Барон Фальц-Фейн: "Если страна долго жила при диктатуре, её враз не переменишь..."

Что, по-ва­шему, об­ще­го меж­ду "но­вым рус­ским" и ста­рым, хоть и не сов­сем рус­ским, эмиг­рантом-мил­ли­оне­ром? Вер­но: тот и дру­гой одер­жи­мы страстью при­об­ре­тения. А в чём их важ­ное от­ли­чие? И вновь вы уга­дали: "но­вые рус­ские" всё боль­ше по­купа­ют за ру­бежа­ми Рос­сии (ях­ты, двор­цы, фут­боль­ные ко­ман­ды) - тог­да как ста­рые, да­же не сов­сем рус­ские, по ме­ре воз­можнос­ти тра­тят свои кров­ные де­неж­ки с поль­зой для ро­дины, ког­да-то их от­тор­гнув­шей.

Один из та­ких "от­тор­гну­тых" жи­вет в кар­ли­ковом (160 кв.км, 36 тыс. жи­телей) го­сударс­тве Лих­тен­штейн, в ко­тором есть пра­витель-князь, Ханс-Адам II; есть премь­ер-ми­нистр, Адр и­ан Хас­лер, есть лан­дтаг - пар­ла­мент на 25 де­путат­ских мест. В сто­лице стра­ны го­роде Ва­дуце, по со­седс­тву с ре­зиден­ци­ей кня­зя, жи­вет в сво­ей вил­ле Эду­ард Фальц-Фейн - тот са­мый "ста­рый рус­ский". Впро­чем, пос­ле бе­седы с ним по те­лефо­ну мне приш­лось пе­рес­мотреть свои пред­став­ле­ния о мо­лодос­ти и ста­рос­ти.

- Эду­ард Алек­сан­дро­вич, мы с ва­ми не­кото­рым об­ра­зом кол­ле­ги: на про­ходив­ших в Бер­ли­не в 1936 го­ду Олим­пий­ских иг­рах вы пред­став­ля­ли фран­цуз­скую спор­тивную га­зету L'Auto...

- ...да, и ко­торую пос­ле вой­ны пе­ре­име­нова­ли в L'Equipe.

- Как по­лучи­лось, что имен­но вас выб­ра­ла га­зета для столь важ­ной мис­сии? Мне-то от­вет из­вестен, но пусть на­ши чи­тате­ли ус­лы­шат его из пер­вых уст.

- Это ин­те­рес­ная ис­то­рия, сто­ит рас­ска­зать. Но спер­ва о том, как я по­пал во Фран­цию. Мне бы­ло пять лет в 1917 го­ду, ког­да мои ро­дите­ли при­вез­ли ме­ня из Хер­сон­ской гу­бер­нии, где на­ходи­лось на­ше ро­довое име­ние Ас­ка­ния-Но­ва, в Санкт-Пе­тер­бург, там жил ма­мин отец Ни­колай Алек­се­евич Епан­чин. Он был ге­нерал от ин­фанте­рии, воз­глав­лял са­мое при­виле­гиро­ван­ное во­ен­ное учеб­ное за­веде­ние Рос­сии - Па­жес­кий Его Им­пе­ратор­ско­го Ве­личес­тва кор­пус. По­ка мы у не­го гос­ти­ли, слу­чил­ся Ок­тябрь­ский пе­рево­рот...

Пять родс­твен­ных арис­токра­тичес­ких се­мей: Епан­чи­ны, фон Шлип­пе, На­боко­вы, Ска­дов­ские и Фальц-Фей­ны - бе­жали в Гер­ма­нию. От­ту­да в 1923 го­ду мы с ма­мой и де­дом у­еха­ли во Фран­цию и по­сели­лись в Ниц­це, где у на­шей семьи был до­мик, куп­ленный от­цом ещё в 1905 го­ду. От­ца с на­ми уже не бы­ло: умер в Бер­ли­не от раз­ры­ва сер­дца. Мо­им вос­пи­тани­ем за­нима­лись ма­ма и дед.

Как вся­кий маль­чиш­ка, я меч­тал о ве­лоси­педе, но сам ку­пить его не мог, не имел де­нег, а ма­ма по­купать не хо­тела, бо­ялась, что я вы­еду на до­рогу и по­паду под ав­то­мобиль. Вы­ручи­ла фаб­ри­ка Nestle, ко­торая вы­пус­ка­ла шо­колад с раз­личны­ми эти­кет­ка­ми. Этих эти­кеток тре­бова­лось соб­рать уж не пом­ню сколь­ко, от­пра­вить на фаб­ри­ку и в об­мен, ес­ли по­везёт, мож­но бы­ло по­лучить один из трех при­зов. Ме­ня ус­тра­ивал толь­ко пер­вый приз - ве­лоси­пед. Пос­ле шко­лы я ехал на за­город­ную свал­ку, ко­пал­ся в му­соре, соб­рал нуж­ное ко­личес­тво эти­кеток - и стал по­беди­телем ло­тереи! Толь­ко мне к то­му вре­мени уже хо­телось не прос­той ве­лоси­пед, а го­ноч­ный. Я при­вёл свой приз в ма­газин, доп­ла­тил не пом­ню уже ка­кую сум­му и об­ме­нял на го­ноч­ную мо­дель.

