ДЯ-ЛЁХА

Фраг­мент ро­мана "Вмес­ти­тель­ный миг"

Взрыв на Чер­но­быль­ской А­ЭС - са­мая страш­ная тех­но­ген­ная ка­тас­тро­фа за всю ис­то­рию че­лове­чес­тва. В кон­це 80-х г.г. в лик­ви­дации пос­ледс­твий ава­рии при­нима­ли учас­тие поч­ти 859 тыс. жи­телей Ук­ра­ины, Рос­сии и Бе­лорус­сии. Чет­вертый Ре­ак­тор А­ЭС взор­вался 26 ап­ре­ля 1986 г. в ночь с пят­ни­цы на суб­бо­ту, в 01:23 мск. По­жар, воз­никший в энер­гобло­ке, пе­реки­нул­ся на 3-й энер­гоблок. В ре­зуль­та­те пос­ле­довав­ших теп­ло­вых взры­вов 4-й ре­ак­тор был раз­ру­шен. Спус­тя двое су­ток по­вышен­ный уро­вень ра­ди­ации был за­фик­си­рован в Шве­ции. Ра­ди­оак­тивный выб­рос зат­ро­нул 17 стран. Со­вет­ские влас­ти приз­на­ли фак­тор ава­рии толь­ко пос­ле то­го, как ста­ло яс­но, что ка­тас­тро­фу та­кого мас­шта­ба не скро­ешь.  

   *          *          *
          
...За­кон­чив на­мечен­ные до­маш­ние де­ла, Алё­ха слег. "Ус­тал", - бро­сил же­не. Оль­га Ва­силь­ев­на за­бес­по­ко­илась: "ус­тал" - от­го­вор­ка, вон ка­кой баг­ро­вый стал, и ве­ки наб­рякли, и ды­шит тя­жело. Так уже бы­ло - пол­то­ра ме­сяца в боль­ни­це ва­лял­ся с мик­ро­ин­суль­том, а по­том ещё столь­ко же до­ма.

- Ну, го­вори­ла же, ко­зёл ста­рый: все за­быва­ешь, что уже не трид­цать. И здал­ся те­бе этот ма­рафон!..

Пос­ле то­го, как Сё­моч­ка поз­во­нил, что при­едет, ста­рый пря­мо ска­жен­ным стал. Обо всём за­был, толь­ко бы к при­ез­ду "хлоп­чи­ка" - он толь­ко так Сё­моч­ку и на­зывал - пос­петь квар­ти­ру при­мара­фетить. Во-пер­вых, по­ра, на­конец, книж­ные пол­ки раз­ве­сить, а на кух­не па­нели эти си­ние, тю­рем­ные ок­ле­ить цве­тас­той кле­ёноч­кой. На об­ли­цовоч­ную плит­ку они на свои пен­сии не по­тянут: бы­ла бы це­ла чер­но­быль­ская ком­пенса­ция, тог­да - да, но они её то­му же Сё­моч­ке от­да­ли на­кану­не от­лё­та. В кон­це кон­цов, они, ста­рики, и так пе­ребь­ют­ся, а ему каж­дый дол­лар, вы­ручен­ный от об­ме­на тех де­нег, ох, как в Аме­рике при­годит­ся. Да чёрт с ней, с плит­кой. Ве­сёлень­кая кле­ёноч­ка, ко­торая пря­мо у до­ма, в хоз­ма­ге наш­лась - сов­сем не ху­же. И не­доро­го.

Ну, а во-вто­рых, не уда­рять же ли­цом в грязь, хо­чет­ся ведь по­казать, что нам не так уж пло­хо, хоть у нас - не Аме­рика, но и мы не лы­ком ши­ты. А с дру­гой сто­роны - пе­ред кем вы­пен­дри­вать­ся? Что, аме­рикан­ский пре­зидент при­быва­ет, или за­мор­ский дип­ло­мат, или биз­несмен ка­кой? Сё­моч­ка - он же свой, счи­тай, сын. Он и при Эм­ме, и при жиз­ни Ми­ти та­ким для них был, а как от­ца не ста­ло - зем­ля ему пу­хом - Сё­моч­ка ещё до­роже. Осо­бен­но Лё­хе.

Оль­га Ва­силь­ев­на всю жизнь толь­ко так му­жа и зва­ла, да что она - все зва­ли. Хоть нас­то­ящее имя его - Рус­лан: Рус­лан Ар­се­нович Алё­ха. И Сё­моч­ка Лё­хой его на­зыва­ет, толь­ко со сло­вом "дя­дя": "дя­дя Лё­ха". А ча­ще ско­рого­вор­кой: "Дя-лё­ха"

Сё­моч­ка, маль­чик бед­нень­кий! Как же судь­ба к те­бе жес­то­ка: сов­сем ма­лень­ким лю­бящей ма­тери ли­шить­ся, да ка­кой! Уж кто-кто, а Оль­га Ва­силь­ев­на с Лё­хой зна­ли, чем для той бы­ли семья, Сё­моч­ка, Ми­тя. Страш­но: ведь и не умер­ла Эм­ма, и не сбе­жала, и Лё­ха так тща­тель­но го­товил её "ис­чезно­вение" -  лишь на вре­мя, чтоб толь­ко в ту чёр­ную по­ру сбе­речь. И са­му Эм­му как убеж­дал, что нуж­но это во имя тех же Сё­моч­ки с Ми­тей. Ну, и во имя са­мого Лё­хи - он без неё то­же не мо­жет. А вон как всё обер­ну­лось на дол­гие го­ды: Сё­моч­ке уже за со­рок, толь­ко взрос­лым уз­нал, что его ма­ма в дей­стви­тел­ности не по­гиб­ла - от не­го ж всё скры­вали...

