Борис Родоман : проект альтернативного пути развития России

        «Российский культурный ландшафт – результат взаимодействия с природой не столько общества, сколько государства – централизованного, авторитарного, не служебного, а господствующего над своим населением. Сформировался уникальный тоталитарный ландшафт, в котором «вертикальные» связи усилены, а «горизонтальные»  ослаблены. Вопреки несбывшимся надеждам на рыночную демократизацию и либерализацию, тоталитарный ландшафт в постсоветской России продолжает укрепляться, в унисон с усилением «властной вертикали», ослабление которой не предвидится. Вот этой реликтовой, архаич  ной особенностью России, по-видимому, неизвестной и непонятной иностранным географам, можно воспользоваться в благих целях – в интересах охраны природы».

        «Для поддержания жизнеспособности и целостности биосферы природные угодья должны занимать не только достаточную площадь, но и составлять сплошной массив, хотя бы в виде зелёных коридоров. Существующие в России административные границы – почти готовый каркас для эконета, т.е. для сплошной трансконтинентальной сети «особо охраняемых», точнее «особо сберегаемых», природных территорий, о которой в Западной Европе только мечтают. Там надо выкупать и рекультивировать многие земли, а в нашей стране пограничная зелёная сеть растёт сама собой, оставаясь пока вне всякой экономики; происходит стихийная эконетизация административных границ».

        «Призывы остановить депопуляцию России не вяжутся с выводами исследователей, что до 80% её жителей – экономически лишние; они не причастны к нефтегазовой трубе, не нужны высшим чиновникам, не очень перспективны в качестве производителей и потребителей. Да, около четырех пятых населения нашей страны не нужны как источник существенной прибыли для нынешних хозяев и ощущается ими как обуза и помеха. Но, во-первых, хозяева и направление хозяйства могут измениться, а во-вторых «экономически лишние» граждане могут быть социально ценными в ролях, не востребованных сегодняшним рынком».

        «Умножать и размножать людей для развития производства или развивать производство для умножения и размножения людей – мне оба подхода кажутся бесчеловечными и цинично-скотоводческими. Человек должен быть не объектом манипуляций, не средством, а целью деятельности. Гуманным и экологичным мог бы стать третий путь – поддерживать в нашей стране такую экономику, которая в добавочной рабочей силе не очень нуждается. Для охраны природы на своей территории существующей численности населения в России вполне достаточно».

 Все эти высказывания принадлежит одному и тому же человеку, и на них трудно не обратить внимания – настолько они своеобычны, настолько идут вразрез со многими нашими привычными представлениями. Их автор – известный российский географ Б.Б. Родоман, высокочтимый в кругу своих коллег и, в то же время, пользующийся репутацией маргинала. Его взгляды на нынешнее положение страны и предложения по выходу из кризисной ситуации, при всей их актуальности и злободневности, не выносятся на широкое обсуждение, не служат предметом серьёзных дискуссий – словом, их предпочитают не замечать. Почему это так, вы поймёте из публикуемой беседы.

        Итак, гость сегодняшнего номера «Кругозора», Борис Борисович Родоман, создатель концепции «поляризованного ландшафта», доктор географических наук, бывший научный сотрудник МГУ им. М.В. Ломоносова (в 1965 – 1984 гг.)  и Российского НИИ культурного и природного наследия им. Д.С. Лихачёва (в 2007 – 2015 гг.), автор более 440 научных и научно-популярных публикаций, в том числе около десятка книг и брошюр. С его проектом альтернативного пути развития России на обозримую перспективу  вы можете ознакомиться в статье «Экологическая специализация – желательное будущее России», специально написанной для нашего журнала и публикуемой в этом же номере -  https://www.bostonkrugozor.com/show/planet.3151.html . Но сначала – наша беседа; Борис Борисович любезно согласился ответить на вопросы «Кругозора».

- Борис Борисович, в России вас многие считают основоположником нового научного направления – теоретической географии. Не можете ли вы объяснить, что означает это понятие.

        - Словосочетание «теоретическая география» пришло в нашу страну вместе с переводом одноимённой книги американского географа У. Бунге в 1967 г. К теоретической географии были задним числом приписаны мои давние (с 1951 г.) работы по теории районирования  и  комплексных географических характеристик. Моё направление – это моделирование земных объектов при помощи ареалов, линий и сетей, т.е. тех фигур, которыми они изображаются на географической карте. Меня интересуют отношения между отношениями «больше – меньше» и «ближе – дальше». Они могут изображаться на карте очень наглядно и без всяких чисел. Это своего рода «качественная математика».

