Юрий Магаршак: траектория жизни

На многолетнего автора «Кругозора» Юрия Магаршака обрушился его юбилей. Поскольку юбиляру известно о себе больше, чем  даже всезнающему «Кругозору», предоставляем Юрию самому выплеснуть всё накипевшее о себе, однако - лишь после “кругозорских” светлых поздравлений и пожеланий, которые уже преподносим.

ПРЕАМБУЛА К ЮБИЛЕЮ

Скоро мне три четверти века. Но я и на пятьдесят лет не согласен. По этой причине ваш покорный непокорный слуга решил оставаться постоянным и верным своему возрасту - 38 лет, как бывают верными (или неверными) в супружестве.

Кстати, замечу, что когда я определил свой психологический возраст десять минут назад, ответ известного американского сайта Your Mental Age https://www.arealme.com/mental/en/ был:

Your Mental Age is 29
Sophisticated you were born in 1991
 
Это меня тоже вполне устраивает, поскольку означает, что внешность обманчива. Больше - часто бывает меньше. И разговор по телефону, при котором люди общаются голосом, намного более адекватен с человеческой точки зрения, чем при показе видеосъёмки или же в пространстве трёх измерений, где собеседника видишь глазами, которые отвлекают от сути - даруя видения тела, изымают из  восприятия душу.

Однако реальность не позволяет впадать в эйфорию. Много ли мы знаем здоровых людей, родившихся в 1800 году? Все мы идем в одном направлении, как лыжники по лыжне. Разница в том, что идущие рядом (так называемые современники) взяли старт в разный момент времени и никто не знает, где его финиш. В противном случае правильнее было бы вести обратный счет своих лет, как при полете в космос времен Гагарина: 10,9,8,7... и не делается это лишь потому, что никто не знает, когда наступит старт Новой жизни – он же и окончание этой.

Имея в виду все вышесказанное (равно как и недосказанное) я решился задуматься о траектории моей жизни. По которой шел и (надеюсь) продолжу идти. Ниже – результат размышлений. Которые будут делаться по мере их написания.

Детство и отрочество юбиляра

Мне повезло. Я родился после войны, так что блокада Ленинграда (как ее называют, хотя правильнее назвать осадой поскольку из города вывозили людей а в город оружие и металл для ремонтировавшихся на Кировском Заводе танков и другой техники) с её ужасами и кошмарами меня не затронула.

Так же каким-то образом родители и прародители (бабушка с дедушкой, у которой до шести лет я жил большую часть времени) сумели уберечь меня от ужасов антисемитских компаний и дела врачей, оставив ощущение прихода в мир светло-безоблачным. И это при том, что мой дедушка Абрам Иосифович Хавин, отец мамы, был главным глазным хирургом города Кривого Рога. В котором скрывался, скрывая черное пятно своей биографии: что он окончил университеты Праги и Вены. А врачем стал якобы пролетарским рабоче-крестьянским способом, закончив какой-то медицинский рабфак.

Другой мой дедушка, Григорий Давидович Магаршак, был Полным Георгиевским Кавалером. Что до последних дней своей жизни скрывал. А золотые георгиевские кресты расплавил и сдал куда-то на вес. Что в голодные годы помогло не умереть с голоду.

Полный Георгиевский Кавалер
Григорий Давидович Магаршак.

У дедушки с маминой стороны Георгиевских Крестов было меньше: два. Что вместе с получением образования в вражеском стане –Европе, которую газеты называли империалистами-людоедами, тянуло на Высшую Меру. Таким образом, мое происхождение явственно говорило о том, что евреи трусами не были, якобы воюя в Ташкенте.

Кстати сказать, дедушка Гриша пошел добровольцем в первые же дни Великой Отечественной Войны. Попал в окружение под Ленинградом. И родившись среди лесов, а также имея (в отличие от всех остальных добровольцев) военный опыт, вывел из окружения тех, кто пошел за ним. Но придя в Ленинград, будучи раненым, больше не воевал. И награды за совершенный в Великую Отечественную Войну подвиг ему не дали. О чем он, насколько помню, никогда не печалился.

Помню смерть Сталина. К этому времени я уже был в третьем классе школы, в само собой Ленинграде). Серое, наполненное черным тающим снегом, Ленинградское утро,  в которое большинство плакало. В момент, когда по матюгальникам на все улицы транслировали похороны Сталина – отчетливо помню – пролил четыре слезинки и я, по две из каждого глаза. Количество слезинок помню, потому что каждый глаз по два раза вытер от слез кулаком. А соседская простонародная тетя, глядя на меня плачущего, тихо проговорила: “какой глупый ребенок. Евреев позорит.”

Одно из первых достоверных воспоминаний

В школе – как я понял уже во втором классе – про арифметику рассказывали дельно (дважды три шесть и в Советском Союзе, и в странах загнивающего Капитализма), однако про биологию и историю учили форменной ерунде. Например, на гвоздике в классе был повешен – и постоянно висел справа от доски, на которой писали мелом – учебный плакат: боб в разрезе. О котором учительница Евгения Васильевна (учившая всем предметам четыре класса) авторитетно сказала (в соответствии с школьной программой времен разгрома генетики): “так, дети, выглядят в разрезе бобы, состоящие из протоплазмы и вакуоли. Человеческий мозг устроен так же, как боб.”

Поскольку учеба для меня не составляла проблем (за десять лет школы я сделал домашнее задание по физике и математике дома только один раз, тогда как обычно, пока его диктовали, успевал решить задачки и написать к ним ответ), я от нечего делать подолгу смотрел на разрезанный боб, похожий на мозг. А также на симметрично с другой стороны доски висевший плакат того же размера: НАША ЦЕЛЬ КОММУНИЗМ! – с рабочими и крестьянами, прогрессивно бредущими в направлении восходящего солнца по бездорожью куда-то. И понял, что не всему, чему учат в школе, а также по радио и только что появившемуся телевидению, следует безоговорочно верить.

В то время родители, отправляя не только в школу, но даже в кружки, находившиеся во Дворце Пионеров и на Васильевском Острове, до которых я добирался автобусом и метро, не боялись, что что-то с ребенком произойдет. И в самом деле: ни с кем ничего плохого не происходило – даже с ездившими на трамвае на уроки бального танца девочками, возвращавшиеся одни в темноте. Одно из преимуществ Советского Времени – безопасность. Не от Советской Власти, которая даже в Большой Террор арестовывала дома и незаметно. На улицах времен Хрущева и Брежнева. При Андропове, когда в столовых, пивбарах и банях стали проверять документы на предмет отлынивания от труда в рабочее время, ощущение безопасности на улице испарилось.   