Пе­ред окон­ча­ни­ем сель­хо­зин­сти­тута в Ниц­це я по­ехал в Па­риж, за­писал­ся для учас­тия в сту­ден­ческой ве­логон­ке, спон­со­ром ко­торой бы­ла га­зета L'Auto, - и по­бедил! Ди­рек­тор га­зеты Жак Бо­дэ приг­ла­сил ме­ня в свою кон­то­ру: "Мне нуж­но, что­бы в Бер­ли­не, сто­лице Олим­пий­ских игр 1936 го­да, си­дел мой кор­респон­дент и каж­дый день при­сылал статью о том, как нем­цы го­товят­ся к Олим­пи­аде. Вы как раз та­кой че­ловек. Пой­дё­те на это мес­то?". И я по­думал: по­чему не поп­ро­бовать? Мне двад­цать два го­да, ско­ро по­лучу дип­лом, а ра­ботать аг­ро­номом, как ког­да-то отец, по­чему-то не хо­чет­ся. Ну я и дал сог­ла­сие ди­рек­то­ру L'Auto.

В то вре­мя у влас­ти в Гер­ма­нии уже на­ходи­лись на­цис­ты, их вер­хушка по­сеща­ла глав­ные со­рев­но­вания Олим­пи­ады. Ког­да чер­но­кожий аме­рика­нец Джес­си О­уэнс по­бедил не­мец­ко­го сприн­те­ра в бе­ге на дис­танции 100 мет­ров, я ви­дел, как Ге­ринг по­баг­ро­вел от ярос­ти, а Гит­лер прос­то встал и ушел.

Во­об­ще у ме­ня в Бер­ли­не бы­ло уни­каль­ное по­ложе­ние: мо­лодой, кра­савец, чуд­ная квар­ти­ра, слу­жеб­ный ав­то­мобиль! Пи­сал я мно­го и, ви­димо, хо­рошо, по­тому что ре­дак­ция ме­ня наз­ва­ла сво­им ре­пор­тё­ром но­мер один, "зо­лотым пе­ром". Ну, как я от­ве­тил на ваш воп­рос?

- Луч­ше не бы­ва­ет! Толь­ко не го­вори­те, что пос­ле бер­лин­ской Олим­пи­ады по­кину­ли спорт: лю­ди нес­портив­ные вряд ли смо­гут жить так дол­го и столь ак­тивно, как вы.

- Да, я ни­ког­да со спор­том не по­рывал! Учас­тво­вал в ве­лоси­пед­ных и ав­то­мобиль­ных гон­ках, не­кото­рые вы­иг­ры­вал. Свой "Мер­се­дес" про­дал, ког­да мне стук­ну­ло 95, ска­зал се­бе: "На тво­ей со­вес­ти - ни од­ной ава­рии, пусть всё так и ос­та­нет­ся". При­шёл в по­лицию и сдал во­дитель­ское удос­то­вере­ние, что­бы не бы­ло соб­лазна сно­ва сесть за руль. Ещё в 87 лет кру­тил пе­дали ве­лоси­педа, трид­цать ки­ломет­ров по гор­ной до­роге.

- А за­чем вы, та­кой ак­тивный, выб­ра­ли мес­том жи­тель­ства кро­хот­ный Лих­тен­штейн? Там же скуч­но!..

- Кто вам та­кое ска­зал?! Это неп­равда! При­ез­жай­те, уви­дите. Жи­ву в от­личном до­ме, выс­тро­ен­ном по мо­ему про­ек­ту на вы­сокой го­ре, за ок­на­ми - рос­кошный сад. В на­шей ма­лень­кой стра­не - низ­кие на­логи, вы­сокий уро­вень жиз­ни. Гор­жусь, что я пер­вый рус­ский, став­ший её граж­да­нином.

- Пер­вый или единс­твен­ный?

- И пер­вый, и единс­твен­ный. Вот вам ещё од­на ин­те­рес­ная ис­то­рия. Лих­тен­штейн до 1920 го­да вхо­дил в сос­тав Авс­тро-Вен­грии, чей по­сол в Пе­тер­бурге, нас­ледник тро­на Франц I, князь Лих­тен­штейн, час­то об­щался с мо­им де­душ­кой, ге­нера­лом Епан­чи­ным. Оба, ум­ни­цы, пред­ви­дели вой­ну с Гер­ма­ни­ей. Князь не раз го­ворил де­ду: "Бу­дет не толь­ко вой­на, но и ре­волю­ция в Рос­сии, и ес­ли вы там ос­та­нетесь, вас вы­режут. Но ес­ли вам удас­тся от­ту­да уд­рать в слу­чае ре­волю­ции, мы вас с ра­достью при­мем у се­бя в Лих­тен­штей­не".