        Приводя примеры конкретных вещей, адекватных  таким  абстрактным понятиям,  как пространственная дифференциация,  зонно-волновой процесс, интерференция зон и т.п., я втянулся в отражение конкретного пространства, прежде всего российского, потому что черпал представления из собственных поездок, походов, путешествий.  Так накопились и «прожекты» в сфере экологии. В ней меня занимает не столько  загрязнение среды, сколько весь ландшафт.

        - За 70 лет вы обошли пешком и объездили половину земного шара, в первую очередь, конечно, Среднюю полосу России. Но побывали и в верховьях притоков Амазонки,  и в Гренландии, и в странах Южной и Юго-Восточной Азии. Вероятно, «прощупав ногами планету», вы, подобно космонавтам, увидевшим её из космоса, вынесли какие-то свои, сугубо личные впечатления. Не могли бы вы их как-то суммировать, подвести что ли итог всем этим походам, полётам, плаваньям и поездкам – что они дали вам, и насколько изменились ваши представления о нашей «космической скорлупке»? Ведь вы начинали в совершенно другую эпоху, и кому, как не вам, сравнивать то, что было тогда, с тем, к чему мы пришли сегодня.

        - Люблю напоминать, что из родильного дома меня вывозили на извозчике. За годы моей жизни во всём мире, да и в нашей стране радикально улучшились средства транспорта и связи, устройство жилищ, гигиена и сантехника. Электрифицировались железные дороги, появились реактивные самолёты, телевидение, интернет.  Многоэтажные дома стали обычными в малых городах и нередки даже в сельской местности. Территория городов растёт ускоренно и напоминает замедленное видеоизображение взрыва. Урбанизация уничтожила традиционную крестьянскую деревню, превратила её во вторые жилища,  места сезонной деятельности горожан.

        Постсоветский период в России, несмотря на его многие недостатки, нравится мне больше, чем советский. Нет прежних проблем с приобретением еды и одежды, можно ездить за границу, публиковать свои книги. Девушки стали красивее и доступнее, даже для меня. Почти все мои идеи и модели родились в 50-х – 60-х годах ХХ века, но подавляющее большинство публикаций и научных докладов появилось после 1991 г.

        Эволюция мира и всего человечества внушает тревогу. После Второй мировой войны была надежда, что люди образумятся и больше не допустят ничего подобного.  ООН постепенно станет всемирным правительством, осуществит всеобщее  разоружение и замирение.  Но этого не произошло.

        Раскол на государства, способные между собой воевать – главная угроза существованию человечества, да и всей биосферы. «Эра разобщённого мира» (ЭРМ) (по И.А. Ефремову) продолжается. Похоже, что мы, бывшие обезьяны, ещё не стали настоящими людьми. Когда мартышка находит на свалке пустую канистру или кастрюлю, она начинает в неё барабанить и от этого становится в своём стаде лидером. Сегодня мир оглушён звоном от бряцания оружием, и наверно, опять стало всем не до гуманизма и экологии.         

        Одноразовые посещения разных мест пополняют коллекцию впечатлений и идей у путешественника, но не позволяют судить об изменениях в окружающем мире. Для этого нужен стационар – площадка, которую наблюдатель обходит регулярно на протяжении многих лет. Для меня таким обширным стационаром стала вся Москва и Московская область, в меньшей степени – Центральная Россия. На этой территории многие возможности охраны природы существовали, но были упущены. Москва потеряла свой экологический каркас. «Лесопарковый защитный пояс» стал беззащитным. Зелёные клинья пересечены кольцевыми и объездными автодорогами, зелёные коридоры речных долин ликвидированы, застраиваются просторные речные поймы. Коттеджными посёлками безудержно захватываются леса и поля. Бессмысленно осушены огромные площади болот, ставшие источниками пожаров. На эти и другие подобные  проблемы у меня и моих коллег-географов есть ответы и предложения, но они не востребованы.

        - А теперь позвольте перейти к нынешнему этапу вашей научной деятельности, берущему отсчёт с начала 2000 гг. и получившему отражение в вашей написанной для «Кругозора» статье «Экологическая специализация – желательное будущее России», помещённой в этом же номере.