С пятого по десятый класс я был победителем математических и физических олимпиад города. Спустя десятилетия, встретив одного из учителей, входивших в городскую комиссию, который узнал меня, я с интересом узнал, что когда меня не включили в сборную Ленинграда, а также в сборную страны на международную олимпиаду, в комиссии был крупный скандал. Однако, поскольку моя еврейская голова не вписывалась в представление о том, как должны выглядеть талантливые советские люди, в сборную Ленинграда (а тем более СССР) я не был включен ни разу. В отличие от команды по настольному теннису, в которой в седьмом классе начал играть за Спортивный Клуб Армии, в котором тренировался у знаменитого тренера Абакум Абакумыча. Однако когда после того, как я обыграл кого-то из Буревестника с разгромным счетом, по Зимнему Стадиону матюгальниками было объявлено: АРМЕЙЦЫ ВЕДУТ СО СЧЕТОМ ДВА НОЛЬ – услышав, что стал армейцем, я понял, что с этим пора кончать.

Начиная с пятого класса я посещал математическую школу при математико-механическом факультете университета. Моим первым истинным преподавателем математики оказался один из крупнейших математиков XX века Михаил Громов, а одноклассниками ставшие математиками мирового уровня Матиасевич и Пятипун. На фоне которых я не был слабым, но не был и лучшим: в этой компании каждый был ни на кого не похож. Атмосфера, в которой математика считалась царицей наук, а физики важнее гуманитариев, способствовала непрерывному обучению 24 часа в сутки. Счастливое интеллектуальное время!

В девятый класс, как и множество моих ровесников, я перешел в школу рабочей молодежи для того, чтобы из за перехода страны на одиннадцатилетнее обучение сразу не загреметь в армию. Интересно, что по тому же пути – только пойдя в школу для трудновоспитуемых подростков – пошел с той же целью будущий академик и ректор Ленинградского университета Стасик Меркурьев, с которым мы впоследствии не только учились в одно группе на кафедре теоретической физики, но даже ходили вдвоем брать частные уроки английского. Поскольку незнамо с чего вплоть до семидесятых годов главным языком в советских школах являлся немецкий. В память о немецко-советской дружбе, о традиции немецких гимназий, которая в СССР сохранялась незыблемой, или незнамо ещё с чего.

Школа рабочей молодежи располагалась в двухстах метрах от дома, где в одной комнате площадью тридцать метров на углу Пушкинской и Кузнечного мы жили с родителями и бабушкой, после смерти глазного хирурга дедушки (умершего в декабре 1952 и по этой причине по делу врачей не арестованного, поскольку находился в могиле), на известной хулиганами Лиговке. С которыми у меня почему-то проблем никогда не было. Возможно по той причине, что такого веселого парня, как я, они считали своим. Несмотря на то, что я даже не воровал. Наоборот: главарем банды мне была обещана защита, сформулированная такими словами: если кому-то надо набить морду или же покалечить пожизненно, то только шепни.

Насколько широк был переход в рабочую молодежь в тот год следует из того, что в нашей “рабочей” школе в параллельных классах было пять золотых медалистов. Мне (несмотря на все пятерки) никакой медали не дали, объяснив это тем, что я там, откуда принес справку, никогда не работал. В самом деле, дедушка (ставший заместителем директора ленинградского дачного треста, который строил дачи всему руководству города и друзьям, но из осторожности сам дачи никогда не имел) дал мне справку о том, что я работаю рабочим по разгрузке тары. К сожалению не открыв трудовую книжку, потому что согласно тогдашним правилам десять лет обучения в университете студентом и аспирантом плюс два года школьником мне было бы добавлено в рабочий стаж, и лишившись работы в семидесятые, я имел бы право на пенсию, а значит бегать от дворников и милиции, пытавшихся посадить отказников за тунеядство, не было бы нужды.

Истинной причиной лишения медали, однако, было конечно, мое разудалое поведение, пугавшее даже самых бывалых учителей. Например, на экзамене по истории в ответ на вопрос о первой конной армии я пропел, маша воображаемой саблей и скача на воображаемой лошади: “мы красные кавалеристы и про нас былинники речистые ведут рассказ” – и далее в том же театрально-фарсовом духе. То есть фактически всё говоря правильно, из советского иконостаса сделал спектакль. Комиссия, в которой наличествовали представили Райкома Партии, была мягко говоря ошарашена таким кандидатом в Золотые Медалисты. И чуть было не завалила весельчака, лишив не только медали, но даже аттестата зрелости Советского Человека.

Кстати – коль пришлось к слову – через несколько месяцев я точно таким же образом, досрочно сдавая экзамен по математике на физическом факультете, напугал Марию Ивановну Петрашень, вызвавшись отвечать сразу, как только прочел билет, и когда она удивленная спросила НУ ЧТО НАЧНЕМ? – НАЧНЕМ, ПОЖАЛУЙ – пропел я на мотив арии Ленского. Что не помешало получить искомое пять.

Однако несмотря на то, что поступление в ЛГУ определялось антисемитами, меня (при условии сдачи экзаменов на отлично) по тогдашним правилам не могли не принять как победителя десятка олимпиад. Так я оказался в университете, в котором вплоть до окончания аспирантуры никаких проблем не имел. 

После первой сессии я получил право свободного расписания посещения лекций. Гениальное изобретение профессуры времен оттепели между заморозками, которое давало возможность посещать любые лекции на любом факультете – а на своем такие, как история КПСС, не посещать вовсе. Кстати, как стало известно впоследствии, деканы всех факультетов “подпольно” сговорились назначать на всех курсах всех факультетов так называемые идейные дисциплины на одни и те же часы – для того, чтобы мотая их, студенты могли общаться в столовых, в кофейне или на подойниках. Такой способ получения знаний – путем разговоров друг с другом – оказался не менее эффективным, чем с помощью лекций.

О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ. Нравственность в СССР насаждалась упорно и повсеместно. С моей первой любовью Танечкой – как она вспоминала – для поцелуев мы выбирали самые красивые лестницы. Потому что кроме лестниц (которые использовались как склады так же, как церкви, но в центре Санкт-Петербурга переименованного в Ленинград оставались роскошными) и кинозалов, в которых было почти темно, целоваться в городе было решительно негде. Не говоря уже о более эротических действиях.

О ТОМ, КАК Я СТАЛ ПОПУЛЯРНЫМ У ПРОФЕССОРОВ И ДЕВЧОНОК. К концу первого курса я стал популярен на факультете, став капитаном команды КВН первого курса. Которая стала победителем первого КВН факультета, победив в финале шестой курс. Что было сенсацией: семнадцатилетние и двадцатидвухлетние люди – большая разница. В конкурсе капитанов мне был задан вопрос: назовите девять муз. И чтобы не опозорить жюри, возглавлявшееся Никитой Алексеевичем Толстым (сыном писателя), шестикурсники передали им имена муз для справки. Когда я подойдя к микрофону сказал “Клио муза истории” – в зале стало так тихо, что было слышно, как гукает тишина. “Эрато – муза любовной поэзии, Каллиопа муза эпоса, Талия – муза комедии” – и так далее одну за другой. После чего стал уважаем профессорами. И узнаваем.