Оль­га Ва­силь­ев­на ни­ког­да Лё­ху к Эм­ме не рев­но­вала - зна­ла точ­но: они лю­бят друг друж­ку неж­но, но толь­ко как друзья - не боль­ше. Ред­кость, ко­неч­но, что­бы дет­ская друж­ба маль­чи­ка и де­воч­ки на всю жизнь толь­ко ею и ос­та­валась. А имен­но так и ста­лось. Ещё ког­да Оль­га Ва­силь­ев­на с Лё­хой рас­пи­салась, тот сра­зу за­явил: "Те­перь у ме­ня двое близ­ких лю­дей: Эм­ка и ты". Боль­ше на всём све­те он ни­кого не имел. Оля это зна­ла, и её не за­дело, что Эм­му Лё­ха наз­вал вна­чале, а её - мо­лодую же­ну - по­том. И что Лё­ха го­дами скры­вал под­робнос­ти эми­ного "ис­чезно­вения" - то­же не оби­дело, хоть тайн меж ни­ми рань­ше не бы­ло. Те­перь-то всё яс­но: пра­виль­но, что не оби­жалась, боль­но толь­ко, что Лё­ха пе­режи­вал все эти мы­тарс­тва в се­бе. Ка­ково ему! Как с вой­ны при­шёл - гус­тая цы­ган­ская ше­велю­ра лишь по­сереб­рё­ной бы­ла, а вот пос­ле эми­ных дел - слов­но лунь ста­ла...

                                      *          *          *

Рус­лан Ар­се­нович по­вер­нулся ли­цом к сте­не и об­нял спин­ку ди­вана-книж­ки: лю­бимая по­за. Ни о ка­ких ле­карс­твах или вра­чах слу­шать не хо­тел: от­ле­жусь и всё. Пе­ре­убеж­дать бес­по­лез­но. Оль­га Ва­силь­ева всег­да со стра­хом вос­при­нима­ла та­кие вот но­вос­ти; му­раш­ки по те­лу бе­гали от соз­на­ния, что день, ког­да кто-то из них нав­сегда уй­дёт, не­умо­лимо приб­ли­жа­ет­ся, и с го­дами всё стре­митель­ней.

Ему - семь­де­сят во­семь: вой­ною из­ра­нен­ный, хи­рур­га­ми из­ре­зан­ный. Она - млад­ше, но не мо­лоду­ха же, и здо­ровье со­от­ветс­твен­ное. Ког­да пос­ле Чер­но­быля вы­яви­ли опу­холь, сов­сем скис­ла. Прав­да, вра­чи ус­по­ка­ива­ли: во-пер­вых, но­во­об­ра­зова­ние доб­ро­качес­твен­ное и не рас­тёт, нуж­но толь­ко ре­гуляр­но про­верять­ся. Во-вто­рых, "пос­ле Чер­но­быля" - не зна­чит из-за не­го, так что не­чего се­бя рас­трав­ли­вать и об­ре­кать. Всё рав­но страш­но. И за не­го, и за се­бя. Слу­чись что с ним, она это­го не пе­рене­сёт. Хоть жизнь их­няя не глад­кую бе­тон­ку, а уха­бис­тую грун­товку на­поми­нала, но ведь всег­да вмес­те. Да и кто еще у неё есть? Под­ру­ги? Так из жи­вых толь­ко трое ос­та­лось, и у тех - де­ти-вну­ки, до­маш­ние хло­поты. Лё­хины то­вари­щи? Их, ко­неч­но, мно­го - вок­руг му­жа всег­да рой при­яте­лей, ко­торые и её друзь­ями ста­ли. По праз­дни­кам Оль­га Ва­силь­ев­на всег­да в осо­бом по­чёте за уме­ние вкус­ня­тиной стол воз­ве­личи­вать. Но что зна­комые и при­яте­ли? У каж­до­го свои проб­ле­мы. И по­том, кто она им? Есть, прав­да, Сё­моч­ка. Дей­стви­тель­но, род­ной че­лове­чек, хоть и чу­жие они по кро­ви. Но Сё­моч­ка те­перь, ведь, в Аме­рике, по те­лефо­ну толь­ко и об­ща­ют­ся по нес­коль­ко ми­нут в ме­сяц. Пе­рего­воры и для не­го там, вид­но, ку­са­ют­ся - что уж нам го­ворить...

А ес­ли пер­вой суж­де­но по­кинуть этот мир ей? Тог­да как с Лё­хой? Ну, что се­бя об­слу­жить не смо­жет - за это как раз  мож­но не вол­но­вать­ся. В дру­гом де­ло: он как-то ска­зал, что сос­то­ит при ней не­отъ­ем­ле­мым до­маш­ним су­щес­твом. Ну, как пре­дан­ная со­бач­ка или ко­шеч­ка: ис­чезнет лю­бимый хо­зя­ин - она и про­падёт. 

