и ту же фразу.

  Виктор устал от убеждений и скандалов. Ничего не помогало. Он понимал, что жена стремительно спивается.

Он уже работал и имел возможность оплатить помощь няньки, живущей рядом, чтобы жена не так уставала. Надеялся, что при няне ей станет легче и морально и она сможет найти себе занятие по душе. Но любимым занятием супруги оставалась ежедневная пьянка.

Он водил ее к наркологам, отправлял к родным в Харьков на пару недель, надеясь, что она отдохнет от забот и понежится в тепле родительской любви. А сам оставался во время отпуска наедине с ребенком. Однако жена возвращалась еще более недовольной, чем уезжала. Она ревновала Виктора к каждой прохожей девушке на улице, к телефонным звонкам, к придуманным ею любовным сюжетам, которые могли бы происходить в ее отсутствие. Каждая ее вспышка ревности сопровождалась запоем и криками, оскорблениями, упреками и угрозами. Она грозила разводом, манипулировала ребенком, которого он никогда не увидит, если они разведутся; позором, который она устроит ему на работе, и, наконец, когда все аргументы заканчивались, - своим самоубийством.

Однажды ему удалось устроить ее в хороший лечебно-реабилитационный центр. Но она умудрилась сбежать оттуда, поскольку там не было спиртного и никакой возможности его достать. И уже ничто не могло помешать ей спиться окончательно. 

Виктор развелся, и суд доверил ему воспитание дочери, так как больше доверить было некому. Отец бывшей супруги, как выяснилось, тоже давно злоупотреблял спиртным, хоть и не так явно, как дочка. Он умел маскировать свой порок, и до поры до времени о нем мало кто знал из его сослуживцев. Пил он дома вечерами и по выходным, а когда сильно накатывало, жена доставала ему больничный с невинным диагнозом: ее подруга работала участковым врачом и всегда выручала. Организм тестя справлялся с нагрузкой долгие годы. Но к моменту дочкиного развода водка добила его: тесть лежал в больнице с обширным инфарктом. Теща Виктора умерла давным-давно от перитонита. Так что, с той стороны надеяться было не на кого.

Так Виктор стал отцом-одиночкой. Его маме пришлось оставить на время мужа и все свои заботы, чтобы приехать к сыну в Ленинград: кто-то же должен был возиться с малышкой, пока Витя работал! Для яслей ребенок был еще маловат, с точки зрения бабушки. Да и хорошие ясли найти - не так-то просто.

Но вскоре стало ясно, что самое разумное в такой ситуации - вернуться в Харьков. Рядом - сестра, родители, друзья детства. Да и родные стены, как известно, помогают.

Отец с помощью своих связей нашел сыну в Харькове работу. И Виктора просто перевели без прерывания стажа на новое предприятие, где он до сих пор и трудился. Так начался новый и, пожалуй, самый трудный (на тот момент) период его жизни.

Ему, конечно, помогали. Но днем он тяжело работал, потом мчался по магазинам, чтобы купить продукты, а вечерами он оставался наедине с капризной малышкой, которой требовалось все больше и больше внимания. Виктор старался заменить девочке мать. Однако чем больше он жалел ее и чем сильнее было его чувство вины из-за ее полусиротства при живой маме, тем больше дочь капризничала, как будто читала его мысли и проникала в чувства.

Катя росла непослушной, с бесконечными слезливыми обидами. Она не желала самостоятельно играть ни минуты, и, словно требуя компенсации своей ущемленной доли, не оставляла Виктору никакого шанса для отдыха. 

Из жизнерадостного парня он превратился в молодого старичка, которому жизнь стала казаться затянувшимся испытанием.

Ему было стыдно просить родителей вечерами оставаться с Катей, тем более, что им приходилось помогать еще и его сестре, которой тоже не повезло с супружеством, и она растила двоих детей в одиночку. 

Хотелось любви, семьи и полноценной жизни. Однако судьба Виктора, похоже, была написана не самым добрым сценаристом. По крайней мере, сам Виктор именно так и считал, забывая, что этот злой сценарист в данном случае - он сам.

Мать пыталась знакомить его с какими-то девушками, понимая, что сыну нужна жена, а внучке - если уж не мама, то хотя бы добрая заботливая женская душа. 

Несколько раз он даже начинал какие-то отношения с мамиными протеже. Но каждый раз замечал, что всем этим женщинам нужен только он сам, но не его дочь. Она раздражала их, была третьей лишней, и ему намекали, что хорошо бы отдать ее на время матери или отправить в пионерский лагерь на все лето. 

Жена же его, как ни странно, вообще не проявляла никакого интереса ни к нему, ни к ребенку. И Виктор понял, что дочь его, действительно, - наполовину сирота. Кроме него, она никому не нужна.

  С этим пониманием его заинтересованность в отношениях с дамами таяла: он уже знал наизусть, что от него ждут, а предавать своего ребенка Виктор не собирался.

  Он любил дочку и отдавал ей всего себя, но личной жизни у него не только не было, но и, как ему казалось, уже никогда не будет.