Ну, мы из Рос­сии убе­жали, бе­зопас­но жи­вём в Ниц­це. Но ког­да я хо­чу ку­да-то по­ехать, по­видать мир - мне ви­зу не да­ют: мы с ма­мой бе­жен­цы, у нас обо­их Нан­се­нов­ские пас­порта, по ним пу­тешес­тво­вать нель­зя! И тут ма­ма вспом­ни­ла про встре­чи сво­его от­ца с кня­зем Ало­изом Лих­тен­штей­нским, он к то­му вре­мени стал пра­вите­лем стра­ны, и мы по­еха­ли к не­му. Князь ра­душ­но нас при­нял, ска­зал, что от­лично пом­нит ге­нера­ла Епан­чи­на, спро­сил: "Чем я мо­гу вам по­мочь?" Ма­ма го­ворит: "Нель­зя ли мо­ему сы­ну по­лучить под­данс­тво ва­шей стра­ны, что­бы он имел нор­маль­ный пас­порт и мог ехать ку­да хо­чет?" Князь ска­зал: "Воз­вра­щай­тесь в Ниц­цу, я по­дыщу сель­скую об­щи­ну, ко­торая сог­ла­сит­ся при­нять к се­бе ва­шего сы­на - с ус­ло­ви­ем, что он ей что-ни­будь по­дарит". Об­щи­не тре­бова­лась... под­ска­жите, как на­зыва­ет­ся эта шту­ка для ко­ров... они весь день ку­ша­ют тра­ву, по­том хо­тят по­пить во­дич­ки?

- По­доз­ре­ваю, что речь идёт о ко­ровь­ей по­ил­ке.

- О, да, пра­виль­но. Ма­ма наш­ла ра­бочих, зап­ла­тила им, они пос­тро­или по­ил­ку, а я стал рус­ским под­данным Лих­тен­штей­на.

- Да не прос­тым под­данным, а ба­роном. При­чём ба­рон­ский ти­тул вы не унас­ле­дова­ли, а опять-та­ки по­лучи­ли из рук кня­зя.

- Вам дол­жно быть из­вес­тно, что би­ос­ферный за­повед­ник Ас­ка­ния-Но­ва в Хер­сон­ской гу­бер­нии ос­но­вал Фрид­рих Эду­ар­до­вич фон Фальц-Фейн, мой род­ной дя­дя, брат от­ца. Бла­года­ря ему этот степ­ной о­азис с уни­каль­ным зо­опар­ком стал из­вестен во всём ми­ре. В ап­ре­ле 1914 го­да Ас­ка­нию по­сетил им­пе­ратор Ни­колай II, ос­мотрел за­повед­ник и зо­опарк, а по воз­вра­щении в Пе­тер­бург из­дал вы­сочай­ший указ, по ко­торо­му все Фальц-Фей­ны по­луча­ли по­жиз­ненное дво­рянс­тво. Ког­да я стал граж­да­нином Лих­тен­штей­на, князь Франц I ска­зал: "У нас дво­рянам при­нято да­вать ти­тулы. Ваш ти­тул бу­дет - ба­рон".

- Ну а вы, по­ди, по­дума­ли: плох тот ба­рон, ко­торый не меч­та­ет стать ко­ролем. Вас ведь так зва­ли в Лих­тен­штей­не?

- Да, но не прос­тым ко­ролем, а су­венир­ным! Ког­да за­кон­чи­лась вой­на, лю­ди на­чали со­вер­шать да­лекие по­ез­дки, и я ре­шил от­крыть ма­газин су­вени­ров, что­бы за­раба­тывать на ту­рис­тах. Ка­кой ува­жа­ющий се­бя ту­рист не за­хочет при­вез­ти до­мой су­венир на па­мять? Де­нег на об­за­веде­ние у ме­ня не бы­ло, я об­ра­тил­ся к кня­зю, он ссу­дил мне на нес­коль­ко лет 50 ты­сяч дол­ла­ров, я на эти день­ги снял по­меще­ние, за­вёз то­вар, стал тор­го­вать. Долг кня­зю вер­нул че­рез два го­да. Тор­говля шла бой­ко, мне приш­лось на­нять де­сять слу­жащих, ко­торые го­вори­ли на всех ев­ро­пей­ских язы­ках. Бы­вали дни, ког­да мы об­слу­жива­ли до двух ты­сяч ту­рис­тов. Я за­раба­тывал боль­шу­щие день­ги, стал мил­ли­оне­ром, выс­тро­ил се­бе чуд­ный дом. Вот за это ме­ня проз­ва­ли су­венир­ным ко­ролём.