Если попытаться коротко изложить суть проблемы, то дилемма,  стоящая перед сегодняшней Россией, такова: оставаться ли ей в роли вечно догоняющего аутсайдера с целью во что бы то ни стало вписаться в качестве равноправного игрока в общемировую  систему, или же, воспользовавшись своими  особыми географическими преимуществами, взять на себя ничуть не менее почётную миссию «экологического донора», сделав её, так сказать, своей «специальностью». Согласитесь, постановка вопроса не совсем привычная, и, вероятно, она была встречена  в приближённых к власти кругах, научных в том числе, безо всякого энтузиазма.

Скажите, что побудило вас вступить на эту стезю научного диссидентства? Ведь вы не могли не сознавать, что вторгаетесь на чужую территорию – на минное поле геополитики.

        - «В приближённых к власти кругах, научных в том числе», моя концепция никак не была встречена. Нет у меня сведений, что мои идеи были замечены и обсуждались кем-то из этой публики.  Приятелей среди такого рода людей у меня тоже нет.

        Мои теоретические построения и прикладные работы  росли как ветви одного дерева, развивались постепенно. Я никогда себя не чувствовал вторгшимся на чьё-то чужое поле, перешедшим какую-то грань. Не ощущал себя оппозиционером и диссидентом в своей профессиональной сфере. Никого не опровергал, ни с кем не боролся. На многих коллег просто не обращал внимания, но люди на это часто обижаются.

        Мои научные работы – закономерное продолжение трудов моих предшественников. В теоретической географии это И. Тюнен, К. Риттер, А. Геттнер, В. Кристаллер, А. Лёш, В.П. Семёнов-Тян-Шанский; в физической географии и экологии В.В. Докучаев, Л.С. Берг,  Д.Л. Арманд, Н.Ф. Реймерс.

       - В сущности, та альтернатива, которую вы предлагаете россиянам, означает отказ от имперских амбиций. А ведь это то, чем жила страна при царях и при советских лидерах, при позднем Ельцине и при нынешнем Путине. Ну, то, что эта идея совершенно неприемлема для  теперешней властной верхушки, говорить излишне. Но  вряд ли Вы встретите понимание и у подавляющего большинства населения. В то же время ваш трезвый взгляд на нынешнее положение вещей внушает доверие. Что же нужно, чтобы ваш проект экологической переориентации страны стал, пользуясь словами Л. Толстого, идеей, «которая движет народами»?

        - Если империя – это большая хищница, которая только и думает, кого бы ещё сожрать, то да – от такой империи надо отказываться. Но у россиян достаточно поводов, чтобы гордиться своей огромной и уникальной страной спокойно, без имперской паранойи, сочетающей манию величия с манией преследования. Любовь к чему-то своему можно выражать и без ненависти к чужому. Патриотизм может быть не только военным, но и мирным. Послушайте гимны разных стран. Некоторые из них воспевают землю, родную природу, а не какие-то кровавые битвы и победы. Вот Швеция до XIX века, а Япония до 1945 г. были очень воинственными, с имперскими замашками, а теперь они самые мирные и процветающие, никому не угрожают.

        Идеи учёного в первую очередь адресуются не «народу», а немногим другим учёным того же уровня. Получив профессиональную апробацию, они включаются и в учебные  лекции. Если бы я был профессором и сорок лет подряд долбил одно и то же, то страна наполнилась бы моими учениками, возникла бы моя научная школа. Но я преподавателем не был, довольствовался докладами (более 320 за всю жизнь) на конференциях. Каждому докладу как правило соответствует статья, она публикуется несколько раз в разных версиях, в том числе и научно-популярных. При каждой публикации изложение немного обновляется. Из бывших статей складываются книги.

        Понимание и поддержку у подавляющего большинства населения приобрести не трудно, это тривиальная задача средств массовой информации. В годы моего детства, т.е. во времена правления Сталина и Гитлера, это были радиорепродукторы, вещавшие непрерывно с утра до вечера во всех комнатах коммунальных квартир и со столбов на всех площадях в городах и сёлах. В наши дни это главным образом телевидение. Особенно за последние два-три года в России (2014 – 2016) оно показало, на что способно. Менталитет народа очень пластичен. При бурном накате массовой информации взгляды людей  можно изменить в любую сторону за несколько недель. И тоталитарный режим для этого не обязателен. Опыт рекламы, коммерческой и социальной, поступает из самых демократических и рыночных обществ.

