Великая Европейская Война. Неоконченная хроника

Пролог

Вчера 7-го июня Президент Владимир Зеленский озвучил две цифры: из Украины эвакуировались за три месяца в страны ЕС и другие страны мира более 6 млн. человек. «Внутренними беженцами» стали еще 8 млн. Всего 14 миллионов граждан покинули свои дома и бежали от войны.

Я бы еще добавил: где-то около полутора миллионов украинцев оказались во враждебной России, их депортировали, во всяком случае подавляющая часть из них наверняка в горе оставили свои родные дома. Итак, более 15 млн. из 35 млн граждан страны.

Этот факт – уже демографическая катастрофа САМОЙ большой европейской державы, коей Украина является по своей территории…

Вместо эпиграфа

Я живу в Литве, уже последние лет десять был почти счастлив здесь, в своем втором браке. Но родную Полтаву не оставлял и недавних почти полгода – с лета и до зимы 2021-го – ухаживал за немощным отцом, тогда уже смертельно больным… Отец умер.

24 февраля года 22-го я был еще в Полтаве. Поэтому, когда встал вопрос – куда бежать от этой Войны, то и выбора не было другого, но и это был шанс нормальный. В Литву!

…Брат уехал из Полтавы со своей женой, дочкой и ее детьми (соответственно, внуками) в первые же дни, когда хлынула лавина беженцев из соседнего Харькова. Брат сам сел за руль и их автомобиль пересек сначала страну, а потом и пол-Европы в течении многих дней и ночей. Под обстрелы он с родней своей не попал. Доехали трудно, но благополучно до самого Каунаса. Я в это время оставался дома с мамой.
Мы недавно похоронили отца-старика. Мама тоже у меня женщина… гм… немолодая – 86-й год пошел. Она плохо видит и старческие болячки дают о себе знать. Поэтому вопрос о том, чтобы ее забрать из-под обстрелов и вывезти «в эмиграцию» сначала даже не стоял. Мы с братом осознали масштаб бедствия и решили, что нужно прежде всего спасть своих «юных отпрысков». Многосуточную дорогу с трудными ночевками и другими подвохами для жизни и здоровья мама наша не перенесла бы. Мы потом, когда брат добрался уже до литовского «места дислокации», убедились, что это точно было бы так… На самом деле…

И вот мы с мамой ждали некоторое время окончания войны. А она все не кончалась и только разгоралась смертельным пожаром. Фронт подступил вплотную к Полтаве. По улицам города расхаживали вооруженные до зубов военные, на крупных перекрестках появились блокпосты и «укрепточки» с противотанковыми ежами. Также на главных городских магистралях появились биг-борды с грозными и скабрезными угрозами и проклятиями в адрес агрессора. «Русский солдат – иди на х*й!», «русский танк – отползай на х*й», «Русский корабль – плыви нах*й!» Грозно. Действительно скабрезно (в мирное время от таком и не помыслили, украинцы народ культурный). И не смешно. Просто страшно.

Потом начался комендантский час и завыли сирены. Потом ввели сухой закон в магазинах и в барах, и начали массово пропадать многие виды продуктов с магазинных прилавков и витрин. Потом сухой закон отменили. Продуктовый рынок почти наполнился (то был ажиотажный спрос перед этим). Но комендантский час остался и сирены воздушной тревоги стали выть все чаще.

Мы просыпались с мамой ночью (от воя сирены) и смотрели телевизор и компьютер. Утром тоже смотрели. Днем тоже смотрели.

Мама не хотела уезжать, хотя я уже очень настаивал – для себя решил, мол, будь что будет! Мама отчаянно не хотела уезжать. Но когда по городу все-таки бабахнула первая ракета, а мы еще видели во что москальня превратила соседний осадный Харьков, а мы еще слышали, что враг уже в соседних Ахтырке и в Тростянце – вот тогда только мама сказала: «Пора, едем».

И мы вскоре уехали по «схеме», разработанной мною. Схема была «Поезд – автобус» и планово предполагалось от Полтавы до Львова маму довести в поезде (билет удалось купить заранее, на поезд беженцев я не рискнул… там по рассказам люди даже в туалетах стояли друг у друга на головах). Потом предполагалось ехать прямым автобусом до Каунаса (через Польшу). Путь планировал я этот пройти за пару суток всего, и это был единственный вариант, чтобы мама доехала, чтобы ее довезти до пункта назначения живой.

