Вкус, знакомый с детства

В прошлогоднем январском номере "Кругозора" Гостем являлась русская писательница Татьяна Шереметева, книги которой широко известны в Америке, России и других странах. В том же номере эксклюзивно был опубликован фрагмент романа, над которым она  тогда работала. Но вот "Вкус, знакомый с детсР’В­тва" - так называется роман - завершён и вскоре выйдет из печати. Здесь  - свойственная писательнице "гремучая смесь" женского взгляда, тонкого юмора, лирики и любви. Остающаяся верной "Кругозору",  Татьяна Шереметева любезно предложила редакции две главы из её нового произведения. Читайте, судите-рядите, другим расскажите…

ГЛАВА 10

АНГЕЛ ЛЕГКОКРЫЛЫЙ

Сегодня в семь утра позвонила моя сестра и сказала, что хочет увидеться со мной. Это означает, что день пропал. Ну что же, надо готовиться: летает она на своем здоровенном внедорожнике даже по нашим дорогам, как легкокрылый ангел по заоблачной выси. Будет второй завР’В­трак, обязательно. Ей же не нужно следить за сантиметрами и килограммами. Это я вечный заложник борьбы за свою красоту.

В детсР’В­тве наши отношения не складывались, слишком разные мы были с самого начала. Когда появилась сестра, для меня рухнул мир. Подозреваю, что своим рождением она обязана родительской неосторожности. Мама, скорее всего, не ожидала такой подлянки от своей репродуктивной системы. Короче, просмотрели они, потом затянули с решением, а потом уже стало поздно.

В детсР’В­тве она была беленькая льняная девочка. А потом выросла и стала, как отстиранная в отбеливателе. Красок почти нет, ресницы прозрачные, волосы слишком светлые, тоже почти бесцветные, руки-ноги, как вермишелинки. А черты лица остались детскими - широкий мягкий нос, широкий рот, почти круглые забавные глаза… Наш последыш.

Мужчины начали на нее реагировать когда она была еще школьницей. Я много раз думала, почему она им так нравится. И потом поняла, что ее внешность задевает, наверное, их самые чувР’В­ствительные и потаенные струны. Мужчины ее вожделеют не только как взрослую женщину, она, мне кажется, будит в них какие-то Гумбертовские комплексы, прости господи. Она для них одновременно и взрослая, с которой можно, и девочка, с которой нельзя, и от этого еще больше хочется.

Короче, Галка наша получилась испорченной девицей. И поди ж ты, ведь и ей тоже нравились не одноклассники, их она вообще не замечала. С четырнадцати лет ей стали нравиться совершенно взрослые мужики.

Я помню, как однажды нам позвонил какой-то дядька и с сильным акцентом попросил к телефону Галю, которая как раз отбывала повинность на дополнительных занятиях по алгебре. Родителям к тому времени про свою младшую уже все было ясно: они готовились к худшему. Когда мама услышала незнакомый сочный баритон, она поняла, что неприятности гораздо ближе, чем можно было себе представить. В тот же вечер она отправилась на романтическое свидание вместо своей дочери. У входа в кинотеатр ее ждал плотный волосатый красавец по имени Гамлет.

Эту историю наша мать рассказывала много раз и в лицах: как она подошла к тому типу со спины, как взглядом многоопытной женщины и обладательницы мужа, который регулярно ходил на сторону, прикинула, чего можно ожидать ее непутевой дочери от такого знакомства, как придав своему голосу возможную волнующую глубину и интимность интонации, сказала в широкую спину:

- Добрый вечер, Гамлет…

Мужик оглянулся:

- Ви кто?

- Я - Галя. Почти что.

- Какой Галя?

- Такой Галя. Вы по телефону звонили? Свидание назначали? Вот я и пришла на будущего зятя посмотреть. А Галя, видите ли, маленькая у нас еще. Так что пока я за нее. Ну что, пошли в кино? У нас какой ряд? Надеюсь, последний?

Гамлет в кино идти отказался. И в милицию идти тоже не захотел. Мама рассказывала, что никогда не думала, что взрослые люди с избыточным весом могут так быстро бегать.

Мужчин, которые шли по стопам Гамлета, было много, и нам всей семьей приходилось отгонять их от нашего ангела, чтобы она не пала раньше времени. Но отцу с матерью на тот момент было ясно, что на небесах про нашу чертовку все уже было прописано в деталях.

К учебе моя сестра рано потеряла всякий интерес, она рвалась во взрослую жизнь.