В тот же год сборная университета выиграла первое первенство КВН Ленинграда (в команду я, единственный из младшекурсников, был включен), после чего понял, что жанр этот, не успев родиться, стал загнивать, поскольку импровизации заготавливаются и утверждаются, а тексты проходят предварительную цензуру, и перекинулся на капустники. Жанр, напоминавший создателя комедии Аристофана, который тоже писал о тех, кто его окружает. С той только разницей, что главными в Афинах отца комедии были Перикл, Сократ и Эврипид, а в Ленинграде партийная номенклатура. В капустниках, соперничавших с консерваторскими и театральными, я был постоянным автором.  Постановщиком. А также чего-то изображал на рояле. А если требовалась импровизация словами один на один с публикой – то и конферансье. В эпоху, когда физики была главнее лириков, на наши спектакли сбегался не только университет. Поскольку спектакли вызывали восторг, но настоящие представления начинались после завершения представления.

На гастролях в Новосибирском академгородке мы оказались сразу после того, как разразился скандал с Галичем. Ребята игравшие мои тексты на сцене и вне ее несли с точки зрения власти черт знает что, но нас по какой-то причине не тронули. Так же, как на военных сборах, на которых я повесил Боевой Листок ВЗВОД НА ВЗВОДЕ. Передовица которого начиналась словами: “хорошо стреляют курсанты четвертого взвода. Своими меткими выстрелами они поражают не только мишени, но и своих командиров!” Раздел Знаете ли Вы? Включал сообщения “Знаете  ли Вы, что командир ваш старший товарищ?”“Знаете ли Вы, что Лев Толстой тоже не ел мяса?” “Знаете ли вы, что Отбоем называется коллективное самоукладывание в постели с одновременным закрыванием глаз” И прочее в том же духе. Поскольку офицерство в тонкостях русской речи не разбиралось, полковник по прозвищу Пылесос за наглядную агитацию мне объявил благодарность. А за песню заканчивающуюся словами

Ты строем ходи,
равняйся и бди!
Страна родная мать
Тебя в свою призвала рать!
Строем нас выводили на ужины,
Строем нам объявляли отбой
Чтоб мы грунт сапогами утюжили
Защищая Отчизну собой

ребят из интеллектного театра, на следующий год с программой об армии разъезжавших по гарнизонам, не только не посадили, но чем-то и поощрили.

ОТ ТЕНЗОРА ДО АМФИБРАХИЯ. Для меня всегда – сколько себя помню – от интеграла и тензора до дактиля и анапеста было рукой поддать. Как и для многих ребят с Физфака и Матмеха. В нашей компании были ребята из Консерватории и девушки из Театрального, балерины Кировского и артисты из БДТ. Это было волшебное время, являвшееся таковым не только лишь потому, что мы были молоды. В воздухе оттепели была свобода созидания в любой области. Например, в Публичной Библиотеке мне никогда не было отказано в получении ни одной книги. Это произошло потому, что мои интересы с Советской Властью не пересекались ни в чём. Эстетику Возрождения и историю Месопотамии разрешалось учить сколько угодно, поскольку антисоветчина в них не проглядывалась ни под каким микроскопом.

ДОМ ОТКРЫТЫХ СЕРДЕЦ. После того, как родители, купив кооперативную квартиру, совершили размен, мы поселились на Финском Переулке недалеко от Финляндского Вокзала. В этой громадной по советским меркам квартире у меня в течение более двадцати лет собирались компании приблизительно три раза в неделю. За эти годы у меня побывал (говоря немножечко образно) весь интеллектуальный Ленинград и четверть Москвы, которая чего-нибудь стоила. Вечеринки были литературными, музыкальными, бесшабашными и буйными. Особенно когда физики встречались с богемой, а математики с балеринами. До сих пор понять не могу, как это терпели мои родители.

ТЕАТРАЛЬНО-ЭСТРАДНАЯ НЕРАЗБЕРИХА. В ленконцерт я начал чего-то писать с семнадцатилетнего возраста. Милейший и умудреннейший художественный руководитель Полячек мне активно симпатизировал. Однако в отличие от моих приятелей, писавших для Райкина, я оставался физиком и в науке. Публикуясь время от времени под псевдонимами. Однако даже от самых смелых (как тогда говорили) текстов, написанных мной (таких например как ДЕНЬГИ ЗЛО НО НА НИХ МОЖНО КУПИТЬ ДОБРО. ЧУЖАЯ СОБСТВЕННОСТЬ ЭТО ДОБРО НО ТЯГА К НЕЙ ЗЛО. ЗЛО - ЭТО ТЯГА К ДОБРУ, прошедших цензуру!), меня тошнило. И я на пару лет переставал контактировать с профессиональной эстрадой. Предпочитая неподцензурную жизнь.

На третьем курсе я создал юмористический театр Интеллект, существующий (под другим названием) до сих пор. В спектаклях играли актерски талантливейшие студенты Юра Игнатьев, Андрей Халявин, красавец Валерий Звонов, аккомпанировавший на рояле вперемешку со мной Леонид Плескачевский, а также знаменитые в будущем актеры БДТ Андрей Товстоногов и Сергей Лосев. При этом партком ни разу не запретил ни одного написанного мной слова. Характерый пример. После разрешения очередного капустника ко мне подошел доцент Михаил Федерович Широхов, преподававший высшую математику, и шепотом вопросил: “Скажите, Юра, ваш гимн физике мне кажется у вас сочинен на мотив Гимна Израиля?” (а было это вскоре после шестидневной войны и борьбы с сионистским агрессором).

- А какой мотив Гимна Израиля? – прикинулся простофилей Ваш Непокорный Слуга.

- Ну раз Вы не знаете, значит и я не знаю – улыбнулся член парткома по совместительству математик. И во время спектакля в актовом зале Университета аплодировал в первом ряду вместе ректором с проректором.

Примерно в это же время я стал известен как автор песен. Которые были ортогональны советской власти. Приведу первый куплет одной из сотен, начинавшуюся словами:

Советский образ жизни
Манящий идеал,
Наш пессимист задорней оптимиста.
Наш сок фонтаном брызжит – но коли дуба дал
Тебе играть Шопена будут с Листа.
Советский образ жизни кончается в гробу...

И так далее, концовка которой была такая:

Советский образ жизни
Как горизонт МАНЯЩ, ЗОВУЩ И ОКРЫЛЯЮЩ
но поверьте
Живому человеку, как футболисту мяч,
необходим
Советский
Образ
Смерти.

То, что впоследствии у меня начались проблемы с Советской Властью неудивительно. Странно, что их удавалось играючи обходить вплоть до окончания аспирантуры. Когда события начали принимать угрожающий оборот.

АСПИРАНТ ЛГУ

Лгу это не глагол. Лгу это сокращенное название ленинградского университета имени Жданова. Являвшегося не меньшим мерзавцем, чем Ленин.

Университет я окончил с Красным Дипломом – что было совсем не трудно. Решив после кафедры квантовой теории поля заняться теорией в биологии. В которой – я был уверен – была масса красивых но нерешенных проблем. Некоторые из которых решу.