Я думаю, не стоит вдаваться в детали этого странного, страшноватого, и сразу пошедшего не «по плану» путешествия. Буду лишь отмечать главные его фазы. Пунктиром. Ибо то, что в последние сто дней войны мы с вами узнали от знакомых, от случайных людей, из самых разных СМИ и из украинского военного «телемарафона» – это все еще ляжет в отдельную и мрачную, ПОТРЯСАЮЩУЮ летопись самого жуткого события текущего века. Да, пожалуй, и тысячелетия тоже. Ибо мир стоял и стоит еще реально на пороге Армагеддона. А на нашей земле Армагеддон уже реально наступает.

А мои записки – это лишь скромная попытка не столько описать, сколько понять происходящее. У них пока нет конца. По понятной причине (отсюда название).

Условно разделю эти записки на главы. Я все эти дни собирал подходящий материал, «складывал пазлы». И вот что, вот какая картина вырисовывается.

Глава первая
АДСКИЙ ПОЕЗД в ЧУЖОЙ РАЙ

С мамой мы собрались в путь быстро, потому как были готовы выехать в любую минуту уже. Вещей взяли мало. Еды не взяли, хотя могло быть всякое в дороге.

Провожал нас один родич дальний, по имени Сережа, и он по плану должен был посадить маму в поезд (я мог один не управиться, мама панически боялась ступенек вагона поезда и – не смешно, – вполне упала бы , если бы не ее воля к жизни). Но на самом деле поезд резко опаздывал, на улице потемнело, и Сережа оставил нас одних – ему надо было спешить домой до начала комендантского часа.

Но проблема была не только в маминой немощи и старости –она была полуслепой, а тут окончательно свалилась, буквально рухнула на землю ночь, и мы остались сидеть в АБСОЛЮТНО темном вокзале.

Свет не включали в целях маскировки. Было темно, хоть глаз выколи, – и в самом зале ожидания и на перроне. Поэтому, когда наконец пришел опаздывавший из Харькова поезд (время опоздание было 4 часа, при том, что от Харькова до Полтавы поезду идти полтора), то произошедшее далее можно считать и нашим с мамой большим подвигом и опасным приключением.

Я надеялся, что хоть по прибытии поезда мы увидим наш вагон – по огням из окон. Но увы, поезд шел с зашоренными окнами (тоже в целях светомаскировки) и перрон он никак не осветил своим прибытием.

С рюкзаком за плечами, с чемоданом и сумкой в руке и с мамой в руке другой я поперся по перрону, в кромешной тьме и навстречу пребывающему поезду.

Поезда такого адского вида в своей жизни я не помню. Подсвеченными были только номера вагонов. Кондукторов на подножках тамбуров я не видел ни одного.

Но все-таки подмогой оказалось, что люди, бегущие по перрону рядом с нами имели в руках фонарики – и это нас буквально спасло! Если бы мама упала, боюсь, ее просто растоптала толпа эвакуировавшихся людей.

Но мы добежали к своему, самому последнему вагону, мы сели! Причем, мама уже даже забыла свой страх перед ступеньками вагонного тамбура. Мы взлетели в тамбур на крыльях отчаянья и надежды. Мы уже тогда были уверены, что главное и страшное испытание (благо пули над головой не свистели) мы уже преодолели. Уже в вагоне я попросил у проводника по стаканчику кофе и он дал, но со скрипом. Мол, кофе дает от доброты сердечной и от того, что все- таки эта услуга записана в наших билетах.

Проводника звали Ашот, и хотя он был армянин, но урожденный харьковчанин. И он мне рассказал, что вся его семья эвакуирована, а дом разбит бомбами и снарядами. И даже вот вчера в паре сотен метров от поезда (когда он стоял вне перрона ж-д вокзала, в санитарной зоне – так там бахнула у него на глазах ракета.

