ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ ИЗ ЖИЗНИ ТАТЬЯНЫ ДУДОЧКИНОЙ

Татьяна Дудочкина

Портрет музыкального Бостона мог бы показаться неполным, если бы на нём не был запечатлен изящный силуэт пианистки Татьяны Дудочкиной. Впрочем, размах её музыкантской деятельности не исчерпывается концертными выступлениями, которые обычно проходят при аншлагах. Справедливо было бы, воздавая должное этому замечательному музыканту, сказать, что она посвящает свою жизнь просветительству музыки. Поэтому Дудочкина столь часто отказывается от роли солистки и берёт на себя также миссию организатора и ансамблиста, участвуя в исполнении произведений с различными инструментальными составами и по-дирижёрски воодушевляя их. Она интенсивно ищет репертуар, часто предлагает слушателям не только знакомое и «приветствуемое слухом», но и новое, прежде неизвестное. Наконец, Татьяна Дудочкина – педагог New England Conservatory, выпустившая за 18 лет работы огромное количество студентов. Её ученики завоевали более 150-ти наград на Международных и Американских конкурсах. При этом в её жизни существуют гастроли, мастер-классы в Испании, Италии, Канаде, Германии, Голландии, в южной Америке и других регионах. Сказать, что для нашей беседы время ей было выкроить непросто – это почти клише, но его избежать не удалось. Мы разговаривали у неё дома.

– Дорогая Таня, на моей памяти замечательная и уже длинная галерея Ваших ежегодных концертов, посвящаемых наследию того или иного выдающегося композитора. При этом Вы не только чествуете известных, но также и открываете имена незаслуженно остающихся в тени великих мастеров. Скажем, в прошлом году Вы знакомили слушателей с тончайшим английским композитором Элгаром и своеобразным французским – Сесил Шаминад…

– Выбор обусловлен не только моим особым расположением к определённой музыке, но и календарём: зависит от юбилеев. Да, я обращаюсь к произведениям, в которых сила и глубина. А начиналась вся эта программа чествований, ставшая содержанием моей жизни в течение последних 18-ти лет, в 1991 году. В прошлом веке! Меня, киевлянку, взяли на работу в New England Conservatory и предоставили право, как и почти всем преподавателям, давать концерт раз в год, то есть сыграть сольный концерт как бенефит. Но мне хотелось заразить слушателей любовью к тем композиторам, которыми я так дорожу, и тем самым избежать уготованного пустого зала. В 1991 году было 100летие композитора Сергея Прокофьева. И я решилась на посвящение моего первого концерта его творчеству. Хотелось, чтобы люди познакомились с его вокальной музыкой, казавшейся трудной самим певцам.

Татьяна Дудочка с дочкой
и Мстислав Ростропович.

И аудитория откликнулась. Первоначально юбилейные концерты проходили в Малом зале консерватории, но сразу же с большими аншлагами. Пришлось разрешить слушателям сидеть прямо на сцене.

А в это время в Большом зале Jordan Hall шёл очередной концерт почти без публики. Поэтому впоследствии, когда образовывались аншлаги, руководство перенесло мои концерты уже туда. И мне начали давать Большой зал ежегодно, утвердив меня как артистического директора ежегодной серии концертов, посвящённых композиторам-юбилярам. Испанский композитор Родриго, чьё столетие подошло внезапно, покорил меня еще в детстве концертами для гитары, услышанными по радио. После проведения его юбилея дочь Родриго, живущая в Мадриде, с которой я связалась, обогатила библиотеку нашей консерватории, прислав из Испании ноты его произведений.

– Помню столпотворение на Вашем концерте, когда публика не могла поместиться в Малом зале, и он был переведен в Большой.

– Да, но и там мест не хватало, приходилось рассаживать слушателей даже на сцене, по краям. И тогда руководству пришлось принять решение пускать на концерт только по билетам. Они были поначалу бесплатными, а потом пришлось и цену им назначить (правда, концерты профессоров консерватории остаются бесплатными). Я как могла противилась «платному» подходу. Деньги не должны быть преградой для слушания музыки. После прокофьевского концерта были вечера Дворжака, Грига, Чайковского, Баха, Глинки, Хачатуряна, Шостаковича, Гершвина… И всегда – при наплыве публики!