ВР’В­ступительные экзамены в ветеринарную академию Галка провалила, но горевала недолго. И вскоре торжественно объявила моим бедным родителям, что это все не беда и что есть хорошая специальность - водитель такси. Заодно и машину водить научится. Думаю, что свой первый инфаркт наш отец заработал именно после этих ее слов.

Она очень хотела быть самостоятельной. И поэтому, пока мы искали ей преподавателей для подготовки в пединститут, отнесла свои документы в педучилище. Ей засчитали тройки, полученные на экзаменах в академию, и зачислили на дошкольное отделение. Родители понадеялись, что там, среди девочек, она будет в относительной безопасности, и сдались. Скоро Галка уже выгуливала малышей на детской площадке, а всех родителей профессионально называла "мамашами и папашами". Да, к сожалению, там были и папаши. То есть оказалось, что острота проблемы снята не была.

Моя сестра давно уже не так молода, как кажется. Но у нее все такой же по-детски мягкий нос и большой рот, который охотно, при первой же возможности, расползается в улыбке, джинсы на тощей заднице и почетный первый номер наверху. За что ее до сих пор любят мужики - непонятно.

Из детского садика она уволилась много лет назад. Все ее бывшие мужья, каждый по очереди, готовы были кормить и одевать свою бывшую жену даже после развода, а она, несмотря на это, начала свой оригинальный бизнес. Ну не любит моя сестра легких решений. Галка стала расписывать деревянную мебель, а потом - все, что попросят.

Началось с того, что однажды она приперла с помойки домой большой старый сундук. Ошкурила его, прогрунтовала и нарисовала на его стенках и крышке фантазию на тему какого-то там жития святых. Не знаю, как это правильно назвать, но ангелы ее были ужасно трогательные и все, как один, похожи на саму Галку.

Иногда мне бывает стыдно перед нашими родителями. Они всю жизнь ездили на работу полтора часа на метро в один конец, в обеденный перерыв мать бегала по магазинам в поисках продуктов, вечером с сумками возвращалась домой. Отец тоже изо всех сил старался для своих "девочек", как он называл нашу женскую троицу. Но ему все время мешали бабы, а отказать им он не мог. Галка пошла в него.

Наши с сестрой жизни нельзя сказать, чтобы так уж удались, и родителям в этом смысле особенно гордиться было нечем. Младшая теперь уже надолго одна, это точно. Но, правда, хорошо зарабатывает, заказов хоть отбавляй, опять же бывшие мужья почему-то ее не забывают и регулярно подкидывают вспомоществование.

Старшая дочь - это я. Для мамы я Манечка, а для Галки - Мака. Моя сестра с детсР’В­тва называет меня только так. С моим именем "Марина" "Мака" не имеет ничего общего, так как это производное от "макака": в детсР’В­тве Галка тоже не очень любила меня.

Я уже давно привыкла к этому имени, и оно мне даже нравится. В нем я слышу отзвук нашего детсР’В­тва, тем более что про первоисточник никто, кроме нас с сестрой, не знает.

У меня жизнь тоже сложилась, на мой взгляд, не лучшим образом, но с Галкой мне не по пути. Я пошла не в папу, а, скорее, в маму. Тайны мироздания для меня открываются не через половые органы, я, что называется, не по этой части.

Додумать про себя я не успела. Галка прилетела еще быстрее, чем я ожидала. У ангелов своих, наверное, научилась. Загремели ворота, зарычал ее звероподобный внедорожник, залаял в восторге Ванька, дом наполнился ароматом дорогих духов. И я перестала злиться.

У моей сестры, как только она переехала еще к первому мужу, всегда жила какая-нибудь живность. У нее лечилась галка (с маленькой буквы) с подбитым крылом, живет попугай, конечно, Кеша, без лапки, собаки и кошки выглядывают изо всех углов ее квартиры. Сейчас она привезла с собой маленькую Жулю - хитрую, умную, кудрявую, неопознанной породы собаку. Жуля и Ванька начали носиться по снегу, а мы с Галкой уселись на кухне.

Ну, и зачем она приперла эти эклеры? Мы с детсР’В­тва любили их больше всего. Раньше они были длинненькие, плотные, немножко хрустящие, а крем там был по всей длине. Это по нынешним воровским временам начинку туда почти не кладут. Ну ладно, в конце концов, один раз в жизни можно. И какая уже разница, одно или три? Они же совсем маленькие…

Десять пирожных ушли до обидного быстро. Поэтому мы открыли плитку черного шоколада и заполировали все маминым малиновым вареньем.