       - Месяц тому назад в «Известиях РАН» (географическая серия)  № 4 за 2016 г. была опубликована ваша статья на ту же животрепещущую тему, причём главный редактор, представляя её читателям, написал о ней так: «Высказанная резкая точка зрения – весьма спорная, хотя со многими позициями в статье нельзя не согласиться». Этот эпитет «спорная», словно шлейф,  тянется за многими вашими публикациями, касающимися экологической специализации России. Но мне-то как раз ваша позиция представляется, в общем, бесспорной, хотя и плохо сопрягающейся с сегодняшними российскими реалиями (что нисколько не умаляет её значения). А сами вы видите в ней какие-то слабые, уязвимые места? Были ли у вас на эту тему дискуссии с коллегами (не обязательно публичные) и каковы, с их точки зрения,  недостатки вашей концепции?

       - Моя статья прошла в академический журнал благодаря стараниям моего любимого коллеги В.Н. Стрелецкого, скажем так, не с трудом, но с некоторым скрипом. Она, строго говоря, не является научной даже с моей точки зрения. Но научный работник может быть и публицистом, от чего-то предостерегать, к чему-то призывать. Для этого, к счастью, у них есть рубрика «Взгляд учёного».

        Мои экологические идеи на конференциях  выслушивались благосклонно, коллеги улыбались, аплодировали, но каких-то дискуссий ни в аудиториях, ни вне их при мне не было. Но был курьёзный случай – дискуссия без моего участия.

        Преподаватель одного солидного вуза в одном большом городе дал студентам мою статью из журнала «Общественные науки и современность», чтобы они написали о ней что-нибудь. Сочинения студентов прислали мне бумажной почтой. Они повергли меня в шок.  Большинство студентов объявили меня врагом России, отрабатывающим «бабки» из госдепа. Я, дескать, предлагаю ослабить Россию, отдать землю иностранцам, загнать русских людей в резервации, и т.п. Один студент написал, что сам готов подать на меня в суд.

        Есть ли в моей концепции слабые, уязвимые места? Конечно, есть, и одно из них Вы сами заметили в следующем вопросе.

        -А не останутся ли за бортом в результате экологической переориентации значительные контингенты населения? И как всё это просчитать? Вероятно, для этого потребовался бы целый институт.

        - Ответ мой в первом приближении содержится в статье, которую Вы здесь публикуете. Подробности описаны во множестве других статей, их можно найти в Интернете.

        Специализация на охране природы предлагается не для всей России, а для той большей части российской территории, на которой проживает ничтожно малая часть населения. На остальной относительно небольшой площади, которая фрагментарно, островами  разбросана преимущественно по юго-западной полосе и охватывает места постоянного проживания подавляющего большинства наших сограждан, специализация может и должна быть совсем иной – отвечающей вызовам постиндустриального ХХI столетия. Но для этого надо не разрушать науку и образование.

        Если экологическая переориентация России всё же лишит миллионы россиян их прежних рабочих мест, то они в какой-то мере будут жить на пособия, получаемые от других стран за экологическое донорство. Мне кажется, без расчётов очевидно, что даже только евроатлантическим странам  кормить 150 миллионов мирных и безоружных  россиян будет выгоднее, чем гнать вооружение из страха перед воинственной Россией и ожидать гибели в войне. Наша страна  может получать вознаграждение не за деятельность, а за воздержание от вредной деятельности.

        Лишатся рабочих мест? А что это были за места?  Был ли это настоящий труд («целесообразная деятельность») или только её имитация? Не лучше ли дать человеку свободное время, чтобы он, не озабоченный заработком,  сам нашёл себе занятие по душе?

        В нашей стране вся пригородная инфраструктура и обширное домашнее хозяйство созданы людьми, формально безработными или нетрудоспособными. Ядром этого социального слоя являются ранние пенсионеры (бывшие военные, силовики и т.п.). Они на своих дачах, огородах, в  гаражах оказываются настоящими трудоголиками. Им помогают наёмные работники, которые ни на какой работе не числятся и никаких налогов не платят.

        Одна из важнейших функций государственной службы и всеобщего образования состоит в том, чтобы отобрать у людей свободное время, дабы они не шатались без дела, не нарушали социальную стабильность. На улице и во дворах нет ничего страшнее, чем стая скучающих подростков. В Древнем Египте, где людям четыре месяца в году было совершенно нечего делать (урожай собран, запасы еды накоплены), придумали сооружение пирамид, чтобы сохранить общество. Я предлагаю разобраться в том, чтo у нас считается работой, проверить эти не менее бессмысленные, преимущественно бумажные пирамиды. 

