Трудно быть князем

Поначалу я встал в тупик перед, казалось бы, непреодолимой задачей: в скупой объем интервью втиснуть беседу с человеком, чья жизнь заслуживает описания в солидном томе и, возможно, не в одном. Без потерь выйти из тупика мне помогла вовремя пришедшая на память пословица о "ножках", протянутых "по одежке". Вздохну с облегчением и представлю моего собеседника.    

СПРАВКА. Князь Никита Лобанов-Ростовский - сын Дмитрия Ивановича Лобанова-Ростовского и Ирины Васильевны Вырубовой. До выхода на пенсию - геолог-изыскатель, американский банкир. Коллекционер русской театральной живописи и графики периода 1880 - 1930 гг. Искусствовед, меценат. Консультант аукционных домов Christie's и Sotheby's. Почетный доктор Санкт-Петербургской академии художеств, пожизненный член Союза благотворителей музея Метрополитен (Нью-Йорк), сопредседатель совета русскоязычной общины Великобритании. Проживает в Лондоне.

- Никита Дмитриевич, следует ли мне к вам обращаться "ваше сиятельство"? Я, в принципе, готов...

- Не вижу причин называть меня "сиятельством", вполне устроит обращение по имени-отчеству. Вы от него еще не отвыкли?

- К счастью, не отвык, хотя отучить меня пытались многие и давно.

 - Давайте на нем и остановимся. 

 - В общих чертах я знаком с вашей биографией, но не всем читателям она известна.

- Родился 6 января 1935 года в Софии...

- Простите, что перебиваю, но если потомок старинной русской княжеской фамилии рожден в Болгарии, это требует пояснений.

- Мой дед по материнской линии Василий Васильевич Вырубов был товарищем министра в кабинете князя Георгия Евгеньевича Львова, который после Февральского переворота 1917 года возглавил Временное правительство России. В декабре дед вместе с семьей покинул Санкт-Петербург и поселился в Париже. Был председателем комитета помощи российским гражданам за границей, инициатором создания "Золотой книги" русского зарубежья. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев де Буа.

Родственников по отцовской линии октябрь 1917 года застал в Петербурге. Но им удалось уехать в Одессу, а оттуда с приключениями, в том числе смертельно опасными, они добрались до Софии. Странный выбор моего деда, князя Ивана Николаевича Лобанова-Ростовского объяснялся тем, что в Софийском соборе Александра Невского по воскресеньям пел великолепный хор столичной оперы, а дед больше всего в жизни ценил две вещи - музыку и православие. Бабушка, Вера Дмитриевна Калиновская, стала там жертвой болгар-мошенников: они продали ей за большие деньги якобы богатое угольное месторождение, а на самом деле просто закопали в поле несколько телег угля. Потом она открыла пекарню, торговала бубликами, но и тут прогорела.

СПРАВКА. Лобановы-Ростовские - потомки ветви династии Рюриковичей. Их родоначальник Иван Александрович (Лобан) княжил в Ростове Великом в конце XV - начале XVI веков. Среди представителей рода - государственные и военные деятели, историки и дипломаты. Один из них, князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский (1824 - 1896)  был послом в ряде стран, министром иностранных дел Российской империи. Известен как собиратель и издатель русских архивных исторических материалов XVIII - XIX веков, исследователь генеалогии дворянских родов России.

Все же у деда с бабушкой еще оставались средства, чтобы отправить своего сына Дмитрия, впоследствии моего отца, на учебу в Лондон, в частную школу Harrow. Со своей будущей женой Ириной Вырубовой он познакомился в Париже, куда попал на  пути из Англии в Болгарию. Они поженились, приехали в Софию. А там и я появился на свет.   

Шли годы, я подрастал, пошел в школу, учил одновременно четыре языка: болгарский - на уроках, русский - в семье, утром говорил с одной гувернанткой по-немецки, после обеда с другой - по-французски. Я и сейчас свободно говорю на этих языках.  

Школ в моей жизни было несколько: когда немцы оккупировали Болгарию, ходил в немецкую, в 1944 году немцы отступили - открылась французская школа, родители отвели меня туда; с началом советской оккупации вскоре закрылась, и настала "диктатура пролетариата". Мое среднее образование завершилось в 1953 году на болгарской школе.  

 - Но раньше, зимой 1946 года, вас посадили в тюрьму. Какое преступление вы успели совершить в свои 11 лет?   