Член-корреспондент АН СССР Михаил Владимирович Волькенштейн предложил мне три аспирантуры на выбор, включая Университетскую и института молекулярной биологии в Москве. Не уехав в Москву, в которой в то время был расцвет теоретической физики, а также театрально-литературной жизни – я совершил громадную ошибку. Потому что в Москве КГБ играл с интеллигенцией, как кошка с мышкой, а в Ленинграде первые секретари Обкома сначала Толстиков, потом Романов, попросту не давали вздохнуть. Запрещая выдающиеся спектакли Товстоногова, а Мравинскому, вызванному на ковер, задали сакраментальный вопрос: Почему от Вас уезжают?

- Это не от меня уезжают. Это от вас уезжают – с достоинством ответил великий музыкант.

О том, как поступали с людьми не столь именитыми, видно из процесса Бродского (который стал Нобелевским Лауреатом намного позднее). А также из отъезда в Москву театра Райкина, Сергея Юрского и многих других выдающихся деятелей искусства. От опалы в Ленинграде никакие титулы не спасали. О том, как расправлялись с молодежью, и говорить нечего. И тем не менее жизнь вопреки Партии била ключом! Неофициальная жизнь.

Уже распределенного в аспирантуру меня внезапно вызвал секретарь парткома ЛГУ, сообщивший, что меня не могут оставить в аспирантуре, поскольку я не поехал добровольцем в стройотряд на лето. В следующие пятнадцать минут я устроился уброщицей, чтобы мыть окна на факультете во время каникул. После чего, предъявив справку о рабочей специальности, почему-то в аспирантуру был принят. Кто-то неведомый в этот момент убедил компетентные во мне Органы, что я не опасен. А может, гебешники от неожиданности ошалели.

Следующее приключение – намного серьезнее – произошло после окончания аспирантуры. Когда меня распределили на кафедру биохимии ЛГУ вместе с моим приятелем Васей Стефановым (ныне заведующим этой кафедрой). После чего я был вызван к проректору по иностранным делам (должность, которую через пятнадцать лет занял Путин – так же, как кабинет) который сообщил, что меня не могут принять в аспирантуру потому что у меня нет общественного лица. В самом деле: членом комсомола я не был. Моя литературная, театральная, песенная и эстрадная деятельность также была советской власти ортогональна. Но где наша не пропадала? Везде наша не пропадала – или (что как ни странно, то же самое) нигде наша не пропадала. По-русски и только по-русски везде и нигде это одно и то же! В тот же день по моей, разумеется, инициативе, мы с Васей Стефановым организовали Совет Молодых Ученых Дома Ученых. Меня ввели в совет Общества Знание Города Ленина. Я начал вести программы ГОРИЗОНТЫ НАУКИ в центральном лектории. Через три месяца к моменту подписания распределения мои должности с трудом укладывались на половине страницы. Несмотря на это мне было (через Васю) передано, что меня в университете не могут оставить, а неофициально сообщено, что для собственной безопасности из Ленинграда мне рекомендуется уехать вообще. Никита Алексеевич Толстой попытался устроить меня на кафедру в технологический институт, но на мою беду заведующий этой кафедрой на следующей неделе скончался. Заведующий кафедрой Биохимии Биолого-почвенного факульета, в просторечии Биолого-Беспочвенного (на которую меня было распределили) генерал Ашмарин предложил мне работу старшим научным сотрудником в создаваемом им институте бактериологического оружия в Свердловске. А после разговора с глазу на глаз (впечатленный моими идеями) стать заведующим теор-отделом вирусного оружия, которую мне же доверяют создать. Я попросил разрешения подумать до понедельника, после чего (ясное дело) никогда больше к Ашмарину не приходил. В итоге с помощью отца, являвшегося другом ректора СЗПИ, меня взяли на работу старшим преподавателем в псковский филиал – с глаз ленинградского КГБ  подалее. Где я так никогда и не побывал, а по прошествии месяца меня приказом по институту перевели в Лабораторию Радиоэлектронных Систем, где сразу же сделали заведующим созданной мной теоретической группы, в которую быстро набрал хороших ребят с теоркафедры. А также помог устроиться Марику Зеликману (ныне профессорствующем кажется в Политехе) и Борису Спиваку, ставшему крупным американским физиком, а тогда мыкавшемуся без работы.

СОВЕТ МОЛОДЫХ УЧЕНЫХ ДОМА УЧЕНЫХ. В семидесятые годы Ленинград стал городом, в котором доминировала мертвечина. Оазисами нормальной жизни были Эрмитаж, Кировский Театр, Большой Зал Филармонии, оркестр которого возглавлял великий Мравинский, Большой Драматический Театр Товстоногова, каждый спектакль которого был событием, некоторые постановки в руководимом до 1968 года Акимовым театре Комедии, Театре Агамирзяна имени Комиссаржевской, руководимом Владимировым театре Ленсовета. Пожалуй что это всё. В остальном же куда ни глянь – не город, а кладбище жизни. Если не считать сайгона (кафе на углу Невского и Литейного), домов творчества, в которых проходили капустники и прочие вечера, а также, разумеется, посидели в квартирах друзей и мастерских художников. В этой странной среде Совет Молодых Ученых, открытый под эгидой Обкома Партии, под моим фактическим руководством во дворце Князя Владимира на Дворцовой набережной развил необычную деятельность. Устраивая костюмированые вечера, диспуты, карнавалы в которых принимали участие лучшие манекенщицы города, фарсовые представления, выступления запрещенных в то время поэтов и бардов... На каждый из таких вечеров у входа собиралась толпа – только что двери (которые были дубовыми) не ломали. При этом я сознательно позволял (в гостиных а не со сцены) исполнять все, что душа душенька пожелает. Так продолжалось примерно три года. Скандал разразился, когда две ленинградские сестры бэрри – Анечка Рабинович и Эммочка Крутоног исполнили тум балалайку. Которую на заседании обкома, собранном по этому поводу, охарактеризовали, как сионистскую песню. В результате, перед обкомом комсомола был поставлен вопрос: почему на вечерах институтов академии наук присутствуют главным образом ученые еврейской национальности? Попытки Васи Стефанова объяснить это составом самой академии, в которой евреев, хоть их и не принимали на работу, пруд пруди, не убедили. Совет (в моем лице, Васю в нем сохранили) был тихо разогнан – без публичного скандала и занесения в личное дело. Председателем был поставлен Миша Петров, следующей должностью которого стало руководство ленинградским Физтехом.

ГОРИЗОНТЫ НАУКИ. Примерно в это же время, будучи аспирантом, я начал вести в центральном лектории (Юсуповский дворец на Литейном) програмы ГОРИЗОНТЫ НАУКИ. В которых участвовали выдающиеся деятели науки и искусства от Товстоногова до директора Эрмитажа Бориса Борисовича Пиотровского, отца нынешнего директора. Театрализованные программы, на которых царила необычайно свободная для эпохи (как ее теперь называют застоя) атмосфера, пользовались необыкновенным успехом. Я перестал их вести после того, как спустя примерно пять лет стал отказником – и ни одним днем раньше.  Прекратив выступать, чтобы (как тогда говорили) не подводить.   