Мне не верилось. Я живу в третьем тысячелетии, когда войны с применением ракет и бомбардировщиков нельзя уже было представить в перенаселенной Европе. Да даже в безлюдной Сибири – нельзя было представить.

Мы с мамой попили кофе, а Ашот мне поплакался, что на весь вагон у него только одна чайная ложка, и горячие напитки подавались им не в привычных стеклянных с металлическими подстаканниками стаканах, а в одноразовых бумажных… В вагоне допоздна, до полуночи не спали. Маленькие дети (видимо что харьковских беженцев) бегали по коридору и хвастливо рассказывали друг другу, как, по каким приметам они умеют отличить дрон от пикирующего бомбардировщика.

Мне по-настоящему стало тогда страшно, и я заплакал, стыдясь почему-то своих слез и понимая, что их все равно не видно в полутьме.

Уже в вагоне мама, когда мы устраивались на ночлег, вспомнила первые дни войны прошлого ХХ века (второй мировой или пусть даже будет «отечественной»), которые она пережила в нашем родном Волчанске (Харьковская область, райцентр).

Мама рассказывает в глубокой полутьме нашего «светомаскированного» купе: «Хорошо помню голос, именно даже тембр голоса Левитана. Диктора, который говорил о наступлении врага. О беде нашей. А потом правда, и о наших победах.

Когда мы услышали, что немцы близко, вдруг увидели и самих этих… фашистов. Но сначала мы их услышали!

Это был гул техники, рев мотоциклов и топот ног солдатских. Это гул-шум-гам становился все громче. Появились вскоре и сами оккупанты. Мы их не сильно испугались. Мы тогда были детьми – нас у мамы с папой четверо тогда было. А после…

После начались бомбежки. Рядом полностью, дотла сгорел соседский большой дом! Вокруг подвала, где мы скрывались, нашли 24 «зажигалки» – маленькие «серные» бомбочки, которые загорались, пролетая в воздухе и сохраняли эту способность даже долго пролежав в земле. Мой младший брат Володя нечаянно, по мальчишеской глупости взял такую «бомбу» в руки – и за две секунды получил страшные ожоги. Вся улица потом собирала кислое молоко, чтобы облегчить его страдания. Остались у него после этого на всю жизнь на руках шрамы.

***

Странно, что вот моя мама прожила целую жизнь без бомб и выстрелов, без воя снарядов над головой, – а теперь зато мы еще с ней узнали, что утробно выть над головой могут еще и ракеты. Крылатые ракеты… Узнали, что кроме самолетов, сбрасывающих бомбы, убивать нас смогут летающие дроны, огнеметы спецназначения «Буратино», системы залпового огня «Град» и «Ураган», и еще похожие  РСЗО «Смерч», бомбометные ракетные системы «Прима», комплексы «Искандер», боевые артиллеристские комплексы "Авангард", "Сармат" и многая-многая другая хрень. Причем это все на этот раз уготовил нам не немец-фашист, а наш, вроде как родной брат-славянин!

Этот хуевый брат-славянин пришел на нашу землю «освобождать» нас от неких эфемерных бандеровцев, от нашей «милитаристской зависимости» и еще от какой- то хрени, которую придумали в припадочном и слепом имперском бреду уебки-политики Кремле, а ебонутый на всю голову русский народец слепо поверил!

Но пока я нецензурно думаю обо всем об этом – мама моя продолжает:

«Да! Нам сказали, что будут спасть от немцев… Эвакуация! И когда мы первый раз «эвакуировались», мама (твоя бабушка Мотя) взяла клунок скарба и «мельницу» – две терки самопальных, с ручкой – для зерна пшеничного. Нашу семью, как уже вечерело, забрала машина. Мама успела туда положить только немного зерна и эту «мельничку». Нас везли в село, за город. В Малу Вовчу (название села).

Но как отъехали, то на ближайшем мосту стали – сказано было, что заминировано дальше. Наши, кстати, минировали… При отступлении. Скинули нас всех у села в чистом поле. Мы добрались до ближайшей хаты. Ночь проспали на полу. Нас никто не хотел брать – маму с четырьмя детьми. В конце концов, поселили в хату большую, где была школа сельская.