Кстати, с концертом Гершвина случился курьез: перед началом народу при входе в зал и даже поодаль было так много, что я не могла войти в консерваторию играть его музыку! Решила, что это, наверное, толпа, идущая на бейсбол… Только, оказалось, идут всё же на мой концерт! Гершвина очень любят американцы. К тому же, в газете «The Boston Glob» появилась хвалебная статья критика Ричарда Дайера о моих выступлениях.

Консерватория в год дает 450 бесплатных концертов. Из-за того, что каждый подготовленный мною концерт проходил с аншлагом, я стала иногда получать право повтора. Это очень сложно, так как зал бывает расписан на год вперёд. Но в случае с Гершвиным мне дали провести концерт вторично через несколько месяцев. А когда огромная часть публики не попала на концерт Хачатуряна, президент консерватории принял беспрецедентное решение: провести два концерта подряд. И оба прошли при переполненном зале.

– Я помню, я свидетель…

– Концерт в честь Арама Хачатуряна вызвал настоящий бум. К счастью, в Бостоне живёт большая армянская община. Она меня очень поддержала и помогла пригласить армянского консула для поддержки, и расширить праздник приездом талантливых молодых музыкантов из Армении.

Я тогда организовала им концерт в консерватории совместно с нашими студентами.

Всё было очень торжественно. Я обдумывала программу, всячески стремясь её обогатить, дав прозвучать моим любимым темам. И несомненный вклад внесло участие талантливых солистов Бостонского Балета: примы-балерины Ларисы Пономаренко и Виктора Плотникова, исполнивших дуэт из балета «Спартак». Ввести балетную сцену в концерт, где преобладало звучание оркестра и инструменталистов, оказалось технически сложно. Рабочим сцены нужно было в считанные минуты застелить паркетный пол сцены специальным линолеумом, чтобы можно было танцевать без риска получить травму…

Слева направо: Татьяна Дудочкина,
Максим Шостакович и Бенжамин Зандер.

Этот опыт позволил мне потом включить балет в концерт, посвящённый Лядову.

А на концерте, посвящённом Глинке, мне особенно хотелось, чтобы прозвучал финальный хор из «Жизни за царя» – «Славься», да еще и обязательно с настоящими колоколами, как Глинка написал в своей партитуре. Удалось объединить три хора, получился сводный: русский и два американских. Я мечтала после романсов, после камерной музыки усилить красоту звучания добавлением красок, которыми обладают только колокола. И настоящие три колокола прибыли для концерта с помощью энтузиастов русского хора из православной церкви в Розлиндэйле, нынешний батюшка – большой любитель и знаток музыки, он посодействовал.

– Если раньше бесплатными билетами на Ваши концерты надо было запасаться заранее, чтобы гарантировать себе место в зале, то с недавних пор билеты уже приходится покупать… И, как я понимаю, деньги, полученные кассой, не идут в качестве Вашего гонорара…

– Конечно, нет. Они не имеют ни ко мне, ни к исполнителям никакого отношения. Такова оказалась судьба этой моей серии. Для оплаты труда особо талантливых солистов я ищу спонсоров. И в этом я очень обязана нашим бостонцам, моим верным и надёжным друзьям. Ведь участвуют экстраординарные музыканты: легендарная виолончелистка Наталья Гутман из Москвы, дирижёр Максим Шостакович из Санкт-Петербурга, певец Михаил Светлов…

– Я осталась в восхищении от солиста Михаила Светлова, выступавшего в последнем Вашем концерте, посвященном Пуччини. У него и бас великолепный, и артистический темперамент. Он великолепный театральный певец.

