Рассказ очевидицы

В 1940 году Прибалтику присоединили к СВ­СВ­СР. У нас начали продавать  прибалтийские конфеты. Они были в цветной фольге и очень красивой, яркой обёртке. Эти фантики собирали, хранили в отдельных коробках, ими обменивались. Большая "ценность" !

В Киеве довоенном

ВОЙНА

Я плохо помню свою жизнь до и после войны. Но то, что было во время неё, сильно врезалось в память.

Задолго до этого у нас в доме начались разговоры о возможной войне.

Меня они очень пугали. Больше всего я боялась, что папа уйдёт воевать. Такое уже было, когда присоединили к нам Западную Украину, в 1939 г. Тогда он вернулся благополучно. Но всё равно я боялась. Когда приходили гости, обсуждали, не переехать ли куда-нибудь на восток, подальше от западной границы. Мне тогда часто снились страшные сны: будто к нам в квартиру пришли немцы, а я пряталась под стол…

Наступило 22 июня. Мы с мамой собрались ехать в Ворзель, где отдыхал в санатории папа. Утром соседка рассказала, что в Святошино - западном пригороде Киева - то ли бомбили, то ли стреляли, есть пострадавшие. Стало тревожно. Но мы всё же утром поехали.

В санатории ничего не знали. Через какое-то время собрали всех отдыхающих на танцплощадку и сообщили: в 12 часов выступал по радио Молотов и сказал, что Германия напала на Советский Союз.

У меня от страха началась рвота. Что же теперь будет с папой? Как - не помню, но как-то меня успокоили.

В тот день закончилось моё беззаботное детство. Мне было девять лет. Я стала всё понимать и чувствовать совсем по-другому. Конечно, я иногда и смеялась, и радовалась чему-то, но в подсознании постоянно жило чувство тревоги. Наверное, как у всех детей тогда.

Через несколько дней после начала войны я услышала по радио песню "Вставай, страна огромная…". Она очень меня взволновала, усилила и без того тревожное состояние.

ЭВАКУАЦИЯ

В первых числах июля меня увезли из Киева. Папин родной брат с семьёй эвакуировались в Харьков на грузовой машине. Мои родители не знали, когда и как им удастся выехать, и они решили пока отправить меня с ними. Ехали в кузове несколько дней. Там лежали бочки от керосина, и я помню, что меня от этого запаха всю дорогу тошнило. В Харькове мы поселились в гостинице, в большом просторном здании с широкими длинными коридорами, по которым было радостно бегать.

В конце августа в Харьков приехали мои родители, тоже на грузовой машине.

Дедушка и бабушка - мамины родители - отказались ехать с ними,

 сколько мама их ни умоляла. Бабушка была частично парализована после двух инсультов. К тому же, дедушка считал, что немцы их не тронут. Он видел немцев во время Гражданской войны, тогда они евреев не убивали.

В самые  последние дни августа Харьков начали бомбить. Вскоре я с родителями и ещё несколько семей из папиной организации уехали поездом в Саратов, где мы прожили до возвращения в Киев.

В Саратове нас поселили на складе конторы "Главметаллосбыт". В такой же конторе в Киеве работал папа. Все мы, приехавшие, разместились в большом помещении . Жизнь протекала на нарах: у каждой семьи - свои.

Всё бы ничего, но нам очень докучали крысы. Их было много. Ночью они бегали по канцелярским столам, приходилось спать при свете. Хуже всего было то, что они воровали продукты. Все привезли из Киева понемногу круп, сахара в мешочках. Приходилось те мешочки подвешивать на стене, но крысы и там их доставали. Однажды одна женщина устроила истерику: у неё пропал кусок мыла. Она считала,

что кто-то украл. Оказалось - стащили крысы.

В сентябре я заболела - корь, дизентерия и воспаление лёгких одновременно. Думали, что не выживу. Мне нужно было хорошее питание, а мы жили впроголодь. Спасло меня то, что у папы оказался знакомый в г.Энгельсе, что напротив Саратова - через Волгу. Он дал папе муку и масло. Мне делали вкусные и сытные блинчики.

Можно представить себе состояние моей мамы: в конце сентября немцы заняли Киев, где остались её родители; а тут я - неизвестно, выживу ли.

Дня два я была почти без сознания, но потом стала выздоравливать. На складе мы жили до холодов. Потом постепенно семьи начали подселять в

Квартиры местных жителей. Нас поселили в девятиметровую комнату в квартире, где жила женщина с двумя детьми и отцом. Большую часть комнаты занимала русская печь.

Из мебели был большой письменный стол, два стула и широкие нары, на которых мы спали втроём. Запомнилось, как вскоре после переселения я сидела на тёплой печи. В комнате холодно. Родителей дома не было. Я голодная, грызу киевские сухарики. Хозяйка предложила какую-то еду, но я отказалась.

"УЗЕ-УЗЕ"

В Саратове был сильный антисемитизм. Слышала разговоры. Евреев дразнили "узе-узе". Что это означало - не знаю. Я не часто с этим сталкивалась, но бывало. После того, как во дворе узнали, что поселились эвакуированные, к моему окну (наша комната была в полуподвале, окно на уровне земли) подбежала девочка, стала разглядывать через стекло, что в комнате, прокричала "узе-узе" и убежала. Наверное, местные считали, что все эвакуированные - евреи. Их действительно было большинство. А с этой девочкой - семи лет - мы потом вместе играли во дворе.