- Тяжелое преступление: с отцом и матерью перешел нелегально болгаро-греческую границу! Нас поймали, вернули, посадили в военную тюрьму. Дневной рацион был - 120 граммов хлеба. От недоедания я заболел, меня перевели в "нормальную" тюрьму для уголовников. Она показалась мне раем: кормили дважды в день, утром давали чай из липы, еще и лечили в тюремной больнице.

Из тюрьмы я вышел через год. Родители оставались сидеть. Жить мне было негде: нашу квартиру конфисковали. Меня приютила моя бывшая няня, Елена Ивановна Иванюк. Она работала посудомойкой, а ее муж Николай Миронович, в прошлом белый офицер, - ночным сторожем. Я собирал на улице окурки, раздирал их и на вес продавал табак цыганам, ещё подрабатывал на улице - чистил ботинки "товарищам"...

Через полгода освободили маму. У наших знакомых Егоровых оказалась лишняя комната, по закону они подлежали "уплотнению". Им было удобно "уплотниться" за счёт нас. Когда выпустили отца, мы зажили у Егоровых втроем.

Отец устроился бухгалтером на текстильную фабрику "Фортуна". Однажды в 1948 году он вышел в магазин купить молока - и не вернулся. Несколько лет мы ничего не знали о его судьбе, что он был арестован прямо на улице, отправлен в концлагерь близ города Пазарджик, где и умер (по другим сведениям, его расстреляли болгарские спецслужбы).    

- Была в те годы популярна в Советском Союзе песня со словами: "Хороша страна Болгария - а Россия лучше всех". Обе эти страны оставили трагический след в жизни вашей семьи. А вот болгарские газеты конца 1940-х годов писали о Никите Лобанове - чемпионе среди юношей по плаванью стилем брасс на дистанциях 100 и 200 метров. Как это вы сподобились?  

 - Очень просто. Из тюрьмы я вышел в плохом физическом состоянии, и знакомый доктор сказал, что мне нужно заняться спортом, если не хочу остаться на всю жизнь рахитиком. По его совету я выбрал плавание. Тренировался по пять-семь часов в день не ради чемпионского звания, а чтобы бежать из Болгарии. Для этого предстояло проплыть в Черном море не менее двенадцати морских миль и выйти на турецком берегу. 

- Еще в одной советской песне той поры были слова: "Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна". Вопрос об Африке перед вами не вставал, но берег турецкий оказался нужен...

- Вот именно. Много лет спустя сверстник, с которым мы тренировались и которому удалось бежать, рассказал мне, что болгары строили на своем побережье фальшивые "турецкие" деревни, наподобие знаменитых "потемкинских", чтобы тот, кто вплавь или на лодке попытается добраться до Турции, попал на болгарский берег.   

- Когда, почему и при каких обстоятельствах вы уехали на Запад? Где учились и  трудились? Видите, как много вопросов сразу. Не трудно будет на них ответить?

- Не труднее, чем нам с мамой было вырваться из Болгарии. Мой дядя Николай Васильевич Вырубов, который жил в Париже и в годы войны служил офицером при штабе генерала де Голля, направил в министерство иностранных дел Франции просьбу выдать его сестре Ирине, моей маме, французский паспорт, вписав туда меня. Учитывая его военные заслуги, МИД поручил послу в Болгарии выдать такой паспорт. Что и было сделано. А болгары нас не выпускали! В таком же положении оказались еще четверо французских граждан, жившие в Софии.

Послом был Жак Парис, его заместителем - Ромен Гари, также военный соратник генерала де Голля, еврей по происхождению, всемирно известный писатель. В то время Болгария купила у завода "Шнедер" во Франции два электровоза, их должны были доставить в Софию через разделенную на зоны союзников Вену. Железная дорога проходила по французской зоне. Гари позвонил коллеге в Вену, попросил задержать локомотивы - якобы обнаружена ошибка в бумагах. И когда представитель болгарского МИД'а задал вопрос: как насчет наших локомотивов? - Гари ответил: "А как насчет наших граждан, который вы держите у себя?" Болгары всё поняли...

Спустя 48 часов, 30 сентября 1953 года, мы с мамой прибыли в Париж. А через три года мама умерла от рака груди. Ее смерть - самое большое несчастье в моей жизни. Она была на редкость красивым, умным и добрым человеком, я очень ее любил.

- Учиться вы поступили в...