– Поэтому, оставив Большой театр в Москве и переселившись в Америку, он поёт и в Метрополитен-опера, и в Ла Скала, и в вашингтонском театре Арена ди Верона… Бостонцы помнят его великолепных Сусанина, Фальстафа, и чудное исполнение романсов в Глинкинском концерте…

– Этот прошедший в нынешнем сезоне пуччиниевский концерт был интересен тем, что Вы познакомили аудиторию с двумя неизвестными доселе сочинениями композитора: фортепианным дуэтом Capriccio Sinfonico, исполненным Вами с Роберто Поли, и небольшой экстравагантной пьесой, озаглавленной Electric Shock. В программе сказано, что она написана в 1899-ом году, но была опубликована только в 2004! Интересно, что Пуччини откликнулся на рождение электрических батареек, на открытия Вольта. Он тем самым как бы обозначил переход в новую эпоху и ознаменовал взаимосвязь искусства и науки…

– Да, и мы не сидим при свечах, что могут погаснуть, как случилось в «Богеме». Пуччини любил увековечивать и обыденные события. Он, скажем, написал сочинение, посвящённое продаже своего дома.

– Вы упомянули «Богему», и мы можем плавно перейти к любимым сценам из опер. Я отдаю должное тому, как Вы выстраиваете программы: от камерного звучания к масштабному. Замечу участие дирижёра Марка Черчилла, руководившего оркестром Pro Musica – дирижера, хорошо знакомого бостонцам по спектаклям Бостонского балета, – это был серьезный одухотворенный вклад, который вёл к общему приподнятому состоянию и участников, и публики. Скажу ещё об отличном исполнении другими вокалистами: Джоанной Порачковой, Алланом Шнайдером сцен из «Тоски». И, наверное, самое время назвать имя ещё одной певицы, обладающей нежным и гибким лирическим сопрано: Елена Дудочкина, Ваша дочь. Я слышала её и в предыдущих концертах, и могу отметить, что её владение вокалом становится более мастерским. Как складывается её творческая судьба?

– Елена – моя ученица по фортепиано с её почти четырехлетнего возраста. Учить собственную дочь трудно. Я пыталась посылать её к другим педагогам. Но она сбегала от самых знаменитых и хотела заниматься со мной. Повзрослев и закончив Preparatory School (cреднее музыкальное учебное заведение, приравниваемое к специальной музыкальной школе-десятилетке при консерватории в России), Леночка поступила сразу в два высших учебных заведения: в Колумбийский Университет, где её профессиональной перспективой должно было стать финансирование, и в знаменитую музыкальную школу Джульярд. Чтото должно было перетянуть. Её педагогом по фортепиано оказалась замечательная Оксана Яблонская. Совмещать учёбу в столь разных и трудоёмких направлениях становилось всё тяжелей.

И тут мы обнаружили, что у неё образовался голос. Надо сказать, что в нашей семье все любили петь. Пела и моя мама. Когда приходили гости, наши вечера украшали вокальные распевы. Нынче Леночка, прожив семь лет в Нью-Йорке и работая по профессии, данной университетом, музыку оставить не смогла. Она поёт! Поёт замечательно джаз! Занималась этим серьёзно у нас в консерватории. Но, думаю, её страсть к опере стала перетягивать. Большую помощь как педагог вокала ей оказывает наша бостонская певица, в прошлом солистка Кишинёвского театра оперы и балета Галина Никоновская.

– Да, Галина владеет тончайшей нюансировкой в пении. У неё самой «cоловьиное» звучание, высокий диапазон. Прекрасно, что она учит вокалу. И Леночке есть что позаимствовать: тут и русская кантилена, и итальянское bell canto. Удачи Вашей дочери на трудном поприще певицы!

– Спасибо.

– В Вашей музыкальной гостиной я вижу на стенах портреты музыкантов, и меня особенно привлекает портрет Ростроповича. Вы были знакомы?