Вот за это я Галку просто ненавижу: она сидела, положив тонкую ножку на острую коленку другой ножки, и прозрачными пальчиками запихивала в большой рот столовую ложку с вареньем. Глаза ее весело круглились, нос от улыбки расползался на стороны. Она опять была похожа на ангела со своих росписей - только не на печального, а на весьма довольного жизнью.

- Ладно, хватит жрать, давай рассказывай, - сказала я, демонстрируя свою отсР’В­траненность от этой оргии, которую позволила себе, конечно же, под Галкиным давлением.

- А что рассказывать?

- Ну не чаи гонять ты сюда приехала?

- Ну нет, в смысле да… В общем, у меня новость.

- О, боже, у тебя все новости на одну тему. И кто он?

- Он - областной кукольный театр.

- Чего?

- Мака, мне предложили сделать декорации к их спектаклю. Расписать задники сцены и переднюю стенку. Представляешь? Им нужны мои ангелы. Мне позвонил их главный и сказал: "Галина Павловна, нам нужны ваши ангелы". Детям нужны и взрослым, потому что они - это добро и свет, потому что они - это тоже дети. Потому что я - похожа на них.

- Это они похожи на тебя.

- Хрен с ним, пусть они похожи на меня. Знаешь, что он еще сказал?

Галка сделала паузу и на нервной почве поскребла ложкой по дну банки.

- Он сказал, что главную куклу они хотят лепить тоже с меня. Им нужны круглые глаза, нос носопыркой, рот - от уха до уха и что-то светленькое и жиденькое на голове. Чтобы смешно было.

Галка торжествующе посмотрела на меня. По-моему, она ждала оваций.

- Галочка, тогда точно с тебя лепить будут. И к бабке не ходи.

Галка растроганно улыбалась. И действительно была похожа на ангела, того самого, смешного.

- Молодец, умница. Как творческий процесс в целом? Заказы, кроме этих кукольников, есть?

- Да. Полно! Знаешь, я хочу, когда разбогатею, открыть собачий приют. И еще кошачий.

- А ты подумала, что с ними будет, когда ты старой бабкой станешь? Не век же тебе в джинсах и на шпильках шкандыбать? За животных нужно нести ответсР’В­твенность, так же, как за людей, милочка моя. Или ты решила никогда не стареть и жить вечно?

- Нет, вечно не получится, а долго, думаю, да. У меня же позитивное видение мира. Такие долго живут, нам в эзотерическом центре объясняли. Я уже придумала, что я сделаю, когда стану старушкой: буду брать к себе таких же старичков, звериных, конечно. Согрею их старость и сама провожу их до радуги. Ты хоть знаешь, что собаки по радуге уходят? И кошки, думаю, тоже… Я буду с ними до последнего, буду держать их за лапы, чтобы им страшно не было… А когда сама помирать буду, передам тех, кто меня переживет, надежному человеку. Алику, например, моему первому. Он хороший человек, добрый.

Галка уже вошла в образ, скрючилась и выставила челюсть вперед. Что-то и впрямь старушечье появилось в ней. Но тут она совершенно по-школьному шмыгнула носом, начала тереть кулаком глаза и испортила такую интересную картинку.

Я решила от греха подальше сменить тему.

- Ну не дают тебе покоя ветеринарные лавры. Ты лучше скажи, кто там у тебя из интересных заказчиков сейчас? Опять Рублевка?

- Да, есть пара клиентов с Рублевки, один ничего - адвокат, богатенький, жена молодая, бэбик, нянька, все как положено. А другой - редкий козел. Ударился в православие и говорит мне, что у меня не библейские ангелы. Я ему объясняю, что мои ангелы - это дети с крыльями. Они плачут и смеются, они просятся на ручки, их надо защищать и любить. А он мне опять свое: рисуй шесть крыльев и чтобы все прилично и без шалостей. Я ему предлагаю, давайте лучше я их вообще без крыльев нарисую. А хотите, нарисую просто крылья? И у каждого крыла будет свой характер и судьба.

Галка опять шмыгнула носом от полноты чувР’В­ств:

- Я о них в последнее время очень много думаю.

- О клиентах?

- Об ангелах.

Она "дуя", как когда-то говорила Ирка Королева. Наш последыш. Но я понимаю, что без нее и без ее глупости моя жизнь была бы намного беднее.

- Как твой зоопарк?

- Ой, отлично! На той неделе позвонили, на дороге брошенный метис бультерьера сидит. Его хозяева к столбу привязали, сволочи, и сами уехали. Записка на ошейнике: Зовут Октан. Привит.

- А чип?

- Они что, дураки? По чипу хозяев мигом можно отыскать. Чипа нет. Зато собака есть. И теперь с ней все будет в порядке.