- Са­ми вы за при­лав­ком, ко­неч­но же, не сто­яли?

- Что зна­чит - не сто­ял?! С вось­ми ут­ра до се­ми ве­чера, каж­дый день, вклю­чая суб­бо­ту и вос­кре­сенье, мой ма­газин был от­крыт, и я - на ра­бочем мес­те. Сам князь как-то за­шел и го­ворит: "Пер­вый раз в жиз­ни ви­жу ба­рона, сто­яще­го за при­лав­ком и тор­гу­юще­го от­крыт­ка­ми!.." Ав­то­бусы при­вози­ли ту­рис­тов со все­го све­та, ко­неч­ная ос­та­нов­ка - пря­мо пе­ред ма­гази­ном, а внут­ри - че­го толь­ко нет: от­крыт­ки с ви­дами Лих­тен­штей­на, флаж­ки, по­суда, знач­ки, плат­ки, ча­сы, бре­лоч­ки, поч­то­вые кар­точки, кон­верты и мар­ки со спец­га­шени­ем! Ес­ли у ме­ня по­купа­ли Swiss Army Knives, я на ру­ко­ят­ке это­го склад­но­го но­жа гра­виро­вал имя хо­зя­ина: сво­его ро­да стра­хов­ка, та­кой нож не ук­ра­дут, по­бо­ят­ся. В кон­це кон­цов приш­лось мне про­дать ма­газин: ста­ли бо­леть но­ги, док­тор ска­зал: "Вы прос­то­яли за при­лав­ком с 1945 го­да, с вас до­воль­но, от­ды­хай­те". Но­вый хо­зя­ин ма­гази­на в вос­торге: у не­го с ут­ра до ве­чера пол­но по­купа­телей!

- Ког­да-то счи­талось, что тор­говля - не бар­ское де­ло. Вы­ходит, очень да­же бар­ское. В ва­шем слу­чае - ба­рон­ское. В ин­тервью, ко­торое мне да­ла жи­вущая в Ве­не по­томс­твен­ная гра­финя Ма­рия Ра­зумов­ская, на воп­рос: что зна­чит - быть гра­финей? - она от­ве­тила: дос­той­но выг­ля­деть в об­щес­тве, жить чес­тно и скром­но, по­могать бед­ным, по­давать доб­рый при­мер ок­ру­жа­ющим. Ка­ким бу­дет ваш от­вет?

- К то­му, что ска­зала гра­финя, мо­гу до­бавить: арис­тократ не дол­жен да­вать по­вод, что­бы лю­ди про не­го пло­хо го­вори­ли. А по­чему вы не спро­сили ме­ня про лю­бовь? Это же са­мое глав­ное, без люб­ви не сто­ит жить!

- Из­ви­ните. Вот сей­час спра­шиваю.

- В мо­лодос­ти я был дон­жу­аном, плей­бо­ем, имел мно­го кра­сивых под­ру­жек, но в один прек­расный день ре­шил что дол­жен иметь же­ну, ро­дить нас­ледни­ков - всё, как по­лага­ет­ся. В 1950 го­ду я впер­вые при­ехал в Нью-Й­орк. Ма­ма снаб­ди­ла ме­ня ви­зит­ной кар­точкой на­шего родс­твен­ни­ка Вла­дими­ра На­боко­ва, он тог­да ещё не был зна­мени­тым ав­то­ром "Ло­литы". На­боков ус­тро­ил бан­кет в рес­то­ране при оте­ле Waldorff-Astoria и приг­ла­сил ме­ня. Нас соб­ра­лась боль­шая ком­па­ния. За со­сед­ним сто­лом си­дела де­вуш­ка не­обык­но­вен­ной кра­соты! Это бы­ла Вир­джи­ния Кюр­тис-Бен­нет, дочь Но­эль Кюр­тис-Бен­не­та, пре­зиден­та Олим­пий­ско­го ко­мите­та Ве­ликоб­ри­тании, со­вет­ни­ка ко­роля Ге­ор­га VI. Зна­ком­люсь, страс­тно влюб­ля­юсь, наз­на­чаю сви­дание. На­ут­ро она по­луча­ет те­лег­рамму: умер отец. Сроч­но вы­лета­ет в Лон­дон, я - с ней. Моя бу­дущая тё­ща, уз­нав, что я хо­чу же­нить­ся на её до­чери, ска­зала: "Вы с мо­ей до­черью толь­ко что поз­на­коми­лись! По­чему бы вам спер­ва не по­уха­живать за ней?.." Но я нас­то­ял на сво­ём. Мы об­венча­лись в ко­ролев­ской цер­кви Вес­тминсте­ра, у­еха­ли в Лих­тен­штейн. Че­рез год у нас ро­дилась дочь Люд­ми­ла. Же­на ни сло­ва не зна­ла по-фран­цуз­ски или по-не­мец­ки, счи­тала, что лю­ди во всём ми­ре дол­жны знать ан­глий­ский язык. В кро­хот­ном Лих­тен­штей­не ей не с кем бы­ло об­щать­ся, она чувс­тво­вала се­бя нес­час­тной. И ког­да в на­ших кра­ях по­явил­ся аме­рика­нец, пи­сатель Пол Гел­ли­ко...