СИНЕКУРА ЗА ЗАБОРОМ ПСИХУШКИ. Работа в СЗПИ была замечательна не только тем, что это была восхитительная синекура, но также и тем, что находилась на территории больницы Скворцова Степанова, куда сажали как психов диссидентов-интеллектуалов (включая художника Шемякина и многих других но не всех: нобелевского лауреата Бродского, к примеру, от гениальности лечили на Пряжке).

В первый же день, ожидая приёма у кабинета заведующего кафедрой Аграновского, я прочел повешенные на стене Социалистические Обязательства кафедры, среди которых четвертым пунктом значилось: ОБЯЗАТЬ ОХВАТИТЬ ВСЕХ СОТРУДНИКОВ КАФЕДРЫ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ЧИТКОЙ ГАЗЕТ. Из чего сразу же понял, что попал к авантюристам мирового масштаба.

Аграновский направил меня как перспективного кадра, рекомендованного ректором, к заведующему отделом развития Политрона Ставицкому. Который (будучи мужчиной красивым и хлебосольным) пригласил для беседы домой. Начав ее следующими словами: “Мы совершаем революцию в технике на основе изобретенного мной политрона. Стратегических направлений два: первое – революция в кибернетике, второе – создание того же самого на твердом теле. А теперь подумайте, Юрий Борисович, и решите, каким из этих генеральных фронтов революционных работ вы хотели бы руководить. ” Слегка опешив, я попросил Анатолия Ивановичи пояснить принцип действия его революционного изобретения.

- Охотно – приветливо сообщил революционер в технике – Политрон это многофункциональный многопараметрический кибер, который превращает входной сигнал в выходной.”

Услышав эту тираду, я понял, что от этой революции в технике надо держаться подальше. Аграновский узнав о отказе молодого специалиста возглавить фронт революционных работ на его кафедере, поморщился, но с тем, чтобы я возглавил отдел математического моделирования (без уточнения, моделирования чего), согласился, поскольку перечить ректору было не в его правилах.

Имея приличную зарплату как заведующий отделом и абсолютно свободное посещение, я занимался тем, чем хотел: от науки и просмотров спектаклей в театрах до литературы и девушек (которые были бескорыстны, прекрасны, образованы и изумительны). То есть вел жизнь английского лорда не будучи ни лордом, ни англичанином. Лафа продолжалась до тех пор, пока в 1975ом году мне не отказали в приеме докторской диссертации (которую собирался защищать в Москве, но представить обязан был по месту работы) и настоятельно рекомендовали уволиться по собственному желанию как антисоветчику и сионисту. После чего начались в самом деле серьезные проблемы с властями. О степени которых я узнал, когда с работы увольняли моего отца, одного из крупнейших специалистов в области электрооборудования судов, автора двенадцати учебников и монографий. Симпатизировавший ему начальник отдела кадров, позвав в кабинет и налив по стакану водки отцу и себе, проговорил: “Борис Григорьевич, я ничего не могу для Вас сделать. Потому что на прошлой неделе в Ленинград приехал секретарь по идеологии политбюро Суслов, который на обкоме партии начал речь словами о том, что в Ленинграде есть антисоветские ученые. И первым назвал твоего сына.”

Последующие годы, в которые за мной плотно следил Комитет Государственной Безопасности, как ни странно, были годами свободы. Потому что я, будучи под надзором но внутренне свободный, как ветер, делал то, что хотел. Написав несколько книг от научных до юмора и сарказма, зарабатывая уроками в два раза больше, чем профессор. Жизнь в ленинградском отказе была хороша и приятна во всем, кроме того, что это вообще не было жизнью. Типичный пример: в 1984 году я был вызван в ГБ, в котором мне было прямыми словами сказано: “если Вы будете продолжать в том же духе, то ваш сын, которому исполнился годик, до школы не доживет».

Для того, чтобы не быть посажен или как минимум сослан как тунеядец (по образу и подобию Бродского), я переменил несколько идиотских работ. Водолаза на спасательной станции в Репино. Обходчика железнодорожных путей. Преподавателя математики и физики в ПТУ. Каждая из которых был по советски анекдотична. Например, на спасательной станции в бюстике Ленина с выгравированной на нём надписью “Абраму Ароновичу Гольдмахеру в день пятидесятилетия” – постоянно стояла бутылка столичной водки, чтобы проверяющие не обнаружили. То, что весь полагавшийся на протирку водолазного оборудования спирт принимался внутрь, нарушением не считалось.

ПТУ (в котором я преподавал на пару с сокурсником Леней Гомельским, раз в две недели) было особой песней. Скажу только о первых пяти секундах преподавания. Сидевшая на первой парте у окна деваха (а класс был будущих поварих) при моем появлении громко произнесла: “какой симпатичный учитель пришел. Отдаться можно!”

После нескольких лет подобных мытарств, они же и развлечения, я изобрел курсы развития интеллекта. Которое (должен заметить) в эпоху коронавируса актуальнее чем когда бы то ни было. При этом наличными лесотехническая академия через мои курсы (на которые был необыкновенный наплыв) заработала больше, чем от всего остального вместе и в розницу. Когда лет через десять, после распада Союза, я в качестве американского гостя (после того, как посетил сортир для иностранных гостей, на стене которого красовалось объявление.

ВИДЕОНАБЛЮДЕНИЕ ТУАЛЕТА ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ КАМЕРАМИ OZ-VIEW

живо напомнившим, где нахожусь) оказался в Главном Коридоре Двенадцати Коллегий на стене увидел мое объявление о приеме на курсы развития интеллекта, написанное лихо и весело, в котором ни одно слово не было изменено за исключением номера телефона. Таким образом, дело живет – но все обучающиеся развитию интеллекта в России по сей день являются моими внучатыми учениками.

С приключениями, которым можно посвящать саги, я дожил до перестройки. Когда после того, как всех самых публичных отказников выпустили, дошла очередь до меня. По этому поводу я решил выступить в Американском Генконсульстве с своими песнями, байками и рассказами, а также главами из книги ИСХОД БЕЗ ИСХОДА, являвшейся историей отказа в СССР. После чего меня отозвал в особую комнату генконсол Гурвиц, сказавший: Юрий Борисович, что Вы делаете? Здесь ведь каждое слово прослушивает КГБ!

И как в воду глядел. На следующее утро (а через два дня я должен был наконец вылетать в Вену) за мной пришел дворник с ментоном, вручивший повестку в ОВИР с явкой, назначенной через час, куда меня тотчас же отвезли на ментовском автомобиле с мигалкой. В отделе не столько виз сколько запретов меня встретил Начальник ОВИРа Боков, сказавший заботливым тоном.

- Юрий Борисович, мы глубоко извиняемся перед вами за нашу ошибку. Выезд разрешен Вашим родителям. Вам же отказано в выезде еще на пять лет. Распишитесь и простите за нечеткость нашей работы.
 
Такое вот издевательство. Которое на меня впервые в самом деле подействовало. Потому что я понял, что мелуха меня никогда из своих лап не выпустит.