Оль­га Ва­силь­ев­на хо­рошо тот раз­го­вор пом­ни­ла. Бы­ла их оче­ред­ная да­та. Лё­ха, ещё как рас­пи­сались, пос­та­новил: это - са­мый боль­шой се­мей­ный праз­дник, и ни­какие об­сто­ятель­ства не дол­жны от­ме­нять цве­тов. Так всег­да и бы­ло:  она ещё спит, а он в шесть ут­ра вста­нет и - ну, га­сать по мес­там, где баб­ки цве­ты про­да­ют. На­купит во­рох ро­машек, а то - ог­ромных  "мах­ро­вых" гла­ди­олу­сов: до­рогих - жуть. И слу­шать о рас­хо­дах не хо­чет. Воз­му­ща­ет­ся: "До­рого?! А ты что для ме­ня, де­шёвая без­де­луш­ка? Дру­гие зна­ешь, ка­кие день­ги на лю­бов­ниц выб­ра­сыва­ют? А я на за­кон­ную же­ну пот­ра­тить­ся не мо­гу?". Но это уже по­том он та­кое го­ворит - как она вы­гова­ривать ста­нет. А ког­да Оля толь­ко прос­нётся и пер­вое, что уви­дит в пос­те­ли - его цве­ты, а толь­ко за ни­ми его са­мого с на­роч­но зак­ры­тыми гла­зами, буд­то и не вста­вал, - вот тог­да Алё­ха воз­но­сил­ся на вер­ши­ны бла­женс­тва, да кре­до своё рас­толко­вывал. Тра­диция! Но не на­до­еда­ет - очень да­же при­ят­но, и чем стар­ше они ста­новят­ся, тем при­ят­нее.

А ког­да се­бя с пре­дан­ной со­бачён­кой срав­нил - это в прош­лом го­ду - гла­за его та­кими неж­ны­ми-пре­неж­ны­ми бы­ли, грус­тны­ми-прег­рус­тны­ми, что у неё да­же гор­ло спаз­мом све­ло.

Бо­же, как жизнь пром­ча­лась -  что миг: мор­гнёшь - Но­вый Год, мор­гнёшь - Но­вый Год, ну, за­чем всё так мчит­ся?.. Обид­но. И ещё обид­но, что их не ста­нет - род ведь кон­чится. Нас­ледни­ков же нет. Но не­кого ей ви­нить в том кро­ме се­бя: зна­ла на что шла. И то ве­дала, что под­ру­ги и зна­комые иро­нич­но ух­мы­лялись и ду­рой её счи­тали, ког­да уз­на­ли, что она за Алё­ху вы­ходит. "Так му­жика по-нас­то­яще­му в сво­ей жиз­ни и не уз­на­ет, еже­ли, ко­неч­но, на сто­роне гре­шить не ста­нет..."

Ну, о "сто­роне" она не ду­мала - не для неё это. А те го­ворил­ки луч­ше б се­бя пе­ремы­вали, а не в её жиз­ни ко­выря­лись. Мно­го они зна­ют: свою пор­цию "се­мей­ной" жиз­ни - сла­ва бо­гу, лишь двух­летней - Оля уже ис­пи­ла, и пос­телью муж­ни­ной то­же на­сыти­лась. Как вспом­нит - блед­не­ет. Это ка­кой же ду­рой быть на­до, что­бы то­му Пав­ли­ку до­верить­ся! Ду­шев­ным по­казал­ся, лас­ко­вым, веж­ли­вым, за­бот­ли­вым - не та­ким, как дру­гие. И ма­ме - зем­ля ей пу­хом - пон­ра­вил­ся, а са­мое глав­ное - ус­та­ли они обе без муж­чи­ны в до­ме. Как уз­на­ли, что па­пу с дру­гими пар­ти­зана­ми нем­цы сож­гли, так и стал для них дом - что си­рот­ская оби­тель. Пав­лик пер­вым её муж­чи­ной был. Хоть ещё не рас­пи­сались, а уже ка­залось, что вот те­перь, в мир­ной жиз­ни, уй­дут все го­рес­ти, за­живут они се­бе и ма­ме на ра­дость.

Толь­ко не­дол­го так ка­залось. Пав­лик бух­галте­ром в МТС слу­жил. За­дер­жи­вал­ся, бы­вало - де­ла. По­том как-то до­ма не но­чевал; дру­гой раз, пя­тый, а там и вы­яс­ни­лось, что Оля во­об­ще ему толь­ко как пе­рекус и нуж­на. Ну по­чему ей так не ве­зёт, в чём про­вини­лась!?.

                     *          *          *

В чер­но­быль­ской шко­ле, где в со­рок шес­том учи­тель­ство­вала, бы­ла "мно­гос­та­ноч­ни­цей": и ук­ра­ин­ский ве­ла, и рус­ский, и ис­то­рию. По слу­чаю приб­ли­жа­юще­гося Пер­во­мая в шко­ле шёл праз­днич­ный ве­чер. До кон­ца ре­шила не ждать и пос­ле тор­жес­твен­ной час­ти от­пра­вилась до­мой: пред­сто­ял де­вич­ник с под­ру­гами.

Что­бы сок­ра­тить путь, пе­ресек­ла спорт­пло­щад­ку, выш­ла к заб­ро­шен­но­му де­ревян­но­му до­миш­ку под со­ломой, оди­ноко сто­яще­му сре­ди му­сора и ме­тал­ло­лома. Не­доб­рая сла­ва хо­дила об этом мес­те, вся­кие страс­ти-мор­дасти рас­ска­зыва­ли, но она спе­шила - и все тут. Со­бира­лась гро­за, так бы­ло уже нес­коль­ко дней, но дождь не спе­шил. Все же, ус­ко­рила шаг - не хо­телось про­мок­нуть. Вот уж до­мик по­зади, ещё чуть-чуть - и её при­мут лас­ко­вые вер­бы, от­кры­ва­ющие у­ют­ную ро­щицу, а даль­ше, счи­тай, она до­ма.

- Лас­точка, ку­ды ж ты ти­ка­ешь, иды до мэ­нэ, - ус­лы­шала за спи­ной ук­ра­ин­ско-рус­ский сур­жик.