 - ...вы го­вори­те об ав­то­ре зна­мени­тых книг "Снеж­ный гусь", "Прик­лю­чение "По­сей­до­на", "Цве­ты для мис­сис Хар­рис"?

 - Да, он са­мый. Так вот, Гел­ли­ко влю­бил­ся в мою Вир­джи­нию, увез в Мон­те-Кар­ло, там они по­жени­лись. Три го­да я жил один, но это не зна­чит, что не имел под­ру­жек, ведь я был дон­жу­ан. Ар­хи­тек­тор, ко­торый стро­ил мой за­меча­тель­ный дом, ска­зал, за­кон­чив ра­боту: "Не­чего те­бе здесь де­лать од­но­му. Зав­тра я при­везу де­воч­ку". На дру­гой день при­ехал с кра­сави­цей авс­трий­кой. Ее зва­ли Крис­ти­на Шварц. Мне под пять­де­сят, ей двад­цать два. И я на ней же­нюсь. Не знал, что она нар­ко­ман­ка. При­ду ве­чером ус­та­лый, го­лод­ный - ужи­на нет, же­на под кай­фом. Ус­тро­ил её в ле­чеб­ни­цу для нар­ко­манов - она от­ту­да уд­ра­ла. А по­том умер­ла от пе­редо­зиров­ки нар­ко­тиков. И я ре­шил: треть­его бра­ка не бу­дет.

- На­чиная с 1970-х го­дов вы по­купа­ли на а­ук­ци­онах, у час­тных вла­дель­цев уни­каль­ные пред­ме­ты, ко­торые пос­ле Ок­тябрь­ско­го пе­рево­рота бы­ли то ли про­даны боль­ше­вика­ми на сто­рону, то ли поп­росту ук­ра­дены и вы­везе­ны за пре­делы Рос­сии. Ни­кого бы не уди­вило, ес­ли бы вы эти пред­ме­ты при­об­ре­тали для кол­лекции или для вы­год­ной пе­реп­ро­дажи, тем бо­лее с ва­шей тор­го­вой жил­кой. Но вы мно­гое из этих до­рогос­то­ящих "су­вени­ров" да­рили со­вет­ским му­зе­ям и биб­ли­оте­кам. Вас ник­то за это не уп­ре­кал?

- Уп­ре­кали, и не раз. Го­вори­ли: "У те­бя что - не все до­ма?!. Боль­ше­вики ли­шили те­бя ро­дины, раз­гра­били иму­щес­тво тво­ей семьи - а ты им да­ришь ве­щи, ко­торы­ми они ког­да-то са­ми тор­го­вали! Как мож­но де­лать та­кие ус­лу­ги стра­не, ко­торая это­го не зас­лу­жила?.." Я от­ве­чал: "А как мож­но го­ворить - не зас­лу­жила? Это моя ро­дина, чтоб вы зна­ли! Свои мил­ли­оны я в мо­гилу с со­бой не возь­му, хо­чу что-то по­лез­ное сде­лать с эти­ми день­га­ми, преж­де чем уй­ду с это­го све­та. Это моя цель, по­ка я жив..."

- Что же вам уда­лось вер­нуть из ра­нее уте­рян­ных бо­гатств?

- Мно­го че­го. Труд­но все пе­речис­лить. Вот был слу­чай в 1975 го­ду. А­ук­ци­он в Мон­те-Кар­ло рас­про­да­ет уни­каль­ную кол­лекцию книг, при­над­ле­жав­ших Сер­гею Дя­гиле­ву и Сер­жу Ли­фарю. Биб­ли­оте­ка име­ни Ле­нина по­сыла­ет ту­да ис­кусс­тво­веда Илью Зиль­бер­штей­на с по­руче­ни­ем - ку­пить и при­вез­ти кол­лекцию. Зиль­бер­штейн на тор­ги опоз­дал, кол­лекцию ку­пил я и че­рез не­го по­дарил биб­ли­оте­ке. Мы с Иль­ей Са­мой­ло­вичем ста­ли друзь­ями и ос­та­вались ими до са­мой его кон­чи­ны в 1988 го­ду. Один из ав­то­ритет­ных ав­то­ров "Огонь­ка" и "Ли­тера­тур­ной га­зеты", он опуб­ли­ковал в этих из­да­ни­ях мно­го ин­те­рес­ных ста­тей о рус­ской эмиг­ра­ции, о кол­лекции "дя­гилев­ских" ху­дож­ни­ков, ко­торую соб­рал жи­вущий в Лон­до­не князь Ни­кита Ло­банов-Рос­тов­ский...