        Жизнь на пособия безнравственна и унизительна? Но мы, большинство россиян, давно уже живём фактически на пособия. Мы получаем от хозяев страны крохи, выделяемые нам от экспорта нефти и газа, а в ответ имитируем деятельность, положенную нам по принадлежности к тому или иному сословию (по С.Г. Кордонскому). Главнейшей продукцией этой деятельности являются отчёты – годовые квартальные, месячные, еженедельные, ежедневные...

        Труд в развитых странах настолько производителен, что может одеть и прокормить бoльшую часть людей на Земле без того, чтобы давать им пресловутые «рабочие места». Альтернативой псевдотруду может стать иного рода деятельность свободных людей, например, волонтёрская, любительская, родительская в семье, приносящая качественный социальный эффект, вполне внерыночный и не поддающийся денежной оценке.

        Я сознаю, что эти рассуждения в моих статьях не очень убедительны. Над ними надо ещё работать.

       - Мне кажется, что ваша концепция прекрасно вписывается в круг идей, обозначаемых термином «устойчивое развитие», демонстрируя творческий к нему подход. А почему вы сами в своих статьях избегаете этого понятия?

        - В «устойчивое развитие» я не верю, считаю его мифическим понятием. Оно обещает совмещение несовместимого. Кратко  это выражается в русской пословице: «И рыбку съесть, и на ... сесть». Для сосуществования человека с биосферой необходимо радикальное изменение структуры  человеческих потребностей, их возвышение (термин не мой, взят у коллег из Лаборатории туризма и экскурсий).  Для этого нужно не столько запрещать, сколько отвлекать и привлекать чем-то иным. Чтобы не получал «культурный» человек удовольствия, например, от убийства животных, от грубых видов спорта,  от денежной прибыли,  от обладания золотом и бриллиантами, от власти над другими людьми.       

        Перевод слов sustainable development на русский язык оказался  неточным и нелепым, на что сразу обратили внимание многие учёные. На вопрос о том, как я отношусь к «устойчивому развитию», я отвечаю, как П. Лаплас о Боге: «Я не нуждался в этой гипотезе». Но если кто-то из верующих в «устойчивое развитие» полагает, что и я лью воду на эту мельницу, то возражать не стану.

       - В одной из своих статей вы пишете: «Россия могла бы специализироваться на роли экологического сторожа, чтобы охранять природный ландшафт в интересах всего человечества, может быть, опираясь при этом и на вооружённые силы, скорее всего международные, дабы препятствовать, скажем, заселению нашей Сибири». Это значит, что без активной поддержки развитых, прежде всего европейских, стран нам своё природное богатство не сохранить. Очень здравая мысль. Представляю, какую ярость должна она вызывать у так называемых патриотов и державников.  Но ведь и  развитые страны, в свою очередь, должны понять, какие  выгоды сулит им подобная кооперация.  А знают ли что-нибудь о вашем проекте за пределами России? Существуют ли переводы ваших работ на иностранные языки?

       -  У проекта экологической специализации – блистательные идеологические перспективы. Мифам о величии, уникальности, особой духовности России и об её мессианской роли экологическая программа не противоречит; напротив, она даёт им дополнительную пищу. Либералы-западники, национал-патриоты, неоимперцы-евразийцы, экологисты-неоязычники и даже православные идеологи могли бы обрести в экологической концепции свои ниши.

        Чаемый либералами демократичный надгосударственный мировой рынок мог бы открыть для себя и востребовать российский экологический продукт. Для этого нужна мощная реклама, но на то и капитализм, который они так любят.

        Русские националисты должны бы радоваться  тому, что от обилия природных заповедников и парков условия жизни русского этноса станут здоровее, приток иммигрантов уменьшится, процесс дерусификации страны замедлится, остатки деревни в качестве колыбели народа, его корней и почвы, лучше сохранятся, а вся Россия станет великой экологической державой. Это ли не прекрасно?

        Неоевразийцам так же должна быть приятна основанная на экологии возможность сохранения величия и целостности многоэтничной России как «особой цивилизации». Большим природоохранным потенциалом  обладает «неоязычество» – попытки возродить (скорее всего, в игровой форме)  дохристианскую этническую религию, которая в значительной мере была  повседневной практической экологией и фенологией. 