Ог­ля­нулась. Из до­мика вы­ходи­ли чет­ве­ро. Са­мого мо­лодо­го - год­ков сем­надца­ти  - преж­де встре­чала око­ло шко­лы: вид­но, уха­жёр ко­го-то из уче­ниц. Дво­их ви­дела впер­вые. Стар­ший - про­тив­ней­ше­го ви­да му­жик лет со­рока в фу­фай­ке на­рас­пашку на го­лом те­ле. Это он го­ворил.

- Не ти­кай, иди у гос­ти, там в мэ­нэ - як у са­нато­рии, за­кусь - як у рэс­то­ране, - изоб­ра­зил   улыб­ку.

От не­го нес­ло са­мого­ном. Пар­ни с пь­яны­ми гла­зами по­дош­ли, ок­ру­жили, му­жик выб­ро­сил ру­ку, как бы для при­ветс­твия, а паль­цы тя­нулись к ней за па­зуху. Ста­ло страш­но.

- Я вас не знаю, ос­тавь­те ме­ня в по­кое, - вык­рикну­ла и соб­ра­лась бе­жать.

Под­нялся ве­тер, бес­стыд­но зад­рал лёг­кое креп­де­шино­вое платье, она ин­стинктив­но уда­рила по не­му ру­ками, а му­жик за­гого­тал:

- Та не со­ром­ся, ба­чишь - пры­рода тя­бя для мэ­нэ от­кры­ва­еть. Идём до ха­ты -  
бу­дешь то­ко мо­им гос­тем. А не хо­чешь - мы й тут мо­жемо. Но уже хо­ром...

Она по­пыта­лась его от­тол­кнуть, но тот са­мый зна­комый маль­чик за­бежал сза­ди, стук­нул по ик­рам и она упа­ла. Ос­во­бодить­ся от дер­жа­щих со всех сто­рон рук бы­ло не­воз­можно, единс­твен­ное, что смог­ла - ис­тошно зак­ри­чать, но ей тут же за­жали рот. Раз­дался треск раз­ди­ра­емо­го платья - их сов­мес­тно­го с под­ру­гой до­рого­го при­об­ре­тения, белья, тош­нотвор­ный пе­регар об­дал ли­цо, она сно­ва   умуд­ри­лась крик­нуть, но об­ру­шив­ший­ся удар пог­ру­зил в тем­но­ту. Об­мо­рок был не­дол­гим, от­крыв гла­за, уви­дела, как над му­жиком что-то мель­кну­ло, эта смер­дю­чая ско­тина вдруг за­мер­ла и за­вали­лась на­бок. Ка­кое-то вре­мя был слы­шен шум дра­ки, по­том всё стих­ло.

Оля пы­талась бы­ло под­нять­ся, од­на­ко плас­ти­лино­вые но­ги не слу­шались, из но­са хлыс­та­ла кровь, го­лова кру­жилась, она чувс­тво­вала, что вновь опус­ка­ет­ся на тра­ву, но чьи-то ру­ки её под­ня­ли и не­чужой муж­ской го­лос спо­кой­но поп­ро­сил:

-Ты, Оль­га Ва­силь­ев­на, ру­ку за мою шею за­кинь - бу­дет спод­ручнее те­бя нес­ти.

Сквозь слё­зы уви­дела Рус­ла­на Ар­се­нови­ча - их зав­хо­за и по сов­мести­тель­ству сан­техни­ка, элек­три­ка, во­дите­ля мо­тоцик­ла и ох­ранни­ка школь­ной сек­ре­тар­ши, ког­да на том же мо­тоцик­ле он во­зил её в банк за зар­пла­той для учи­телей. Сло­вом, мас­тер на все ру­ки. Раз­ные ле­ген­ды о нём хо­дили - оно и по­нят­но: фрон­то­вик, пар­ти­зан. И внеш­ность ге­рой­ская:  по­сереб­рённая чёр­ная ше­велю­ра ещё мо­лодо­го че­лове­ка, смуг­лое цы­ган­ское ли­цо со шра­мами да сле­дами ожо­гов. Ху­лига­ны его бо­ялись. А вот фа­милия у не­го вов­се да­же не ге­рой­ская, а как проз­ви­ще: Алё­ха. Рас­ска­зыва­ли, что он пар­ти­занил, что по­дор­вался на ми­не, его уж бы­ло в мёр­твые за­писа­ли, а уце­лел - прос­то ог­лу­шён­но­го и ра­нено­го зем­лёй при­сыпа­ло. И еще рас­ска­зыва­ли ин­тимную под­робность, от ко­торой учи­тель­ни­цы из осо­бо де­ликат­ных вы­ходи­ли, что­бы не слу­шать даль­ше. Ну, в об­щем, что пос­ле то­го ра­нения он бо­лыне не муж­чи­на. От­ку­да об этом мог­ли знать - не­ведо­мо, но охот­ни­ки об­са­сывать пи­кан­тность на­ходи­лись.

Алё­ха под­нял Оль­гу Ва­силь­ев­ну как ре­бен­ка и по­нёс в зло­получ­ный до­мик. Ещё у по­рога в нос уда­рило зна­комое зло­воние. Она неп­ро­из­воль­но впи­лась в его пле­чо.

- Не бой­тесь, тех сво­лот уже нет, - ус­по­ко­ил.
Тог­да она пре­быва­ла в прос­тра­ции, с тру­дом вос­при­нимая ре­аль­ность, но и се­год­ня пом­нит про­мель­кнув­шее в ста­ром мут­ном трю­мо своё от­ра­жение: выг­ля­дыва­ющее из ра­зод­ранно­го платья те­ло в си­няках и кро­вопо­тёках. Он за­метил её ото­ропь, мет­нулся к ви­сящей на гвоз­де де­рюге, ока­зав­шей­ся изод­ранной во­ен­ной плащ-па­лат­кой, уку­тал Оль­гу Ва­силь­ев­ну. Вот так, за­пелё­нутую в бре­зент, под на­чав­шимся -та­ки лив­нем он и при­нёс её к се­бе до­мой.