Моей обязанностью было отоваривать продуктовые карточки. Однажды, когда я шла в магазин, в центре города, в толпе, меня обогнали две девушки, и одна прошипела мне в ухо: "узе-узе". Было очень неприятно и обидно…

В магазине, к которому нас прикрепили, не всегда были нужные продукты. Иногда вместо хлеба давали муку, вместо сахара - что-то другое сладкое. Однажды я получила щербет. Дома прежде, чем положить его в чемодан, где хранились продукты, я не выдержала и отрезала тоненькую полоску. Ужасно хотелось ещё! Ведь у нас не было уже года два ни конфет, ни печенья. А я - страшная сладкоежка. И отрезала ещё чуть-чуть. Меня ужасно грызла совесть. Ведь это вместо сахара для всей семьи на целый месяц. Но безумно хотелось ещё! Я опять отрезала крохотную полосочку и закрыла чемодан. Трудно передать, чего мне стоила эта борьба с собой. Потому и запомнилось на всю жизнь.

Меня постоянно мучил голод. Летом я лазила по акациям, как и все дети, ела жёлтые сладковатые цветочки. Немного помогали твёрдые плиточки колоба. Так называли подсолнечный жмых. Мама их приносила с работы. Когда сосёшь плиточку, немного заглушается голод.

В нашем дворе жила ещё одна эвакуированная семья: женщина с пятилетней дочкой. Её отец был на фронте. Они голодали, ели картофельные очистки. Как-то раз я набрала в мисочку немного картошки, её и у нас было мало, и отнесла им. Мне здорово потом влетело…

Но всё-таки самые сильные переживания были связаны с войной. Помню, как вместе со взрослыми стояла под чёрной тарелкой, с тревогой и

страхом вслушиваясь в слова Левитана, когда немцы были под Москвой.

Я с ужасом рассматривала в "Правде" фотографии сожжённых сёл с торчащими печными трубами, с трупами убитых жителей. Фотографии повешенной Зои Космодемьянской мне снились потом много лет.

Казнённая Зоя Космодемьянская

Эти страшные впечатления отозвались во мне позже. Помню, уже позже - вернувшись в Киев в 1944 году - мы жили во флигеле сгоревшего дома. В тёмное время было жутко смотреть на чёрные пустые глазницы окон этого дома. Однажды ночью я проснулась, встала по надобности, и со сна мне почудился в окне дома напротив повешенный. Я дико заорала. Проснулись родители, успокоили…

Но вернусь к саратовскому периоду. Когда немцы были в Сталинграде, Саратов каждую ночь, ровно в два часа, бомбили. Меня будили, и я с куклой каждую ночь спускалась в бомбоубежище. А папа пешком добирался на завод. Он был секретарём парторганизации военного

предприятия. Возвращался оттуда утром. Мы с мамой очень за него беспокоились. А по утрам я и другие дети собирали осколки. Были люди, которые уезжали, боялись, что немцы дойдут до Саратова.

Как-то мама рассказала, что видела жуткое зрелище: на железнодорожных путях - товарные вагоны, битком набитые стоящими смёрзшимися трупами пленных немцев, которых везли из Сталинграда.

НАЗАД - В КИЕВ

Разрушенный Крещатик

…После освобождения Киева папа получил назначение на работу там и в в апреле 1944-го уехал туда. Вскоре он сообщил нам, что бабушку и дедушку убили. Похоронили их в нашем дворе. Папа перезахоронил родных на Куренёвском кладбище. Позже я с ужасом узнала, что убил их наш дворник - пьяница и антисемит.

 Не знал папа, что через полгода и его похоронят рядом с дедушкой и бабушкой.

ПОЖИЗНЕННЫЕ ОТПЕЧАТКИ

Летом 1944-го, возвращалась в Киев через Саратов семья папиного брата, с которой уезжала я из Киева. Мама решила отправить меня в Киев вместе с ними, чтобы я не опоздала к началу учебного года. А её долго не отпускали с работы.

Как ехали до Воронежа, где была пересадка, не помню. Запомнилось, что вокруг воронежского вокзала стояли сплошные развалины. Было жуткое впечатление - я впервые увидела воочию следы войны.

В Киев ехали в тесной и душной теплушке. Кроме нас было ещё много семей. Там у меня украли любимую куклу, которую я привезла из Киева, и которая была со мной всю эвакуацию. Там же я подхватила вшей, которых потом выводила керосином.

Мама смогла вернуться в Киев только в октябре. А 4 ноября погиб папа. Утром ушёл на работу и не вернулся. Только поздно вечером (телефонов не было) мы смогли узнать, что его убил кусок карниза, упавший с коробки сгоревшего дома на улице Софиевской, по которой он проходил.

Незадолго до этого папа мне рассказал, что его прокляла бывшая соседка, у которой он забрал часть нашей довоенной мебели. То ли свершилось проклятие, то ли нагнала уходящая война - кто знает. Я не плакала, у меня был шок. Я застыла в каком-то оцепенении. На похороны меня не взяли. Остался в памяти только кузов машины с гробом, медленно уплывающий в арку подворотни…

8 мая 1945 года вечером были слышны какие-то странные выстрелы. А на следующий день я узнала, что закончилась война. Радости моей не было предела. Мы же мечтали об этом изо дня в день! сообщения со дня И вот - долгожданное чувство освобождения. Но боль и тоску по папе, по дедушке и бабушке - разве от такого избавишься? Теперь от семьи у меня оставалась только мама.

… Та война отложила тяжёлый отпечаток на здоровье, на характере не только у меня, а у всего моего поколения, пережившего войну в детстве.