        Русская Православная церковь могла бы внушить своей пастве, что Бог хранил и готовил Россию для экологической миссии. Он уготовил ей роль второго Ноева ковчега в эпоху глобального грязного потопа. Согласование православия с экологической доктриной – задача не более сложная, чем провозглашения святой Варвары-великомученицы небесной покровительницей ракетных войск, а Ильи-пророка – воздушно-десантных. Православные могли бы взять пример у более шустрых католиков, которые давно назначили патроном экологии Франциска Ассизского, отличавшегося бережным отношением ко всем живым существам, даже вшам на своём теле.

        Едва ли не самым почитаемым православным деятелем считается Сергий Радонежский. Он, по преданию, знал язык зверей и птиц и, как свидетельствует известнейшая картинка из его жития, договорился с медведем, хозяином леса, дабы тот не препятствовал ему основать монашескую обитель. Так почему бы не провозгласить Преподобного покровителем экологии? 

        Вы ещё спросили меня о зарубежных публикациях. Да,  были такие, но очень давно. В советское время (в 1965 – 1983 гг.) мои статьи нередко печатались в переводе на английский язык в американском журнале «Soviet Geography: Review & Translation» (N.Y.).  Некоторые статьи перепечатали и в других странах – Греции, Индии, Польше. Я переписывался с видным американским географом и советологом Ч. Харрисом. Мою статью о Всемирном городе приветствовал и опубликовал в своём журнале основоположник экистики К. Доксиадис, прислал мне в подарок свою книгу. Двумя статьями откликнулся один географ-любитель из Калифорнии:

        R.B. Cathcart. Improving the status of Rodoman's electronic geography proposal // Speculations in Science and Technology, Vol. 9, Na 1, April 1986.

        Seeing is believing: planetographic data display on a spherical TV // Journal of The British Interplanetary Society, Vol. 50, 1997.

        Этот автор отметил, что «электронная география Родомана» частично осуществилась в разработках НАСА. Оказывается, я предсказал возможности районирования при помощи компьютеров, которые тогда у нас назывались ЭВМ. Мои российские коллеги не верили в такую возможность.

В США были опубликованы мои работы по теоретической географии и экистике. Концепции «экологической специализации России» в них, естественно, ещё не было. Когда моих статей на английском языке накопилось немало, я решил продолжить по ним изучение английского языка. Но стимулов для этого не нашлось. Накоплением знаний впрок, про запас я не занимаюсь.  Поездки за границу мне, как невыездному, не светили. Иностранные научные журналы мне были не нужны, да я и отечественными почти не пользовался. К падению «железного занавеса» и открытию государственных границ я оказался неподготовленным.

        - Позвольте ещё несколько цитат.

«Для России характерна не законопослушная экономическая конкуренция, а размежевание пространства (как в диком животном мире) между хозяйничающими группировками».

«Затруднены, безнадёжны, неисполнимы сложные, долгосрочные, многоэтапные мероприятия, контракты, программы».

«В моральном плане, такая, какую мы видим здесь и теперь, рыночная экономика с гуманизмом и экологией не совместима».

«Надломленная, но не до конца распавшаяся колониальная империя плывет по инерции, проматывая свое невозобновляемое природное и культурное наследие».

 Все эти цитаты - из ваших статей десятилетней давности. Безрадостная, надо признать, картина, но едва ли за эти годы она изменилась к лучшему. Но тогда с неизбежностью встаёт вопрос: а от кого прежде всего нужно охранять наше природное богатство – от покушений извне или от нас самих? И если надежды на экологическую безопасность страны вы связываете, в первую очередь, с помощью сил ООН и европейских стран, то не повторяется ли до боли знакомая нам по историческим источникам ситуация: «придите и правьте»?

И как  тогда быть с таким болезненным для всякого национального сознания понятием, как государственный суверенитет? Кстати, нелишне было бы напомнить, чтo писал по этому поводу основатель Римского клуба А. Печчеи (прошу прощения за длинную цитату, но она по делу): «…Принцип национального суверенитета, – говорится в книге «Человеческие качества, – оказывается в первую очередь весьма выгодным правящим классам. Ведь суверенное государство – их вотчина. Вся помпезность и внешний блеск, все пышные слова и витиеватые украшения, скрывающие за собой узкий эгоцентризм, вкупе со связанными с этим имущественными интересами – всё это как нельзя лучше служит корыстным целям правительств; ведь суверенное государство позволяет им, прикрываясь громкими фразами об отечестве и традициях, или отечестве и революции, или о чём-нибудь ещё, защищать прежде всего свои собственные позиции».