- Ты что, его к себе взяла?

- Ну взяла… просто на передержку. Хотя он такой хороший, просто очень несчастный. Я Юрку попросила, чтобы он сегодня с ним посидел. Ну и всю остальную мелюзгу чтобы покормил.

- Юрка - это твой третий?

Я прекрасно помнила, что он был четвертый муж. Вредная я все-таки баба. И завистливая.

- Да какая разница? Знаешь, они теперь все мне, как братья. Я как-то совершенно по-другому к ним относиться начала. Не как к мужьям.

- А жены их нынешние тебя не раздражают?

- Особенно нет. Две девчонки вообще мне нравятся. Мы даже немножко дружим. Они меня про своих расспрашивают, я им советы даю, как с ними лучше уживаться. Хотя главный мой совет, знаешь, какой?

Галка улыбнулась, рот разъехался от уха до уха, нос расползся по щекам, и она опять стала похожа на своего веселого ангела.

- Главный мой совет, только я им об этом никогда не скажу… Так вот, главный мой совет: не ходите, девки, замуж. Вообще. Сами свою жизнь обустраивайте, сами за себя отвечайте. Это так здорово! Ну кто бы мне позволил кота и собак держать? И еще Кешу? И разве бы начала я рисовать, в смысле писать? Я ведь, не смейся, пожалуйста, почти настоящий художник. Я уже документы в Союз художников подала. Ну и главное - я сама зарабатываю. И распоряжаюсь своими деньгами как хочу.

Я заглянула в банку. Никаких признаков варенья там не наблюдалось.

- Ну хорошо, ты все сама. Не считая твоих мужей, которые тебе всю жизнь помогают. Ладно, не будем об этом. А я вот все не сама. У меня все - муж. И я за ним, как сама знаешь в каком месте. Ржать не надо, пожалуйста. Но скажи мне, что у нас ценится больше? Собственные женские завоевания или удачный брак? Ну ведь сколько бы одинокая баба ни билась, сколько бы наверх ни карабкалась, все равно ее будут жалеть. Потому что важнее быть замужем, чем сделать свою карьеру. А самое хорошее - это сделать карьеру мужу. Потом и сама можешь ползти по этой лестнице вверх. Если ноги не переломаешь.

- Конечно, я всегда знала, что живу не так. А ты у нас - образец для подражания. Семья, дом, творческая работа - как бы. Слушай, Мака, скажи честно, тебе твой Мориц еще не осточертел? Столько же не живут. Во всяком случае не живут вместе. Да и работа твоя - что-то непонятное: я имею в виду творчество. Ты хоть один сценарий продала? Или хотя бы книжку?

- Ну все, ты меня разозлила. Сиди теперь тихо и слушай. Любовь-морковь меня давно перестала интересовать, для меня гораздо важнее другие радости. И потом, у меня есть зависимость. Да не пугайся ты так, это не героин и не водка. Это зависимость от статуса. Ужас, как звучит, но это правда. Разные дурочки, типа тебя, думают, что, научившись зарабатывать или сделав карьеру, они получают этот самый статус. А на самом деле его способен дать только мужчина. Статус мужика всегда будет цениться выше, чем статус любой одинокой женщины. А статус жены такого мужика будет цениться еще выше, чем его собственный. Здесь как бы кумулятивный эффект срабатывает.

- Чего-чего?

- Потом объясню. В школе надо было хорошо учиться. Так вот, без мужа все наши личные завоевания будут вызывать немножко зависти, а все остальное будет море жалости. Знаешь, как приятно жалеть бабу, которая сама всего добилась?

- Ага. Про статус поняла. Ты еще не сказала, что только мужчина способен придать женский жизни необходимый смысл.

- В общем, да.

- В общем, нет. Уж это я знаю лучше тебя.

Ну вот и поговорили…

Мы пошли гулять. Собаки бежали впереди нас, поминутно оглядываясь и проверяя, тут ли мы. Галка, выставив губы вперед, выдыхала морозный воздух, глядя на облачко пара, которое каждый раз принимало разные формы. Боже мой, какая же она балда. Надо будет как-нибудь съездить в ту задницу, где ей предложили спектакль оформлять. Интересно все-таки.

- Мака, скажи, ты папу вспоминаешь?

- Да. Часто. Знаешь, в молодости он был такой красивый! Ты это время не застала.

- Как ты думаешь, они с мамой были счастливы?

- Нет. Но они прожили замечательную жизнь.

- А разве так может быть? Я, сама знаешь, если что, сразу вопрос ребром.