На на дворе между прочим был перестроечный 1988 год. Страна освобождалась от тирании. У меня же начались в самом деле большие проблемы, о которых порассказываю в другой раз. Через полгода я оказался первым в списке Госсекретаря США Шульца как самый преследуемый из оставшихся. И меня выпустили. Как именно также достойно саги. Достаточно сказать, что поскольку я был автором книги ИСХОД БЕЗ ИСХОДА, которую переправил на Запад, чтобы предотвратить публикацию органы меня пытались посадить в сумасшедший дом даже в Риме. И только после вмешательства госдепартамента срочно перевезли в США вопреки якобы экспертизам, сделанным сотрудницей одной из американских организаций а на самом деле гэбэшницей, показывавшей с якобы медицинскими освидетельствованиями, что как сумасшедшего меня нельзя допускать в Штаты. А надо проверить в итальянской психлечебнице, насколько я опасен для общества и изличим ли. Когда я рассказывал об этом в годы симпатии между Россией и Западом, мне не верили, однако взирая из 2020 года, в сравнении с отравлениями Навального и Скрипалей, понятно, что это не более чем шевеление пальчиками кого-то во мне компетентного на спусковых курках Гибридной Войны.

В Америке примерно на седьмой день я принял первое же предложение работать в Нью-Йоркском университете. А еще через год стал associate professor в департаменте теоретической биологии Mount Sinai Medical Center, одном из самых передовых в мире. Проработав несколько лет, я обнаружил ужасающие тенденции, ставшие очевидными по всей Америке спустя четверть века. И решил стать свободным творцом, сохраняя символическую должность Visiting professor NYU на протяжении следующих лет.

Оперативный простор

В следующие годы я конкурировал с Гуглом и Сони. Чего ни Сони ни Гугл кажется не заметили.

После 1995 года, оправившись от послеотказного шока, я решил что буду работать исключительно сам на себя, будучи уверенным, что деньги на жизнь всегда заработаю, а не так так этак несколько миллионов капнут. Забегая вперед скажу, что деньги и в самом деле все время капали. Но, хотя все до единого проекты были очень большими, все они по разным причинам до серьезного бизнеса не доходили. Наверное потому, что у меня никогда не было рядом способного менеджера, подобного Ларри Пейджу, который развил структуру компании Гугл и ее менеджмент, в то время, как Сергеей Брин, создавал гениальные программы, основанные на математике.

ФОТОСКУЛЬПТУРА. Программа создания скульптур с помощью фотоаппарата и лазеров, осуществленная в то время, когда лазерных сканнеров равно как и трехмерных принтеров не было, поэтому требовалась нетривиальная математика для построения трехмерных изображений. С помощью российской фирмы, создававшей изображения внутри стекла, я сделал несколько трехмерных фотопортретов, равных которым в то время нигде не было. При создании их художникам предоставлялась возможность усовершенствовать трехмерное изображение, сделав в реализации скульптурой, то есть произведением искусства.

Одна из трехмерных фотоскульптур, реализованных мною совместно с российской лазерной фирмой в очень хорошем разрешении в 1998 году, то есть тогда, когда ни трехмерных сканнеров, ни трехмерных принтеров не было и в помине, внутри стеклянного параллелепипеда (фотография о качестве этой фотоскульптуры, разрешение которой очень высокое, дает только приблизительное представление).

По приглашению руководства фирмы Сваровский летал в Инсбрук с целью создания фотоскульптур внутри хрусталя. Затем ( с той же целью, только в чешском хрустале и стекле) подружился с президентом пражской компании Preciosa Венеком Шилханом. Мудрым ученым и бесстрашным человеком, который после того, как Дубчека арестовали, держал ситуацию в Чехии, оккупированной “братскими”странами, ведомыми СССР, несколько месяцев. После чего из профессоров на долгие годы превратился в чернорабочего (примерно, кстати, как в те же годы и я). А после падения СССР стал ректором Экономической Академии. Ситуация, которой отказника советского времени не удивишь. За приятным и продуктивным общением о фотоскульптурном проекте понемногу забыли. Занявшись другими.

ПИРАМИДА ХИМИЧЕСКИХ ЭЛЕМЕНТОВ. В 1993 году в Nature, а затем в ряде других журналов, была опубликована статья, в которой было впервые показано, что периодическая система химических элементов, в которой Менделеев гениально обнаружил двумерную структуру, имеет три измерения. В последующих моих работых было продемонстрировано, что симметрии свойств элементов периодической системы могут быть представлены в виде пирамиды, имеющей четыре измерения. Для выяснения физической природы этого феномена были проведены конференции. Выдвигаемые гипотезы правдоподобны, но окончательно не доказаны.

Пирамида химических элементов, имеющая симметрии
по вертикалям и диагоналям.

INFOPLANET. Затем вместе с профессором математики Курант Института NYU Богомоловым и Гарри Каспаровым, тогда чемпионом мира, который быстро подтащил инвестиции, мы начали создавать систему поиска и представления больших информационных массивов, основанную на планаризации графов, то есть превращения их в плоские. Идея (говоря грубо) была такая же, как при надувании воздушного шара, в процессе которого слабые связи лопаются, оставляя только поверхность. Работа двигалась оптимально и несомненно была бы закончена если бы инвестиции не прекратились внезапно по причине, не имеющей отношения к делу, которую не хочется обсуждать.

STEREOMOTION. После этого я начал заниматься созданием трехмерного телевидения на обычном телеэкране и без очков. Проект основывался на малоизвестном свойством зрения человека (возможно мной и открытом), согласно которому объемное изображение движущегося предмета при определенных условиях возникает даже в том случае, если один глаз будет закрыт. В соответствии с договором с инвестором я сделал убедительный прототип. Однако на следующем этапе не нашлось достаточно денег. Поскольку проект требовал изменения всей индустрии и без серьезного инвестирования реализация была невозможна, до большого бизнеса дело вновь не дошло.

PROJECTIVE COLORS. Следующим был проект, основанный на моем понимании цветного зрения, каждая точка которого изоморфна комплексным числам с плотностью (которая определяла насыщенность цвета). Были созданы изумительно красивые программы, которые должны были войти в школьные и вузовские курсы. Была достигнута договоренность с министром образования России о внедрении этой программы. Дело остановилось после того, как директор московского института, которому была поручена доработка и соответствующее внедрение, откровенно занялся плагиатом. Поскольку на первом этапе предполагалось создать ИсториоГлобус (глобус подобный через несколько лет сделанный Гуглом), на котором при указании года и времени перемещения указаны страны, находившиеся на нем в этот момент. А при клике на соответствующий символ открывалось окно с текстом и видео информацией. После того как директор института с гордостью показал свои достижения, пришедший со мной один из известнейших историков России возмутился, поскольку текст якобы их программ являлся прямым плагиатом из его книги. Институт уплатил историку откупные, но поскольку стало понятно, что с такими партнерами невозможно работать, а содержание этого без подписки о неразглашении плагиаторов рассекретил, а  я переключился на другие проекты.