       - В вашем обширном «вопросе» содержатся все ответы, мне остаётся только соглашаться и подтверждать. От своих высказываний десятилетней давности я не отрекаюсь. Охранять российские природные богатства надо прежде всего от алчных отечественных хозяев, а не от мифических зарубежных врагов. От болезненного имперского национального самосознания народы надо лечить – желательно, мирным путём, а не так, как пришлось вылечить немцев и японцев после 1945 г. В наши дни это можно сделать за несколько месяцев при помощи телевидения.

        Российское государ-ство – это имение государя, как хозяй-ство – имение хозяина.  Овладев государством, новый хозяин обустраивает его по своему вкусу. Ему помогают государевы слуги. Их всех содержат кормильцы, добывающие сырьё для экспорта. Остальное население государю не нужно,  но народ  приходится подкармливать и успокаивать, оболванивая «зомбоящиком».

        Вместе с тем, обширные пласты населения успешно кормят сами себя: выращивают овощи и скот на своих мелких земельных участках, торгуют, воруют, попрошайничают, подвизаются в качестве хищных посредников и вымогателей во всех видах коммерции. Эта теневая народная экономика, не охваченная налогами и не учитываемая официальной статистикой, обладает живучестью и способна уцелеть при очередном крахе государства.

        В XIX – XX веках большинство государств мира преобразовались из господствующих в служебные. В России было три неудачные попытки – в 1905, 1917 и 1986 – 1993 гг.

        Государственный суверенитет устарел, он противоречит глобальным социальным и экологическим задачам. Государства должны превратиться в муниципальные единицы административно-территориального деления. Отношения между ними надо  строить на основах гуманизма, как и между отдельными людьми в малых коллективах. В эту сторону давно эволюционирует международное право, на это направлены и многие межгосударственные объединения.

       - В одном интервью вы сравнили своё положение в науке с волком-одиночкой.  У вас очень мало учеников, вы не читаете курс лекций в университете. И, конечно, вы сами прекрасно понимаете, насколько такая ситуация затрудняет продвижение ваших идей. Есть ли у вас какие-нибудь соображения о том, как преодолеть подобную изоляцию и что можно сделать, чтобы о них узнали в Европе?

        - Учеников у меня не просто очень мало. Настоящий ученик у меня только один – В.Л. Каганский. Он сам себя таковым считает. Но у него были и другие мощные учителя, например, среди биологов и философов. Продолжая мою линию теоретической географии при изучении того же российского культурного ландшафта, В.Л. Каганский, вполне самостоятельный мыслитель, зашёл далеко, даже в дебри постмодернизма, которые мне непонятны. Но так и должно быть при нормальном развитии науки и культуры.

        Каганский бoльшую часть периода своего «трудового стажа» был формально безработным. Не смог удержаться на службе ни в каком учреждении. Ему только в 58 лет удалось защитить диссертацию – кандидатскую, а не докторскую! И то при нескольких голосах против! Имея за плечами толстую монографию и сотни публикаций,  аудиторию на публичных лекциях, гастроли по провинции и даже мелькание на центральном телевидении. К счастью, взяли  его на работу в Институт географии РАН (куда мне поступить так и не удалось), но уже намекают, что пора старику уходить на пенсию.

        Десяток-другой прочих, относительно молодых географов несомненно испытали моё большое влияние, но зачислять их в «научную школу Б.Б. Родомана» я сам не могу. Они себя моими учениками не называют. Ни теоретической географией, ни  темой, которую мы сейчас обсуждаем, не занимаются.

        У меня есть хоть один ученик, а у него, т.е. у В.Л. Каганского, ни одного ученика нет. Никто из молодых людей нашей теоретической географией заниматься не хочет. Она не сулит нынешнему студенту перспектив в карьере и материальных благ.

        На радостях я неосмотрительно раздарил первые свои книги многим ровесникам, которые к настоящему времени уже умерли, а их наследники, освобождая жилплощадь,  выбросили  эту «макулатуру». Российские библиотеки периодически избавляются от «устаревших» изданий. Учебным заведениям предписано не пользоваться пособиями  более чем пятилетней давности. Всё, что мы храним в Интернете, рано или поздно будет уничтожено одним касанием пальца. Я опасаюсь, что наше научное направление в ближайшие годы исчезнет бесследно.

        За всю свою жизнь я прочитал не более 30 лекций студентам, аспирантам и стажёрам. Я почти не читал лекций в университете по двум причинам.