Там было тесно и кругом антисанитария. Мы заразились чесоткой. Помню, как мы все четверо детей мучились и как нас «лечили» какой-то вонючей жидкостью… Но... Вот так эвакуация наша и закончилась!

А чем закончится эта наша эвакуация? В которую мама моя уже вторично «сваливает», удирает из дома родного, – аж через 80 лет после своей первой эвакуации!

* * *

В том поезде «Харков-Львов» мы еще не знали, сколько придется вынести приключений и тягот еще в пути. В том поезде я еще услышал от харьковчан историю о том, как россияне бомбят парк имени Горького.

Незадолго до войны я побывал в этом роскошном городском парке, как бы «визитке» Харькова. Поэтому я живо представил себе эту крас-соту, редкую даже для центральной цивилизованной Европы (я ранее бывал и в других странах ЕС). И вот рассказчик, лица которого я почти не различал в темноте вагона, тих бубнил своему собеседнику:

– Представляете! Эти уёбки парк наш бомбили уже раз пять! Тамошние служители, наши рабочие «Зеленбуда», уже посадили цветы, ухаживают за газонами, все расцвело и зазеленело – а эти уёбки все это разбомбили. Зеленбудовцы снова посадили цветы и поправили, отремонтировали-восстановили газоны – а эти опять снаряды пуляют! Те садят цветы, – а эти бомбят. Это они так «высокоточно» бьют по нашим боевым позициям…

Я слушал этот рассказ и снова плакал.

Но вот ночь прошла, прошла тихо – и при том, что абсолютно непонятным был график движения поезда (видимо тоже так устроили для большей безопасности пассажиров). Мы непонятным образом минули-объехали Киев, и следовали маленькими полустанками, окружным маршрутом. И вот настало утро, и настал день.

И с нами, мною и мамой, случилась вот такая еще нервная тягомотина.

* * *

На следующее после ночи в поезде утро мы должны были прибыть во Львов в 9 часов с минутами. Поскольку опаздывали уже на 5 часов, в график с пересадкой на автобус не вписывались. Я уже из поезда вел переговоры с водителем автобуса и узнал… что они тоже опаздывают. Мы вздохнули с мамой облегченно: опоздание накладывалось на опоздание и это уже за счастье!

Но уже по прибытию нам пришлось по вокзалу опять бежать рысцой. Я побежал с вещами (как ишак нагруженный) вперед, но при этом оглядывался на маму. Она ведь полуслепая… почти слепая на самом деле…

Мама шла мужественной и твердой походкой. И глядела все время себе под ноги как я велел.

Я уже увидел автобус, он еще не отправлялся. Мы успели. Сели. Вздохнули с облегченьем. Поехали.

Автобус был набит как бочка селедкой. На заднем сиденье радом со мной ехала семья: мама с двумя мальчишками и ихняя же бабушка. Дети сидели все 15 часов пути на руках у женщин. От бабушки я случайно узнал, что они, их семья бежит из Павлограда (это еще плюс полсуток ехать было до Львова) и что ее дочь Лена очень хорошо знает мою подругу юности Алису Викторовну, которая теперь в Павлограду крупный муниципальный начальник! Я оч-чень рад был этому. Все же со знакомыми беженцами ехать было веселей, чем с незнакомыми… Да и еще раз убедился: Земля, планета наша, круглая и тесная.

Потом было еще испытание: мы на полсуток застряли на границе. Мне бы то ни чего, но у мамы в полночь начался приступ. Она бегом стала глотать какие-то таблетки. Выпила целую пригоршню. Я уж опять подумал: не довезу…

Из сильных впечатлений следующего дня (третьего) нашего бегства было то как нас встречали польские волонтеры на границе. Кормили-поили. Успокаивали, детям раздавали конфеты, фрукты и даже игрушки с книжками. Я чуть не расплакался, так расчувствовался.