Нем­но­го за­меш­кался в не­реши­тель­нос­ти, сму­щён­но вздох­нул, раз­дел её, об­мыл, на­ложил на сса­дины и си­няки хо­лод­ные ком­прес­сы, при­казав не стес­нять­ся:

- Ты, Оль­га Ва­силь­ев­на, хоть и кра­сивая, но сей­час ты не ба­ба, а ра­неная.

Дал тёп­лое мо­локо со све­жим буб­ли­ком и по­бежал к со­сед­ке-фель­дше­рице: во-пер­вых, чтоб она пос­тра­дав­шую ос­мотре­ла, во-вто­рых, у неё те­лефон и мож­но ми­лицию выз­вать.

По­том на­чались тер­за­ния из-за следс­твия и су­да. Му­жик-на­силь­ник ока­зал­ся не­безыз­вес­тным ре­циди­вис­том. Он так и ос­тался око­ло злос­час­тно­го до­мика с про­лом­ленным че­репом. Алё­ху заб­ра­ли в ми­лицию как убий­цу, впро­чем, он и не от­ри­цал, что сам за­валил на­силь­ни­ка. Обо всём под­робно на­писал: так, мол, и так, вый­дя пос­ле пер­вой час­ти школь­но­го ве­чера по­курить, ре­шил прой­тись, ус­лы­шал жен­ский крик, бро­сил­ся ту­да, зас­тал мер­зкую сце­ну, схва­тил ва­ляв­шу­юся сре­ди му­сора же­лезя­ку и бро­сил­ся на на­силь­ни­ков. Мо­лодые да­ли дё­ру, а му­жик не ус­пел, так и ос­тался в лу­же кро­ви с про­лом­ленным че­репом. Ми­лиция всех ра­зыс­ка­ла, Алё­ху вско­ре вы­пус­ти­ли, но вол­не­ний бы­ло...

Всё то вре­мя Оль­га Ва­силь­ев­на ос­та­валась у не­го. Пе­режи­вала, в шко­лу хо­дила, опус­тив гла­за: все ведь обо всём зна­ли, но ви­ду - спа­сибо - не по­дава­ли. А по­том - уже на су­де - ког­да Алё­ху объ­яви­ли не­вино­вым, а на­силь­ни­кам да­ли срок, Рус­лан Ар­се­нович как-то очень спо­кой­но и обы­ден­но пред­ло­жил:

- Див­чинка моя гар­ная, та ос­та­вай­ся у ме­ня. Вдвох же луч­ше.

К Но­вому го­ду они рас­пи­сались. Это был экс­промт да­же для них са­мих. Как-то, при­хора­шива­ясь, за­мети­ла в зер­ка­ле, что он жад­но в неё вгля­дыва­ет­ся, а в гла­зах - и неж­ность, и боль, и от­ча­яние. От­бро­сила гре­бень, по­дош­ла к ото­ропев­ше­му Алё­хе, при­кос­ну­лась к его по­сереб­рённой ше­велю­ре, не­ожи­дан­но для се­бя са­мой приль­ну­ла к не­му и по­цело­вала.

- Зна­ешь, я с то­бой   всег­да бу­ду, - впер­вые об­ра­тилась к не­му на "ты". - Не как зна­комая, а как же­на.

- Нет див­чинка, не мож­на те­бе со мною про­падать. Ты ж та­ка кра­сива, та­ка хо­роша...

Но она ни­чего не же­лала слу­шать. В том чис­ле слов, что мо­жет быть сво­бод­на ког­да угод­но, ес­ли кто дру­гой приг­ля­нет­ся.

                                 *          *          *
Оль­га Ва­силь­ев­на ос­то­рож­но, что­бы не раз­бу­дить му­жа, выш­ла из ком­на­ты. Дверь, од­на­ко, не прик­ры­ла - на­до прис­матри­вать. Мо­жет, прав­да, от­ле­жит­ся, но с эти­ми его ут­ренни­ми по­хода­ми на­до кон­чать. Ес­ли так уж хо­чет­ся, ес­ли не мо­жет без них, то толь­ко вдво­ем - она го­това рань­ше вста­вать. Но од­но­му - бо­же упа­си!

А Рус­лан Ар­се­нович вов­се да­же не спал. Прос­то прик­рыл гла­за, чтоб на них не так да­вило от­ку­да-то из го­ловы. Ко­неч­но, се­год­ня пе­ребор­щил, но он ведь спе­шил пос­петь к сё­моч­ки­ному при­ез­ду. Вро­де, ме­лочи, а сде­лать на­до: и му­сор вы­нес­ти, и в гас­тро­номе при­купить­ся, и мо­лоч­ка до­быть. В го­сударс­твен­ных ма­гази­нах с про­дук­та­ми сей­час - не раз­го­нишь­ся, на­до схва­тить, ког­да есть. По­тому как ес­ли не ус­пе­ешь, при­дёт­ся от­да­вать­ся час­тни­кам-спе­кулян­там - и от­ку­да их столь­ко рас­пло­дилось!?. Спа­сибо, гас­тро­ном у до­ма неп­ло­хой, но мо­локо там толь­ко в бу­тыл­ках. А это ж раз­ве мо­локо? Из по­рош­ка! Тво­рога не сде­ла­ешь, а на пи­роги его мно­го нуж­но. Хлоп­чик их обо­жа­ет.