КОМПЛЕМЕНТАРНАЯ АЛГЕБРА. Следующим было создание комплементарной алгебры, базирующейся на цифрах 1 и -1. На которой – как было показано – работает зрение человека. Гипотеза, что на принципе комплементарности работает мозг, представляется перспективной и верной. Соответственно этому, могут быть созданы другие компьютеры основанные на принципах работы мозга.

Слева - одна из функций комплексного переменного в цвете.
Справа – проективная алгебра образования цветового круга из электромагнитных волн, линейно упорядочиваемых по частоте.

Проэкт начался с вопроса моего тогда десятилетнего сына: Папа, а зачем в цифрах так много нулей? Ведь без них можно вообще обойтись! И написал пару неравенств на песке пляжа. Удивленный, я долго разудумывал и понял, что предложенное ребенком эквивалентно алгебре, в основе которой не 0 и 1 (как в булевой алгебре компьютеров), а  1 и 2. Впоследствии идею арифметики без позиционного нуля удалось развить в проективную алгебру, арифметика которой комплементарна, с двумя цифрами 1 и -1.

СТРАКТАЛЫ. В математике и нематематике стали исключительно популярны фракталы, то есть структуры, имеющий одну и ту же симметрию во всех масштабах. Однако в биологии фракталов практически нет. Вместо этого биология основана на иерархических и взаимодействующих структурах, в которых в каждом масштабе структура своя. Такие структуры были названы мною стракталами – от слова структура.

Случилось так, что на протяжении десятилетий я сталкивался с стракталами неоднократно. То есть с ними сталикивались, разумеется, и другие, но понять, что структурированные дифуры схлопываются таким образом, что их решение возможно – а значит соответствующие иерархические структуры in vivo функционируют не случайно – кажется, до этого не понял никто.  Начиная с70ых, продолжая начатое в аспирантуре, я анализировал ферментативные реакции, используя диаграмные методы теоретической физики. Для анализа и решения системы уравнений, которая была структурирована, использовались диаграммы (то есть графы, в которых ветвям и вершинам которых соответствуют математичесакие операторы). Решение таких систем уравнений аналитически казалось безнадежным. Однако благодаря тому, что системы уравнений были иерархически организованы, диаграммы схлопывались в такие, которые удавалось решать.

Антракт в исследовании стракталов на целых 12 лет произошел по причине отказа. Второй (говоря образно) акт начался после в Америку, когда в NYU мне надо было анализировать электронный транспорт в макромолекулах. Наиболее известным примером которого являяется фотосинтез. Решение определявшихся структурой белков уравнений не только аналитически, но и с помощью компьютеров казалось безнадежным. Однако после того, как уравнения были представлены диаграммами с иерархической структурой и симметрией  соответственно структуре белка, оказалось что диаграммы электронного транспорта также схлопываются, и решение уравнений (в данном случае с помощью Гриновских функций) оказывалось возможным.

Гипотеза, что симметрии в биологии устроены таким образом, что страктальные уравнения, их описывающие, схлопываются, обеспечивая функционирование биологических структур а значит и жизнь организмов, частью которых они являются, представляется перспективным и верным.

ГЛЮКОНИКА. В начале двухтысячных, когда человечество осознало проблему изменения климата как первоочередную, я написал ряд статей, в которых показывал, что цивилизация может перейти на безотходный режим, если будет функционировать подобно миру живого. Затем мною было показано, что на безотходный режим может перейти энергетика, если энергия будет генерироватся подобно ее генерации в митохондриях, а превращаться, например, в механическую энергию подобно тому, как это происходит в акто-миозиновых нитях мышц. Для реализации этого было созвано несколько конференций, одна из которых УГЛЕРОД ПРОТИВ КРЕМНИЯ проходила в Петербурге под эгидой НАТО, другая в Дубне, третья в Москве. После ухода Трампа и прихода администрации, озабоченной изменением климата, проект этот может стать приоритетным медународным.

КОРОНАЦИВИЛИЗАЦИЯ. Перескакивая через годы в настоящее время, последний из развиваемых мною проектов связан с коронавирусом. Который требует кардинального изменения структуры цивилизации. Проще всего начать с изменения образования, превратив его в виртуально-реальное. При этом на дистанционной стадии обучение и познание происходят с помощью всемирного разума (каким является интернет). Учитель при дистанционном образовании приобретает иную функцию: лоцмана (координатора, ведущего) по интернету. А когда ученики возвращаются в школы, вновь становится учителем в привычном смысле этого слова.

Все эти проекты с точки зрения науки правильно развивались, то есть публиковались в известных  журналах, и обсуждались на конференциях. Однако до стабильного и крупного бизнеса, который адекватен проблемы, дело не доходило. Видимо потому, что деньги как женщины, любят, чтобы их любили и о них думали. А я думал исключительно о созидании. И продолжаю так жить.

ПОПЫТКА ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗАЦИИ РОДИНЫ. То, что работа в американском университете повязывает, не давая возможности говорить, что думаешь, с приходом коронавируса стало особенно ясно, но в 90ые годы для понимания этого был нужен Советский опыт. Решив жить в свободном мире свободно, я, продолжая получать деньги по разным проектам, начал писать статьи в разных жанрах от научно-познавательного до социального. После одной из них которая называлась МОСКВА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ СТОЛИЦА МИРА меня внезапно пригласила администрация мэра Москвы. Принимая на уважаемом уровне (шофер, пятизведный отель...). Проект, который мы продвигали вместе с Сергеем Капицей, генеральным директором института объединенных ядерных исследований Сисакяном, префектом садового кольца Музыканскким, вице-премьером Жуковым, заместителем мэры москвы по иностранным Делам Георгием Львовичем Мурадовым (образованнейшим дипломатом, знавшим греческую мифологию лучше меня, в настоящее время являющимся заместителем председателя Совета Министров Крыма – что говорит о том, что бывшими не могут быть не только чекисты, но также и дипломаты) и другими ключевыми фигурами, был представлен Лужкову, который отнесся к предлагаемому с видимым интересом. Вот только не дал на проект ни одного рубля – вопреки настояниям всех своих заместителей. Считая, что деньги следует давать только своей жене, а также возможно по более стратегичным причинам, согласно которым интеллигенция должна подчиняться силовикам.

В патриотичных гуманных попытках поднять Россию на уровень, на котором Советский Союз не был даже в самые блестящие годы, создался круг замечательных людей. В каждый мой приезд мы проводили симпозиумы в институте философии РАН (помещавшийся во дворце Голициных напротив Пушкинского Музея) и в Дубне. В начале двухтысячных ученые из одних московских лабораторий работали всюду от Гарварда до Микросфота, все были еще достаточно молоды, и если бы не молчаливое противодействие, можно было бы создать другую Россию, а с нею и другой мир. Ключевым в истинном отношении власти к проектам являлись сказанные мне с глазу на глаз слова руководитея штаба избрания Матвиенко губернатором Петербурга: “Юрий Борисович – сказал он, поглашивая отсутствующую на боку кобуру – имейте в виду, что проблема интеллигенции в Петербурге не стоит на повестке дня.” То есть вообще не стоит, ни в какой форме! Отсюда и то, во что превратилась Россия. Однако блестящий интеллектуальный круг, в который входили ученые, писатели, лидеры политических партий Немцов и Явлинский (регулярно посещавшие наши встречи), был создан и функционировал в течение более десяти лет.