- Так может быть. Сейчас я понимаю, как сильно она его любила. Ты знаешь, я иногда ей завидую: ей это было дано. А нам с тобой - нет.

- Это почему это "нам с тобой"? Мне дано.

- Ну да, так дано, что на пятерых хватило.

- Не сметь! Это моя личная драма.

- Галка, драма может быть, если любишь одного и всю жизнь. Как наша мама.

- Как ты думаешь, неужели у нее кроме нашего отца никого не было?

- Думаю, нет. А вообще-то, это не наше дело. Она любила, причем не козла какого-нибудь, а нашего папу. Я бы сама в такого влюбилась. Но сейчас таких не делают. Масштаб личности не тот.

- Ну, твой Мориц - не худший вариант. Нормальный мужик, со всеми присущими…

- А ты откуда знаешь, какие там у него "присущие"?

- Да с моим опытом это невооруженным глазом видно, понятно тебе, детка? Но ты не расР’В­страивайся. Они все примерно одинаковые. Других, как ты выражаешься, сейчас не делают. И масштаб личности действительно уже не тот.

Мне стало обидно. Одно дело, когда жалуешься на своего мужа сама. И совсем другое, когда кто-то в твоем присутсР’В­твии смеет замахиваться на святое.

- Меня и его личность, и ее масштаб вполне устраивают. Мало кто из наших знакомых сумел добиться того же.

- За это я его уважаю. Я за другое его не уважаю.

- Да? За что же?

- Сама знаешь, за что. Не люблю, когда на Москве женятся. Хотя это все уже мхом поросло, старая история. Я это ему уже простила.

- Ну слава богу, главное, что ты простила. Теперь я за своего мужа могу быть спокойна.

- Не злись. Ты же понимаешь, я тебе скажу то, что никто не скажет. Даже мама.

- А зачем ты мне это говоришь? Ты думаешь, я сама об этом не думала? Неужели ты не понимаешь, что я этот крест будут нести до гроба? И никогда, никогда не получу ответа на свой вопрос.

- Конечно, не получишь, потому что не хочешь. Хотя, может быть, ты и права, может быть, самое умное - это как раз какие-то вопросы оставить без ответа. Зато у тебя есть муж, сын, статус, который тебя так волнует. Ты свою семью сберегла, ты ее вырастила. А у меня - ангелы и мой домашний зоопарк, хотя я свою мелюзгу очень люблю.

- Но ты же сама только что мне говорила, что жить надо свободно и независимо.

- Ну говорила. Все так говорят. Мака, прости меня, это я по своей стервозности тебя мучаю. Знаешь, обидно видеть, как у других получается то, что у тебя никак. Это мои комплексы кусаются.

- А я думала, что комплексы у меня.

- А у тебя какие?

- Ну ты что, не понимаешь? Тебя твои мужья любят даже после развода. А как бы Игорь ко мне относился, если бы мы расР’В­стались? Не думаю, что занавески ездил бы со мной выбирать. Ты успешная, вон в Союз художников вР’В­ступаешь. Самостоятельная, независимая. Молодая, в конце концов.

- А мне кажется, что это ты успешная. Чтобы одного мужика всю жизнь рядом держать, много чего нужно.

- Ну ты же понимаешь, что Игорь держится не только за меня. Я - всего лишь небольшая часть его мира.

- Ты - это часть вашего общего мира. Вы этот мир вместе построили. Вот он за него и держится. А потом сейчас, когда он так поднялся, поменять тебя на какую-нибудь "Алису в стране чудес" ему совсем несложно и, если он этого не делает, значит, не хочет.

- А почему Алису?

- Не знаю. Они почему-то все или Алисы, или Кристины. Или Анжелы. И запомни, салага: ни один мужчина не будет жить с женщиной, которая ему не нравится. Даже если не любит - это еще не так страшно, многие живут без любви и ничего, обходятся. Но если она не нравится, то тогда хана, Бобик точно сдох. Это мы, женщины, можем, что называется, сообразно обстоятельствам…

- Это еще каким обстоятельствам?

- Ты что, Мака, не знаешь, как это бывает? Когда "закрыв глаза и стиснув зубы", потому что для дела нужно? Ты что, никогда свои проблемы подобным образом не решала?

- Пока бог миловал…

- А… Ну тогда ты еще более безнадежна, чем я думала: обычная старая дуя, как твоя Королева говорила. Кошелка!

Галка ткнулась холодным носом в мою щеку и громко, со всхлипом, вздохнула:

- Мы не будем больше ссориться? Ладно? Ты меня простила?

- Нет.