Пи­роги - оли­но мас­терс­тво. А тво­рог - это уже лё­хино де­ло: и мо­локо дос­тать, и в неж­но-бе­лое чу­до с кис­линкой его прев­ра­тить. Но за мо­локом на­до ид­ти на Обо­лонь. Толь­ко! К но­вень­кой зе­лёной бу­доч­ке воз­ле прод­ма­га, что в де­вяти­этаж­ке-"клюш­ке" на Ге­ро­ев Ста­лин­гра­да. Об этой бу­доч­ке по­ка ма­ло кто зна­ет и ес­ли ус­пе­ешь ут­речком ча­сам к шес­ти, то мож­но ку­пить.

Впро­чем, он лу­кавил: ес­ли чес­тно - прос­то обо­жал этот мар­шрут. Так и се­год­ня: по­ка Оля спа­ла, быс­тро одел­ся, взял бе­жевый и оран­же­вый с бе­лыми го­роши­нами эма­лиро­ван­ные би­дон­чи­ки и ти­хонеч­ко зах­лопнул дверь. Ка­кая пре­лесть: в лёг­кие вры­ва­ет­ся ве­терок с Днеп­ра, не­ис­товс­тву­ют птичьи хо­ры, над чёр­ным, блес­тя­щим пос­ле по­ливаль­ных ма­шин ас­фаль­том стру­ит­ся лёг­кий па­рок - приз­нак гря­дуще­го жар­ко­го дня. И это да­же хо­рошо, что от­сю­да, с Тро­ещи­ны - преж­де при­город­но­го се­ла, а те­перь гро­мад­но­го жил­масси­ва, где рас­се­лили чер­но­быль­цев - путь на Обо­лонь неб­лизкий. Мож­но не­тороп­ли­во по­думать. Вдоль но­вень­ких свет­лых мно­го­эта­жек ки­ломет­ра два, по­том по гран­ди­оз­но­му ван­то­вому Мос­ков­ско­му мос­ту доб­рый ки­лометр, а там, на дру­гом бе­регу - по Обо­лони ещё ки­ломет­ри­ка пол­то­ра до за­вет­но­го ларь­ка. 

На се­реди­не мос­та Алё­ха, как всег­да, ос­та­новил­ся. Креп­ко взял­ся за тру­бы-пе­рила, ощу­тил мощь этой же­лезо­бетон­ной гро­мады, дро­жащей от про­нося­щих­ся по её мно­горяд­ной трас­се ав­то­мобиль­ных по­токов; пос­лу­шал кри­чащих ча­ек, прес­ле­ду­ющих "Ме­те­оры" на под­водных крыль­ях да бар­жи, проп­лы­ва­ющие под мос­том; пос­мотрел вдаль, где се­ро-го­лубое днеп­ров­ское зер­ка­ло схо­дит­ся с мо­рем приб­режной зе­лени да об­ла­ками; ку­да стре­мят­ся су­да к Выш­го­роду, Чер­но­былю, При­пяти и даль­ше - в Бе­лорус­сию.

При вос­по­мина­ни­ях о Чер­но­быле и При­пяти Алё­ха всег­да взды­хал. Ког­да вер­нулся с вой­ны и пе­реп­лёл свою судь­бу с оли­ной, был уве­рен, что ни­куда они из Чер­но­быля уже не сдви­нут­ся. Хва­тит, цы­ган, по све­ту мы­кать­ся: 35 лет - зо­лотой воз­раст, что­бы ос­те­пенить­ся и жизнь стро­ить. Ему очень нра­вил­ся этот уто­па­ющий в са­дах ста­рин­ный по­лес­ский го­род, го­вор по­лещу­ков: "сю­дой-ту­дой" вмес­то "сю­да-ту­да", "мо­на-не мо­на" вмес­то "мож­но-нель­зя". Нра­вил­ся  ще­котав­ший нос за­пах ры­бы: и све­жей, и до­маш­не­го коп­че­ния, ко­торую пред­ла­гали мес­тные ры­боло­вы; и порт нра­вил­ся, и су­доре­мон­тный за­вод, пах­ну­щие смо­лой, ме­тал­лом и ре­кой. И то, что он там всег­да сво­им был, нра­вилось: как го­род­ское ме­роп­ри­ятие ка­кое - Рус­ла­на Ар­се­нови­ча приг­ла­ша­ют: фрон­то­вика, пар­ти­зана. И на пар­тхо­зак­тив, и да­же, бы­вало, на пле­нумы рай­ко­ма, хоть ни­ког­да он в пар­тии не сос­то­ял. В ком­со­моле - да, на Одес­ском ка­нат­ном за­воде да­же в ком­со­моль­ских во­жаках хо­дил, но не боль­ше. Он - цы­ган, это всег­да пом­нить на­до. Хоть мог бы всту­пить при же­лании. Бо­ял­ся. Не хо­тел, что­бы в прош­лом его по­кой­но­го ба­ти ко­выря­лись. Ну, и на фрон­те, и в пар­ти­занах мог всту­пить, но то­же по этой при­чине бо­ял­ся. А ес­ли сов­сем уж на­чис­то­ту - за­чем ему ку­да-то всту­пать? И сам это­го не знал. Что, он дру­гим ста­нет? Его и без ком­со­мола, и без пар­тии всё од­но вез­де ува­жали. И в Чер­но­быле ува­жа­ют, со­вету­ют­ся. Особ­ли­во ког­да Во­лодь­ка Звез­денко пер­вым сек­ре­тарём стал. Это для Алё­хи он Во­лодь­ка, по­тому как пом­нит его Рус­лан Ар­се­нович ещё ком­соргом кон­сер­вно­го за­вода. А для всех в го­роде Звез­денко - хо­зя­ин: к не­му не ина­че, как Вла­димир Ива­нович, да с за­ис­ки­вани­ем об­ра­щались.