- Ин­те­рес­ная под­робность. Кста­ти, мы с кня­зем зна­комы, па­ру лет на­зад я брал у не­го ин­тервью. Ну, а са­мому при­ехать в Рос­сию вам уда­лось?

- Мне бы­ло под семь­де­сят, ког­да это про­изош­ло. Вам бу­дет ин­те­рес­но уз­нать, как имен­но. Меж­ду­народ­ный Олим­пий­ский ко­митет ре­шал воп­рос - ко­му дос­та­нут­ся Олим­пий­ские иг­ры 1980 го­да, и я, как пре­зидент Олим­пий­ско­го ко­мите­та Лих­тен­штей­на, пе­ред го­лосо­вани­ем по­дошел к каж­до­му чле­ну МОК и поп­ро­сил, что­бы они да­ли шанс Мос­кве. И она по­лучи­ла Иг­ры, а я по­лучил воз­можность по­сещать свою ро­дину.

Вы­купил в Гер­ма­нии и воз­вра­тил в Ли­вадию ко­вёр, по­дарен­ный пер­сид­ским ша­хом им­пе­рато­ру Ни­колаю II в 1913 го­ду, ког­да праз­дно­валось 300-ле­тие До­ма Ро­мано­вых. На ков­ре выт­ка­ны пор­тре­ты всех чле­нов цар­ской семьи. Те­перь он ви­сит в Ли­вадий­ском двор­це. На­шел в Аме­рике у од­но­го ан­тиква­ра, ку­пил и от­пра­вил в Ял­ту пор­трет Гри­гория По­тём­ки­на, лю­бов­ни­ка Ека­тери­ны, ук­ра­ден­ный пос­ле ре­волю­ции из Ли­вадий­ско­го двор­ца. Там при вхо­де ви­сел чуд­ный пор­трет са­мой Ека­тери­ны, так его не спёр­ли, а По­тём­ки­на - спёр­ли.

Важ­ней­шей сво­ей ак­ци­ей я счи­таю пе­реда­чу зна­мени­того "Ар­хи­ва Ни­колая Со­коло­ва" - до­кумен­ты следс­твия по де­лу об убий­стве цар­ской семьи в Ека­терин­бурге. Бес­ценные для Рос­сии бу­маги ку­пил по мо­ему со­вету князь Лих­тен­штей­на и пе­редал Мос­кве в об­мен на свой ар­хив, зах­ва­чен­ный в кон­це Вто­рой ми­ровой вой­ны со­вет­ски­ми вой­ска­ми в Ве­не, где семья кня­зя име­ла боль­шой дво­рец. Офи­ци­аль­ный до­кумент об об­ме­не был под­пи­сан во вре­мя ви­зита в Лих­тен­штейн тог­дашне­го рос­сий­ско­го ми­нис­тра инос­тран­ных дел Ев­ге­ния При­мако­ва.

При мо­ем учас­тии был ор­га­низо­ван му­зей Алек­сан­дра Су­воро­ва в швей­цар­ском го­роде Гла­русе и му­зей Ека­тери­ны II на ее ро­дине, в не­мец­ком го­роде Церб­сте: му­зей­ное зда­ние вы­делил и от­рестав­ри­ровал го­род, а я ту­да пе­редал из сво­ей кол­лекции эк­спо­наты, ка­са­ющи­еся Ека­тери­ны*. Я оп­ла­тил вос­ста­нов­ле­ние Маль­тий­ской ка­пел­лы Во­рон­цов­ско­го двор­ца в Пе­тер­бурге; по мо­ей ини­ци­ати­ве в Санкт-Пе­тер­бург­ском Су­воров­ском учи­лище, быв­шем Па­жес­ком кор­пу­се, по­яви­лась цер­ковь, от­крыл­ся ка­дет­ский му­зей. Мои хло­поты по­мог­ли то­му, что­бы в Мос­кву был пе­реве­зён прах Ша­ляпи­на, ко­торо­го моя мать зна­ла лич­но: он, при­ез­жая во Фран­цию на гас­тро­ли, на­вещал нас в Ниц­це. Мы с его сы­ном, Фе­дором Фе­доро­вичем, дру­жили, он жил в Ри­ме, час­то у ме­ня бы­вал. В один прек­расный день при­ехал ко мне пи­сатель и жур­на­лист Юли­ан Се­менов. Вы с ним бы­ли зна­комы?

- Зна­ком не был, кни­ги его чи­тал.