Все переменилось стремительно после“Воссоединения с Крымом”. До этого мною было опубликовано (страшно сказать) около семисот публицистичных статьей, из которых примерно четыреста на Эхе Москвы. Где я был одним из самых заметных авторов. Сразу после возвращения Крыма в русское лоно, а затем начала борьбы Луганды“за независимость от украинских бендеровцев”, мои статьи на Эхе Москвы начали цензурироваться. Отказы (которые до этого представить себе было попросту невозможно) следовали один за другим с любопытной формулировкой: ПОСТ ОТКЛОНЕН РЕДАКТОРОМ. При этом имя редактора (или редактора в штатском) не упоминается никогда! Однако наличие цензуры на Эхе категорически отрицалось до тех пор, пока я не лишился возможности даже представлять статьи (которые на сайте продолжают существовать в количестве 490!) Так я стал трижды отказником – получив отказ в выезде из СССР даже после разрешения, а теперь после отказа печататься в как бы свободной Российской Прессе, изменившейся после Воссоединения с Крымом. Если быть точным, я разрешен, как ученый, и как ученый приветствуюсь, но как публицист запрещен.  

Однако отказной статуc относится только к России, но не к Америке, Израилю, Европе или же Украине. Достигнув пенсионного возраста, я продолжаю интеллектуальную деятельность. В настоящий момент, в частности, пытаясь убедить американские, российские и прочие власти в необходимости кардинально изменить систему образования, сделав его комбинированием традиционного (в школах) с дистанционным, при котором учить может коллективный разум на интернете.

Комитет Международного Интеллектуального Сотрудничества. Посоветовавшись с лидерами образовавшегося движения (С.П.Капицей, которого в академики никогда не избрали, академиками  ген директором института ядерных исследований в дубне академиками Кадышевским и Сисакяном, директором института философии РАН академиком Степиным и рядом выдающихся ученых мира не только русскоязычных, мы создали МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОМИТЕТ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА (International Committee for Intellectual Collaboratin). По аналогии с International Committee on Intellectual Cooperation созданным в 1922 году Марией Кюри, Альбертом Эйнштейном, философом Анри Бергсоном и другими выдающимися людьми. Который прекратил свое существование по уважительнейшей причине: на его основе было основано Юнеско.

В эпоху падения железного занавеса задачи перед интеллектуальным сообществом изменились. Поэтому создание комитета интеллектуального сотрудничества являлось важным и актуальным.

Первым президентом ICforIC был известнейший математик Федор Алексеевич Богомолов, тогда как я был избран executive vice president. По истечении двух сроков Богомолова, который к тому же был занят чисто математическими проектами, президентом ICforIC избрали меня. Вскоре после этого при активном содействии Капицы, Степина, Сисакяна, а также профессора из Кракова Капусчика, был создан Журнал Новых Концепций. Новых в любой области – от литературы до космологии. Который функционирует до сих пор.

НАУЧНО-ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ ПОЛЕ. С середины девяностых годов я стал публиковать в Известиях, Знании Силе и приложении Наука Независимо Газеты статьи в жанре, находившимся между популяризацией и наукой. До есть доходчиво формулировал идеи, достойные серьезного исследования. Приведу заголовки некоторых статей:

Суммарная ДНК всего человечества растет со скоростью, превышающей скорость света

Математическая теория графов в приложении к трагедии Шекспира "Гамлет"

Незнание сила

Метод последовательных приложений в истории

Безотходная цивилизация должна быть создана

И десятки других. Концептуально нетривиальных.

Я ТРИЖДЫ ОТКАЗНИК. Почтитать мои статьи на Эхе Москвы(а их число 490 внушительно) попрежнему может каждый. https://echo.msk.ru/blog/ym4/

Заголовки последних из публиковавшихся (примерно по одной в год) дают представление о стилистике автора и понимания им происходящего в мире.

В стране, в которой можно заказать человека, почему бы и не «заказать» картину в музее?
11 октября 2018

Врачи-убийцы придуманны Сталиным. Врач-убийца награжден Путиным
18 июня 201822 августа 2017

Почему гитлеровских нацистов переименовали в фашистов?
04 апреля 2017

Культура как фронт гибридной войны
20 июля 2016

Головокружительная игра Эрдогана с Россией
12 декабря 2015

Падение цены барреля на проценты может обружить экономику Федерации в разы

А вот названия нескольких из 275 статей, в публикации которых Эхо (устами безымянного редактора, или как бы редактора) после “Воссоединения с Крымом” мне отказало, взятые наугад.

1 Из России ушла душа

2 причина казни Христа - признание раба человеком

14 Отрицающие холокост люди, страны и партии оскобляют Адольфа Гитлера

37 Русские гунны. Путин Второй Атилла

Из чего ясно, что по послелугандным меркам такие статьи публиковать в Федерации действительно невозможно. И это при том, что статьи намного более резкие в течение многих лет в России беспроблемно публиковались.

ЛИТЕРАТУРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И БЕЗДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. Находясь в отказе в ситуации, когда коллеги от меня шарахались (наиболее характерно высказывание Олега Ефремова, который, повстречав меня у входа в Дворец Искусств с сопровождавшими его лицами произнес: “Я не могу подать тебе руку, Юра. Ты запрещенный человек”) я, чтобы не впасть в депрессию к которой власти активно склоняли,  переключился на литературную деятельность. Ежедневно посещая публичку, я первую половину дня читал по-науке, а после примерно пяти часов вечера переходил в зал русского фонда, в котором выдавали книги изданные до 1937 года. В этом зале меня поразили две вещи. Первая – что среди пятимиллионого города в нем никогда не сидело больше десяти человек. И вторая: то что в выдаче какой-либо книги мне ни разу отказано не было. Секрет прост: мои интересы с тем, что советская власть запрещала, не пересекались ни в чем!

Будучи в отказе, написал сотни песен и более двадцати книг. Среди которых Дневник Клеопатры (который кончался встречей необычной девочки с Цезарем – кончался, а не начинался), Сиятельные Ночи (о приключениях молодого красавца, сделавшего карьеру от провинциального дворянина до любовника Екатерины Великой), The love of loves (написанные октавами то есть восьмистишиями гимны Любви), “Расследование Шерлоком Холмсом трагедии Вильяма Шекспира Гамлет” (в результате которого шекспировский текст можно читать или ставить на сцене без изменений, но смысл трагедии абсолютно меняется), “Ивангелие от Ивана”, смиренным ивангелистом которого я являюсь, и ряда других. Жанр которых варьируется от лирики до сарказма.

Возраст такая штука, что стоя на месте, идешь вперед. Достигнув 75-летнего юбилея, психологически оказываюсь 29-летним. Хотя более зрелый возраст 38и лет – не молодого, а зрелого – меня также более чем устраивает.

Habere fun dum sumus vivere! - Веселимся, пока мы живы!