- Почему?

- Потому что ты сама дуя. Поедешь со мной в Америку?

ГЛАВА 12

МАЛЕНЬКАЯ ЛУНА

Про тот магазин русской книги я слышала еще в Москве: знаковое место, все наши знаменитости там перебывали. Я представляла большой зал, стеллажи из светлого дерева и огромные окна, через которые виден Манхэттен и льется солнечный счет.

- Вот, пришли, - тяжело переводя дух, сообщил Лазаревич.

Узкая крутая лестница вела на второй этаж. Над облезлой дверью висела самодельная бумажная вывеска: "Russian Bookstore".

Хозяйку магазина звали Лана. Немного старомодного образца деликатная вежливость и усталость, которую не могла скрыть улыбка.

- Вы уж, пожалуйста, извините меня. У нас внучка родилась, которую ночь не спим, обычная проблема -животик…

- Поздравляю, Ланочка! Замечательное событие! Давай-ка быстренько фотокарточку показывай!

- Да что вы, Алекс, какая фотокарточка! Вот, на телефоне можно посмотреть…

Торговый зал был длинным и узким. Вдоль стен на стеллажах много классики, литературоведения, современных писателей - из хороших. Слава тебе, господи, без глянца, без вечных советов "Как выйти замуж за миллионера" и прочих "улиток под дождем". Конечно, и Донцова, и Устинова там присутсР’В­твовали. А с другой стороны, куда нынче без них? Не всем же Петрушевскую и Седакову читать.

- Наверное, скоро закроемся: устала. Аренда стоит неподъемных денег, да и читают бумажные книги все меньше, только "старики" и спасают нас. Я имею в виду не возраст! Вы, конечно, понимаете, Алекс?

- А я, Ланочка, по-любому себя в старики еще не записываю! А что же тогда, душа моя, вы имеете в виду?

- Я говорю о наших старых читателях-покупателях. Они столько лет ходят сюда, знаете ли, как в церковь.

Я осмотрелась.

- Лана, а где же у вас проходят чтения?

- Мы стулья ставим, скамейки приносим, кто-то на полу сидит, кто-то на подоконниках. А кто-то даже за дверью на ступеньках устраивается. Нормально.

Как только я представила людей, сидящих на полу и на подоконниках, зал сразу же показался мне огромным. Стало страшно.

Хозяйка магазина, видно, поняла меня:

- Да вы не переживайте, так бывает, только если наши знаменитости приезжают.

У меня отлегло от сердца. Хорошо, что я не знаменитость.

- И потом, вы же не одна выступать будете. У меня еще два автора приглашены, хороших, между прочим.

- Мариночка, ни о чем не беспокойтесь, мы соберем людей, все будет в лучшем виде. Афишки готовы, всё уже по электронной почте разослали. И на Фейсбуке организовали мероприятие, можете посмотреть. Народ отреагирует, это точно. Вы из Москвы, так сказать, свежак, заодно расскажете людям, как там.

- Да там хорошего совсем мало, Александр Лазаревич…

- Алекс, просто Алекс! Ну что вы так по-советски! Я, как из Первопрестольной уехал, сразу стал Алексом. И знаете, это замечательно! Мы здесь отчества совсем не употребляем.

- Понятно. Ну так вот, я не знаю, о чем рассказывать. Там плохо, хотя, возможно, просто я так вижу. Муж мой, например, вполне доволен.

Я чувР’В­ствовала, как застарелая злость поднимается в душе. Это был вопрос, которого мы оба старались не касаться.

- Нет, Мариночка, вы не ошибаетесь. Там действительно все нездорово. Это, знаете, как киста на корне зуба. Внешне вроде более или менее, но только тронь, и такое начнется!

- А вы думаете, начнется?

- Обязательно. Страна больна, и еще серьезнее, чем в мое время, когда я уезжал. Не устаю небеса благодарить: самое правильно решение за всю мою жизнь.

- А не тянет туда?

- Нет. Все мои домашние и дружки молодости давно здесь. Одно тревожит, и с этим приходится жить: могила родителей, это очень тяжело. Езжу в Россию только ради них. А у дома своего бывшего на Сущевке никогда не бываю. Та жизнь ушла, а нынешняя Москва - такая чужая…

- Да, я тоже это чувР’В­ствую…

- Ну вот, Мариночка, время и место вы уже знаете. А что читать будете? Определились?

- Да у меня выбор небольшой. Хочу кое-что о нашей жизни там.

- А может, что-нибудь ностальгическое?

- Посмотрим.