 - ...сначала, по настоянию деда, на юридический факультет в Сорбонне, но пробыл там недолго: будущая профессия меня совершенно не интересовала. Я еще подростком мечтал стать геологом, перечитал массу литературы по минералогии и палеонтологии. Дед считал, что мне это не подходит...

- Ему непременно хотелось видеть вас юристом или врачом?

- Да, эти профессии он считал более перспективными. Все же я настоял на своем, поехал в Лондон, подал документы в University of Oxford, на геологический факультет. Но узнал, что, помимо экзаменов на специальность, следует сдать латынь. Вернулся в Париж, стал искать репетитора по этому предмету. В нескольких километрах от дачи деда жил аббат, по-английски он говорил немного, зато латынь знал в совершенстве. Утром я приезжал к нему на велосипеде, брал задание, возвращался домой и по восемь часов в день зубрил латинские глаголы неспрягамой формы. И так - полгода. Осенью снова поехал в Оксфорд, сдал экзамены, был зачислен...    

- ...чем подтвердили справедливость пословицы "Терпение и труд всё перетрут". 

- Не только. Нужны воля и целеустремленность. Развить их мне помог спорт. Решив чего-то добиться, я упорно следовал своей цели. Расчёт был прост: преуспеть - или пропасть. В 1958 году я окончил Оксфорд, получил степень бакалавра и магистра геологии. Продолжил образование в Нью-Йорке - вышел оттуда со степенью магистра экономической геологии и магистра банковского учета. Разведывал месторождения нефти в Патагонии, ртути в Тунисе и на Аляске, искал алмазы в пустыне Калахари, никель в Венесуэле, железо в Либерии, был советником алмазодобывающей фирмы "Де Бирс", вице-президентом американского банка...

- Такие должности не достаются за красивые глаза. Вам они за что достались?

- Во-первых, я отвечал требованиям этих должностей, во-вторых, обладал желанием и, главное, способностью смело и резко менять профессию. Смена - стимул к новым подходам, она избавляет от скуки и усталости, которые ощущают большинство людей после десяти-двадцати лет на одном и том же месте работы.

- Стоит лишь захотеть - и геолог запросто может стать банкиром?

- Это невероятно трудно! Пришлось заново учиться, в корне изменить процесс мышления, чтобы получить диплом по бухгалтерии и банковскому учету - двум наискучнейшим занятиям, какие только можно себе представить. В них нет и не может быть места творчеству, там все нужно принимать как данность.    

- Что заставило идти на такие жертвы?

- Жизнь заставила: я полюбил дочь Гийома Жоржа-Пико, французского посланника в ООН (впоследствии - заместителя Генерального секретаря этой организации). Делая предложение Нине, я понимал, что на зарплату инженера-геолога нам будет трудно прожить в Нью-Йорке. Спросил у бывшего коллеги по Оксфорду: как легче всего в капиталистическом мире заработать большие деньги? Коллега ответил: самый простой способ - жениться на деньгах, а если нет к этому способности, нужно обзавестись профессией, которая манипулирует деньгами, эта профессия - банковское дело. Он и сам женился на богатой невесте, и состояние сколотил на инвестициях. Первой частью совета я не воспользовался, но направил свои резюме в пять крупнейших банков Нью-Йорка - и в двух мне предложили место. Служил помощником заведующего международным отделом Chemical Bank (теперь JP Morgan Bank), помощником вице-президента компании Prudential. С 1970 по 1979 годы работал в Сан-Франциско вице-президентом Wells Fargo Bank, заведовал отделением по Европе, Ближнему Востоку и Африке. Перемены пришлись кстати: я увлекся коллекционированием произведений русского искусства, а это занятие требует немалых расходов.             

- С чего оно началось?

- Во время учебы в Лондоне я посетил выставку памяти Сергея Дягилева и узнал, что из сорока двух художников, работавших над декорациями к его "Русским балетам", двадцать два были русского происхождения! А знаете, почему к Дягилеву пришел Пикассо? Не только потому, что его жена, балерина Ольга Хохлова, танцевала в дягилевской труппе. Пикассо понял: каждый вечер в театре тысяча двести человек, хотят они того или не хотят, смотрят на его искусство - в какой, скажите, галерее такое возможно? Вот так удалось Дягилеву заполучить знаменитых живописцев, работавших в Париже!..  

- ...а вам - заполучить их работы. И как только хватало времени!