Вот с из­бра­ния Звез­денко и пош­ла его при­пят­ская эпо­пея. Од­нажды "пер­вый" сам к не­му до­мой за­ехал. Оля как раз пи­роги с ка­пус­той спек­ла. И рыб­ка бы­ла. И пи­во. Вот тог­да, в шес­ти­деся­тых, за ус­тлан­ным кле­ён­кой сто­лом Алё­ха впер­вые и ус­лы­шал о бу­дущем го­роде с атом­ной стан­ци­ей.

- По­нима­ешь, дя­дя Лё­ха, я сам по­ка те­ря­юсь: вро­де, тер­ри­тория рай­она, а всё Там ре­ша­ет­ся, - он вы­рази­тель­но пос­мотрел на по­толок! И де­ла ведь уже зак­ру­тились...

А че­рез па­ру лет - Лё­ха зи­му ту злую хо­рошо за­пом­нил - с Брю­хано­вым, ди­рек­то­ром стро­ящей­ся Чер­но­быль­ской А­ЭС поз­на­комил­ся. Рус­лан Ар­се­нович тог­да рай­гос­ти­ницей за­веды­вал и спе­ци­аль­но сво­бод­ный но­мер для но­вой "шиш­ки" дер­жал, как Звез­денко ве­лел. А "шиш­ка" ока­залась вов­се не на­пыщен­ной. Мо­лодой ин­же­нер - да­же млад­ше Алё­хи - Брю­ханов был веч­но за­мотан­ный, с рас­пухшим от бу­маг пор­тфе­лем, ос­тавлял у гос­ти­ницы "у­азик", за­бегал не­надол­го в но­мер и вско­ре сно­ва ис­че­зал. Алё­ха его про се­бя "смур­ным" обоз­на­чил за су­ровый вид и зам­кну­тость. Так пос­то­ялец здесь и жил: дру­гого прис­та­нища по­ка не имел. По­том съ­ехал - ког­да на бе­регу При­пяти уже пер­вое жильё пос­тро­или, а рож­да­ющий­ся го­род име­нем ре­ки мес­тной наз­ва­ли.

Ну, а в семь­де­сят вто­ром Звез­денко сно­ва за­вёл с Рус­ла­ном Ар­се­нови­чем раз­го­вор об атом­ной.

- Ты бы, дя­дя Лё­ха, в При­пять пе­реб­рался - в сов­ре­мен­ной квар­ти­ре за­жил бы, со все­ми удобс­тва­ми. Сколь­ко ж вы с Оль­гой Ва­силь­ев­ной бу­дете ха­ту свою ла­тать? Да про­давай­те вы её и пе­ре­ез­жай­те: я с Брю­хано­вым до­гово­рюсь - го­род же у стан­ции на ба­лан­се. А ску­чать не бу­дешь, не бой­ся, и под­ра­баты­вать к пен­сии смо­жешь. Здесь в гос­ти­нице ди­рек­торс­тву­ешь, а там ко­мен­дантом об­ще­жития пой­дёшь. Толь­ко не брю­ханов­ско­го, а ки­зимов­ско­го. Мо­лодёжь со все­го Со­юза: строй­ка ведь ком­со­моль­ская удар­ная!

И, по­низив го­лос, до­бавил:

- Ко­неч­но, лю­ди раз­ные - и по на­ци­ональ­нос­ти, и по жиз­ни. Есть пос­ле от­сидки то­же. Зна­чит, сам по­нима­ешь: лишь бы ко­го ту­да ко­мен­дантом нель­зя. Ты - че­ловек хо­роший и муд­рый: смо­жешь и де­ликат­ным быть, и су­ровым. Мне там свой глаз иметь ох, как нуж­но.

Так бы сра­зу и го­ворил, - смек­нул Алё­ха. Ну и хит­рю­га Во­лодь­ка - чу­ет же, что эти хлоп­чи­ки и див­чи­ны бом­бой для не­го ока­жут­ся - вот глав­ная при­чина. Съ­едут­ся ар­мя­не с азер­бай­джан­ца­ми, хох­лы с ев­ре­ями, ка­цапы с мо­ими цы­гана­ми, сек­танты с ком­му­нис­та­ми, соп­ля­ки-хлоп­цы с бы­валы­ми дев­ка­ми - Во­лодь­ке са­мый раз за сер­дце хва­тать­ся...

- А ты чув, что ста­рые де­ревья не пе­реса­жива­ют, они по­гиб­нуть мо­гут? - при­щурил­ся Алё­ха. - Мне ж ведь седь­мой де­сяток идёт, а для тех хлоп­чи­кив мор­до­ворот ну­жен.

- Ну, ты да­ёшь, дя­дя Лё­ха - это ж не прес­тупни­ки. Прос­то там по­рядок ну­жен, а ты это уме­ешь. И за­ува­жа­ют те­бя сра­зу - я точ­но знаю. Да и Ки­зима всег­да по­может.

Ки­зиму Алё­ха то­же знал: на­чаль­ник все­го стро­итель­ства. Его и ува­жали, и по­ба­ива­лись. С та­ким ка­шу сва­ришь. Да­же быс­трее, чем с Брю­хано­вым.