… А мама-таки заплакала, когда мы к концу дня приехали в Литву, въехали в Каунас и там нас при въезде ждал громадный бигборд: «СЛАВА УКРАИНЕ!» Нас с автобуса встретила родственница моей жены Неринга. Она отвезла на своем джипе нас уже до самого каунасского дома. Прикольно: начали путешествие в «адском» поезде беженцев, а закончили на роскошном джипе ВОЛЬВО! Добро пожаловать в европейский сытый, мирный и беспечный РАЙ! По-украински еще сказать бы БЕЗПЕЧНИЙ – т.е. безопасный…

ПОСТСКРИПТУМ. Кстати! Эти записки пишу по-русски, хотя я «украиномовный» профессиональный газетчик. А пишу все же по-русски, потому, что хочу быть услышанным максимально широкой массой народа. Теми же литовцами, которые «украинску мову» пока не успели выучить. И теми же русскоязычными гражданами др. государств. ДА! И еще я иногда употребляю слова ненормативной лексики, и я думаю, в данном контексте это тоже простительно.

Пока я доехал в Литву, вопрос об употреблении русского стал дискуссионным. Но еще ведь остается и масса др. вопросов! Поэтому вопрос мовы отложу пока… О том, как я с моими родными живу в эвакуации – тоже опишу позже.

У меня вообще ведь, в самом начале этого хроноописания, не было твердого плана. Хроника – это об Этой войне. Никто не знает, когда ЭТО все кончится. Но книгу свою закончу обязательно и в обозримом будущем, это в моих силах и в этом пока вижу смысл дальнейшей жизни.

Глава вторая
Где ж ты, Милочка моя?

С Милочкой (Людмилой) Бортник я очно познакомился в Харькове, в 2012-м году. В ее квартире. Она чудесно меня приняла.

Мы вспоминали тогда о моей маме, которая была ее первой учительницей (этот факт и свел нас вместе) и рассматривали Милочкины семейные альбомы. Мила Бортник уже давно является моей давней и любезной сердцу подружкой. Мы стали регулярно переписываться в сети, в «Одноклассниках» и в ФБ. Моя визави щедро оделяет житейскими советами. Она давно очень больна, сейчас прикована к постели и речь нарушена. Но при этом она бойко еще печатает (ОДНОЙ РУКОЙ) на компе и наш диалог идет день ото дня, и даже во время войны мы не прерывали контакт… Но к войне позже вернусь.

В один из дней переписки Мила поведала мне часть своей истории. Очень личную, почти интимную. Позже, по нашему уговору, она мне начала писать целую повесть своей жизни и любви.

Повесть эту я когда-нибудь подготовлю к публикации и публикую. Это уникальный документ уникального человека – о жизни, о смысле жизни и о том, что мы называем любовью.

Мы до войны переписывались очень интенсивно, – повторю, – почти каждый день. Я писал ей, и она мне отвечала. Удивительно, насколько же надо быть СОЗВУЧНЫМ в своих настроениях и резонансным в чувствах и понимании жизни! Я – стареющий мужик, интеллигент, в недавнем прошлом журналист, то есть человек активного образа жизни. Она – старушка-еврейка, за последние годы ставшая мне родной сестрой, но при этом почти никогда (!) не вызывавшая чувство острой жалости. Она мужественная женщина, любящая мир и своих друзей и почти не замечающая свою физическую хворь и немощь…

3 марта 2022 г., 10:57

Мила:

Виталик! Пока я еще жива! Нас с утра опять бомбят! Что будет Господи помоги! Как нам выжить? Пиши! В соседний дом вчера попали, есть жертвы.

3 марта 2022 г., 13:48

Продолжение: Великая Европейская Война. Неоконченная хроника

Милочка! Я сегодня ночью принимал беженцев из Харькова. Это были три взрослых и три ребенка... Они все рассказали… Это страшно, что они рассказывали. Но у всех нас есть шанс выжить. И у вас, харьковчан, тоже.

Мой врач, интеллигентный и милый человек сказал вчера: " Россия сейчас отсосет..... причем так отсосет как НИКОГДА и ни у кого отсасывала». Грубо сказал. Но сейчас мир стал грубым. Войну мы выиграем. Кацапы забыли, что украинцы народ воинственный и умеющий в руках держать оружие!

Есть поговорка - "Хохол без лычки (то есть, без погона, без знака различия) – это то же, что коробок без спички".

То есть, украинцы были казаками всегда. Хлопцы бьются геройски. Мы все верим в свою армию!

Продолжение следует.