У зеленого фонаря, по которому здесь только и можно было заметить спуск в метро, мы расР’В­стались. Лазаревич пошел вниз по крутой лестнице, крепко держась разбитыми пальцами за перила и часто останавливаясь. Было понятно, что хотя он и "Алекс", но уже старый и ноги у него никуда не годятся. На минуту стало его жалко, но потом я подумала, что жалеть надо тех, кто не уехал, как он, а остался "там". Здесь у него юридический офис, практика, медицинские страховки на все случаи жизни и дом в пригороде. Дела уже сыну передал, а сам на покой ушел. Теперь каждый год с женой в круизы плавает, искусР’В­ством интересуется, литературный журнал издает. А машина, говорит, в гараже стоит за ненадобностью. Вот сейчас на электричку сядет, через двадцать минут будет на своей станции, а оттуда бесплатный автобус прямо до дома его довезет. Им муниципалитет, видите ли, все оплачивает.

***

Все началось года три назад. Сначала были его осторожные рецензии на мои тексты, которые я, замирая от страха, под другой фамилией выставляла на знаменитом литературном сайте. Потом мы начали переписываться, и я узнала, что мой новый знакомый издает свой сетевой журнал, поэтому первая моя публикация появилась не в России, а в США. Сей факт поверг меня в изумление и чрезвычайно вдохновил. Дальше все было не так уж сложно. Длинный список журналов и веерная рассылка под многообещающим заголовком "Авторское предложение". Кто-то не отвечал вовсе, кто-то писал, что очень жаль, но неформат, а где-то мои работы брали. В конце концов, Лазаревич, узнав, что я вместе с мужем и сестрой собираюсь приехать в Америку, взялся организовать выступление "нового интересного автора" перед нью-йоркской читающей публикой.

Я шла по Манхэттену. Китайцев вокруг было больше, чем в Китае. А девки тут какие-то странные: на дворе скоро Новый год, а они во вьетнамках по улицам бегают, а если сапоги, то часто резиновые и почему-то на голые ноги. А вон мужик толстый в шортах пошел. Чудеса.

Пятая авеню… Сколько же ног ее исходило. Как хорошо, что здесь никто ничего не переименовывает, что эта Пятая авеню уже сто лет Пятая и никогда не будет называться в честь какого-нибудь очередного параноика или изувера. Очень трудно жить там, где улицы, проспекты и переулки названы в честь убийц, насильников, карателей, доносчиков и террористов. Идя по городу, который спустя неделю должен был стать моим воспоминанием, я очень хорошо это понимала.

Передо мной шла пожилая парочка - два трогательных кузнечика. Они ковыляли, крепко держась за руки и помогая друг другу на переходах. Скоро они вошли в какую-то дверь. Рядом висела небольшая табличка: "Museum of Sex".

Отовсюду был слышна музыка и какой-то веселый перезвон. Это "Армия спасения" собирала рождественские пожерР’В­твования. Красные ведерки, нарядные елки в кадках, разноцветные фонарики на ветках, а рядом - подмороженные негры, или как их тут зовут "афроамериканцы" с золотистыми колокольчиками в руках.

И над всем Манхэттеном знаменитый припев: "Feliz navidat, feliz navidat!", "Мы желаем вам счастливого Рождества"… Интересно, а если бы этих негров с их колокольчиками, музыкой и ящиками для пожерР’В­твований да на наши улицы?

Вечером Галка предложила достойно отметить наш второй день пребывания "в этом заштатном городишке".

- Слушай, Мориц, давай, руки в ноги и дуй до ближайшей забегаловки!

- Мадам, увы, "до ближайшей" не получится.

- Почему это? На лифте долго ехать? Я через дом супермаркет видела!

-Молодец. Но во-первых, у них "на раёне" винище продают не в супермаркетах, а исключительно в отдельно стоящих "ликерках". И отпускается алкоголь только лицам старше двадцати одного года. Так что, если ты вдруг в своих драных джинах и без документов туда припрешься, можешь в полицию загреметь. А во-вторых, я не собираюсь распивать в полевых условиях на троих. Для этого существуют бары.

Игорь посуровел лицом и добавил:

- Я же все-таки цивилизованный человек.

- А мы? - Хором спросили мы с сестрой.

- А вы, девки, "натягвайте" свои набедренные повязки, кольца в нос, младые перси оголить и каждой в руки по опахалу. Будете там за мной ухаживать, мух отгонять. Я же у вас один на двоих. И, Галина, специальное пожелание к тебе. Сними ты свои джинсы. Забудь про них до утра, лучше занавеской обернись.