Все чаще вспоминал он свою юношескую влюбленность, затем нелепую женитьбу, и иногда хотелось просто завыть от мысли, что ничего уже нельзя изменить! 

"Почему", - думал он, - "тогда, в юности, казалось, что влюбленностей может быть, сколько захочешь? Красивые девочки, загадочные улыбки, нехитрые сюжеты, поцелуи ...

Возникало ощущение, что так будет вечно: юность, студенчество, гитары, компании в общаге, и даже романы, если угодно".

 Да, он был тогда, конечно, влюблен в Лену, и, не случись эта нелепая роковая вечеринка с лишней выпивкой и навязчивой девушкой, все могло бы сложиться иначе в его жизни.

И все-таки, несмотря на влюбленность, он тогда до конца не осознавал, что той скамейки, где они с Леной целовались, и тех чувств, которые он испытывал к ней, никогда больше не будет в его жизни ни к одной другой женщине!

За эти годы, конечно, бывали моменты, когда ему казалось, что и он влюбится еще сто раз, и его полюбит не одна. Сюжеты случались, в него кто-то, действительно, влюблялся, да и он увлекался на какое-то время. Но ни разу не испытал он больше ни к кому на свете той нежности и робости, как тогда, в институте, к девочке, которая приревновала его так откровенно на Зинкином дне рождения к первой встречной незнакомке и так наивно пыталась скрыть свои чувства!

  Господи! Как они целовались тогда на скамейке недалеко от метро! Как сидели обнявшись на общежитском подоконнике до утра! Как краснели под строгим осуждающим взглядом коменданта общежития! Как мечтали о поездке в Прибалтику на каникулах! Но он не приехал, и вот теперь -  сполна расплачивается.

Почему он не понял тогда, что все это было уникальным, бесценным и неповторимым подарком судьбы и что никогда и ни с кем он не испытает больше ничего подобного ? Почему в молодости всегда кажется, что прекрасное мгновение можно сто раз повторить еще в лучшем варианте? И в чем, черт возьми, - волшебство этой девочки?

 Какая-то внутренняя связь, успевшая зародиться между ними еще в институте, но разорванная его женитьбой, осталась в нем, и, видимо, в ней (Виктор вспомнил, как она побледнела при встрече с ним в театре). Но теперь все это невозможно восстановить, так как она замужем и растит сына.

Тогда, в театре, они незаметно обменялись телефонами, а потом и адресами, и стали общаться. Письма Лена получала на адрес своей подруги, звонки случались редко, но Лена придумывала варианты услышать его голос все чаще и чаще. Виктор несколько раз приезжал в Ленинград, а Лена стала уезжать в командировки.

Глава 8.

...  " Знал ли отец о романе матери с бывшим однокурсником или все открылось для него только сейчас?"  - этот вопрос оставался неотвеченным для Сережи, но однажды, как он теперь вспоминал, папа тихим криком предложил ей:

 - Уходи! Чего ты ждешь?!

Сергей тогда не придал значения услышанному. Но теперь это все всплыло в памяти, и он ужаснулся от понимания трагедии, которую пришлось пережить его отцу. 

Лена хотела переписать заново всю историю своей судьбы. Правда, для этого необходимо было разрушить судьбу ее мужа и сына. 

Она мучилась и металась, чувствовала себя виноватой, но ничего не могла с собой сделать. Была ли это страсть, которую невозможно преодолеть и которая неизбежно проходит довольно быстро, или же это была та единственная любовь, с которой далеко не каждый встречается в жизни, она не знала. Просто не могла перестать улыбаться, когда думала о Викторе. И в такие минуты на нее посматривали в метро или на улице с некоторым недоумением, поскольку встретить улыбку  неземного счастья на лицах советских прохожих доводилось нечасто.

Лена и Виктор уже поняли, что будут вместе. Вопрос их воссоединения был вопросом времени. 

Назрел момент, когда откладывать сложный разговор с сыном стало невозможно.  Лена готовила свою речь не один год. Но когда пришло время и нужно было решиться, все заготовленные доводы куда-то улетучивались, и она тихо плакала в ванной комнате. Каждый день она обещала мужу, что завтра соберется с духом и все скажет сыну. Но завтра повторялись ее слезы...

Наконец отец Сергея не выдержал:

- Мы привыкли выручать друг друга, Лена. Тебе трудно сказать сыну, что ты уходишь. Я постараюсь поговорить с ним сам. Так дальше жить невозможно. Уезжай и доверь это дело мне. 

(Продолжение следует)

Об авторе: Галина Пичура родилась и выросла в Ленинграде. С 1991 года живет в США (Нью-Джерси и Флорида). По образованию - библиограф и программист. Публикации её стихов и прозы можно найти в периодике США и Европы. В 2006 году вышел в свет ее поэтический сборник "Пространство боли" (издательство "Сударыня", Санкт-Петербург). Победитель международного литературного конкурса, состоявшегося в Самаре (2012), в котором приняли участие  авторы из 17 стран мира. Член Объединения Русских Литераторов Америки (ОРЛИТА). Сайт автора: www.pichura.com