- Он чу­дес­ные кни­ги пи­сал! Мы с ним нес­коль­ко лет пот­ра­тили (а я - еще и ку­чу де­нег) на по­ис­ки Ян­тарной ком­на­ты, по­хищен­ной на­цис­та­ми во вре­мя Вто­рой ми­ровой вой­ны. Ком­на­ту, к со­жале­нию, так и не наш­ли. Но ког­да ве­лись ра­боты по её рес­тавра­ции, я ку­пил в Швей­ца­рии и пос­лал в Пе­тер­бург спе­ци­аль­ные стан­ки и свер­ла для об­ра­бот­ки ян­та­ря, по­мог вер­нуть в Цар­ское Се­ло мо­за­ич­ное пан­но, об­на­ружен­ное в Гер­ма­нии. А в тот раз Юли­ан мне го­ворит: "Фё­дор Фё­доро­вич при­ехал, он неп­ре­мен­но те­бя на­вес­тит. Да­вай его уго­ворим, что­бы дал сог­ла­сие на за­хоро­нение пра­ха от­ца в Мос­кве, это­го хо­тел сам Фе­дор Ива­нович..." Мы в мо­ем до­ме сос­та­вили та­кую бу­магу, сын Ша­ляпи­на её под­пи­сал, я с ней по­ехал в Па­риж, при­шёл к мэ­ру Жа­ку Ши­раку, ко­торый по­том стал пре­зиден­том Фран­ции, и он дал раз­ре­шение на эк­сгу­мацию. Прах был дос­тавлен в Мос­кву и 29 ок­тября 1984 го­да тор­жес­твен­но за­хоро­нен, а приг­ла­сить ме­ня на это со­бытие та­мош­ние влас­ти по­чему-то за­были.

- Серь­ез­ную оби­ду вам на­нес­ли!

- Зна­ете что? Мне оби­да в од­но ухо вхо­дит, в дру­гое вы­ходит, и я сно­ва на­чинаю ра­ботать для Рос­сии. Пос­ле смер­ти Фе­дора Фе­доро­вича вы­купил ре­лик­вии его семьи, ос­та­вав­ши­еся в Ри­ме, по­дарил му­зею Ша­ляпи­на в Пе­тер­бурге. Ку­пил брон­зо­вый сле­пок ру­ки ге­ни­аль­но­го пев­ца, при­вёз в Пе­тер­бург, вру­чил тог­дашне­му мэ­ру Ана­толию Соб­ча­ку.

- По­лага­ете, что стра­на, ко­торую в 1917 го­ду вы­нуж­денно по­кину­ли ва­ши ро­дите­ли, се­год­ня, ста­ла иной, чем при ком­му­нис­тах? Та­ких пе­ремен для неё вы же­лали?

- Ска­жу вам вот что. Рос­сия - не Со­вет­ский Со­юз. И ког­да мне друзья го­ворят: "Ох уж эта твоя Рос­сия! Да­леко ей до де­мок­ра­тии", - я от­ве­чаю, что ес­ли стра­на во­семь­де­сят лет жи­ла при дик­та­туре, её враз не пе­реме­нишь, нуж­но иметь тер­пе­ние, по­нем­ножку всё пой­дёт. Они ме­ня зо­вут оп­ти­мис­том.

- Но не иде­алис­том, нет?

- Так по­ка ник­то не на­зывал.

- Не мо­гу не от­ме­тить ваш рус­ский язык - бо­гатый, об­разный. На та­ком се­год­ня да­же в Рос­сии ма­ло кто го­ворит...

- Спа­сибо за это мо­ему де­ду, Ни­колаю Алек­се­еви­чу Епан­чи­ну. Он в эмиг­ра­ции жил с на­ми, учил ме­ня чи­тать и пи­сать по-рус­ски, при­вил ин­те­рес к рос­сий­ской ис­то­рии. Бла­года­ря ему я стал пат­ри­отом Рос­сии.

- Ка­кими ещё язы­ками вла­де­ете?

- Ан­глий­ским, не­мец­ким, луч­ше все­го - фран­цуз­ским. Вот я с ва­ми сей­час го­ворю по-рус­ски, а ду­маю на фран­цуз­ском...

- Свою вил­лу в Лих­тен­штей­не вы наз­ва­ли Ас­ка­ния-Но­ва. Что это - дань нос­таль­гии или же­лание хо­тя бы та­ким об­ра­зом на­пом­нить о сво­ем пра­ве на собс­твен­ность, от­ня­тую боль­ше­вика­ми?

- Вил­ла наз­ва­на в па­мять о на­шем ро­довом по­местье. Как ста­рей­ший из Фальц-Фей­нов, я яв­ля­юсь нас­ледни­ком все­го, что сот­во­рили на зем­ле нес­коль­ко по­коле­ний мо­их пред­ков. При­веден в по­рядок наш дом в Ас­ка­нии, в нем от­крыл­ся му­зей семьи Фальц-Фейн. На тер­ри­тории по­местья выс­тро­ен пра­вос­лавный со­бор. Во­об­ще-то я хо­тел пос­тро­ить там не­боль­шую ча­сов­ню, а свя­щен­ник, отец Олег, мне ска­зал: "Ас­ка­ния-Но­ва слиш­ком из­вес­тное мес­то, что­бы мож­но бы­ло обой­тись ча­сов­ней". Ну хо­рошо, спра­шиваю, а кто за все это бу­дет пла­тить? Вы, го­ворит, толь­ко нач­ни­те да­вать день­ги, за ва­ми пос­те­пен­но на­ши бо­гачи по­тянут­ся. И вот я уже го­да два даю, даю и даю. Вло­жил боль­ше по­лумил­ли­она ев­ро, а на той сто­роне ник­то ни од­но­го руб­ля не дал.