Рус­лан Ар­се­нович тог­да ни­чего не от­ве­тил, да Звез­денко и не нас­та­ивал - знал: еже­ли бы Алё­ха не за­хотел - сра­зу бы и ска­зал. Пус­кай по­дума­ет, да с Оль­гой Ва­силь­ев­ной сог­ла­су­ет.

Она не воз­ра­жала, хоть пред­ло­жение и ока­залось не­ожи­даным, и сер­дце   сжи­малось от мыс­ли, что до­ведёт­ся с от­чим стро­ени­ем рас­стать­ся. Но с дру­гой сто­роны - на­до­ело уже пос­ле зи­мы на чер­дак за­лезать, что­бы про­верить, где те­чёт, а вес­ной оче­ред­ной ре­монт за­тевать. Вре­мя есть вре­мя - та ха­та ещё с пра­дедов.

И они ста­ли при­пят­ча­нами.

                             *          *          *
...Алё­ха вздрог­нул: под мос­том раз­дался рез­кий звук си­рены. Это сиг­на­лила бар­жа со строй­ма­тери­ала­ми и ку­мачом: "По­можем При­пяти!". Так ведь не по­можешь уж ей, - мыс­ленно воз­ра­зил Алё­ха. Стан­ции - да, по­мочь мож­но, а го­род - он об­ре­чён. А как жи­ли!.. Рус­лан Ар­се­нович вспом­нил сов­ре­мен­ную чис­тей­шую При­пять с пов­се­мес­тны­ми клум­ба­ми и цве­тами, пи­рами­даль­ны­ми то­поля­ми на прос­пекте Ле­нина, ули­цу Кур­ча­това, ши­кар­ный Дом куль­ту­ры, ма­гази­ны, ко­торым и мно­гие ки­ев­ские мог­ли по­зави­дывать. У­ют и спо­кой­ствие. И вдруг в од­но­часье 55 ты­сяч че­ловек все­го это­го ли­шились...

Как вре­зал­ся в лё­хину па­мять день 22 и­юня 1941-го - так и 26 ап­ре­ля 1986-го ни­ког­да не за­будет­ся. Встал он тог­да по при­выч­ке ра­но, вы­шел на бал­кон: ут­ро-то ка­кое прек­расное! Соб­рался бы­ло по­тянуть­ся - и обом­лел: над атом­ной - за­рево. Он по­чувс­тво­вал что-то не­объ­яс­ни­мо ужас­ное, за­шёл в спаль­ню и Олень­ка сра­зу ус­лы­шала, от­кры­ла гла­за:

- Че­го ты, Лё­ха? - встре­вожи­лась его сос­ре­дото­чен­ным взгля­дом

- Го­рит!

- Что го­рит?

- Стан­ция!..

Оль­га Ва­силь­ев­на мо­мен­таль­но вста­ла:

- Ну, бы­ва­ют же по­жары, дай бог обой­дёт­ся...

- Силь­но го­рит, Оля - са­ма пог­ля­ди с бал­ко­на.

И стал оде­вать­ся.

- Ты ку­да? - за­бес­по­ко­илась же­на.

- Я ско­ро, уз­наю толь­ко... - и зах­лопнул дверь.

У подъ­ез­да ко­нопа­тый со­сед­ский Вить­ка ста­ратель­но во­зил­ся с ве­лоси­педом: по­силь­нее за­вора­чивал бол­ты на ко­лёсах, ощу­пывал ши­ны.

- Здрас­те, Дя-Лё­ха! - ну, сов­сем как Сё­моч­ка рас­плыл­ся в улыб­ке маль­чиш­ка.

- Ты че­го это: сра­ня тур го­товишь?

- Сго­ня­ем с па­цана­ми...

Ули­цы уже ожи­вали, мо­лодые ма­мы ка­тили дет­ские ко­лясоч­ки, в ма­гази­нах по­яв­ля­лись оче­реди, ас­фальт всю­ду был мок­рый, но по­ливаль­ные ма­шины сно­ва и сно­ва его оро­шали. Го­рожа­не куч­ко­вались на тро­ту­арах, что-то сос­ре­дото­чен­но об­сужда­ли. Рус­лан Ар­се­нович по­дошёл, прис­лу­шал­ся.

- Мой под ут­ро с вах­ты поз­во­нил, ве­лел, чтоб из до­ма ни­куда, а две­ри-ок­на мок­ры­ми тряп­ка­ми об­ло­жить...

- А я в Ки­ев на вы­ход­ные соб­рался, так ни "Ра­кеты", ни ав­то­бусы не хо­дят...

- Да что на Ки­ев - во­об­ще ни­куда не хо­дят, я три ча­са мы­калась, хо­тела бра­ту в Чер­но­быль поз­во­нить, чтоб не ждал, а меж­ду­город­ка то­же не ра­бота­ет...

- Но ник­то ж ни­чего не объ­яв­лял - мо­жет, па­ника?..

Подъ­еха­ло нес­коль­ко "ЛА­Зов" с ми­лици­ей.
 
А не­бо гу­дело: вер­то­лёты - что пчё­лы...
  
*          *          *
...Алё­ха отор­вал ру­ки от пе­рил и про­дол­жил путь на Обо­лонь. Вот и на­комая де­вяти­этаж­ка-клюш­ка, вот и 

- Опаз­ды­ва­ешь, Рус­лан Ар­се­нович, - по­журил один из зав­сегда­та­ев "мо­лоч­ной" оче­реди.

Се­год­ня Алё­ха был уже не пер­вым.

КАК ЭТО БЫ­ЛО (уни­каль­ная ки­нох­ро­ника) 

 https://www.youtube.com/watch?v=N2YfPVn89oY&feature=related