Галка не стала спорить. Она сняла джинсы и надела платье. То есть на ее языке это изделие называлось платье, хотя это был свитер. Он был ниже талии, но выше той загадочной линии, которую модные журналисты зовут "линия бедер". Короче, тощий Галкин зад это как бы платье не прикрывало. Мои новые леггинсы и ее ботфорты спасли ситуацию.

- Слушай, а ты что, готова была вот так, с голым задом в люди идти? - Игорь, кажется, уже забыл, что он "все-таки цивилизованный человек".

Сестра с сожалением посмотрела на себя в зеркало.

- В своих мемуарах я назову это "Вечер упущенных возможностей". Да! Была готова.

Мы могли бы выйти из двери нашей гостиницы и войти в другую, по соседству: ирландские пабы там на каждом шагу: благородная деревянная обшивка, полумрак и темное пиво, если пожелаете. Ну и все остальные питейные заведения - тоже в ассортименте и на каждом шагу.

Но мы не хотели легкой победы. И потому не прошло и часа, как мы сидели на тридцать четвертом этаже в симпатичном помещении, где кроме нас потягивал пиво разный корпоративный люд. Была пятница, святое дело: "TGIF", - объяснил Игорь. Галка понимающе кивнула.

- Да ты хоть знаешь, что это такое?

- Естественно, это забегаловка такая американская. У нас в Москве их полно. Жрать невозможно, сплошной канцероген.

- Сама ты канцероген. Серость! Это пословица такая у них: "Thanks God, it's Friday"! Забегаловка… - Игорь возмущенно пожимал плечами. - А знаешь, что это еще означает? Ты же на работу не ходишь, так что внимай: в офисах в этот день мужикам можно без галстуков приходить, а девицам - как ты, в джинсах. Вся Москва давно уже знает…

Ну вот, мой муж задвигает мою сестру, как первоклассницу. Родственная солидарность подсказывала мне, что можно было бы и его тоже осадить. Про "TGIF", между прочим, я ему рассказала, давно еще, в командировке.

А с другой стороны, приятно было, что Галку по носу щелкнули. Ей это полезно.

Я испытывала смешанные чувР’В­ства. СочувР’В­ствие и злорадство в отношении каждой из сторон конфликта смешались и образовали взрывоопасный коктейль имени меня.

Выпили, как водится, за "успех безнадежного дела", имея в виду мое грядущее выступление. Я представила людей, которые отменят свои дела, чтобы прийти послушать меня, и мне стало страшно. Что я им скажу? Что я неудавшийся сценарист, неважная жена и "никакущая", как говорила Ирка Королева, подруга? Что писать я начала потому, что мне некуда было деть то, что копится внутри? А некуда было деть потому, что некому рассказать…

Муж - нет, не те у нас отношения, между нами слишком много недоговоренного, слишком много взаимных претензий и раздражения. Если мы начинаем упрекать друг друга, то остановиться нам сложно. Галка - хороший человек, но говорить с ней о своей жизни я не хочу. Ее отставание по возрасту как младшей сестры интересным образом накладывается на ее явное опережение в решении личных проблем, и мне есть за что иногда на нее злиться. Сереженька - отпадает, потому что не умею я говорить откровенно с собственным сыном. Да и не интересно это ему… Мама. Мамочка моя. Никогда и ничего я тебе не рассказывала. Потому что любила тебя и всегда буду любить.

Королева. Она бы слушала, как я жалуюсь и рассказываю ей про свои обиды, подперев голову возмутительно узкой и длинной ладонью, а потом обняла бы меня за шею и сказала: "Муська, не реви, прорвемся! Я тебе обещаю". Но ее в моей жизни давно нет.

Остается одно-единственное доверенное лицо, которое всегда готово внимательно меня выслушать и которому я могу сказать все. Это наш пес.

Потому и появились мои рассказы. Вот уж не думала, что это может быть кому-то еще интересно. Я отошла от столика к окну бара. Это было даже не окно, а огромная стеклянная стена. Под ноги мне был брошен огромный город, а совсем близко в небе - месяц. Здесь, в Америке, он не стоит торчком, как у нас, а лежит на спинке. Так и хочется подставить под него ладонь. Это даже не месяц, это - маленькая Луна.

Эта "маленькая Луна" меня не отпускала. Я уже не слушала, о чем говорили Игорь и сестра. Мне хотелось поскорее вернуться в номер и записать то, что случайно, неизвестно почему и кем, оказалось вброшенным мне в душу.

Где-то к трем часам ночи все было закончено. Я закрыла крышку ноутбука и легла спать. Я знала, что буду читать на вР’В­стрече.