- По­ложим, это­го сле­дова­ло ожи­дать...

- Вот имен­но. Толь­ко мне на это нап­ле­вать. Де­нег в сво­ем ма­гази­не я за­рабо­тал мно­го, в мо­гилу их с со­бой не за­беру, так не луч­ше ли ис­тра­тить на доб­рое де­ло, вер­но?

В ок­тябре 2009 го­да там ус­та­нови­ли брон­зо­вый па­мят­ник мо­ему дя­де Фрид­ри­ху Фальц-Фей­ну. Ав­тор па­мят­ни­ка - за­меча­тель­ный скуль­птор Дмит­рий Ту­гари­нов, он сде­лал прек­расную ком­по­зицию: мой дя­дя си­дит в крес­ле на лу­жай­ке пе­ред до­мом, а у его ног - дро­фа вып­ра­шива­ет зер­нышко. Все­ми ра­бота­ми я ру­ково­дил от­сю­да, ле­жа в кро­вати: зво­нил в Ас­ка­нию, от­да­вал рас­по­ряже­ния. Рань­ше сам ту­да ез­дил. Те­перь не мо­гу: но­ги не ра­бота­ют. Боль­шую часть дня я один, в до­ме ти­шина. Это не­лег­ко: че­ловек дол­жен иметь ко­го-то, с кем мо­жет по­делить­ся. Иной раз с не­ба, про­ез­дом че­рез Лих­тен­штейн, сва­лят­ся гос­ти: "Пой­дем пос­мотрим, что по­делы­ва­ет ба­рон..."

- А ва­ша дочь Люд­ми­ла...

- ...жи­вет в Мон­те-Кар­ло, раз в ме­сяц они с мо­ей внуч­кой Каз­ми­рой при­ез­жа­ют на не­дель­ку, доль­ше не мо­гут ос­тавлять свой дом. Я ре­шил про­жить не мень­ше 100 лет, ос­та­лось два го­да. Каж­дый день, про­сыпа­ясь, я ду­маю: это по­дарок от Бо­га. А как даль­ше пой­дет - не знаю...

- В та­ком слу­чае - пос­ледний воп­рос, его про­сила за­дать моя же­на: что вы еди­те? Да и мне лю­бопыт­но - чем пи­та­ет­ся че­ловек, ре­шив­ший до­жить до ста лет?

 - А-а, это очень важ­ный воп­рос! Лю­ди - они ведь не едят, а жрут; не пь­ют, а на­пива­ют­ся. Я не знаю, что та­кое ал­ко­голь, ни­ког­да в жиз­ни не ку­рил; ем, как птич­ка: ут­речком ку­сок чер­но­го хле­ба с мё­дом и шо­колад Ovaltine; днем ни­како­го су­па или жар­ко­го, съ­едаю один пер­сик; ве­чер­ком суп­чик или бор­щик; мно­го ем ры­бы, ни­ког­да не ем мя­са; пью мо­локо.

- По­жалуй­ста, не ос­та­нав­ли­вай­тесь на циф­ре 100. Жи­вите дол­го-дол­го.

- Ну, ес­ли вы это го­вори­те, пусть так и бу­дет...

...Хо­зя­ину вил­лы в сто­лице кня­жес­тва Лих­тен­штейн ис­полни­лось 103 го­да. 2-го ян­ва­ря 2016-го он от­ве­тил на мой те­лефон­ный зво­нок. Ус­лы­хав, что я на­мерен об­но­вить его преж­нее ин­тервью для пуб­ли­кации в "Кру­гозо­ре", он поп­ро­сил пе­редать при­вет чи­тате­лям жур­на­ла. На мое по­жела­ние не ос­та­нав­ли­вать­ся на циф­ре 103 Эду­ард фон Фальц-Фейн от­ве­тил поч­ти как пять лет на­зад: "Пусть так и бу­дет".

---------------------------------------------------------------
* Ин­те­рес­ные под­робнос­ти об этом мож­но про­читать в ин­тервью, ко­торое мне дал ос­но­ватель му­зея Вла­димир Тес­ленко.

На сним­ке: в гос­тях у ба­рона Э.А. фон Фальц-Фей­на - ос­но­ватель му­зея Ека­тери­ны Ве­ликой в го­роде Церб­сте (ФРГ), быв­ший харь­ков­ча­нин Вла­димир Тес­ленко.