        Мои начальники и покровители опасались, что я подведу их, ляпнув что-нибудь лишнее. Мой шеф, профессор Ю.Г. Саушкин, и так уже виртуозно лавировал между передовой, свободной наукой и кураторами из ГБ. Ну, не мог же я ему подложить такую свинью!

        Вторая причина, психологическая, пожалуй,  важнее. Я сам не люблю лекционный метод преподавания. Считаю, что он начал устаревать уже при появлении печатных станков И. Гутенберга. Студент должен учиться сам, а не мучительно слушать, судорожно записывать и сбивчиво повторять на экзамене.

        Монолог – это насилие говорящего над слушателем. Я не хочу убеждать, покорять, овладевать умами, пленять своим обаянием, становиться властителем дум и помыслов, вербовать и возглавлять отряды своих сторонников. Я – пацифист, мне отвратительна эта военная лексика. Я не желаю становиться в позу мэтра, наставника, гуру. Мне нужны равноправные и неформальные человеческие отношения. Любовь немногих и знакомых мне дороже, чем уважение многих и незнакомых. Мне неприятно, если кого-то на моих выступлениях обязали присутствовать. Для меня привычна атмосфера научных конференций, где студенты – тоже желанные гости (увы, крайне редкие). Но мне симпатичны не отчётно-пулемётные конференции псевдонаучных ведомств, а творческие симпозиумы, на которых публично рождаются новые идеи. Такими образцами для меня стали школы-семинары под руководством универсального учёного из Петербурга С.В. Чебанова. Он понимает мои работы лучше, чем я сам!

        Я не проповедник, не агитатор, не пропагандист. Я не могу рекламировать свои творения. Они без рекламы не получат широкой известности, но всякая реклама – это преувеличение достоинств товара, т.е., хотя бы частично, это ложь. Но врать я не хочу и даже не умею. Ложь несовместима с научной этикой. Не совсем чистую, рутинную  работу по продвижению научных идей и произведений искусства должны выполнять помощники «творческой личности» – ученики, администраторы, импрессарио, антрепренёры, литературные агенты, менеджеры, спонсоры; но у меня, сами понимаете, таковых нет. Я поступаю как художник на выставке или продавец сувениров – выкладываю свои продукты на прилавок и молча стою за ним.  Авось кто-нибудь из прохожих обратит внимание.          

        Ну, переведите мою статью на английский, а я при помощи коллег-географов этот перевод авторизую; не допущу грубых ошибок. Опубликовать можно в тех же «Speculations in Science and Technology», раз уж они на меня когда-то откликались.  Потом может быть и другой журнал перепечатает; на радио и телевидении кто-нибудь скажет. Так может быть и до России дойдёт – через парадный ход, из авторитетных и престижных зарубежных источников. И это не извращённый способ распространения новшеств, а обычный, известный теоретической географии как эффект Битлсов.

        Но не спешите радоваться, если прекрасные идеи овладели умами начальства. При негуманном  политическом режиме они скорее будут опошлены, извращены и приведут к противоположным результатам. Возьмём, к примеру, любимый нами эконет. Я уже слышал разговоры о нём при расширении территории Москвы. «Эконет – это не обширные массивы, это неширокие полосы. Лесистость Подмосковья в позапрошлом столетии была гораздо ниже.  Мы можем смело вырубить и застроить бoльшую часть лесов, оставим только  зелёные коридоры». Но лесистость была меньше при меньшей антропогенной нагрузке на природу. Сегодняшнему городу-гиганту нужны «зелёные легкие» гораздо большего размера. Вот так погубят природный ландшафт, а вину свалят на учёных.

        Когда в Германии географ В. Кристаллер открыл шестиугольную сеть поселений и транспорта, его идеи хотели использовать для размещения концлагерей и тюрем. И «поляризованную биосферу» наверняка можно применить как-нибудь во вред людям. Особо охраняемая природная территория (ООПТ) нередко оказывается «природным заповедником» для царской охоты или коттеджным посёлком для «элиты». Всё сказанное не означает, что научную мысль надо душить, а яркие проекты тормозить и держать втайне. Но я как-то не страдаю от того, что мои идеи не известны властям и «народу».

        - Большое спасибо за интервью, Борис Борисович. Хочется надеяться, что  публикация в международном журнале «Кругозор» внесёт свой вклад в пропаганду вашей теории и поможет сделать её достоянием не только русскоязычной аудитории.