- Моя жизнь проходила в буквальном смысле "на колесах и самолетных крыльях" -  аэропорт, взлет, посадка, поездка в автомобиле в гостиницу, переговоры об условиях и гарантиях займов, которые я как представитель банка давал в рост правительствам разных стран. В поездках по свету я находил время для встреч с русскими художниками-эмигрантами или их родственниками, или с людьми, что-либо о них знавшими. Результаты поисков вошли в справочник "Кто есть кто и где?" - своего рода малую энциклопедию отечественных живописцев, работавших для театра.  

СПРАВКА. Никита и Нина Лобановы-Ростовские собрали около тысячи произведений 170 мастеров различных направлений, от "мирискусников" до авангарда. Коллекция регулярно выставлялась в США и Канаде, а с 1982 года - по всему миру.

- Газеты называют вас одним из крупнейших в мире и наиболее удачливых частных коллекционеров, имея в виду не только произведения театральной живописи и графики. Нет ли в этом неточности, преувеличения? 

- В последние годы финансово одаренные русские накопили некоторое количество работ, но не думаю, что где-то найдется такая исчерпывающая коллекция, в которой представлены 170 живописцев последней трети XIX - начала ХХ века. По мнению экспертов, она не имеет себе равных и как собрание работ великолепных мастеров, и как научно документированное целое. 

В декабре 2008 года я продал значительную часть коллекции в Санкт-Петербург, Международному благотворительному фонду "Константиновский". Законные места в истории русской культуры заняли работы таких незаслуженно забытых художников русской эмиграции, как Михаил Андреенко-Нечитайло, Павел Челищев, Соня Делоне (Тёрк), Александр Серебряков, Николай Ремизов (Ре-ми), Георгий Пожедаев, Сергей Чехонин, князь Александр Шервашидзе, Константин Коровин, мастера театра - Шагал, Бакст, Гончарова, Ларионов...     

СПРАВКА. Работы русских и зарубежных художников, подаренные России четой Лобановых-Ростовских.

Дому-музею Марины Цветаевой, Москва: портрет С.Н. Андрониковой (подруги Марины Цветаевой), работы художника А. Яковлева.

Фонду "Русское зарубежье", Москва: портрет И.А. Бунина (автор неизвестен).

Посольству РФ в Париже: портрет императора Александра II, художник - Ю.А.Ковако, 1868; портрет императора Александра III кисти Николая Богацкого, 1887.

Государственному музею изобразительных искусств им. Пушкина: 80 произведений Николая Бенуа, полотно итальянца Джорджо де Кирико "Меланхолия поэта" (1919 г.), акварель голландца Тео ван Дуйсберга "Черный зигзаг", а также коллекцию русского революционного фарфора.

Мэрии Москвы: изданную в Италии в 1790 году старинную карту Москвы.

- Не спрашиваю, в какие суммы обошлась вам их покупка, уверен, что речь идет о сотнях тысяч долларов. Но как давно к вам пришла мысль, что произведения русского искусства могут и должны вернуться в Россию?    

- Когда начал собирать коллекцию - такая мысль прийти не могла. Но я знал, что когда-нибудь передам их России, которая станет иной, чем во время моих собирательств. Что и случилось в конце концов.   

- Россия, по-вашему, стала иной? 

- Радикально иной! Мне есть с чем сравнивать. Впервые мы с Ниной приехали в Москву в 1970 году по приглашению Центрального государственного архива литературы и искусства, привезли архив Сергея Судейкина, а также посетили бывшее имение Тютчевых, с которыми мои предки состояли в родстве. И вот к какому выводу я пришел. Если с французским крестьянином можно говорить о политике, вине, пище и женщинах, с английским - о политике, погоде и пиве, с китайским - о пище и погоде, то с обитателем русской глубинки - только о водке.

В период, когда я представлял в Москве интересы Wells Fargo Bank, советская система уже латала западными займами дыры в своей экономике, и от мнения вашего покорного слуги зависела часть очередного займа в сотни миллионов долларов. Мои связи с культурной Москвой были под контролем, за мной ходили топтуны, я знал их в лицо. Интерес властей к моей персоне был вызван тремя причинами. Первая: русский по рождению, говорю по-русски, сын репрессированного белоэмигранта, недорезанный аристократ, не люблю советскую власть и этого не скрываю. Вторая: американский гражданин и банкир. Третья: коллекционер русского искусства, проводник чуждой идеологии, чуть ли не диверсант.             