– В 1972 году Олег Крыса в зале Киевской филармонии солировал в скрипичном концерте Хачатуряна. Накануне репетиции Олег попросил меня проиграть с ним этот концерт Араму Ильичу, чтобы установить темпы. После этой незабываемой встречи у нас завязалась дружба с Хачатуряном, длившаяся до конца его жизни (умер Арам Ильич в 1978-ом). В том же 1972 году к нам в Киев приехал Ростропович исполнять виолончельный концерт Хачатуряна, и опять автор дирижировал. Вот тогда Хачатурян познакомил меня с Ростроповичем. Много лет спустя Ростропович приезжал в Бостон и, к моему удивлению, выяснилось, что не только узнал меня, но и прекрасно помнил обстоятельства того застолья. Этот снимок сделан в Бостоне. Он был великим музыкантом и гражданином!

– Тем более тяжело думать о том, что он пережил, когда дважды подвергался травле: первый раз при изгнании из своей страны и лишении гражданства – это случилось в 1974-ом году за поддержку Солженицына – и вторично – уже в 90-е годы: бойкие фельетонные перья молодых московских журналистов ничтоже сумняшеся «проехались» по нему, иронизируя и над его пребыванием в расстреливаемом «Белом доме», и над его искусством виолончелиста. При этом они сами не понимали ни музыку, ни чистый душевный порыв великого музыканта. Кстати, он же был пропагандистом и исполнителем музыки Шостаковича. Один из Ваших концертов был ему посвящён. Расскажите, пожалуйста.

– Я добивалась, чтобы на него приехал Максим – сын композитора – дирижировать. Нашла спонсора. Добилась приезда Максима. И в назначенный день случился шторм, вьюга была сильнейшая, концерт перенесли. А в доме моём по традиции было заготовлено много еды. Ее «переносить» было нельзя. Вот и устроили домашнее торжество до концерта, чтобы не пропали все заготовки. В доме было столько чудных друзей! Концерт состоялся через неделю. Бенжамин Зандер – дирижёр Бостонского симфонического оркестра – великолепно дирижировал, а Максим долее оставаться не мог и успел только провести репетицию со студенческим оркестром.

– А другие портреты на стенах: дирижеры Озава, Левайн, скрипачи Юрий Мазуркевич и Гвидон Кремер… С этими музыкантами Вас тоже сводила судьба?

– В Швейцарии есть городок Вербье, где проходят музыкальные фестивали. Там я с иными помимо Бостона встречаюсь. Кстати, там и познакомилась со всеми любимой оперной певицей Анной Нетребко.

– У Вас стоят и рояль, и пианино. Значит, Вы репетируете иногда дуэты? Можно взглянуть на марку рояля? Шиммель?

– Да, Шиммель. А это портрет его самого, точнее, нынешнего представителя династии, выпускающей эту марку. Я играла на его 60-тилетии. И он захотел мне подарить рояль, на котором отштампованы росписи выдающихся пианистов, признавших именно этот рояль лучшим в юбилейной серии. Видите росписи? А роспись Крайнева? Так вот, подарок такой я принять не согласилась, но купила этот инструмент прямо на фабрике, без магазинной наценки.

– В этот зал как в студию приходят Ваши ученики. Известно, что в Америке учёба рассматривается как «Фан», учеников нельзя ругать за плохо проработанное домашнее задание. Как Вы добиваетесь таких результатов в этой ограничительной системе?

– Да, Вы правы. Мне пришлось учиться преподавать заново. Но под воздействием моей фанатичной любви ученики в моей студии начинают относиться по-другому к занятиям. Происходит естественный отбор. Тех кто ищет «Фан», у меня нет. Что знаменательно: наибольших успехов достигают дети из Китая, Японии. Там относятся к учёбе и трате денег на неё очень серьёзно. Приходит с мальчиком мама-японка. У неё notebook, видеокамера. Это нужно, чтобы дома тщательно выверить урок, ничего не забыть, не пропустить. И результаты потрясающие. Приходит мама-американка, она просто ждёт, ни в чем не участвует.

– Спасибо Вам за беседу, за рассказ о тех, кто украсил Вашу творческую жизнь, за Ваш энтузиазм и любовь к музыке. Успехов Вам на прекрасном поприще музыки!