Это было выше моего понимания. Ну какой я, к чёрту, классовый враг, империалист, поджигатель войны? Имею такое же право на Москву, как любой москвич. Прах моих предков лежит в самом сердце российской столицы, в усыпальнице Рождественского монастыря. О московской опере, о московском балете знаю больше и лучше, чем многие москвичи. Где же справедливость? А её попросту нет.

 Сейчас бываю там раза четыре в год как сопредседатель Международного совета российских соотечественников. Могу, в отличие от прежних времен, высказываться на разные темы, выступать в прессе и по телевидению, свободно разговаривать с кем хочу, о чем хочу. Топтунов за мной очевидных нету. Людей поголовно не сажают. Просто убивают неудобных режиму. Но не массово, по одному человеку в неделю. А не тысячами, как при Сталине. Искусство, которое я собираю, там выставляется, его не прячут в запасниках, не портят и не уничтожают, как еще двадцать лет назад.

- Какие чувства посещают вас, потомственного аристократа, в стране, чьи вожди делали все возможное и невозможное, чтобы искоренить самую память о ваших предках - далеких и близких?

 - Смотря по тому, в какой среде я нахожусь. Большинство знакомых, что остались со времен моей первой поездки в 1970 году, связаны с искусством, с ними я себя чувствую свободно, как среди коллег. И совсем по-другому - с российской номенклатурой моего возраста. Потому что знаю: я для этих людей по-прежнему классовый враг. Да, обстоятельства переменились, но мое независимое поведение для них чрезвычайно неприятно. Меня нечем задеть. У меня не было личных интересов в Советском Союзе и нет их и в России. Нет родных, значит - нет заложников. Я ничем не завишу от России, могу туда не ездить вообще, никогда. Но я чувствую обязанность перед моими предками, которые способствовали созданию Российской империи. И я не конъюктурен по отношению к своей исторической родине, что подтверждается моими дарениями.

- Короче говоря, поселиться и жить в России вы бы не смогли...

- Не мог бы раньше, не смогу ни сегодня, ни завтра. Там нет свободы личности, юридическая власть в руках власти исполнительной, она стала орудием правительства против населения страны. Россияне - не граждане, только жители, у них отсутствует самоуважение. Так было в царской России, и в советской, осталось и в постсоветской.

- Вы, американский гражданин, последние тридцать лет живете в Лондоне. Там лучше?

- Мы с Ниной решили переехать сюда из Сан-Франциско, чтобы быть поближе к ее родителям, которые жили в Париже. Это удалось осуществить в 1979 году, когда мне предложили работу в лондонском отделении канадского банка International Resources and Finance Bank. Нина стала чаще бывать в Париже, это всего 45 минут полета, была с отцом в его последние часы жизни. Темп жизни в Лондоне гораздо спокойнее, чем в Нью-Йорке или Сан-Франциско, хоть я очень люблю оба эти города.

Англия для меня - прекрасные оксфордские годы, близкие друзья, особый, очень мне симпатичный британский темперамент, демократия и вековые традиции. В светскую жизнь Лондона я вошел легко, будто отсюда не уезжал. А в Париже, да и в других городах Европы это, наверное, было бы невозможно. Британцы по природе своей ненавязчивы, хорошие манеры числят одной из добродетелей, таких эксцентриков, как я, не считают чудаками...

Темп жизни в Лондоне гораздо спокойнее, чем, скажем, в Нью-Йорке, но мне все же не хватает свободного времени. Я деловой человек, ходить в музей, гулять или читать просто для удовольствия - непозволительная роскошь для меня. Каждый день я должен уделить несколько часов чтению специальных экономических журналов, или рецензий и статей, связанных с русской живописью...

...Если кого-то потянет позавидовать красивой жизни аристократов - князей, графов и прочих баронов, - пусть отрезвит их пример моего собеседника: слишком много усилий требуется приложить, чтобы соответствовать этому званию, достойно нести его по жизни, вызывая у окружающих чувство зависти - на сей раз вполне законное.      Признаю, положа руку на сердце: трудное это дело, и уж подавно не по мне.

-------------------------------------------------------------------------------------------
Интервью впервые опубликовано в еженедельнике "В Новом Свете", Нью-Йорк, США. Републикация в "Кругозоре" - с любезного разрешения автора и его собеседника, князя Н.Д. Лобанова-Ростовского.